Особняк – Уильям Катберт Фолкнер

– Стойте, стойте! – говорю. Она остановилась. – Нельзя, – говорю. – Нельзя жечь деньги, – а она спрашивает:

– А почему? – И мы смотрим друг на друга, в руке у нее горит зажигалка, и оба держим руки на деньгах.

– Потому что это деньги, – говорю, – потому что где-то, когда-то, кто-то слишком старался… слишком страдал… я хочу сказать, что деньги кому-то принесли слишком много обиды и горя и что они этого не стоят… нет, я не то хочу сказать… я не о том, – а она говорит:

– Я все понимаю, я отлично все понимаю. Только растяпы, только невежды, безродные трусы могут уничтожать деньги. Девицей довелось побывать на американской выставке. Это было приметой перестройки: падение железного занавеса, более лояльное отношение на всех уровнях ко вчерашним непримиримым врагам. Они там заговорили о социализме с человеческим лицом (лицо Горбачова имелось в виду, как иначе). Мы, давно и прочно влюбленные в Америку через пару лет запоем : «Гуд бай, Америка». Официальный совок, дотянувшись до сказочной Страны Снов, неуловимо и мгновенно опошлит ее. Не выдерживает Алый Парус Мечты столкновения с грубой реальностью. Даже и доброжелательно, в целом, настроенной. Блекнет и обвисает тряпкой.И все же, к выставке. Среди прочего, был там книжный раздел, где смышленые американские парни демонстрировали хорошо изданные книги русских писателей, переведенные на английский.

– Любите русскую литературу? – спросил один из посетителей.

– О, да, я много читаю ваших писателей, хочу понять загадочную русскую душу.

– Кого, например?

– Достоевского.

– Достоевский не актуален, хотите понять – читайте Булгакова.Уму непостижимо, какие мелочи порой оказывают на нас самое серьезное влияние. Как этот вот, краем уха услышанный диалог., невольно сформировавший приоритеты. Всю жизнь после читала американских булкаговых. С американскими достоевскими если и сталкиваясь, то болью и ожогом, как случилось это со стайроновым «Выбором Софи», на долгие годы компактно разместившим внутри автономного концентрационного лагеря на одну персону. Это сейчас к тому, что Фолкнер – писатель достоевского типа. Из тех, кого старательно обходила. Частью из душевной лени (такое чтение – серьезная работа). Частью от страха (см. выше).Сложносочиненные и сложноподчиненные тягучие, как патока, предложения, обремененные огромным количеством придаточных. Неудобочитаемые, как и положено такого рода литературе. Но неуловимо завораживающие, как ей и положено. Неспешно разворачивающаяся перед глазами картина жизни поселка, а после маленького городка. С заездом совсем ненадолго в Мемфис – город покрупнее и Нью-Йорк (но то совсем уж точечно). Маленький человек, вступающий в единоборство с Ними. Нет, не паранойя, а если и она, то другого сорта, это не : «Я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил», это метьте выше. Тут прямиком к единоборству со множеством американских богов, единственно к кому испытывая почтение – к Старому Хозяину (который «наказывает, но шуток не шутит»).И бедный человек здешний не хуже ветошки. В кабаке пьяно исповедоваться незнакомцу – это вряд ли. А вот взять ружье с парой парой патронов, да засесть в кустах, поджидая, пока мимо пронесется на взмыленном чистокровном жеребце хозяин жизни, имевший неосторожность слишком уж как-то жестоко и несправедливо обидеть, это пожалуй. И выждать после тридцать восемь лет, чтобы отплатить другому. Родичу, который мог попытаться помочь, да предпочел ничего не сделать. Они как-то очень автономно живут под присмотром Старого своего Хозяина. Не пытаясь заделывать им всякую щель в мироздании («истлевшим Цезарем снаружи заделывают дом от стужи»), но оставляя за ним право все видеть и вмешиваться при необходимости.Это очень Достоевский. Там есть одна сцена, очаровавшая и влюбившая меня насмерть. Сто пятьдесят долларов, которые небогатый и живущий внутри пуританской морали, но обладающий несомненным чувством собственного достоинства человек, приносит элитному дизайнеру галстуков Алановне (да, вот так, запросто весь бомонд ее и называет, все, кто есть кто-то и по галстуку «от Алановны» свои – хозяева жизни, безошибочно опознают своих. В.К. (Владимир Кириллович, еще один реверанс) Рэтлиф попал к ней случайно. И купить галстук за семьдесят пять долларов то же примерно для него, что для меня Ламборджини – прекрасно, но бессмысленно, он в жизни дороже пятидесяти центов не покупал галстука. Да вообще не носил их.Дело, однако, сделано, галстук уже надет и он великолепен. Щепетильность диктует единственно возможный вариант развития событий – оплатить. В.К. Пытается отдать, Алановна смеется и отвечает, что это – ее подарок человеку из Миссисипи с русскими корнями, который торгует швейными машинками и сам себе шьет замечательные рубашки. Таких дорогих подарков настоящие мужчины от полузнакомых женщи не принимают. Рэтлиф настаивает. Женщина чиркает зажигалкой и подносит деньги к пламени: ни нам, ни вам. Вспомнили аллюзию? Угу, я тоже. Только кончается там иначе. За то и люблю американцев..

