Филипп Боксо
Молчание мертвых. Как не дать им унести свои тайны в могилу

Полная версия

Philippe Boxho

Entretien avec un cadavre: Un médecin légiste fait parler les morts

© Сибуль А.А., перевод на русский язык, 2023

© Гусарев К.С., художественное оформление, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Введение

Судмедэкспертом случайно не становятся: это не самая обычная профессия. И если бы мне в детстве сказали, что буду работать в этой сфере, я бы очень удивился. Некоторое время я никак не решался сделать выбор между медициной и юриспруденцией и в конечном счете все же выбрал первую. Тем не менее с юриспруденцией я так и не расстался, поскольку сегодняшняя профессия изо дня в день сталкивает меня с людьми, работающими в судебных и правоохранительных органах.

По завершении обучения в университете, где мне довелось не только слушать интереснейшие лекции, но и нередко участвовать в студенческих пирушках (что было не менее увлекательно), я стал ассистентом на кафедре топографической анатомии, то есть специализировался на послойном рассечении тканей и оперативной хирургии. Я просто обожал анатомию, свидетельством чему являются отличные оценки на экзаменах. Вот поэтому меня и взяли на это место на кафедру топографической анатомии. Тогда ее возглавляла Натали Жозеф. Учившиеся у нее студенты до сих пор помнят ее профессионализм, неповторимый юмор, жизнелюбие и, главное, доброту.

Я проводил исследования в области топографической анатомии в связи с пересадкой фрагментов широчайшей мышцы спины для восстановления поврежденных участков тела. Эти исследования привели меня в Институт судебно-медицинской экспертизы, где находился аппарат, необходимый нам для рентгенографии мышц и их сосудов, в которые мы вводили специальное рентгеноконтрастное вещество для искусственного контрастирования сосудов и последующей оценки их состояния. Меня так заинтересовала деятельность этого учреждения, что захотелось принять участие во вскрытии. С этой целью я записался на стажировку, что было редкой удачей, так как в то время в судебной медицине стажеров практически не было. По окончании стажировки профессор Арман Андре предложил мне место ассистента, и я с удовольствием согласился, потому что уже понял: общая медицина – явно не мое.

Эта профессия стала делом всей моей жизни, и мне хочется разделить с читателями свою любовь к ней еще и потому, что в ходе многочисленных разговоров в узком кругу я понял: широкую публику очень интересует эта, не будем спорить, немного странная работа. Странная уже потому, что врачи, обычные обязанности которых заключаются в лечении живых, занимаются трупами. Нормальны ли представители этой профессии? В американских сериалах их часто показывают как старых, уродливых, физически увечных людей, страдающих старческим слабоумием. Это клише, чудовищное клише. Оно настолько чудовищное, карикатурное до такой степени, что даже его разоблачение утрачивает всякий смысл. Похоже, иногда в глазах некоторых обывателей мы выглядим именно так. Но подобные представления сейчас меняются. В качестве доказательства изменений в стереотипе я могу привести то, что роль судмедэксперта в американском сериале «C.S.I.: Место преступления Майами» играет очень красивая Ханди Александер, а во французском сериале «Бальтазар» эту же роль исполнил очень столь же красивый Томер Сислей.

Прежде всего мне важно открыть читателям следы и улики – все те элементы, которые позволяют в последний раз предоставить слово мертвым и услышать то, о чем они хотят рассказать нам. Иначе говоря, не дать им унести свои тайны в могилу. Именно такое желание и помогло мне выбрать название для первой книги – «Разговор с трупом. О самых изощренных убийствах, замаскированных под несчастные случаи». В ней я познакомил читателей с реальными историями из практики судебной медицины. Это поразительные, уникальные и иногда невероятные истории. Например, об оживших покойниках или о мужчине, умершем еще до того, как ему в голову его собственная дочь разрядила огнестрельное оружие, об убийстве, замаскированном под суицид, и так далее.

Моя новая книга не является продолжением первой. Мне не хотелось делать ее похожей на предыдущую, поскольку судебная медицина не сводится к одним лишь курьезным историям, даже если их действительно много. Когда к судмедэкспертам с официальным запросом обращается судья, перед нами стоит цель – определить, наступила ли смерть в результате действий другого лица и если да, то как именно.

