Федор Раззаков
Скандалы советской эпохи
1961–1962
«Сладкая отрава» от Булата
(Булат Окуджава)
Исполнять песни под гитару Булат Окуджава начал в середине 50-х. А в начале следующего десятилетия его уже знала чуть ли не вся страна. Буквально изо всех окон звучали его песни, и друзья порой шутили: если бы за каждую песню тебе платили копейку, ты был бы самым богатым человеком в стране. Окуджава на эту шутку грустно улыбался – назвать себя обеспеченным человеком при такой популярности он не мог. Вместе с женой Ольгой и сыном Антоном они жили в Ленинграде (на Ольгинской улице) и вели весьма скромный образ жизни. У них был маленький огород, на котором они выращивали картошку, и это здорово их выручало. Концертная деятельность больших денег Окуджаве не приносила (чаще всего он выступал бесплатно), зарплата была маленькой, и единственным приличным заработком оставалось литературное творчество (помимо создания собственных произведений, Окуджава занимался еще переводами).
Весной 1961 года фирма «Мелодия» решила выпустить первый диск с песнями Окуджавы. Худсовет студии прослушал семь песен барда и дал добро на скорый выход пластинки. Но из этой затеи тогда ничего не вышло. В том же году Окуджава закончил свое первое прозаическое произведение – повесть «Будь здоров, школяр!», которую опубликовал в альманахе «Тарусские страницы». Но официальная критика встретила выход альманаха весьма неласково, найдя в нем попытку определенных сил (интеллигентов из числа либералов) популяризировать в обществе имена поэтов из разряда неудобных (вроде Осипа Мандельштама и Марины Цветаевой). А вскоре был подвергнут критике и сам Окуджава за свое песенное и поэтическое творчество.
29 ноября того же года в ленинградской газете «Смена» была опубликована большая статья И. Лисочкина под названием «Цена шумного успеха», которую весьма оперативно – 6 декабря – перепечатала многомиллионная «Комсомольская правда». О чем же писалось в этой публикации?
Ее автор побывал на концерте барда в ленинградском Дворце искусств имени К.С. Станиславского и так описывал увиденное:
«И мы пошли, судьбы своей не чая, не подозревая того, что налицо окажутся все компоненты „литскандала“. Двери дворца были в этот день уже, чем ворота рая. Здесь рвали пуговицы, мяли ребра и метался чей-то задавленный крик: „Ой, мамочка!..“ Поскольку по непонятной причине пропусков оказалось по крайней мере в три раза больше, чем мест в зрительном зале, и большое число желающих так и не смогло проникнуть внутрь дворца, есть смысл рассказать о том, что происходило дальше за его закрытыми дверями.
На сцену вышел ведущий и не без изящества произнес:
– После того, как вы выдержали все, что вы выдержали, вы выдержите и мое короткое вступление. Булат Окуджава уже выступал в нашем дворце в прошлом году и тоже имел тогда шумный успех…
Булат Окуджава – московский поэт. Не Александр Твардовский, не Александр Прокофьев, не Евгений Евтушенко – просто один из представителей той большой поэтической обоймы, чьих стихов еще не лепечут девушки, отправляясь на первое свидание. Так для чего же пуговицы обрывать?
Ведущий деликатно обошел этот вопрос. Он рассказал рядовую биографию человека рождения 1924 года, отметив, что «каждая ее веха нашла отражение в творчестве». Он сказал также, что Окуджава не певец и не композитор и что пение для него – «своеобразная манера исполнения собственных песен».
Начало, как видите, не было многообещающим. А потом на сцену вышел сам поэт – довольно молодой темноволосый человек с блестящими глазами. Он прочел первое стихотворение «Не разоряйте гнезда галочьи…». В зале воцарилась неловкая тишина. Прочел «Стихи о Родине». Опять тишина. «Двадцатый век, ты страшный человек» – тишина снова. После «Осени в Кахетии» один из слушателей, не выдержав, хлопнул в ладоши, и поэт застенчиво сказал:
– Не надо…
Пятое стихотворение «Воспоминание о войне» понравилось. Похлопали. Так и пошло. Тому, что нравилось, хлопали, тому, что не нравилось, – нет. «Шумного успеха» не было. Было ощущение большой неловкости и, если хотите, стыдности того, что происходило и происходит. В зале сидели мастера искусств, люди, великолепно знающие настоящую поэзию, огромную, великую, необозримую, которая бурей врывается в сердца и умы. Рассчитывать на то, что они начнут рыдать от игриво-салонного «Я надышался всласть окопным зельем», было несерьезно.
