Евгений Связов
Попаданец из будущего. ВАШЕГО
Хотя с другой стороны, в актуальности, в отличие от вирта, можно было полагаться на чуй.
Кэп, осмотрев из кустов картину, поправил в кустах фуражку и вышел на поляну. Рыжая уже пристроила зашитую юбку обратно и возилась с автоматом, а чернявая сидела в зашитом лифчике и закруглялась с пришиванием пуговиц на китель. Так что кэпа они заметили не сразу. Рыжая сначала нацелила на него автомат. И только разглядев, встала смирно. Чернявая продолжила пришивать пуговицу.
Кэп осмотрел картину, и представился:
– Капитан НКВД Нагорный. Иван Петрович
Чернявая томно протянула:
– Военфельдшер 8 батальёна 26 дивизии Блюм. Сара Исакиевна
Рыжая мрачно доложилась:
– Ефрейтор Габова. Мария Валерьевна.
Я подумал-подумал, и подумал пока не представляться.
Кэп показушно осмотрелся, остановил взгляд на Исакиевне и спросил:
– Сара, что произошло?
Она вздохнула и страдальчески-монотонно отчиталась:
– Вывозили раненых. Натолкнулись на немцев. Они стояли, мы не услышали и выехали. Они наставили оружие, заставили сдаться. Потом застрелили возниц из неходячих раненых, нас начали насиловать. Потом почему-то потеряли сознание. Я взяла наган и застрелила их.
Кэп ещё раз осмотрелся, посмотрел на Машу, пыхтящую по стойке смирно, спросил:
– Есть что дополнить, товарищ ефрейтор?
– Так точно! – буркнула Маша. – Из четверых насильников один не терял сознание, а получил рассечение левой сонной артерии и после моего пинка в харю истёк кровью.
Сара кинула на Машу злобный взгляд исподтишка. А я отметил, что эмоционируют-то они все вовсю, но тупые, как малоресурсные комботы.
Маша же покосилась на телеги и добавила сквозь стиснутые зубы:
– Там ещё двое немцев. Они добили раненых, а потом что-то срубило им головы. Чем-то острым, типа сабли.
Кэп эдак типа проникновенно-угрожающе спросил:
– Разбираетесь в медицине и саблях, Мария Валерьевна?
Маша дёрнула губами и глухо ответила:
– Отец-хирург. Мать умерла родами. С пяти лет в больничке живу. С четырнадцати – ассистирую. В саблях – не разбираюсь, только в ударах саблей, топором и прочим.
Сара кинула на Машу презрительный взгляд, натянула китель, начала вставать, спросила эдак заботливо:
– А что у Вас с рукой, товарищ капитан?
Ну, типа заботливо. Даже если не вчуиватся, а просто не затыкать чуй подушкой, её фраза фонила шлюхачеством напополам с желанием контролировать. Этим самым «я тебе отдамся, чтобы потом нашептать команду и вызнать все секреты».
– Закрытый перелом, товарищ военфельдшер. – строго ответил кэп, пряча стеснение под строгостью. Ну, типа тут война, всех пулями дырявит, а у него – перелом.
Сара разочаровано жмакнула губками по поводу того, что перевязки отменяются. Потянулась, испытав титями свежепришитые пуговки и проворковала:
– А Вы, Иван Петрович, в мотоциклах разбираетесь?
Кэп покосился на мотоциклы и задумался.
И я тоже задумался. Собственно, что делать, было понятно. Задумался я над тем, как.
И почти сразу поймал себя на том, что я не думаю. Я – вибрирую между бытием мудрым невредящим учителем и безумным игроделом. А поймався, решился.
