Алексей Евтушенко
Отряд
ГЛАВА 6
Сначала налетел ветер. Порывистый, как юноша-поэт, и грубый, словно унтер-офицер с двадцатилетней выслугой, он поднял с морщинистой старой земли центнеры песка пополам с пылью и швырнул это желто-серое месиво на сварогов и землян. А когда те, задыхаясь и кашляя, выхаркнули пыль из легких, небо над головой вначале резко почернело, а потом раскололось надвое. И тут же, секунда в секунду, воздух сотряс такой грохот, что казалось, разорвутся барабанные перепонки и никто и никогда уже ничего не услышит в этом мире. Ниагары ледяной воды хлынули отвесно вниз. В ослепительных вспышках света (молнии били почти беспрерывно, будто кто-то включил гигантский стробоскоп на этом шоу природы) они застывали и принимали вид причудливой стеклянной стены, пронизанной и насквозь насыщенной холодным голубым огнем. Все вокруг потонуло во мраке, слепящем огне, жутком грохоте и потоках воды.
– За мной! – крикнул Велга, и его голос никто не услышал.
– Вперед! – крикнул Дитц, и гром стократно перекрыл его голос.
Но солдаты поняли приказ и, пригибаясь, озверев от грозы и безвыходности положения, пошли на про-рыв.
В этом бою каждый полностью рассчитывал только на себя, потому что уже с пяти шагов человеческая фигура размывалась и теряла очертания, а с шести и вовсе пропадала за сплошной стеной ливня и мрака.
Молнии слепили.
После очередной вспышки перед глазами плавали оранжевые пятна, и зрение не успевало адаптироваться, как тут же следовала другая, за ней третья… и так без конца.
Это был прорыв наугад, во тьму и ливень, в грохот и слепящий свет. Лишь вспышки выстрелов в промежутках между молниями помогали кое-как ориентироваться, и Велга убил двоих, пока вырвался на склон долины. Где-то сзади еще стреляли, но он не останавливаясь бежал вверх по склону, скользя по грязи и мокрой траве, падая и подымаясь, и понимая, что единственное, чем он может помочь своим бойцам, – это остаться в живых.
Десять человек – русские и немцы – все, что осталось от двух взводов разведки, измученным маршем, под проливным дождем продвигались выше в горы, и за усталыми спинами солдат умирала гроза и последний Бой, который давали врагу их оставшиеся товарищи.
Слух еще улавливал отдаленные автоматные очереди, частые винтовочные выстрелы да изредка – хлопки гранат, но вскоре наступила тишина, нарушаемая лишь шелестом утихающего дождя да надсадным дыханием измотанных людей.
Шли молча:
До полной темноты было необходимо оторваться как можно дальше от возможной погони и найти надежное убежище на ночь – люди выдохлись и вряд ли смог ли бы продолжать движение еще и ночью.
Александр Велга, шедший впереди отряда рядом с Хельмутом Дитцем, на ходу обернулся и в который уже раз поразился абсурдности и полной невозможности с точки зрения здравого смысла открывшейся перед ним картины: его разведчики шли вперемешку с немцами, рядом, плечом к плечу, как час назад плечом к плечу прорывали окружение, прикрывая и выручая друг друга… А вон гигант Малышев легко, словно тросточку, несет на левом плече свой «дегтярь», а на правом – более громоздкий и тяжелый немецкий «МГ-42», помогая Рудольфу Майеру, который заметно припадает на раненую ногу. Еще вчера… да что там вчера – сегодня утром! – они были готовы в прямом смысле слова перегрызть друг другу глотки, а теперь вот… Бой и общий враг уже объединили солдат и сделали их если и не друзьями пока, то уже соратниками, что зачастую значит ничуть не меньше, а иногда и гораздо больше.
– Саша, – Хельмут Дитц остановился и вскинул к глазам свой полевой цейссовский бинокль, – взгляни-ка туда!
Дождь все еще сеялся с неба, но страшная черная гроза ушла, и за их спинами, на западе, там, где уже садилось солнце, небо ощутимо посветлело.
Дитц протянул «цейсс» Велге, и лейтенант принял из рук немца теплый и влажный от дождя корпус бинокля.