Стихи сменились «напеванием». Это несколько оживило обстановку. Во втором отделении из публики требовали откровенно кабацких «Петухов», а автор лукаво утверждает, что он забыл текст и что эта песня ему уже не нравится.
А потом все кончилось. Мнения после концерта высказывались разные. Один бросил категорично и зло:
– Ерунда и шарлатанство!
Другой заметил с раздумьем:
– Несколько песен Окуджавы мне очень нравятся, а на остальные я не обращаю внимания…
А третий сказал не без юмора:
– Самое интересное – то, что происходило у входа. А все остальное – так… ничего себе…
А почему же все-таки свалка у входа? Где же тайные пружины, которые заставили весьма культурных людей столь неприлично штурмовать узкую дверь? Кажется, их несколько…
Говорить об Окуджаве и о том, что он пишет, действительно очень сложно. Здесь не обойдешься какой-то единой оценкой. И поэтому хочется поговорить об Окуджаве в частности и об Окуджаве – в целом.
Вначале – «в частности». Все написанное здесь ни в коем случае нельзя рассматривать как попытку лишить его почетного звания поэта. У него есть хорошие стихи. Есть и настоящие песни, необычные и лиричные: «Веселый барабанщик», «О последнем троллейбусе», «О Лене Королеве», «О бумажном солдатике», «Дежурный по апрелю». Они привлекательны своеобразностью, непохожестью на то, что мы слышали раньше, глубокой душевностью, интимностью в хорошем смысле этого слова. Но волею названных обстоятельств песни стали «запретным плодом», пошли перематываться с магнитофона на магнитофон, а за ними потянулось такое количество поэтического мусора и хлама, его же ты, господи, веси…
Творчество Окуджавы «в целом» отличается от того, что «в частности», как день от ночи. О какой-либо требовательности поэта к самому себе говорить не представляется возможным. Былинный повтор, звон стиха «крепких» символистов, сюсюканье салонных поэтов, рубленый ритм раннего футуризма, тоска кабацкая, приемы фольклора – здесь перемешалось все подряд. Добавьте к этому добрую толику любви, портянок и пшенной каши, диковинных «нутряных» ассоциаций, метания туда и обратно, «правды-матки» – и рецепт стихов готов. Как в своеобразной поэтической лавочке: товар есть на любой вкус, бери что нравится, может, прихватишь и что сбоку висит.
И берут. Не все читали Надсона, Северянина, Хлебникова, многих других. Не все, к сожалению, отличают золото от того, что блестит, манеру от манерности, оригинальность от оригинальничания.
Дело тут не в одной пестроте, царящей в творческой лаборатории Окуджавы. Есть беда более злая. Это его стремление и, пожалуй, умение бередить раны и ранки человеческой души, выискивать в ней крупицы ущербного, слабого, неудовлетворенного… Позволительно ли Окуджаве сегодня спекулировать на этом? Думается, нет! И куда он зовет? Никуда.
Часто говорят о «подтексте» стихов Окуджавы. Подтекст – он нынче в моде. И это обстоятельство позволяет под хорошим лозунгом протаскивать всякий брак и «сладкую отраву». Вот три произведения подряд: «Когда метель ревет, как зверь…», «Тула славится пряниками, лебеди – пухом…» и «Вся земля, вся планета сплошное туда…» с заключительными строчками: «Как же можно сюда, когда надо туда?» Невооруженным глазом видна здесь тенденция уйти в «сплошной подтекст», возвести в канон бессмыслицу. А вот и ее воинствующий образчик – «Песня о голубом шарике»:
Девочка плачет,
Шарик улетел,
Ее утешают,
А шарик летит…
Необычайное привлекательно. И раздается не всегда верный звон гитары московского поэта. Что греха таить, смущает этот звон и зеленую молодежь, и любителей «кисленького», людей эстетствующих и пресыщенных. Тянутся за этим всякая тина и муть, скандальная слава и низкопробный ажиотаж.
