Феня Чиж
Роль

6-е июля, 10:05

Нас было много, человек пятьдесят, и все толпились в узком коридоре перед стеклянными двустворчатыми дверями, закрашенными бледно-розовой краской. Человек десять прилипли к одной из створок, как мухи к липкой ленте, висящей здесь же под потолком. Позднее я узнаю, что наши предшественники отскребли краску примерно на уровне глаз, и теперь сквозь крохотный кружок можно было наблюдать за происходящим внутри. Вдруг тесня толпу, открылись двери, и в коридор выбежала красивая девочка, её внешность можно было назвать этнической, возможно, восточной. Она истерически всхлипывала. К ней бросились низенькая женщина лет сорока, думаю, мать и высокий парень лет восемнадцати, брат или бойфренд. Из обрывков разговора я узнала, что девочка разревелась, как только комиссия спросила, что она хочет прочитать, поэтому её попросили успокоиться и зайти позже. Дверь открылась снова.

–Соколова!

Чёрт, это же я. Ну, ни пуха, ни пера!

6-е июля, 10:15

Дважды подвернув ногу на дурацких каблуках, которые я ни за что не надела, если бы не бабушка, я вошла в просторный, очень светлый зал. В глубине возле зеркальной стены за длинным столом сидела комиссия. Три женщины преклонного возраста и двое мужчин помоложе. Голос у меня немного дрожал, но внешне я была абсолютно спокойна, по крайней мере, сейчас мне так кажется. Я читала монолог Джульетты. Банально, конечно, но какая шестнадцатилетняя девочка не хотела бы её сыграть?

– Прощайте.

Бог весть, когда мы встретимся опять.

Меня пронизывает лёгкий холод,

И ужас останавливает кровь.

Я позову их. Мне без них тоскливо.

Кормилица! – вдруг закричала я, заламывая руки.

–Стоп! – пожилая женщина в жабо, ещё более дурацком, чем мои каблуки, взмахнула рукой, и меня ослепил огромный камень на её пальце. Рубин?

– Там дальше интереснее – вырывается у меня, я не понимаю, почему меня остановили, неужели я так плохо прочла?

– Не стоит. Нам уже всё понятно – мужчина в очках и с седыми бакенбардами улыбнулся, он не такой противный, как та с рубином.

– Всё так плохо? – я набралась смелости.

– Ну что вы…– он продолжал улыбаться.

– Разумеется, мы понимаем, что Вам, столь юной, едва ли удалось пережить то, что пережила Джульетта. Однако, Вы весьма органичны. Спасибо!

Я киваю и выскакиваю за дверь, почему-то мне дико стыдно.

6-е июля, 16:30

Я съела не очень свежий пирожок с печёнкой и попробовала курить с другими абитуриентами. Не думала, что дым такой колючий, он разодрал горло и чтобы не опозориться (уже семнадцать, а курить не умеет), я зажала рот и убежала за угол. Только прокашлявшись и утерев слёзы, поняла, что выглядело это так, будто меня стошнило. Кажется, я всё-таки опозорилась. Потом ко мне клеился нудный рыжий паренёк, я сбежала от него в туалет, а после одна стояла на улице. Наконец, в половине пятого вывесили списки тех, кто прошёл во второй тур.

Не помню, как я вбежала внутрь, оставляя на плитках пола мокрые следы, потому что когда кашляла за углом, наступила в грязь и решила помыть туфли в соседней лужице. Три пролёта вверх, расталкивая толпу на лестнице. И вот они, списки.

Соколова! Это же моя фамилия? Нет, не может быть, скорее всего, однофамилица.

– Кто здесь Соколова? – я старалась перекричать мужские и женские голоса, слившиеся в единую какофонию, такая бывает перед началом оперы, когда оркестр настраивает инструменты. Меня никто не замечал.

– Соколова! Отзовись! Соколова здесь?