– Там, – Хельмут протянул длинную руку по направлению к горам. – Видишь, где деревья зацепились за склон? По-моему, это пещера.
Александр чуть тронул настройку, приспосабливая бинокль к своему зрению, и мощная оптика приблизила – рукой подать – черный, неправильной формы провал в скале километрах в полутора от них.
Пещера, точно.
И подобраться к ней можно было по длинному и открытому со всех сторон склону, на котором там и сям росли какие-то невысокие разлапистые деревья.
– Кажется, то, что надо, – оторвался от окуляров бинокля Велга, – Во-первых, склон довольно длинный и отлично просматривается на всем протяжении. Сверху не подберешься – скалы, а вход не такой уж и большой – можно замаскировать камнями и теми же ветками от деревьев. Если внутри достаточно места, то лучшего ночлега и пожелать нельзя.
– И я так думаю, – устало улыбнулся Дитц и, обернувшись к отряду, громко объявил:
– Солдаты! Нам нужно добраться вон до той пещеры! Там устроимся на ночь. Потерпите, осталось немного…
И они зашагали быстрее, словно близость отдыха придала сил. Темень стремительно надвигалась на них из-за гор, и никто не знал ночных опасностей этого мира.
Дождь, было притихший, снова усилился.
Казалось, во всем мире не осталось ничего, кроме этого нудного холодного дождя, а его равномерный безнадежный шелест не обещал ничего, кроме насквозь мокрого мундира и гимнастерки да зябкого ночлега на каменном полу. Впрочем, десять измученных землян были сейчас рады любому ночлегу.
Пещера оказалась громадной – пришлось даже послать вглубь на разведку Вешняка и Шнайдера с фонариком – и, главное, сухой. Еще час ушел на то, чтобы завалить вход камнями, оставив лишь узкий, выходящий вбок, лаз для часовых и замаскировать все это песком и ветками. Нашелся неподалеку и ручей с чистой вкусной водой, а из собранного хвороста получилась внушительных размеров куча.
– Вот черт, промокло все насквозь! – чертыхнулся ефрейтор Карл Хейниц, без толку истратив уже третью спичку из тщательно сохраненного в сухости коробка. – Бензину бы сюда… Не могу зажечь, хоть убей!
– Дай-ка я попробую, – мягко сказал присевший рядом Михаил Малышев и протянул свою громадную ладонь.
– Ну-ну, – покосился на гиганта ефрейтор и осторожно положил на эту ладонь коробок.
Михаил разгреб сложенную немцем растопку и не торопясь начал ее складывать снова, приговаривая:
– Та-ак… а теперь вот эту положим сюда… хорошо. – Стоящий рядом Руммениге освещал будущий костер фонариком, притоптывая то ли от холода, то ли от нетерпения.
Наконец хитрая операция таежника Малышева была закончена, и он, чиркнув спичкой о коробок, сунул огонек куда-то в середину растопки…
Через две минуты костер полыхал вовсю. Дым утягивался в глубь пещеры, и можно было не опасаться, что его заметят или учуют снаружи.
Озябшие и промокшие люди потянулись к огню, и Малышев сноровисто разложил костер в длину – так раскладывают костры аляскинские индейцы, чтобы в холодную зимнюю ночь места у живительного тепла хватило всем. И вот уже кто-то со стоном облегчения стянул сапоги, а кто-то насквозь мокрую гимнастерку. Солдаты протягивали к огню руки, оружие и одежду. А когда в трех котелках, поставленных прямо среди горящих веток, вскипела вода и Оскар Руммениге, взявший на себя обязанности повара, высыпал туда что-то явно очень вкусное из собранных у всех запасов провизии, напряжение последних часов почти окончательно покинуло измученные тела и нервы бойцов.
Полностью расслабиться, однако, не удалось – Велга и Дитц назначили первую смену часовых снаружи (по двое каждый час, включая и самих лейтенантов, что было встречено с молчаливым одобрением), и это напомнило людям, что они – на враждебной территории.
Вернулись Шнайдер с Вешняком.