Не всем наверняка понравится тон этой статьи. Но она писалась не холодным академическим пером. Хотелось назвать вещи своими именами, так, как они есть. Вызывает поэт Булат Окуджава «в целом» искреннее возмущение. Талант, пусть большой или маленький, – штука ценная. Жаль, когда он идет на распыл, на кокетство, на удовлетворение страстей невысокого класса. Куда пойдет поэт дальше? Туда, где «в грамм добыча, в год труды»? Или – «сшибать аплодисмент» за оригинальность на очередном «капустнике»? Давать ему менторские советы, конечно, не хочется. Дело совести поэта, что именно выносить на суд общества. И, разумеется, не только дело, но и обязанность общественности давать спокойную и точную оценку его творчеству. В этом смысле Дворец искусств оказал плохую услугу поэту, устроив этот вечер…»
После этой публикации Окуджава вынужден был временно свернуть свою концертную деятельность. А претензии к нему продолжали множиться. 6 марта 1962 года на фирме «Мелодия» было принято окончательное решение по поводу диска Окуджавы: не выпускать. А чуть больше месяца спустя – 20 апреля – удар по барду нанесла газета «Вечерняя Москва». Там была опубликована статья И. Адова «Бремя славы». Привожу ее с небольшими сокращениями:
«С некоторых пор имя поэта Булата Окуджавы приобрело популярность среди молодых москвичей. Пожалуй, слово „популярность“ не совсем точно выражает мою мысль. Было бы вернее сказать, что к этому имени кое-кто проявляет повышенный интерес. А не в меру темпераментные поклонники поэта, используя ими же по существу созданную шумиху вокруг своего „кумира“, пытаются окружить его чело ореолом „непонятого таланта“.
Очень хочется убедить оруженосцев и приверженцев Б. Окуджвы, что ореол ему ни к чему, так же, как и бремя славы, которое еще не по силам молодому поэту.
Прежде всего обратимся к упомянутому слову «непонятый». Откуда взяли это утверждение защитники Булата Оуджавы, и, собственно, от кого его надо защищать? Мне пришлось быть свидетелем разговора на эту тему среди молодежи, посещающей новые, уже приобретшие добрую славу кафе «Аэлита» и «Дружба». Здесь обычно бывают юноши и девушки, интересующиеся литературой и искусством, подчас хорошо разбирающиеся в поэзии, любящие и понимающие музыку. Нередко возникают среди них споры – увлекательные, интересные. Спорят и о творчестве Окуджавы. Даже не столько о его творчестве в целом, потому что двух его книжек многие не знают, а о песнях, которые кое-кто слышал на выступлениях поэта либо главным образом в магнитофонной записи.
Нет, не приемлют они этих песен.
Кто же эти любители песенного творчества Б. Окуджавы? Скажем прямо – в большинстве своем это падкие до всяких «сенсаций», экзальтированные молодые люди, которых привлекает все, что считается «модным», что способно вышибить слезу у непритязательных обывателей. Их вполне удовлетворяют многие произведения поэта, в которых легко различить и сентиментальность, и ложную патетику, и даже пошлость. Не так уж далеки от истины те, кто называет Б. Окуджаву «Вертинским для неуспевающих студентов».
Было бы несправедливо утверждать, что у поэта нет произведений, отмеченных печатью настоящего дарования. Есть у него стихи и песни хорошие – лирические, в большой мере самобытные, исполненные раздумья, проникнутые мягким юмором. И тем более досадно, что поэт не в состоянии проявить подлинную требовательность к своему творчеству, что он невзыскателен к теме.
Слушаешь его песни одну за другой и думаешь: а не обкрадывает ли себя поэт, насильно втискивая в нескончаемо унылую, надсадную мелодию свои стихи?..
Мы убеждены, что, если бы на лучшие тексты Оуджавы написал музыку композитор, которому творчески близок поэт, песни прозучали бы иначе. Освобожденные от мрачного музыкального сопровождения, высветленные, выведенные из душного круга, они приобрели бы крылья. А как выиграл бы поэт от такого содружества с композитором!