Ближайшая девушка в клетчатом платье пожала плечами и отвернулась.

6-е июля, 18:50

На светофоре меня чуть не сбила машина, но я даже не испугалась, потому что думала о другом. Я прошла в следующий тур, и была так взбудоражена, что пока не могла вернуться домой, просто гуляла по городу. Успел начаться и закончиться дождь, а выглянувшее солнце, огромный театральный софит, просушило одежду. Я прошла дальше, не понимаю, как такое могло произойти? Конечно, это не гарантирует поступление, впереди ещё два тура и экзамены, но первый шаг сделан. Странный сегодня де…

Резко зазвонил мобильный, оборвав мой внутренний голос на полуслове, я закрыла дневник и схватила телефон, номер не отобразился.

–Алло!

Мне ответила тишина, только где-то далеко вдруг что-то тяжёлое плюхнулось на дощатый пол, по крайней мере, звук был именно такой. Затем связь оборвалась.

Глава 2 Джульетта

После того, как в семь вечера позвонил Артём и предупредил, что задержится, мне стало себя так жалко, что я расплакалась. В последнее время я частенько лила слёзы. Но быстро успокоилась и решила выпить вина. Правда не смогла открыть бутылку, не нашла штопор. Пришлось просить помощи у соседей, точнее, у коротко стриженной соседки на вид чуть старше меня из квартиры напротив. Она была очень милой и легко согласилась помочь. Наверное, в качестве благодарности, стоило пригласить её выпить вина вместе, тем более, мне показалось, что женщина была бы не против. Но меньше всего мне хотелось развлекать разговорами незнакомого человека. Как и бабушка, я временами нуждалась в уединённом, срежисированном страдании.

Дома я налила вина в кофейную чашку (бокалы мы ещё не распаковали, видимо, они лежали в той же коробке, что и штопор) и просто начала есть купленную утром икру чайной ложкой. А что? Могу себе позволить! Откупоренную соседкой бутылку я заткнула сложенной салфеткой и поставила в холодильник.

Артём вернулся уже под утро грязный и промокший, с объекта в город их вёз служебный автобус по ужасным раскисшим дорогам, да так и застрял на половине пути, пришлось толкать. Дожидаясь Артёма, я уснула с ноутбуком на коленях, на котором всю ночь смотрела старые советские фильмы – «Служебный роман», «Любовь и голуби», «Гараж».

На следующий день, когда я собиралась в театр, Артём ещё спал. Я надела плащ, берет, повязала на шею шарф, а вместо кед обула осенние жёлто-мимозовые ботинки. Градусник на балконе показывал +8 и это в начале августа.

В театр я приехала ровно в девять. В просторной гримуборной на пятерых, куда меня проводила вчерашняя вахтёрша, никого не оказалось. Я заняла свободный столик в углу, переоделась в лосины, длинную футболку и балетки, завязала волосы в хвост и пошла в зрительный зал, по дороге пару раз свернув не туда. Зал был ярко освещён, актёры и актрисы разных возрастов сидели в бархатных креслах на первых двух рядах перед сценой, громко болтали и смеялись. Мне показалось, что меня они подчёркнуто не замечают. Занавес был задёрнут, как перед спектаклем. Оформление зала кричало о советских временах – дерево с красным, никакой лепнины и изящных орнаментов. Этот театр появился в стране Советов, и у него не было утончённого царского прошлого. Я села подальше от остальных и почему-то чувствовала себя неловко.

Лора появилась ровно в половину десятого. В элегантном брючном костюме и на каблуках, её волосы выглядели, как после салона. Грациозно и легко, словно юная спортсменка, а не женщина за пятьдесят, она вспорхнула на сцену.

– Доброе утро, мои дорогие!

Труппа радостно зашумела.

– Без лишних предисловий, я хочу представить нашу новую актрису Марию Берзиньш. Она приехала с другого конца страны, Маша, иди сюда, детка.