К нам обращаются для того, чтобы узнать, вызвана ли смерть естественными причинами, или речь идет об убийстве.

Я написал новую книгу как раз для того, чтобы рассказать об этом подробнее. Так что, за исключением одной-единственной главы, я буду говорить об убийствах – мнимых или настоящих.

Каждая история основана на реальных событиях. В судебной медицине возможно все: человек от природы настолько изобретателен, что нет никакой необходимости придумывать. Разумеется, я изменил имена жертв и преступников и придал историям литературную форму, чтобы они своим стилем не напоминали протоколы вскрытия трупов. Я рассказывал их в соответствии с тем, как воспринимал их сам. Если бы я был не судмедэкспертом, а следователем, то мое повествование явно бы отличалось. Так что читателям предстоит пережить события так, как их видел я. Большинство из них произошло не менее 20 лет назад.

Все вскрытия, как и обследования трупов, о которых вы прочитаете в этой книге, проводились с уважительным отношением к телам усопших.

Зал для вскрытий не является местом для скорби – это место жизни, работы и общения судмедэкспертов с судьями, следователями и экспертами-криминалистами.

В ряде случаев мы знаем друг друга очень давно и говорим тогда о своих семьях, детях, коллегах и знакомых, иногда обмениваемся шутками и даже смеемся по разным поводам, но всегда при этом с уважением относимся к вскрываемому телу. По этим же соображениям – из уважения к покойному – мы всегда зашиваем тела, предварительно поместив в них органы, которые извлекали с целью анализа и изучения. Зашитое и восстановленное тело затем передается родственникам для того, чтобы они могли попрощаться с умершим надлежащим образом.

Как и в первой книге, повествование носит развлекательный и иногда даже юмористический характер. Из этого вовсе не следует, что я насмехаюсь над трупом или преступником – это невозможно по определению. Дело в том, что такая манера соответствует моему мировосприятию, и я предпочитаю смеяться над смертью в ожидании того, что однажды она улыбнется мне.

Самоубийство, которого не было

В тот день мне позвонил дежурный судья.

– Доктор, у меня для вас труп. По всей видимости, речь идет о самоубийстве с использованием огнестрельного оружия. Признаюсь вам, формально у меня нет необходимости направлять вас на место трагедии, и я бы этого не делал, но у меня есть некоторые сомнения.

Теперь осталась в далеком прошлом та эпоха, когда судья направлял судмедэксперта туда, где смерть имела насильственный или подозрительный характер, то есть во всех случаях, когда можно было заподозрить намеренное или ненамеренное воздействие внешнего фактора. В категорию таких смертей^[1] попадают все самоубийства, потому что в любом случае присутствует воздействие внешнего фактора, обусловливающего смерть: веревка для повешенного, вода для утопленника, медицинские препараты для отравившегося и так далее. Судмедэксперт в таких случаях должен определить, насколько это возможно, произошли суицид, несчастный случай или убийство^[2].

С этой целью судмедэксперт производит внешний осмотр трупа на месте происшествия, то есть осмотр без вскрытия. Он осматривает тело и описывает наличие повреждений, следов или каких-либо признаков, которые могли бы помочь установить истину и категорию смерти. Этот осмотр происходит на месте, так как, если мы заподозрим убийство, нужно начать расследование как можно быстрее, а столь важные для следствия элементы, как следы, отпечатки пальцев и так далее, могут быть обнаружены на месте до того, как картина преступления будет кем-то изменена.

С трупом мы всегда действуем по одной схеме. Все начинается с изучения тела в том виде и положении, в которых оно было обнаружено. Затем труп надо последовательно и медленно раздеть и быть готовым к тому, чтобы остановиться сразу же после выявления подозрительных повреждений. Так, например, если на шее присутствуют следы сдавления, не связанные с повешением, то осмотр прекращается. Об этом сообщают судье, а тот вызывает сотрудников криминалистической лаборатории научной полиции для фиксации следов, как в детективных сериалах. Более того, высаживается целый десант работников судебных и правоохранительных органов.

Мы всегда готовы к тому, что наша работа может существенно изменить весь дальнейший ход событий.