В шкурках у тележки, помимо незаметных голокамуфляжей типа телега с лошадью и грузовичок, есть и небольшой набор наоборот – и сверхзаметные ярко-кислотные яйца, и высчитанные хаотические фигуры, за секунду наблюдения свихивающие мозг. И гигантский полноприводный пенис, бодро вертящий тестикулами. Полноприводный – потому что всеми четырьмя. И просто неведомые страшные танки. Вот я выбрал такой попроще, всего-то броневичок с миномётом в одной башне и шестистволкой в другой, убрал в редакторе ракетные блоки, наляпал пару турелей с пулемётиками, выбрал крупнопятнистый силуэтоломающий камуфляж, накинул немецкие крестики, а потом вручную замазал крестики белой краской и пририсовал белые пентаграммы.
Заняло всё это секунды две, ибо эйпись на нейроконнекте у меня 14, если без разгона химией. Эйпись – это не совсем «эй, ты, пися!». А, с одной стороны, оклик-запись, а с другой – древнее Экшен Пер Минут, количество операций в минуту. Для машинистки – количество символов в минуту под диктовку. Делённое на 60, если надо в секунду. Вот у тебя лично – сколько? Или ты историю сию будешь карандашиком в бумажку?
… Ну да, ну да. Так и понял, что диктовать машинистке. Вы хоть пострашней найдите, красивую – жалко.
В общем, сляпал я вот такое. Срезал веточку, начал оттирать мачету от крови, Взревел двигателем, и, попыхивая трубкой, выкатил из кустов на поляну, где все застыли от нежданчика.
Кэп и Сарочка застыли столбиками, пялясь в дула пулемётов, взявших их на прицел. Собственно, чего ради и пририсовал башенки.
Я, проведя пару раз по клинку веточкой, пыхнул трубкой. Кэп потянулся к автомату. Сара сделала страдальческое лицо. Я ткнул клинком в сторону кэпа, буркнул «замри!», посмотрел на Машу, застывшую с трофейным автоматом в руках, и бодро-весело-отморожено прокричал:
– Машка, ты жить будешь?! Решай быстро, да-нет?!
Машка покосилась на кэпа, на Сару, подняла на меня мрачно-вопросительный взгляд.
Я вздохнул, буркнул громко:
– Ну, тупи дальше.
Взрыкнул двигателем и тронулся потихоньку
Машка потупила пару сек, и отчаянно завопила:
– Сто-о-ой!
Я – притормозил. И вопросительно уставился на неё. Она вздохнула, и отчаянно бросила:
– Буду.
– Тогда хватай жратву с пулемётами и тащи сюда. Только бегом всё.
Машка ещё секунду порешалась, а потом сорвалась с места.
А я уточнил, что Барбос кончил цифровать Машкину фигуру и скинул тележке задачу на синтез костюмчика.
Кэп попытался остановить Машку осуждающим взглядом, покосился на дуло и спросил меня мрачно-осторожно:
– Представьтесь, пожалуйста.
Я восторженно-удивлённо сказал:
– На х-я?!
Он пару секунд подержался за порванный шаблон, а потом весь в панике, что кому-то похер на гебню, начал возмущаться:
– Для отчёта, кто и по какому праву командует ефрейтором медслужбы.
Машка зависла над вещмешком жратвы. Я вздохнул и утомлённо тупизмом проныл:
– Кэп, ты тупой? Или просто немецкий диверс из Бранедебурга-800?! Не, с гражданкой Блюм всё понятно. Завела подразделение на засаду, пока ефрейтор отбивалась, уже лежала с немецким х-ем в п-зде, обстановку доложила не точно, и собралась с тобой покататься на мотоцикле до следующей засады, чтобы сдаться в плен с твоим вещмешком.
Сарочка, белея паникой с каждым словом, под конец речи завизжала:
– Неправда! Враньё! Сам ты немец поганый!!!
Я, не покосившись, склонился кэпу и проникновенно сказал:
– А ты – лузер. Неудачник, в смысле. И единственный твой мизерный шанс не влететь – тихонько, в одиночку, выйти на партизан с рацией и запросить эвакуацию. А не обвешиваться бабами. Но по большому счёту, ты – смертник… Вон, Сарочка пристрелит, чтоб не сдал.