Меня невольно передёрнуло от слова «детка», что за фамильярное обращение, как в глупых голливудских блокбастерах? Однако я поднялась из кресла, которое тут же захлопнулось, точно Венерина мухоловка. Мне кажется, я видела такую через распахнутую дверь театральной библиотеки, пока искала зрительный зал. Растение стояло на зашторенном окне.

У меня появилось странное чувство, словно я новенькая в начальной школе и сейчас учительница будет представлять меня классу. И когда я поднялась на сцену, оно только усилилось. Лора обняла меня за плечи, руки у неё оказались ледяными, и меня передёрнуло снова.

– Как вы все знаете, Рита попала в больницу, конечно, мы все желаем ей скорейшего выздоровления, но благодаря этой трагической случайности, у нашей Маши появился шанс быстрее влиться в коллектив и в репертуар. А потому спешу представить вам ещё одну Джульетту Капулетти.

Секунду была тишина, а потом зал зааплодировал, я растерянно посмотрела на Лору.

– Джульетту должна была играть Рита, но поскольку вчера с ней приключилось несчастье и теперь она в больнице, я хочу поставить вас в дубль, – объяснила Лора и улыбнулась. Как и вчера, её губы словно поползли к ушам. Я зажмурилась.

***

Уже в гримёрке, где мне выделили бесхозную кружку с розовыми сердечками и угостили растворимым кофе, я узнала, что актриса Рита Суворовская двадцати пяти лет, вчера попала в аварию на такси. К счастью, осталась жива, но получила сотрясение мозга и перелом ноги. Оказалось, я её уже видела, это была та самая девушка за роялем, с волосами, как у диснеевской Русалочки и затравленным взглядом. Но за последнее я не могла ручаться, ведь всё здесь казалось мне странным. Так же выяснилось, что к репетициям спектакля уже приступили, но прошла всего пара читок пьесы, и именно премьерой «Ромео и Джульетты» планировали открывать сезон.

Меня поздравляли наперебой, но как-то пафосно и наигранно. А я не знала, куда себя деть и что чувствовать. С одной стороны я не доверяла происходящему, ведь всего один день в театре и уже главная роль. Мне было неловко, словно я чья-то протеже, хотя это было не так. К тому же я занимаю место человека, с которым случилось несчастье. Но с другой стороны, роль у Риты никто не отбирал, нас же поставили в дубль. Это распространенная практика, когда два актёра играют одну и ту же роль в разные дни. Бывает, что у одного спектакля сразу два состава актёров, а иногда только некоторые персонажи имеют замену или дублёра. Хотя это и не совсем верное слово. Если в кино дублёр – это каскадёр или кто-то похожий на основного исполнителя, только снимают его, например, издалека или со спины. То дублёр в театре – полноправный исполнитель роли. В любом случае, теперь я – Джульетта! Джульетта Капулетти! Да каждая молодая и даже не очень молодая актриса мечтает о такой роли. Сара Бернар, например, играла Джульетту в семьдесят! Хотя, конечно, то была совсем другая эпоха. Мне уже тридцать два, а у меня ещё никогда не было ролей такой величины. Но и не это важно. Важно, что шекспировская влюблённая была пределом моих мечтаний ещё несколько лет назад. И теперь мне хотелось топотать ногами и кричать от восторга, но я не могла потерять лицо. А поскольку внешнее – отражение внутреннего, все неприятные люди вокруг неожиданно показались мне прекрасными.

Следом за коротким перерывом была читка пьесы. Лора оказалась не только директором театра, но и нашим режиссёром. Словно спрут, она запустила свои щупальца во всё, казалось, в театре просто нет угла, свободного от её влияния. А вот Ромео был приятным парнем, лет на пять моложе меня, который, тем не менее, всю репетицию неприятно вытаскивал кончик розового языка и облизывал губы. Это могло выглядеть мерзко, если бы ситуацию не спасало его мощное обаяние ловеласа. Довольно комично.