Познакомишься с удачными произведениями Булата Окуджавы, опубликованными в его сборниках, и недоумеваешь, как он смог написать после этого песни «под гитару», о том, что девочка плачет – шарик улетел, девушка плачет – все жениха ждет, женщина плачет – муж ушел к другой, плачет старуха – мало на свете прожила…
Или вот строфа из наиболее ценимой «любителями» песни: «Полночный троллейбус плывет по Москве, верша по бульварам круженье, чтобы всех подобрать потерпевших в ночи крушенье… крушенье…»
А вот и такое настроение – «и давит меня это небо и днем»…
Невольно вспоминаешь ресторанного Лещенко, недоброй памяти старую цыганщину и блатные напевы из цикла «позабыт, позаброшен».
И вот вступаешь в безмолвный спор с поэтом, который не может же быть в такой мере глух, чтобы не уловить во многих своих произведениях интонации душещипательного мещанского романса. В далекие времена на этот жанр были падки приказчики и сентиментальные гимназистки…
Порой закрадываются сомнения: а не жаждет ли Б. Окуджава славы эстрадного исполнителя, который в погоне за успехом не прочь и «играть на публику»? А нужна ли истинному поэтическому дарованию дешевая слава?
Стоит заметить, что Б. Окуджава, возможно, и ищет ее. Иначе, почему же он соглашается так часто давать свои концерты. Только в течение одного месяца бюро пропаганды Союза писателей организовало 29 его выступлений в различных аудиториях!..
Живи он (Окуджава. – Ф. Р.) интересами и мыслями нашей молодежи, зная ее пытливый ум, горячее стремление быть полезной родной стране, поэт понял бы, что его песни «под гитару» бесконечно далеки от запросов юношей и девушек, к которым он адресуется. Им чужды и упаднические интонации многих стихов, поэтические банальности и довольно убогие, построенные на однообразном лейтмотиве мелодии песен. А главное, что отвращает молодежь от песенного творчества Окуджавы – это полное, так сказать, несовпадение его с настроениями и устремлениями молодого поколения строителей коммунизма.
Булат Окуджава – поэт одаренный, но избранный им путь не приведет к успеху. Духовное потребление молодежи нельзя удовлетворить салонно-застольными сочинениями…
Проявите больше уважения к своему современнику, поэт, проникните в его огромный и светлый мир, ближе узнайте его, дайте ему то, чего он достоин».
Несмотря на эту критику, нашлись люди, которые не побоялись протянуть Окуджаве руку помощи. В том же 1962 году его приняли в Союз писателей СССР, что было, конечно же, странно, учитывая недавние «наезды» на него в прессе. Вскоре после этого возобновились и концертные выступления Окуджавы. Так что назвать Окуджаву опальным поэтом, как это было с его коллегами И. Бродским или А. Галичем, нельзя. К нему применялась иная тактика. Его или публично поносили, или делали вид, что его вообще не существует. Но в целом власти относились к нему с меньшим недоверием. Ведь Окуджава был типичным «лириком», поющим в основном о любви и дружбе в отличие, скажем, от Высоцкого – тот своим хрипом буквально выворачивал слушателям душу наизнанку.
Как «задвинули» артиста
(Олег Стриженов)
В начале 1962 года началось выдвижение кандидатов на получение Ленинской премии. В числе последних оказался популярный актер Олег Стриженов. Шансы получить столь высокую награду у актера были, что называется, «фифти-фифти». Однако после того, как по нему «проехалась» газета «Советская культура», и эти шансы улетучились, словно дым.
Статья в упомянутой газете была опубликована 6 февраля, называлась «Пожалуй, это преждевременно…» и принадлежала перу М. Крыловой. Приведу ее с некоторыми сокращениями:
«Среди деятелей искусства, выдвинутых на соискание Ленинской премии, я увидела фамилию киноартиста Олега Стриженова. Эта новость и обрадовала, и огорчила меня. Да, обрадовала и огорчила, как ни покажется странным соединение таких, казалось бы, несоединимых эмоций. Обрадовала потому, что Олег Стриженов один из любимых моих киноартистов. И не только моих. Он вообще один из самых популярных мастеров советского экрана. Он на редкость самобытный артист. Его яркий и сильный талант покорил многих. Любое появление Олега Стриженова на экране, даже в относительно слабых фильмах, всегда вызывает большой интерес зрителей.