Подошла к концу трилогия о Сноупсах. И хотя не могу назвать это лёгким чтением, все равно стало грустно в финале. Многие персонажи уже стали привычными завсегдатаями моих летних вечеров.

Как-то странно даже прошаться с Рэтлифом, Линдой, Гэвином. Они для меня стали главными героями этого романа. Это их глазами я смотрела на Флема, их чувства побуждали снова и снова возмущаться деяниями этого новоиспечённого (хотя к третьей книги это слово может и неуместно уже) буржуа.

"Флему Сноупсу, пришлось самому добывать и то и другое, тащить, выдирать и выцарапывать, так сказать, из твердой, упорной, неуступчивой скалы, и к тому же не просто голыми руками, а одной рукой, тогда как другой голой рукой надо было обороняться, защищаться, пока он выдирал и выцарапывал то, что ему нужно,-" хорошая, правильная цитата. Вот только не стоит жалеть Сноупса. Потому что все слова сказанные в ней, надо понимать буквально, а это уже, согласитесь, совсем невесело. «Особняк» – это подведение итогов. Причём такое впечатление, что все стараются собрать в кучку свою жизнь и свои грехи. Кроме, пожалуй, Флема. Он знает, что обречён. И если раньше делал попытки отстрочить судный день, то теперь он смирился. Сноупс смирился? В это трудно поверить. Я и правда не понимаю его поведения. Возможно, он до последнего не верил в судьбу, или не верил в Минка. Минку здесь уделено много внимания. Мы вновь, теперь уже с ним проходим весь этот путь к убийству Хьюстона и далее. И перед нами не просто убийца, а человек, который отчаялся, запутался. Нищета и невозможность прокормить семью сделали из трудяги хладнокровного преступника. Но «он понял, что человек все может вынести, если он спокойно и просто откажется что-нибудь принять, признать, чему-то поддаться.»

И он выдержал. Он столько лет выдержал в тюрьме, лелея одну-единственную мечту. Простой, тщедушный человечек, почему именно он смог победить Флема Сноупса? Подобное убивают подобным? Но его даже за настоящего Сноупса не считали. Да, без Сноупса это уже не тот Джефферсон. Его завоеватель повержен, уничтожен. Его больше нет. Вот только всё ли так просто?

Дело безнадежное. Стоит избавиться от одного Сноупса, как тут же за вашей спиной вырастает другой, и оглянуться не успеешь.

– Это верно, – сказал Рэтлиф безмятежным голосом. – Посмотришь, и сразу видать – ничего особенного, просто новый Сноупс завелся, и все.

В цивилизованном мире война – единственное состояние, которое дает выход низменным инстинктам, присущим человеку, причем это не только поощряется, но и поддерживается.Это последняя, завершающая книга Трилогии, которую сам Фолкнер считал вершиной творчества наряду с «Шум и Ярость».

Во второй книге читатель во всех деталях увидел и убедился, что на американском Юге прочно укоренилось буржуазное корыстолюбие и все, что способствовало его успешному развитию. Старший сын Эба Сноупса – Флем в силу своей абсолютной безличности, стал «завоевателем» и прочно уселся в кресло президента Земельного банка. Человек, не знакомый с такими понятиями, как мораль и честь, к тому же, он напрочь лишен чувств и эмоций. И чем больше проникаешь в его лживую и хитрую сущность, то становится понятна задумка Фолкнера: Флем – это не живой персонаж. Он – Зло, облеченное в человека, чтобы читатель мог визуально его видеть. Сытый и довольный Флем, паразитирующим взглядом обводящий Джефферсон и его жителей, не знает какой рок над ним навис и чей удар станет последним. Сила денег, почти не знающая границ или смертельная обида каторжника Минка, который вырвавшись на свободу жаждет мести? И если при этом ему помогает еще и Линда, повзрослевшая падчерица Флема, то власть денег перестает быть абсолютной.

Кстати, Линда – один самых интереснейших персонажей Фолкнера. Сильный характер, пусть и выражается это в ее фанатичности и самоотрешенности. После смерти мужа-коммуниста, она вступает в ком.партию и тем самым теряет всю связь с самой собой. Это бесподобно передано символически – ее увечье после войны в Испании, глухота, то есть полная изоляция, разрыв с миром.Вообще-то, Фолкнеру не свойственно проявлять себя, собственное мнение и отношение к своим героям или сюжетным перипетиям, но с Линдой нет-нет, да слышен его голос. Чувствуется, что он к ней благосклонен, уважает и выделяет, но все же он ей сильно сочувствует и, скорее, считает жертвой идеи, чем борцом за нее.Роман безусловно хорош в целом. Но финал… он венец! Он очень эффектно продуман и представлен. Флем владеет всем, о чем мечтал. Живет в особняке, плотно упакованный в грязные деньги. Холодный и расчетливый тип, не привыкший к поражениям, оказывается слишком уязвим для Минка Сноупса – нищего родича, который не смог простить Флему свою разрушенную жизнь.