Кэп покосился на Сару, замершую с рукой на кобуре, повернулся к ней, наведя на неё автомат и проникновенно приказал:
– Оружие на землю.
Сарочка залепетала:
– Да вы что, товарищ капитан, верите этому… этому.
Я хмыкнул и пафосно с сарказмом сказал:
– Ты, Ванечка, главное, верь ей, а не своим глазам, и всё у вас будет хорошо.
Ванечка нахмурился, проводил взглядом навьюченную Машку, идущую в охапку с парой пулемётов, вернул взгляд на растерянную Сару и сказал:
– Оружие на землю!
Сара заплакала и упала на колени. Потом, рыдая, медленно достала наган и положила у колена.
Я – заржал. Кэп покосился на меня недоумённо. Я пояснил:
– Ну, и команду выполнила, и наган схватить ещё удобней, чем из кобуры.
Кэп покосился на Сару, подшагнул, отпиннул наган. Она разрыдалась, закрыв лицо руками. Я похлопал Машке о кресло в лобовухе рядом с собой, и пока она залезала, сказал кэпу:
– Ну, совет вам да любовь. Только эта… там – махнул рукой, – остальная… – махнул на мотоциклы, – рота сюда едет. Минут через десять будет.
Кэп что-то хотел сказать, но я взревел двигателем, и умчался.
Промчался триста метров, свернул между деревьев, выехал на полянку, после чего снял маскировку со звукоимитацией и посмотрел на Машку. Она, как залезла на броню и вцепилась в поручни, так и не шевелилась. И от сбороса маскировки – тоже.
И от того, что тележка открыла люк, выпустила десяток стрекоз, а потом манипулятором захватила и утащила пулемёты с патронами – тоже не пошевелилась. И даже голову не повернула.
Пулемёты тележка затащила, потому что пока катились, я закинул программу модификации. Ну, обычной модификации для всего железа первой половины 20 века – нарастить-снять по паре-десятку микрон с деталек, зацементировать поверхности азотом, убрать микродефекты ствола. Патрончики перевесить и допилить. Чтобы в итоге аппаратный разброс был как у снопы – минуточку. И навесить на стволы глушители, чтобы не грохотать всем и каждому.
Поглядев на оцепенение Маши, я добродушно вздохнул и устроил детское шоу слива облака вопросов.
Это когда у человека много-премного очень важных и личных вопросов, но он очень боится задать неправильный. И вообще говорить. Один из вариантов, самый простой – вывести диалог в сторону. Например, надеть две кистевых куклы и устроить диалог между ними.
После сотни часов таких диалогов можно обходиться без физических кукол, просто помещая в руку яркий слепок человека.
Так что я поднял руки, привычно поместил себя в правую и, трепыхая пальцами, пробасил:
– Машуня, хочешь, угадаю, как у тебя дела?
– Ну, попробуй. – напугано-настороженно пропищала левая
– Тебе очень, очень странно. Вот совсем недавно чуйка сильно подралась с мозгом и привычками. Чуйка орала, что в компании Сарочки ты в лучшем случае умрёшь быстро. Или всё будет ещё хуже. И чтобы выжить, надо от неё валить. Но устав и привычки не давали. И капитан ещё… из страшных гебешников. А тут из кустов выехало чудище на неведомом танке – и вслух озвучило твою чуйку. И ты вся на нервах забила порывы мозга – и побежала выживать.
– Ну да. Как-то так. – пропищала левая. – А мозг теперь болит от множества вопросов.
– Логично. Но чтобы дожить до конца войны, ему надо научиться отключаться. Иногда. Когда он не нужен и мешает.
– Ой, а это – как это? Мозг – и не нужен?!
– Потому что мозг-то работает с информацией, полученной через органы чувств. А чуйка – это не орган чувства. Это просто прямое безлогичное знание, а не логический вывод.