Почему же тогда выдвижение Стриженова на соискание высокой награды за творческий труд может кого-либо огорчать? Ответ прост. Потому, что любимый артист не получит этой награды. Мы в этом почти не сомневаемся. Больше того, он не должен ее получить. Его последние работы в кино не дают ему такого права. Само выдвижение О. Стриженова в число кандидатов на Ленинскую премию кажется нам случайным. Видимо, художественный совет музыкальных и театральных факультетов заочного народного университета искусств Министерства культуры РСФСР (а это он выдвинул киноартиста) чего-то тут не продумал.
Да, встреча со Стриженовым на экране всегда интересна, но не всегда его игра – подлинное открытие, новое слово в художественном творчестве.
Вероятно, талант артиста еще не раскрылся полностью, вероятно, мы еще будем свидетелями большого творческого взлета молодого мастера кино.
На Ленинскую премию О. Стриженов выдвинут за исполнение ролей Германна в фильме-опере «Пиковая дама» и капитана Дудина в фильме «В твоих руках жизнь». «Пиковая дама» – хороший фильм. Он успешно справляется с главной задачей, во имя которой, надо думать, и был создан: донести до самых широких зрительских масс гениальное творение П. И. Чайковского. «Пиковая дама» – фильм-опера, то есть произведение прежде всего музыкальное. Нисколько не умаляя значения изобразительного ряда в фильме (работа оператора, художника) и игры драматических актеров, надо все же признать, что в отрыве от звукового ряда, от музыки, от игры оркестра и пения оперных солистов данный фильм оценивать нельзя. И как бы удачно ни играл драматический актер, но, если он лишь открывает рот, а поет за него другой, – это серьезное препятствие для полной и объективной оценки актерского творчества. Вряд ли можно правильно судить об игре драматического артиста, не слыша его голоса. Речь ведь идет не о пантомиме! О. Стриженов играет Германна. Вокальную партию ведет З. Анджапаридзе. Образ, созданный киноартистом и певцом, бесспорно, интересен. Но, право же, работа Стриженова – выполнение всего лишь частичной задачи.
Что касается картины «В твоих руках жизнь», то это в целом произведение довольно среднего художественного уровня. Игра в ней Стриженова, скорее всего по независящим от актера обстоятельствам, ничем особенно не блещет. Сказалась здесь слабость сценария и режиссуры. Как бы доброжелательно ни относились мы к фильму «В твоих руках жизнь» и труду всех творческих работников, участвовавших в его создании, но против фактов не пойдешь. А факты таковы: фильм этот не оставил заметного следа в отечественном киноискусстве; со времени его выпуска на экран не прошло и трех лет, но он, если говорить честно, уже забыт.
Все сказанное ни в коей мере не зачеркивает большой и плодотворной деятельности Олега Стриженов в кино. У меня и в мыслях не было хоть как-то опорочить артиста. Эта заметка – лишь отклик на непродуманное предложение о выдвижении на Ленинскую премию. Олег Стриженов – талантливый киноактер, дарование оригинальное, самобытное. Когда-нибудь (и, возможно, очень скоро) он будет удостоен этой почетной награды. Хочется только пожелать, чтобы кинодраматурги, работая над своими сценариями, и режиссеры, готовясь к постановке фильмов, почаще вспоминали, что есть у нас такой прекрасный киноартист – Олег Стриженов».
Таким образом, стать лауреатом Ленинской премии Стриженову так и не удастся. А спустя несколько месяцев он станет героем громкого скандала, связанного с фильмом «Война и мир» (о нем речь пойдет чуть ниже), и смельчаков выдвигать его на эту награду больше не останется.
Мстительный тренер
(Анатолий Тарасов)
В марте 1962 года в хоккейную команду ЦСКА на должность старшего тренера вновь вернулся Анатолий Тарасов. Как мы помним, его сняли с этого поста в конце 60-го после громкого скандала: против него выступила почти вся команда. Скандал выплеснулся на страницы центральной печати, и Тарасов вынужден был покинуть тренерский пост. Вместо него был назначен Евгений Бабич, но при нем команда стала стремительно скатываться вниз. Тогда Бабича сменил другой наставник – Виноградов. При нем армейцы Москвы выиграли все возможные турниры, однако это не спасло тренера от увольнения. Спросите почему? Дело в том, что хотя результаты команда показывала замечательные, но дисциплина в ней была хуже некуда. Чашу терпения руководства Министерства обороны, которое курировало команду, переполнило ЧП, когда с турнира в Польше армейцы вернулись… вдрызг пьяными и даже не смогли сойти на перрон Белорусского вокзала, где их ждали толпы поклонников и журналисты. Вот тогда высокие начальники и вспомнили про Анатолия Тарасова, при котором подобных ЧП никогда не было. Не зря этого тренера за глаза называли «хоккейным Сталиным».