По их словам, пещера тянулась очень далеко – им не удалось дойти до противоположного конца.
– Еда готова! – радостно сообщил Руммениге, в очередной раз сняв пробу. – Накрывай на стол!
Семь человек (Петр Онищенко и Карл Хейниц попали в первую смену часовых) расселись с ложками наготове у соблазнительно дымящихся котелков. Но пулеметчик Рудольф Майер остался стоять, баюкая в руках флягу с водкой.
– Я хочу выпить! – сказал он громко, и эхо его голоса заметалось под сводами пещеры. – Сегодня мы сражались бок о бок и доказали этим ублюдкам сварогам, что с нами не так-то легко справиться. Я хочу выпить за те робкие ростки дружбы, которые пробились сегодня сквозь коросту нашей вражды. Я хочу выпить за нашу общую победу на этой богом проклятой планете и при этих воистину фантастических обстоятельствах. Я хочу выпить за наших товарищей, которые остались там, в безымянной долине, прикрывать наш отход и скорее всего погибли, спасая нас. Я хочу выпить в память о тех, кто погиб раньше, и в память о тех, кто погиб потом, когда мы прорывали окружение. Я хочу выпить за Михаила Малышева, который тащил на себе сегодня мой пулемет, потому что мне было больно и трудно идти из-за раненой ноги, и за всех нас, русских и немцев, которых сплотила общая беда. Сегодняшний бой показал, что мы – люди. Люди, несмотря ни на что. Выпьем же за то, чтобы и дальше оставаться людьми. И да поможет нам бог!
Скрывая подступившие слезы, Майер запрокинул голову и, сделав хороший глоток из фляги, передал ее сидящему рядом и смотрящему на него с приоткрытым ртом Валерке Стихарю.
– Да ты у нас прирожденный оратор, Руди! – воскликнул Хельмут Дитц. – Браво! Я поддерживаю этот тост.
Фляга Майера пошла по кругу. Всем досталось по полному глотку (не были забыты и часовые снаружи), а потом над котелками замелькали алюминиевые ложки.
Глоток спиртного и горячая пища, принятые вовремя, творят чудеса даже со смертельно уставшими людьми. С трапезой было покончено в пять минут (Онищенко и Хейнцу отнесли котелок наружу). Казалось бы, тут на людей и должен был навалиться сон, однако все произошло наоборот: заблестели глаза, развязались языки, и вскоре плоская коробочка «переводчика» трудилась вовсю.
Вскоре рыжий Шнайдер, немилосердно коверкая слова, запел «Катюшу», и все с воодушевлением подхватили – эту песню любили на фронте не только русские, но и немцы.
– Странно, – заметил грустно Руммениге, когда песня кончилась, – у вас, русских, столько хороших песен для солдат… С такими песнями и умирать легко. Вон, даже мы, ваши враги, их знаем и поем. А у нас один «Хорст Вессель» да «Лили Марлен», да и те… – Он безнадежно махнул рукой.
– А что «Лили Марлен»? – неуверенно нахмурился Дитц. – Хорошая песня…
– Хорошая-то она хорошая, – согласился Оскар, – но только написана еще в Первую мировую. А я про современные песни говорю.
– Это, наверное, потому, – авторитетно заявил Валерка Стихарь, – что русский народ… как это… э-э… лучше сечет в поэзии, чем немецкий. У нас больше хороших поэтов. Взять, к примеру, Пушкина…
– Бред, – фыркнул окончивший в свое время десятилетку Велга. – А Гёте? Шиллер? Гейне?
– Гейне у нас запрещен, – невпопад вставил Руммениге.
– Да бросьте вы! – вмешался в разговор Курт Шнай-дер. – Развели философию… Так хорошо сидели! А ну-ка… – и он чуть хриплым баритоном запел «Лили Марлен».
«Лили» пошла хорошо, но хуже, чем «Катюша», в силу незнания русскими слов и мелодии. Разошедшийся Малышев затянул было басом: «Вот мчится тройка почтовая…», но тут у костра бесшумно возник Петр Онищенко и, хмуро оглядев всю честную компанию, негромко осведомился:
– Вы шо, хлопци, з глузду зихалы? Тыхо будьте, а то слыхать усэ на пьять километров…
Велга и Дитц с некоторым смущением переглянулись через костер.