Если ничего подобного не обнаружено, то с тела снимается вся одежда^[3] и начинается осмотр при хорошем освещении с использованием налобного спелеологического фонаря^[4], позволяющего отчетливо видеть все телесные повреждения. Мы действуем индуктивно: сначала нужно найти все повреждения, какие только есть, описать их и только потом интерпретировать. Такой подход в корне отличается от дедуктивного, в соответствии с которым все началось бы с проверки наличия огнестрельной раны, потом странгуляционной борозды или любых других возможных повреждений, которые обычно связаны с тем или иным вариантом насильственной смерти, – вместо того, чтобы выявить все повреждения, а затем ассоциировать их с конкретным вариантом развития событий.

Что касается самого вскрытия, то его проводят, только если остаются вопросы или если повреждения кажутся необычными или вызванными действиями другого человека.

Вскрытия проводятся теперь редко^[5]. В Бельгии им подвергаются 0,2 % всех умерших, в то время как в среднем по Европе этот показатель варьируется от 1 до 2 %. Вот поэтому многие убийства так и остаются нераскрытыми. Однажды мой знакомый сотрудник министерства юстиции, пытаясь оправдать отказ своего министра помогать развитию судебной медицины, обронил следующую фразу: «Наши тюрьмы и так переполнены».

Вернемся к нашему трупу. Когда я приехал на нужную улицу, найти дом оказалось нетрудно: перед ним, как обычно, уже стояла полицейская машина. Это бедный район города, застроенный небольшими домами шахтеров. Угольные шахты, в течение многих лет дававшие работу людям, давно закрылись. Зато все еще стояли дома, построенные владельцами шахты по типовым проектам. Все строения шахтерского поселка похожи друг на друга. Славные времена добычи каменного угля, к счастью, канули в Лету. Эта экономическая деятельность изменила ландшафт, по-прежнему сохраняющий следы истории шахтерского прошлого: повсюду можно видеть небольшие искусственные холмы – так называемые терриконы^[6].

Перед домом собрались многочисленные соседи: в маленьких шахтерских поселках все знают друг друга. Также пришли и родственники. Они проявляют некоторое нетерпение, усугубленное непониманием, так как полицейские в соответствии со своими служебными инструкциями ограничили доступ к телу, насколько было возможно. Они ждут, чтобы я осмотрел тело и констатировал отсутствие подозрительных повреждений. С моим приездом они чувствуют явное облегчение и не скрывают некоторого раздражения. Один из полицейских говорит мне:

– Извините, доктор, судья вызвал вас совершенно напрасно. Это самоубийство.

Что мне ему ответить? Ничего! У этого полицейского вид очень убежденного человека. Возможно, он прав, чаще всего так и бывает. Самоубийства действительно происходят гораздо чаще убийств.

– Так где же ваш самоубийца? – спрашиваю я у полицейского. Тот ведет меня в находящуюся рядом входную комнату на первом этаже. В этих маленьких шахтерских домах прихожих не бывает – перешагнув порог, сразу попадаешь в жилое пространство. Прихожая – это удел буржуазии, как и высокие потолки на первом этаже, которые говорили в прошлом о богатстве собственника. Справа от входа вдоль окна, которое выходит на улицу, стоит диван. Покойник находится на этом диване в сидячем положении. Его голова наклонена в правую сторону, оружие так и осталось в левой руке. Револьвер калибра 7,65.

Согласно французским стандартам, калибр оружия практически соответствует диаметру пули. Поэтому для оружия калибра 7,65 могут подойти пули диаметром 7,65 миллиметра. Не следует путать французские стандарты с англосаксонскими: оружие с калибром 22 LR (long rifle — англ. «длинный винтовочный») не является оружием, для которого подходят пули диаметром 22 миллиметра, что почти соответствовало бы калибру небольшой пушки. В английской системе мер такой калибр соответствует пуле диаметром 0,22 дюйма, то есть 0,5888 сантиметра – около 6 миллиметров.

Прежде всего мне нужно выставить всех за дверь, что не так уж и просто при наличии безутешно рыдающей супруги, не желающей сдвигаться с места. Тогда я применяю свое секретное оружие: угрожаю немедленно перевезти тело в Институт судебно-медицинской экспертизы. Такая угроза действует безотказно. Когда я работаю, мне не нужны ни родственники жертвы, ни кто-либо еще. Следует отметить, что мои предварительные наблюдения защищены тайной следствия, и никто, кроме полиции и следователей, не должен ничего знать до тех пор, пока я не отправлю свой отчет судье. Особенно родственники жертвы, так как, если речь идет об убийстве, в более чем 80 % случаев оно совершается тем или членом семьи.