– Э-э-э…
– Ага. Только донести это я пытаюсь словами, то есть через мозг, а он брыкается и грустит от того, что его бесполезным назвали. Но тебе когда-нибудь было так хорошо, что ни о чём вообще не думалось?
– Ну… наверное, да.
– Ну так вот учись такое «ни о чём не думается» вызывать и держать.
– Ой, сложно это.
– Кому? Тебе? Ты уже умеешь. Это как дышать. Вообще-то обычно оно само, но можно и управлять.
– Ну ладно, попробую. Только вопросов у мозга меньше-то не стало.
– Вот именно. – буркнула Маша, сползла с брони, встала напротив и выпалила:
– Ты – кто? Это – что?…
– Ой, спасибо, что в меня не тыкаешь!
Она зависла от прерывания, а я добил:
– Если ты уже взяла свой пугливый умишко в стальные перчатки воли, тогда общайся нормально. Вопрос-ответ-подтверждение получения данных, вопрос-ответ-подтверждение получения данных.
Она вздохнула, пару раз хлопнула зелёными глазищами и включила воспитание:
– Вы всё-таки не могли бы как-нибудь представиться? Мне кажется несколько неудобным, что Вы моё имя знаете, а я Ваше – нет.
Я расплылся в злобной улыбке и хищно пормурлыкал:
– И каково же твоё им – я? Не звалка Маша, данная родителями, не социальный идентификатор боец нумер книжка военного, не родовая карма Габовых, принятая с фамилией, а суть, замысел и цель всей жизни, выраженная в два слова типа Мир-Славить, Жизнь-Ведать, Легко-Ступать.
Она повисела и выдавила то важное, что тяготило:
– А что такое родовая карма?
– Ты чё, русского языка не знаешь? К – связывать причинно-следственными связями, обменом. Ар – земля, земное бытие. Ма – гармония, порядок, предсказуемость. Всё вместе – чё?
Я вперил в неё ожидание ответа. Секунд через пять до неё допёрло, что я не местный пидагог и жду сомысленья.
– Ну… то, что упорядочивает причинно-следственные связи в земном существовании?
Я насладился видом маленькой девочки, робко вопрошающей учителя, права ли она. И восторженно, не скрывая удовольствия, протянул:
– Воо-о-от. Умница.
– Так. А – родовая? – скрыв смущение мрачностью спросила она
– А родовая – это когда ты рождаешься в род и тем самым принимаешь на себя долги и права рода. Но это вообще условность. Можно из рода свалить. Например, в боевые монашки Лады, принять новое имя при постриге и похерить родовую.
Она зависла, обдумывая и переваривая.
Не, ну вообще-то вот такое вот разтакое, за какое хоть какое образование и опыт цепляется кончиками в прыжке до инсайта, в разум с вербала просто не лезет. Но это – если не провести эмоподстройку под ученицу и не дублировать вербализацию потоком концептов, заносимых в мозг в процессе разделения бытия. В естественных условиях разделение бытия случается между любящими любовниками минуток плюс-минус тридцать окрест кульминации ё-ли. Но можно и отделить, и – то же, но без унылой физкультуры нижними чакрами. В смысле, тремя нижними.
Маша отвисла и выдала:
– И вот как это – вступить в боевые монашки Лады? И кто такая Лада?
Я сложил ручки на пузике и ласково сказал:
– Лада – это древняя богиня, сиречь, собирательный образ, должность. Как слышно из имени, богиня Ла, сиречь, всех потоков, всего Л – Лить, в Да, то есть полном согласии. То есть богиня согласованности всего, что хочет течь, жить, меняться. А боевые монашки – это те, кто очень доволен, когда всё ладиться, и безжалостно, хладнокровно и быстро убирает то, что мешает согласованности потоков. Там, камешки из ручейков выкидывает. Без злобы на камешек. Он в следующей жизни кому пригодиться домик построить или ещё куда. Просто в этой оказался не на месте.
И всё это я опять же коммуницировал с концептуальными мыслеобразами. Так что Машка снова зависла, всасывая.