– Так, – кашлянул Хельмут и поднялся. – День был трудный. Всем почистить оружие и отдыхать.
– А покурить можно, господин обер-лейтенант? – насмешливо спросил Стихарь.
– Можно, можно, – торопливо ответил за Дитца Велга. – Курите.
– А что завтра делать будем, товарищ лейтенант? – поднял русую голову Сергей Вешняк. Он уже положил автомат на колени и даже успел отсоединить диск и теперь не мигая глядел на своего командира синими круглыми глазами. Красноватые пятна света и темные глубокие тени вперемежку плясали на его широкоскулом лице. Головы солдат повернулись к Александру. Как-то очень тихо стало у костра – слышно было только, как потрескивает в огне хворост.
«Там посмотрим», – хотел было ответить Велга, но вовремя понял, что такой ответ не удовлетворит людей. Он был командиром, на него надеялись, и от него (как, наверное, и от Хельмута) ждали конкретных решений и действий.
– Хм-м… завтра… – погладил уже начавший обрастать щетиной подбородок Велга. – Это мы решим. Сейчас вот посовещаемся с тов… с господином (это слово далось ему с неимоверным трудом) обер-лейтенантом и решим. Командиры мы, в конце концов, или кто?
Кто-то облегченно вздохнул, кто-то невесело улыбнулся, кто-то просто склонился над своим автоматом. Принятие решения о дальнейших действиях, как всегда, брали на себя командиры, а значит, с любого из подчиненных вроде бы снималась ответственность как за судьбу всего отряда, так, в общем-то, и за свою собственную судьбу. Все было правильно и все было привычно. Все было так, как и должно быть. Командир принимает решение и отдает приказ, а солдат этот приказ выполняет. Чего еще? Непривычной и даже фантастической была ситуация, в которой они оказались, но разве вся война не являлась одной громадной и невероятно-фантастически-ужасной ситуацией? Вся их война, в которой они принимали столь деятельное участие… И разве каждый из них не смог бы рассказать с десяток абсолютно правдивых случаев, которые нормальному обывателю показались бы невероятными? Смог бы. А посему чистить оружие и спать – это единственно правильное решение на данный момент времени, а уж подчиняться правильному решению, решению, с которым ты полностью согласен, одно удовольствие.
– Ну что, Хельмут, – сказал Велга, вставая и оправляя под ремнем гимнастерку, – пошли посовещаемся?
– Пошли, Саша. – Дитц подхватил фонарик и шагнул в темноту.
Велга последовал за ним.
Они отошли шагов на тридцать в глубь пещеры, туда, где свод сливался с полом, и присели там. Дитц достал изрядно помятую пачку сигарет и предложил Велге. Тот взял сигарету и, в спою очередь, протянул Хельмуту огонь, добытый из самодельной зажигалки (всего делов: пулеметный патрон, бензин, колесико, кремень, фитиль… а какая полезная вещь!).
Закурили.
Отсюда, из темноты, очень красиво и необычно смотрелся костер, полыхающий у входа. Фигуры солдат отбрасывали на стены и свод пещеры громадные причудливые тени, а свет от костра дрожал на каменных изломах и гранях оранжевыми, желтыми и красными бликами. Солдаты двигались, и тени двигались тоже, завораживая офицеров своей немой игрой.
– Я вот о чем все время думаю… – начал неожиданно Хельмут и умолк.
– Ну? – повернул к нему голову Велга.
– Я начал об этом думать еще тогда, в долине, и думаю до сих пор.
– О чем? – терпеливо спросил Александр.
– Почему Карсс со своей бандой не прервали бой, не усыпили или на крайний случай просто не убили нас? Ведь ясно же было, что ситуация выходит из-под контроля, а при их технической мощи, я думаю, сделать это было бы несложно.
– Признаться, я тоже об этом думал. – Александр сделал последнюю глубокую затяжку и погасил сигарету. – Думал и пришел к определенным выводам. Или предположениям – назови как хочешь. Во-первых, не забывай, что, кроме Карсса, существует и другая сторона.