Кто, если не муж, может быть больше заинтересован в убийстве жены, и наоборот?

Тем, кому хочется совершить столь ужасное преступление, стоит напомнить, что человечество придумало такое простое решение, как развод. В общем, необходимо соблюдать тайну следствия, в том числе и в отношении родственников. Дело в том, что, если возможный убийца будет знать об обнаруженных мной деталях, он может изменить свои показания в соответствии с этими данными. В таком случае на вопросы следователей он даст заранее приготовленные правильные ответы.

Наконец в комнате становится спокойно, а торнадо перемещается на тротуар, где шум никому не мешает. Я приступаю к работе в соответствии с неизменным ритуалом, который заключается в организации удобного пространства: убираю куртку подальше и открываю комплект с набором инструментов, который вот уже многие годы представляет собой ярко-красный рюкзак, как у спасателей. Мне нравится его цвет, потому что так меньше шансов забыть рюкзак впопыхах на месте происшествия. Я надеваю перчатки для… мытья посуды. Вот уже больше 30 лет как я использую эти перчатки, всегда отдавая предпочтение ярким цветам – розовому или желтому, – из-за их прочности. Хирургические перчатки легко рвутся, их нельзя использовать повторно, и они стоят очень дорого. Перчатки для мытья посуды можно мыть, они прочные и гораздо более дешевые. Затем я готовлю контейнеры для забора биоматериалов – один для крови, второй для мочи – с соответствующими инструментами: шприцами и иглами. Забор крови и мочи (если есть) производится на регулярной основе у всех исследуемых мной трупов для последующей отправки биоматериала на химико-технологический анализ по запросу судьи в случае необходимости. Наконец, я достаю термометр для измерения температуры трупа – это единственный эффективный метод для определения давности наступления смерти. Как правило, я достаю все необходимое с самого начала, чтобы ничего не забыть.

Тем временем полицейские объясняют мне ситуацию. Марко – итальянец по происхождению. Его отец эмигрировал из Италии в 1960-е годы, чтобы пойти в шахты. Работы тогда было очень много: спрос был такой, что шахтеров искали и в Италии. Затем на смену итальянцам пришли марокканцы. Марко входил в число второго поколения этих работников, которое было полностью интегрировано в бельгийское общество. Его отец всю жизнь работал на шахте и умер от антракосиликоза – профессионального заболевания, при котором поражаются легкие людей, работающих в угольных шахтах и весь день вдыхающих угольные частицы безо всякой защиты. Эти угольные частицы так и остаются в легких и в конечном счете уносят жизни шахтеров. Что касается Марко, он работал в металлургии и досрочно ушел на пенсию, после того как его предприятие закрылось, проиграв азиатским конкурентам, предлагавшим металл по гораздо более низким ценам. Марко уволили в 52 года, хотя он всю жизнь работал на одном и том же предприятии – не помогли ни забастовки, ни профсоюзные манифестации, ни политическая активность. На момент смерти Марко было 57 лет.

Как обычно, я обхожу всю комнату и осматриваюсь повсюду, не прикасаясь ни к чему.

На столе я вижу письмо, написанное от руки. Марко продолжал использовать для письма бумагу и шариковую ручку в эпоху господства компьютеров и смартфонов. Это письмо, которое он собирался отправить в свой банк. Судя по всему, оно так и осталось неоконченным. Тут же находятся некоторые лекарственные препараты: гипотензивное средство^[7], средство для снижения уровня холестерина в крови, лекарство от сахарного диабета – обычный набор для мужчины его возраста и телосложения. Марко весил 88 килограммов при росте 168 сантиметров. Мне очень нравится повторять следующую фразу: «В жизни все логично: если много жрать, растолстеешь». Наряду с еще одной: «Единственными толстяками в Бухенвальде были те, кто стоял на сторожевых вышках». Если бы Марко следил за своим питанием и больше двигался, он похудел бы и легко обошелся без всех этих лекарств. Вместо этого он собирался сделать себе бариатрическую операцию, или рукавную гастропластику, – проще говоря, удалить часть желудка с целью уменьшения его объема. В результате такой операции притупляется чувство голода, в желудок попадает меньше пищи, и вес снижается. Многие люди с лишним весом и даже страдающие ожирением предпочитают сделать себе хирургическую операцию, чем приложить хоть какие-то усилия для снижения веса, в то время как некоторым другим людям, несмотря на все их огромные усилия вернуть здоровье и обрести более высокое качество жизни, действительно остается только этот вариант.