А я пока отметил тележке, что пулемётную спарку со сменной фокусировкой вырастить на корме. И простроил канал скана Барбосом моей памяти и переброса тележке ТТХ ездучего и летучего железа.
После чего залез в настройки тележки и указал скан-н-сорб вольфрама, урана и прочих ядрёностей.
Технически, тележка может и атомным синтезом заниматься, но производительность – щепотка в неделю. На иридиевое покрытие в нанометр или карбид-осмиевую паутину – хватит. Но на патроны – уже нет.
Так что – запустил сбор.
– Ну, допустим. – буркнула Машка. – А что надо будет делать? Чтобы вступить? И потом?
Я чуть поколебался, и выдал ответ игровода, а не чителя:
– Делать – ничего. Быть.
Она ругнулась под нос и спросила:
– Объясни! – подумала и добавила: – Пожалуйста.
Я ласково широко улыбнулся, спрыгнул к ней в притык. Она было дёрнулась отшатнуться, но удержалась. А потом и взгляд подняла навстречку.
А я – поймал и углубил разделение бытия. Ну, совбыт – это ж градиентное как стукнуть кончиками пальцев, где – от погладить до насквозь, в отличие от случки, где бинарное или внутри или снаружи.
Вообще я не великий мастер имянаречения новорожденных. Умею, как положено любому чителю, взять человека возрастом сорок дней плюс, разделить бытие, прочувствовать цель-смысл-замысел этого инкарна, и сформулировать опекунам в два слова. Но я лучше могу доправку отроков, вкогда опекуны – пропали или отрока чужими замыслами распрельстило от своегошнего жизнинга. Ну, или когда как вот Машку, сначала из чителей через варну вверх в притворство скотом-лекарем, а потом ещё разок через варну – в вояки-герои. Герои – потому что по факту получается откат по варне, который чителя люто ярит, чтобы побыстрее всех поубивать и вернуться к чительству. А – напомню, – читель когда-то варну вояк уже прошёл, и поубивать – оверскиллед.
Но на случай, когда чителю всё-таки надо воевать, есть один солюшн.
В общем, я чуть ужал эмоподстройку под собеседника, включил эмокаскад воодушевления-безмятежности и тихо спокойно толкнул спич:
– Первое. Имя твоё – Мироправа. Иногда – Жизнеправа. Мир – общество, группа, коллектив. Жизнь – всё движение в пространстве. Второе. Ле-читель должен помогать здоровому и удалять гнилое. И делать оба действа. Когда одно из них – мешают, ему плохо и он начинает разрешать себе не видеть, что – здоровое, а что – гнилое.
Заострю. Слова-то тут такие, очень общие. Лозунги. Но – напомню! – я не воздух тряс, а вмысливал в неё образы. Про общество, где все обезьяны имеют равные права перед законом. Про гнилых, которые со всей паники любой ценой рвутся в неприкасаемые. Про здоровых, которым в таком обществе очень грустно и уныло. Про тайный отстрел неприкасаемых и почти тайные беседы с теми здоровыми, кто не сдаст…
… Ладно, давай свой уточняющий вопрос.
Ух ты, хороший дружок. Сколько всего запоминал не понимая!
Про белых бесхвостых обезьян Гомо Зацапиенс и стадные повадки я рассказывать не буду. Читай учебники про горилл и шимпазне. Буду задавать вопросы.
По какому критерию разделять человеков и скот? Если учесть, что шимпа можно научить полутысяче слов, а некоторых негров – нет? То есть владение речью – ненадёжный. И орудия труда – ненадёжный. И принадлежность к одному виду – биологический, а не юридический критерий. Потому как юридически гомоцап, не контролирующий рефлексы обезьяны – не дееспособен. То есть не человек с юридического и соционического зрячества.
Так что – как?! – определять, кто – человек, а кто – скот в тушке гомоцапа, умеющий красиво болтать, чтобы ничего не делать, но вкусно жрать и много сношаться?