– Э-э… что ты имеешь в виду?
– Ну… это… Карсс ведь представитель только одной стороны, а существуют еще их противники – тоже свароги, и не менее сильные, чем сторона Карсса. Помнишь, он сам признался, что они находятся на грани большой войны?
– Помню, конечно… но при чем здесь эта самая другая сторона?
– А при том, – терпеливо пояснил Велга, – что они могли заартачиться, понимаешь? Могли сказать: «Уговор дороже денег. Давайте подождем и поглядим, чем все закончится. Они еще вполне могут чуть позже перегрызть друг другу глотки». Это раз.
– «Два» я знаю, – перебил Дитц. – Гроза.
– Так точно, – согласился Велга, – гроза. Гроза им помешала. Вообще-то я думаю, что если бы это была обычная гроза, то они смогли бы что-нибудь предпринять. Но ты сам видел, что творилось…
– Да уж. Гроза была – прямо загляденье. Я, честно сказать, в такую ни разу в жизни не попадал. А ведь что такое гроза? Это в первую очередь атмосфера, перенасыщенная электрическими зарядами и разрядами. Если даже они каким-то образом и следили за нами с воздуха или даже из космоса – черт их знает, какая у них техника?! – то наверняка потеряли нас во время этой сумасшедшей свистопляски. – И гроза – вполне возможно – помешала их летающим машинам опуститься и забрать нас, – подхватил Велга. – Или убить, если они все-таки приняли такое решение. Самолеты-то ведь в грозу не летают? Не лета-ют. Эти их дискообразные штуки, конечно, сильно отличаются от самолета, и принцип действия наверняка другой… но ведь машины же! А раз машины, то и грозы должны бояться, и сломаться могут…
– И вообще, эти ребята не боги, а такие же люди, как мы, – закончил Хельмут.
– Верно. А раз люди, то способны делать ошибки, и техника их – пусть даже самая наипрекраснейшая и надежная – это всего лишь техника, и ничего больше.
– Отсюда вывод? – весело осведомился Дитц.
– Отсюда вывод, что мы им еще покажем кузькину мать!
– Это как? – опешил Дитц.
– Что? А… то есть мы еще с ними поборемся. Молча выкурили по второй сигарете, наблюдая, как люди у костра постепенно укладываются спать.
– Так как будем действовать завтра, Хельмут? – спросил Велга.
– Я не очень уверен, – пожал худыми плечами Дитц, – но мне кажется, что нам нужно искать помощи у местных сварогов.
– Ты с ума сошел, – криво усмехнулся Алек-сандр. – Мы же перебили их невесть сколько там, в долине.
– Они начали первыми.
– Это верно. Но, может быть, мы, затеяв наш бой в тех развалинах, каким-то образом оскорбили их чувства?
– Может быть, и так, но это не важно. Важно то, что с этими… космическими сварогами и, в частности, с Карссом нам уж точно договориться не удастся. Подумай сам, к чему мы им теперь, когда вся их затея провалилась? Возвращать нас на Землю – долго и наверняка очень дорого. Гуманизмом особым они не отличаются. Уничтожат – и концы в воду. А свои проблемы решат каким-нибудь другим способом. Нет, надо как-то на местных выходить.
– М-мда. Может, ты и прав. Тем более что местные в техническом развитии, по-моему, гораздо ближе к нам, чем к ним. Оружие-то, во всяком случае, у них пулевое. А вообще, куда ни кинь – везде клин и утро вечера мудренее. Давай-ка спать, господин обер-лейтенант, а то у меня что-то с устатку в голове мутится и всякая мысль из такой головы бежит.
– Давай, – легко согласился Хельмут и длинно потянулся, хрустнув костями.
Дитца и Велгу разбудили под утро.
Хельмуту как раз снился родной Дрезден и соблазнительная Эльза Фогель, дочь бакалейщика, жившая по соседству. В этом сне ему снова было шестнадцать лет и он как раз пригласил пышногрудую Эльзу в кино…
Часовой, а им в эту смену оказался угрюмый с недосыпу ефрейтор Карл Хейниц (его напарник, Михаил Малышев, остался вести наблюдение снаружи), безжалостно растолкал лейтенантов и доложил, что их отряд, судя по всему, ищут и те, кто ищет, приближаются.