Я старалась максимально погрузиться в образ, и потому в конце читки была вполне собой довольна. Стопка с ролью Джульетты стала моей драгоценностью, которую я заботливо упаковала в папочку.

Мы закончили около трёх. После застольной репетиции я отнесла документы в отдел кадров и вернулась в гримёрку, когда остальные уже ушли. И, признаться, я была этому рада, ведь в одиночестве могла тихонько напевать и наслаждаться своими чувствами, не отвлекаясь на посторонних. В районе солнечного сплетения у меня что-то приятно щекотало, видимо, те самые пресловутые бабочки, о которых любят болтать ванильные барышни. Однако эти воздушные создания внутри большими порциями, словно живой аккумулятор, продуцировали энергию. И я готова была на все.

Пританцовывая, я стянула футболку и надела свитер, а джинсы застегнула прямо поверх лосин. В окно назойливо постукивал дождь. Но вот когда я заглянула под стол, моих жёлтых ботинок там не оказалось. Хотя я совершенно точно помнила, что оставила обувь под столом рядом с мусорной корзиной. Вся радость моментально улетучилось, словно с левой стороны груди, где-то между ребрами у меня проткнули крохотную дырочку.

Я сверху до низу обшарила гримёрную, заглядывая во все углы, даже открывала чужие ящики, но ботинок не было. И вдруг Лорин голос так отчётливо загремел в моей голове, что я невольно сжала уши: «Мой вам совет, прячьте обувь получше, убирайте в личный ящик и закрывайте на ключ».

Стало не по себе и, закусив губу, я взяла в руки телефон, чтобы заказать такси, не пойду же я по лужам в тряпочных балетках? Я подошла к окну, потому что в театре и мобильная связь, и интернет ловили одинаково плохо. Сквозь зыбкую плёнку дождя, бросила взгляд на сосну, растущую так близко, что я могла бы дотянуться до неё рукой, и застыла. Мои ярко-жёлтые ботинки, как коньки, связанные шнурками, висели, перекинутые через толстую рыжую ветку. Я разозлилась: Проделки, как в детском саду, мы же взрослые люди!

Рядом с раковиной нашлась простая деревянная швабра. Вооружившись ей, я взобралась на подоконник и открыла оконную створку, на меня совсем не по-летнему пахнуло промозглым воздухом. Я выставила швабру из окна, аккуратно подцепила ботинки за шнурки и потянула к себе, но с черенка они соскользнули и свалились вниз. Когда несколькими минутами позже я в промокших балетках, но зато с ботинками, возвращалась в театр, вахтёрша покачала головой.

– Я же предупреждала насчёт обуви! Инженюшка не дремлет.

Я обернулась: Да кто такая эта инженю?

Вахтёрша вздохнула: Иди сюда, выпьешь, а то заболеешь, вон мокрая вся, а я тебе как раз расскажу.

В следующие полчаса в тесной подсобке, в которой мерзко воняло разогретыми в микроволновке котлетами, я пила дешёвый коньяк с пожилой вахтёршей и слушала байки о привидениях. Точнее я выпила всего грамм пятьдесят, чтобы согреться, а вот вахтёрша, которую звали Аллой Борисовной, хорошо хоть Барановской, а не Пугачёвой, опрокидывала в себя рюмку за рюмкой и вкусно заедала копченым сыром.

– Она была одной из тех, кто сюда приплыл тогда, после шторма, – начала вахтёрша, – совсем молоденькая актрисулька. Она всегда мечтала о главных ролях, но из-за своего крохотного росточка и тоненького голоска играла только юных девочек или юных мальчиков. Инженюшечка, светленька, смазливенькая, вот как ты.

– Тот, кто играет мальчиков и девочек, скорее, травести, – зачем-то поправила я, но Алла Борисовна не обратила на меня внимания, как огромный слон не обращает внимания на мушку.