Когда осенью 1880 года я прибыл в Вену вместе с своею женою, Людмилою Яковлевною, мы застали протоиерея Раевского уже вдовцом. Он сильно одряхлел и исхудал, осунулся.
Чтобы размыкать свое горе, он, пользуясь нашим приездом, часто посещал нас в гостинице, а также вместе с нами гулял по городу и по его публичным садам. Прежняя его веселость и спокойствие духа заменились нервною раздражительностью, доходящею иногда до озлобления. Политика по отношению австрийских славян к правительству перестала его занимать, да и времена переменились. Горячие деятели за свободу чехов, знакомые и друзья Михаила Федоровича все повымерли, наступило вялое затишье. Что же касается до нового поколения славянских ученых, то лучшие из них были покорнейшими слугами императора австрийского. В особенности был таков знаменитый профессор по кафедре славянских наречий в Венском университете Миклошич, который пользовался таким благорасположением императора, что мог по собственному желанию, когда было ему нужно, являться во дворец к Государю. Этого-то Миклошича Раевский терпеть не мог и называл его шарлатаном и серьезно, с азартом говорил мне, что этот ученый гроша не стоит и что его славянский сравнительный корнеслов и церковнославянский словарь переполнены ошибками и всякою чепухою, и что он, Раевский, вдесятеро бы лучше него составил эти ученые труды. Я, разумеется, слушал его молча и опасался своим несогласием раздражить болезненного и несчастного человека.
Москва, 28 ноября 1895 г.