– У них летающие машины, господин обер-лейтенант, – тихой скороговоркой докладывал Карл. – Много. Мы с Михаилом насчитали больше двух десят-ков. Шарят прожекторами. Пока довольно далеко, но… Да и рассвет скоро – небо сереет. Днем, боюсь, они нас в два счета обнаружат.
– Надо уходить, – хриплым со сна голосом сказал Велга и потянулся за портянками. – Ефрейтор прав. Днем нам каюк. Что, они пещеру не засекут? Засекут как пить дать.
– Уходим. – Дитц медленно поднялся на ноги. – Только куда?
– Я думаю, у нас одна дорога, – пропыхтел Велга, натягивая сапоги, – в глубь пещеры. Разведчики вчера так и не дошли до конца… Наружу выходить нельзя – тут же заметят. Здесь сидеть нельзя тоже. Значит…
– Значит… – подхватил Дитц и вдруг рявкнул хорошо поставленным лучшими инструкторами школы по подготовке унтер-офицеров для сухопутных войск в Потсдаме голосом: – Взвод, в ружье!!!
Через пятнадцать минут лишь теплые угли погасшего костра могли бы свидетельствовать о том, что здесь еще недавно были люди.
ГЛАВА 7
Сказать, что старший советник Карсс нервничал, значит не сказать ничего.
Он был расстроен. Он был взбешен. Он был подав-лен. Он был в ярости.
И все это одновременно.
Сорок минут назад он вышел от Первого министра деревянным шагом и, видимо, направился к себе в ка-бинет. «Видимо», потому что он совершенно не помнил ни того, как он вышел от Первого министра, ни того, как преодолел коридоры и переходы Дворца Владык, ни, наконец, того, как очутился в своем кабинете. Двадцать минут назад он осознал себя сидящим в кресле за рабочим столом и тупо глядящим в окно. За окном уходящее солнце освещало отроги Старого Хребта, в пыльной синеве неба парили редкие вечерние птицы да ослепительно сверкали в лучах закатного солнца полированным металлом несколько дежурных «челноков» на импровизированном космодроме в трех километрах от Дворца.
Вечерело.
Карсс вспомнил разговор с Первым министром и внутренне содрогнулся. Собственно, не сам разговор был ужасен и унизителен для старшего советника, а тот липкий, обессиливающий страх, с которым он, Карсс, шел на аудиенцию к Его превосходительству. Точно как в юности, когда, пропустив два-три дня занятий, все-таки приходилось с тяжкого похмелья являться пред ясны очи декана и что-то сочинять о больной тетушке, которой срочно понадобился уход и внимание со стороны любимого и – заметьте! – единственного племянника.
Но если в Лицее подобные вещи были в традиции среди студенчества и даже негласно поощрялись (в определенных пределах, разумеется), то здесь…
С противной дрожью во всем теле Карсс пересек пространство кабинета и остановился перед обширным столом Первого, уставившись невидящим взором куда-то поверх его массивной лысой головы.
– Что, молодой человек, обо…лись? – ровным голосом поинтересовался Первый, не отрывая взгляда от какой-то бумаги, которую держал в правой руке. Карсс безмолвствовал.
Он прекрасно был осведомлен о том, что Первый терпеть не может оправдывающихся подчиненных.
Молчал и министр. Наконец, вздохнув, он отложил бумагу в сторону и, не мигая, уставился на Карсса своими маленькими темными глазами.
– Значит, так, господин старший советник, – медленно и очень внятно сказал он. – Ваша вина (вы обязаны были заметить приближение грозы, черт возьми!) – вам и расхлебывать. К счастью или несчастью, у меня нет привычки отрывать головы подчиненным после первой же их ошибки. Пусть даже эта ошибка такая серьезная, как ваша. Мой приказ таков: найти и уничтожить. Причем чем быстрее вы это сделаете, тем лучше. И не забудьте, что завтра утром у нас совещание с «южанами» на самом высоком уровне. Желательно, чтобы к этому времени вопрос был решен. И учтите, что если в течение ближайших двух суток вы не сумеете найти и уничтожить землян, то можете искать себе любую другую работу вне аппарата правительства. Идите. И Карсс, повернувшись кругом, вышел. Теперь он стоял и, упершись разгоряченным лбом в толстое холодное стекло, следил, как растворяется в подступающих сумерках Старый Хребет, как гаснет сверкающая броня «челноков», как ночь размашистым шагом шествует с востока.