Марко женился на Маите. Он встретился с ней на профсоюзном собрании. Молодые люди сразу же влюбились друг в друга. Через два года они поженились. Еще через два года у них родился первый ребенок, которого они назвали Марио. Я смотрю в окно и вижу мальчишку. На тротуаре он стоит рядом со своей матерью, Маите. Они ждут, когда я закончу осмотр тела.

Вот теперь я готов. Сначала осторожно освобождаю руку Марко от оружия, предварительно сделав соответствующую фотографию. Мне очень нравится огнестрельное оружие, и я обожаю ходить в стрелковый тир, когда есть время. Убираю оружие Марко в безопасное место. Я всегда делаю это сам с тех пор, как однажды во время осмотра человека, погибшего от огнестрельного оружия, я передал это оружие сопровождавшему меня полицейскому. Вдруг раздался выстрел, и пуля просвистела над моим правым ухом. Оружие выстрелило в результате неосторожного обращения с ним полицейским и чуть не отправило меня на тот свет. Так что я начинаю осмотр трупа только после того, как оружие окажется в безопасном месте.

Оружие в руке Марко – это револьвер. У него есть барабан, что можно увидеть, например, в ковбойских фильмах. Пистолеты, в отличие от револьверов, имеют магазин, размещаемый в рукоятке. Для судмедэкспертов это существенное различие, потому что пистолет выбрасывает гильзу одновременно с вылетом пули из ствола. Так что, если стрелок не подбирает гильзу, она находится на месте стрельбы, в то время как у револьвера гильза остается в барабане. Между тем эти детали патрона являются отличными индикаторами калибра боеприпаса и всегда могут быть соотнесены с тем оружием, из которого были выпущены, благодаря характерным следам на их поверхности. Это так называемые следы выстрела, уникальность которых можно сравнить с отпечатками пальцев. В данном случае удаления гильзы из оружия не было.

В двух сантиметрах от того места, где был ствол оружия, я замечаю отверстие от пули, расположенное прямо на левом виске. По всей видимости, входное отверстие возникло в результате стрельбы в упор. Проще говоря, это значит, что пуля вошла в голову при контакте оружия с кожей. При стрельбе из огнестрельного оружия пуля вылетает из ствола вместе с языком дульного пламени, длина которого в среднем составляет от двух до четырех сантиметров в зависимости от качества пороха. Затем из ствола вылетают раскаленные частицы пороха вместе с дымом. Другими словами, пуля вылетает из ствола с остатками продуктов воспламенения пороха, находившего внутри гильзы. При стрельбе в упор все эти остатки под давлением выбрасываются под кожу жертвы через отверстие, которое образуется при прохождении пули. Давление создает небольшую подкожную полость, а пламя прижигает края, которые дым и копоть окрашивают в черный цвет.

На коже Марко остались как раз такие следы. Классические признаки выстрела в упор, присутствующие во всех случаях самоубийства с использованием огнестрельного оружия. Я никогда не встречал, чтобы самоубийцы, целясь в себя, держали оружие на расстоянии от своей кожи. С другой стороны, похоже, что угол стрельбы соответствует входу пули спереди. Принято считать, что стрельба по траектории воображаемой линии, является верным признаком самоубийства в отличие стрельбы сзади по этой же траектории – в этом случае речь идет об убийстве. Мне никогда не приходилось видеть самоубийцу, который пустил бы себе пулю в затылок.

Пока все в порядке: признаки соответствуют самоубийству. Остается только проверить, был ли покойный левшой, как 15 % населения.

Родственники ждут окончания осмотра за дверью, и они знают ответ. Я отправляю одного из полицейских с просьбой задать им этот вопрос и незамедлительно получаю узнаю: Марко был правшой. Тогда следуют уточняющие вопросы: какой рукой он брал стакан, как забивал гвоздь или откручивал пробку от бутылки с водой. Все присутствующие на месте трагедии родственники без исключения однозначно утверждают, что он выполнял все эти действия правой рукой. То есть он владел правой рукой гораздо лучше, чем левой.