Между тем, получив карт-бланш от руководства, Тарасов жестоко отомстил некоторым игрокам, кто ратовал за его увольнение год назад, – разом уволил их из команды. Под его горячую руку попал и знаменитый хоккеист Иван Трегубов, который в 60-м был одним из главных инициаторов ухода Тарасова. Хоккеист сам дал повод тренеру для своего увольнения. ЦСКА тогда проводил игру в Омске, выиграл ее, и Трегубов на радостях решил отметить это дело в ресторане. Однако, едва он успел опрокинуть в себя первую рюмку любимого им напитка – коньяка, как перед ним вырос Тарасов. Тут же, в ресторане, он устроил Трегубову публичный разнос и объявил, что тот уволен из команды. Когда ЦСКА вернулся в Москву, Тарасов поставил об этом в известность Федерацию хоккея СССР. А там смельчаков спорить с ним уже не нашлось. В итоге Трегубова на год отлучили от хоккея. Отметим, что так поступят с игроком, который несколько месяцев назад на чемпионате мира был назван в тройке лучших игроков этого престижного международного турнира.
Между тем Трегубова выставляли из команды откровенно по-хамски. С него, столько лет приносившего славу как своему клубу, так и сборной (на чемпионатах мира его дважды называли лучшим защитником), стали требовать вернуть все до нитки. Даже трусы с майкой. Но последняя на момент выдачи оказалась Трегубову мала, и он подарил ее знакомому офицеру. Трегубов предлагал оплатить потерю, но ему твердили: «Нам твои деньги не нужны! Верни майку!» Замену той майке Трегубов все-таки нашел, но унижение, которое он испытал, на долгие годы осталось занозой в сердце.
Когда увольняли Трегубова, его верный друг и партнер Сологубов (болельщики называли их тандем «братья Губовы») даже пальцем не пошевелил, чтобы заступиться за товарища. Почему? Говорят, он и сам к тому времени уже устал от закидонов Трегубова (тот с годами все чаще стал «закладывать за воротник») да и с Тарасовым устал пикироваться. Но это соглашательство, увы, не помогло Сологубову долго продолжать карьеру: в 64-м Тарасов и его уволил из команды за ненадобностью.
Этот скандал с Сологубовым станет поводом к появлению художественного фильма «Хоккеисты» (1964). Сценаристом его был писатель Юрий Трифонов, который дружил с «братьями Губовыми» и хорошо знал всю подоплеку происходивших в ЦСКА конфликтов. Тема была очень актуальной по тем временем, когда шла борьба с так называемым «культом личности» во всех сферах общества: с одной стороны, тренер-диктатор, которого люди за глаза называли «Сталиным в хоккее», с другой – игроки с независимыми и свободолюбивыми характерами. Консультантами в картину были приглашены извечные соперники армейцев динамовцы: Аркадий Чернышев и Виктор Тихонов. Причем первый был помощником Тарасова в сборной страны, но это роли не играло: оба они хоть и стояли на одном мостике, но друг друга недолюбливали. Тарасов за глаза даже называл Чернышева Адька-дурачок. Так что этим фильмом Чернышев как бы возвращал Тарасову должок.
Сюжет фильма был прост и у большинства хоккейных болельщиков не оставлял никаких сомнений относительно прототипов героев. В столичную команду «Ракета» приходил новый тренер, который решил уволить из команды лучшего нападающего – ветерана команды. За этого игрока горой вставал его друг и партнер по звену Анатолий Губанов (намек более чем прозрачный – на «братьев Губовых»). Он говорил тренеру те самые слова, которые Трегубов как-то сказал Тарасову: «Вы, конечно, тренер выдающийся, настоящий знаток хоккея, но вы не любите людей». В итоге этого конфликта побеждали игроки. В жизни, как мы знаем, все произошло наоборот: «братьев Губовых» уволили, а Тарасов остался.