Двери в кабинет без предупреждения распахнулись. – Какого.. – Карсс яростно обернулся к вошедшему и от неожиданности сел в очень кстати подвернувшееся кресло.
Порог переступила единственная и любимейшая дочь Императора принцесса Стана. Одна.
Без охраны и сопровождающих лиц.
Чуть стилизованный комбинезон пилота космокрейсера класса "А" выгодно подчеркивал тонкую талию и длинные ноги, а также почти скрывал небольшую грудь принцессы; но зато ее густые черные волосы, разметавшиеся по спине и плечам, прозрачно-серые удлиненные глаза, полные чувственные губы и длинная шея, безо всяких сомнений, позволяли считать ее существом именно женского пола и никакого другого.
– П-прошу прошения, Ваше Высочество, – промямлил ошеломленный старший советник и сделал неудачную попытку подняться с кресла.
– Пустяки! – неожиданно низким, но чертовски пленительным голосом успокоила его Стана. – Сидите, советник. Я, собственно, к вам ненадолго.
– Чем могу служить? – Карсс уже оправился от потрясения и теперь лихорадочно гадал, чем вызвано высочайшее внимание к его скромной персоне. Разумеется, ему было известно о том, что принцесса Стана (единственная, кстати, женщина!) находится во Дворце Владык, но до этого он видел ее лишь дважды, да и то издали. Знал он также о воистину не ведающей границ любви Императора к своему единственному чаду и о капризном, своевольном, а зачастую и просто стервозном характере сей юной особы, которая по своей прихоти вертела собственным отцом как хотела. Именно в силу этих не слишком привлекательных черт своей натуры она оказалась тут, на Пейане, в то время как ее мать, фрейлины и просто подруги остались, по велению Императора, на базовой планете «северян» Гейне. И вот теперь ей, видите ли, понадобился он, Карсс…
– Вас ведь зовут Карсс, не так ли? – мило осведомилась принцесса, усаживаясь на стул для посетителей.
– Да, Ваше Высочество…
– Бросьте. Бросьте, Карсс! Ведь мы с вами почти ровесники. Зовите меня просто Стана.
– Слушаюсь… Стана.
– Так-то лучше. Хотя все равно плохо. Это ваше «слушаюсь»… Знаете, Карсс, а ведь я поставила довольно много денег на этих… как их… русских?
– Да, Стана. Русские и немцы. Так они себя назы-вают. Это два враждующих племени…
– Я знаю, спасибо. Мне хотелось бы узнать другое: что вы намереваетесь делать дальше?
– Ну… Я думаю, что ваши деньги не пропали. Ведь никто не победил и…
– Я не о деньгах. Я о людях. Мне было безумно интересно следить за всеми этими событиями, и я хочу знать, что будет дальше.
– Послушайте, Ваше… простите, Стана. При всем моем к вам безграничном уважении я не могу обсуждать с вами этот вопрос. Осведомитесь у господина Первого министра – он вам не откажет.
– У этого старого пердуна? Мое любопытство не заходит столь далеко. Впрочем, не утруждайте себя ложью. Я и так знаю. Их собираются найти и уничтожить, верно?
Чуть заметным кивком головы Карсс позволил себе подтвердить правильность догадки.
– Что ж, наверное, так и должно быть, хотя, конечно, жаль этого… впрочем, пустяки. Послушайте, Карсс, я хочу, чтобы вы держали меня в курсе событий и, как только группа людей будет обнаружена, немедленно сообщили мне об этом. Если вам недостаточно моей просьбы, я могу принести вам письменный приказ Императора, – добавила она и улыбнулась фальшивой, но ослепительной улыбкой.