Шимпа можно выдрессировать стрелять из пистолета, орать команды и носить форму сержанта госбезопасности. И чё?
Подсказка: медицински, гормонально-анатомически, есть пять возрастов.
Чадо, с ноля до семи лет. Речь неполная, фокусировки внимания волей нет, заработать на жизнь сам не может, половой дифференциации нет.
Дитя, семь – четырнадцать. Речь полная, воля развивается, изучает, что можно в обществе, может заработать при поддержке, половая дифференция физиологически не выражена, психосоциальная, не может размножиться.
Отрок, четырнадцать – двадцать один. Воля развита, проверяет других на волю, изучает мир на излом, ищет своё место, может размножаться.
Мужена, двадцать один – сорок два или шестьдесят три или семьдесят четыре как жизнь пойдёт. Ровно делает своё найденное дело.
Стариц. Не размножается. Полный разум, не прилагает силу в избытке, видит и понимает много. Советует.
Ещё подсказка. Опять же – пять! – уровней пробуждённости.
Один: Сон.
Два: ощупь, вещи, их положения, и прочая механика.
Три: безумие, конфликты, противники, попытка нарушения физических законов.
Четыре: группы, соглашения, личные цели и потоки бытия.
Пять: макропроцессы и игры.
Ну и «в-ар-на» – то, ради выдачи какого продукта человек погружается в земное бытие.
В остальном читай «Манусмирти», римское право, киевское право, но не забывай про засор данных обезьяньими креативизмами типа варна – это порода обезьян, а не уровень пробуждённости реинкарнирующегося, и потому сын князя – князь, сын раба – раб.
До принципов со-общения и со-бытия через один, притворства вверх, лидерства вниз, правой и левой руки и технической десятки варн, эффективности и устойчивости группы из суставов пальца и прочая, и прочая – сам дойдёшь, оно всё логически выводиться из базовой шкалы пробуждённости духа.
Больше ответа не будет.
В общем, задвинул я Мироправе про лечение и иссечение. И кинул уточнение:
– Лекарить ты умеешь, и уже научилась. Но теперь надо учиться на специалиста-ликвидатора. Который может спокойно, безмятежно убивать. Тебе – хочется это уметь. И применять. Просто страшно, потому что некоторое гнильё ряжено в форму.
Я замолк дать время покопаться в себе и переварить. И занялся осмотром местности и комбинирования плана. То есть – не с нуля. Где-то часиков пару тысяч я в вирте в 41 отыграл. И просто, и как инструктор-сопровождающий, и как инструктор-надзиратель. Так что обстановку я примерно представлял.
Играя сам-один, я проходил миссию «сорвать наступление». На полном уровне сложности, который без повышенной везучести, без божественного уровня воли и с реалистичным уровнем работы оборудования. То есть окруженцев надо убалтывать, а не просто приказывать, Радио работает через раз, танки – ломаются, и всё такое. Но зато без актёров и аппаратуры. То есть мышление и память никто и ничто не давит эмоциональным и ментальным давлением. Типа необходимости сдерживаться добить Сарочку.
Так что, куда бежать и что делать, я представлял. Тем более, с такой имбой, как стрекозы с телегой. Размышлял я над тем, какова будет упругость актуальности и как именно мне мужно действовать без подвигов.
Точнее, я вспоминал фундаментальную политику игроводов. Потому что мне предстояло, собственно, актить такового.
– Ну, в целом, понятно. – буркнула Маша. – А как именно вступать в боевые монашки Лады?
И тут я сдесайдил сделать не как учитель. А как хулиган.
Убрал безмятежность, добавил веселья, снизил со-бытие и сказал:
– Повторяй за мной. Я, Мироправа иногда Жизнеправа ранее рода Габовых.
Она помедлила, вздохнула, встала смирно и торжественно повторила.
– Вступая в ряды боевых жриц Лады.
Повторила, чуть запнувшись на «жрицах». Ну и мыслеобраз выдала не точный, от православных монахинь.