И вот это никак не укладывается у меня в голове. Как уже говорилось, самоубийцы не стреляют себе в затылок и не держат ствол на расстоянии от виска, зато они всегда используют доминирующую руку. А у Марко доминирующей рукой была правая, а не левая. И вот здесь вся гипотеза полицейских разрушается: появляются подозрения, что самоубийство, в котором никто из присутствующих не сомневался, может быть убийством. Я ставлю об этом в известность судью на глазах у ошеломленных полицейских. Судья вызывает сотрудников криминалистической лаборатории и эксперта по баллистике Эдуара Томбера.

Через час все уже на месте происшествия. Первым к своей работе приступает эксперт-криминалист. Он делает смывы с рук трупа, чтобы проверить наличие на них следов пороха. Увидеть эти следы невооруженным глазом невозможно. При стрельбе из огнестрельного оружия, как я уже описывал выше, частицы пороха и дым вылетают не только из ствола, но и из всех щелей и зазоров оружия. Эти частицы попадают на руку, в которой оно находится. Смывы исследуются с помощью специального сканера или химическим методом. Такой анализ требует некоторого времени, и на месте он не проводится.

Поэтому результатов придется дожидаться в течение нескольких дней. Ну а пока под руководством судьи и назначенного прокуратурой следователя начинается предварительное расследование. Следователь задает мне совершенно закономерный вопрос:

– Ты уверен в этом?

– Я уверен в том, что, во-первых, оружие у него находилось в левой руке и, во-вторых, что он был правшой.

– В этом есть определенная логика, но является ли это доказательством убийства?

– Нет, но представь себе следующий сценарий. Марко угрожает другой человек с огнестрельным оружием. Если кто-то угрожает огнестрельным оружием, то сопротивления обычно не бывает. Убийца, тоже правша, приближается с оружием, приставляет его к левому виску Марко. Так как он приставляет его именно к левому виску, это значит, что он непременно правша. Затем он стреляет, после чего вкладывает оружие в левую руку Марко. Дело сделано. Для всех это самоубийство.

– Да, все не так просто, – говорит мне судья. – Вскрытие даст какие-нибудь результаты?

– Посмотрим. Я пока ничего не могу сказать. Тем более что я прервал свой осмотр сразу же после того, как заподозрил убийство, чтобы не помешать работе эксперта-криминалиста.

Как раз в этот момент эксперт-криминалист закончил делать смывы. По просьбе судьи и, по всей вероятности, чтобы получить больше сведений для принятия окончательного решения, стоит проводить вскрытие или нет, я раздеваю Марко и очень внимательно осматриваю его тело. Такое обследование осуществляется в соответствии со строгой схемой и крайне тщательно: следует изучить обе стороны полностью обнаженного тела при хорошем освещении, чтобы не упустить ни одной важной детали. Я вооружаюсь своим налобным фонарем и осматриваю тело дважды: с головы до ног, а потом с ног до головы. Ничего особенного – ни малейшего заслуживающего внимания следа, кроме, разумеется, выходного отверстия пули диаметром 7,65 мм в области головы справа – в височно-затылочной области. То есть траектория идет от передней части головы к задней, слева направо и сверху вниз. В этой траектории нет ничего необычного, разве что угол сверху вниз, в то время как в случае самоубийства она чаще горизонтальная. Тем не менее эта особенность сама по себе необязательно является признаком убийства. Так что пока у меня нет никаких оснований предполагать убийство, кроме стрельбы левой рукой у правши. Но я не сдаюсь!

Стоит сказать, что мне доводилось видеть много случаев самоубийств с использованием огнестрельного оружия. Например, я помню, как покончил с собой один мужчина, скрепивший два оружия различных калибров таким образом, что, когда он нажимал на спусковой крючок одного, оба стреляли одновременно. Он приставил оружие к правому виску, как все правши, и нажал на курок.