– Что вы! Что вы, Стана! Это совершенно излишне! Разумеется, я тут же вам сообщу, как только…
– Вот и отлично, – перебила его принцесса, стремительно поднимаясь с места. – Хороший мальчик, – она перегнулась через стол, погладила оторопевшего старшего советника по щеке и вышла из кабинета походкой высокооплачиваемой проститутки.
Дрожащими руками Карсс достал из сейфа флягу крепкого, налил себе на три пальца и, не разбавляя водой, залпом выпил. «Вот же сука!» – восторженно подумал он и решительно сел за стол разрабатывать план поисков и поимки взбунтовавшегося отряда землян.
За обширным овальным столом в главном зале Дворца Владык уже полчаса шло экстренное совещание.
Высокие договаривающиеся стороны обсуждали создавшуюся ситуацию, и тон обсуждения был далек от дружественного весьма и весьма.
– А все вы с вашим дурацким предложением! – цедил сквозь зубы полномочный представитель Императора «южан». – Мало того, что эти чертовы земляне уничтожили почти сотню наших горцев, так мы теперь даже не знаем, где они находятся и что собираются предпринимать! Хорошенькую историю мне придется рассказать своему Императору!
– Позвольте вам напомнить, – чуть повысил голос Первый министр «северян», и в голосе этом отчетливо зазвучали холодные надменные нотки, – что вы полностью одобрили нашу идею, а значит, несете за все происшедшее такую же ответственность перед своим Императором, как и мы перед своим. Это во-первых. А во-вторых, кто мог знать, что горцы вооружены и что они нападут на людей, да еще так неожиданно? Их вообще не было замечено в выбранном нами районе. Все шло по плану, вы сами прекрасно видели. А люди… Что ж, они ведь солдаты, и – нужно отдать им должное – солдаты хорошие. Во всяком случае, мужества и отваги им не занимать – вспомните хотя бы о судьбе их раненых, которые остались прикрывать отход и полегли все до последнего человека… Двое так вообще подорвали себя гранатами, когда кончились патроны! То, что земляне объединились против нового врага, – естественно.
Наша же задача теперь сводится к тому, чтобы найти их и обезвредить. Бог знает, что могут натворить десять, пусть и примитивно вооруженных, людей! Найти и обезвредить, повторяю, а уж потом решать, что делать дальше.
– Кстати, – продолжил речь своего начальника сидящий рядом Карсс, – не забывайте, господа, что вся эта неприятная ситуация возникла и по вашей вине. Именно ваш представитель настоял на невмешательстве, когда было совершенно ясно, что противники объединяются и ситуация начинает выходить из-под контроля Я тогда принял решение срочно всех усыпить, но ваш советник… – Карсс выразительно посмотрел на узкоплечего, средних лет «южанина» в форменном черном мундире, и тот невольно опустил глаза, – ваш советник настоял на продолжении. Он думал, что все еще может измениться и противники закончат начатое – мол, перспектива слишком заманчива – возвращение на Землю и военная помощь. Я вынужден констатировать, что он оказался плохим психологом. Признаюсь, что я тоже был не на высоте, так как не смог найти убедительных аргументов в пользу своего решения. Все происшедшее зафиксировано на видеопленке… Да вы и сами за всем следили и знаете это не хуже меня! А потом началась эта сумасшедшая гроза. В общем, я предлагаю отложить взаимные обвинения и заняться…
И тут в нагрудном кармане у Карсса запищал телефон.
– Это поисковики! – бросил старший советник собравшимся, выхватывая телефон из кармана, словно пистолет из кобуры. – Карсс слушает!
Некоторое время он молча прижимал трубку к уху, и лицо его с каждой секундой все больше прояснялось.
– Что там? – не выдержал Первый министр.
– Докладывает командир поисковой группы, – радостно сообщил Карсс. – Десять минут назад было обнаружено место их ночной стоянки. Это пещера, которая ведет куда-то в глубь гор. Они ушли по ней. Отдать приказ о преследовании?
– И немедленно! – рявкнул полномочный представитель Императора «южан». – Чем скорее мы обезвредим этих стервецов, тем лучше!