Другой самоубийца выстрелил себе в область сердца прямо в парке при большом скоплении людей, ставших невольными свидетелями разыгравшейся у них на глазах драмы. Мужчина был очень удивлен тому, что смерть наступила не сразу. В фильмах действительно можно увидеть, как люди, в которых попали пули различного, даже мелкого, калибра, тут же умирают – их отбрасывает назад, а под телом расползается в разные стороны огромное пятно крови. На самом деле все не так: за исключением выстрела из крупнокалиберного или боевого стрелкового оружия, пули из которого вылетают с огромной скоростью, огнестрельный выстрел редко способен остановить кого-нибудь. Другим исключением будет попадание пули в голову или грудную клетку. Все остальные жертвы, если только пуля не раздробила им кость одной из нижних конечностей, продолжают бежать, всего лишь почувствовав боль не сильнее обычного укола.

Я даже сталкивался с ситуацией, когда мужчина выпустил в себя 14 пуль. Я рассказывал об этом в своей первой книге в главе «Пули и желание умереть». Этот мужчина использовал для самоубийства карабин калибра 22 LR. Он приложил оружие к грудной клетке прямо напротив сердца, но у него были слишком короткие руки, не дотягивавшиеся до спускового крючка. И тогда он немного сместил карабин, чтобы дотянуться до курка. Траектория изменилась, и он не попадал в сердце. Ему пришлось стрелять в себя 14 раз, и в итоге он умер от многочисленных пулевых ранений левого легкого. Будучи правшой, он смещал оружие вправо.

Так что мне пришлось видеть много самоубийств с использованием огнестрельного оружия, иногда имевших крайне необычный характер, но я никогда не видел, чтобы правша пользовался левой рукой. Это укрепляет меня в собственной правоте: я поступил правильно, невольно организовав работу всех этих многочисленных судей, полицейских и экспертов. Вот поэтому эксперт по баллистике Эдуар Томбер все еще ищет пулю, пробившую череп насквозь. Эдуар – представитель старой гвардии: всегда улыбчив, всегда любезен, всегда рад возможности работать в нашей команде, и у него всегда есть для нас какая-нибудь история. Он работал менеджером в оружейной компании FN Herstal и объездил множество стран, включая страны Латинской Америки в эпоху диктатур. Многие из нас настаивали на том, чтобы он писал мемуары. Он даже хвастался тем, что у него была любовная связь с одной очень популярной певицей. Нам хотелось знать больше о его приключениях, но мемуары он так и не написал.

Вернемся к пуле. Было бы логично предположить, что Эдуар найдет ее в кресле, находившемся сразу за телом, но там не было ни дырки, ни пули. Мы все принялись искать эту пулю. Через несколько минут эксперт-криминалист замечает дырку в сиденье кресла и находит пулю, пробившую его насквозь и оказавшуюся на полу под креслом. Мы не заметили эту дырку вначале, потому что она оказалась не там, где мы ее искали. С учетом положения головы она должна была быть в спинке кресла. Отверстие же обнаружилось под ягодицами Марко, а чтобы оно там оказалось, стрелять пришлось бы в стоящего перед креслом Марко.

Теперь вся картина резко меняется. Марко никак не смог бы выстрелить в себя сверху, стоя на ногах, а потом упасть в сидячее положение в кресло с оружием в руке возле левого виска. Речь может идти только об инсценировке места преступления с целью ввести в заблуждение следователей, и это почти сработало! Но к счастью, Марко был правшой.

С этого момента никто меня больше не спрашивает, уверен ли я в том, что это не самоубийство. Ответ на этот вопрос очевиден: всем уже понятно, что я прав. Неожиданно для себя я становлюсь существом, наделенным разумом, а не умалишенным, которому повсюду чудятся убийства. Нежданно-негаданно выясняется, что меня не зря направили на место этого «суицида», который казался вначале таким очевидным. В конечном счете от версии о самоубийстве пришлось отказаться.

Для погрузки и транспортировки трупа в Институт судебно-медицинской экспертизы, где мне предстоит проводить вскрытие, вызывают сотрудников похоронного бюро. Кроме подтверждения траектории поражающего элемента, вскрытие не дает никаких результатов. Никаких других причин, кроме пулевого ранения, для смерти нет, а все выявленные повреждения не представляли никакой угрозы для жизни и были прижизненными. Проще говоря, Марко находился в добром здравии в момент выстрела и умер от сквозного ранения головы: пуля разрушила его мозг, и шансов выжить у мужчины не было.