– Торжественно клянусь.
Вот с этим проблем не возникло
– Первое. Со всей воли, но безмятежно, прилагать всё, что знаю и умею, чтобы направить дела на лад.
Вот это прошло легко, от души. Ибо было правдой. Точней – просто констатацией цели в жизни.
– А если затуплю, обленюсь и не буду учиться …
Она удивлённо хлопнула глазами, что вот так сразу, без второго пункта. И повторила.
– … то и похер, ибо делаю что хочу.
Вот тут она зависла и уставилась на меня неверяще. И мне пришлось надавить волей и вопросительно задрать бровь. И она неуверенно повторила. А я ровно сказал:
– Начинай осознавать последнее.
Она неуверенно кивнула. А я сделал совсем серьёзное лицо и пафосно сказал:
– Поздравляю со вступлением в больше-лады, Мироправушка. Кратко – бо-лады, или современным языком говоря, в бл-ди. Так что теперь как слышишь «бл-дь!» – знай, что это тебя зовут.
Я хорошенечко запомнил её лицо в этот момент.
Через пару сек из кормы танка выросла турель, и я повернулся и пошёл в кусты писать с прикрытием.
Турель – это вытянутая полукапля брони, из которой чуть-чуть торчат два охлаждаемых ствола. Всё это – на поворотнике и подъёмнике. С наведением по полусфере с запасом в минус. И – главное – скоростью поворота «только штоп стволы не гнулись от инерции», то исть треть секунды на полный оборот, пятая секунды на разворот на сто восемьдесят. Это я на пальцах – про ускорение-замедление
Болада Маша мне в спину охренела вслух:
– Это что, шутка?!
Я успокоил:
– Не-а. Просто у попов, спасибо Ленину, что вывел, не было избытка бабости и готовности денек-недельку побыть бабой тому, кому очень надо подлечить душу. Они очень завидовали и жриц Лады бл-дями – обзывали. Ну и опять же, блуд – грех великий, если бл-дей нормальных нету, и приходиться жену соседа совращать, если гордость рукоблудства не позволяет.
Она секундчку помолчала и взорвалась сдавленным матерным воплем. Длинным. Всего немножечко не дотягивающим до малого медицинского загиба.
Я вернулся, залез на броню, внимательно дослушал и ответил:
– Аллах всемогущий даровал человеку девять отверстий. Но буддисты считают, что мыслеобраз п-зды целесообразно копировать только на два, ибо е-аться в остальные – травмоопасно и потому оргазм ловиться с трудом превеликим.
Она зависла.
Тележка раскрыла люк и выдала свёрток одежды-обуви.
Я кивнул ей на свёрток и буркнул:
– Переодевайся.
Потом подумал, и поправился:
– Хотя нет. Запрыгивай и поехали.
Она продолжала стоять в ступоре.
Я удивлённо задрал бровь, буркнул:
– Ну, не хочешь, как хочешь.
И потихоньку тронулся.
Через пару секунд сзади раздался вопль «стой». Потом бодрый топот.
Разгоняться не стал – поддерживая звуковой контакт с погоней, проехал метров пятьсот до ближайшего ручейка.
Встал на берегу, достал из инструментального отсека мультитул, настроил электробритву, разделся и полез в ручей бриться.
Можно сказать, постригаться в новую профессию.
Чители, как правило, традиционно не стригутся. Вояки и управленцы, в принципе – тоже. Это способ продемонстрировать миру, что у тебя есть время спокойно помыть голову, причесаться, а иногда – сделать причёску. Например, противоударную подушку на затылок. Ну и с длинными волосами чуйка работает лучше. Не всегда и не у всех, но лучше. Возможно, просто потому, что в общей реальности все коротко стриженные – скот, работяги или тупые вояки.
Так что я ходил с косой до поясницы и ещё одной косой до пупа.
Но здечас так ходят совсем религиозные фанатики. То есть с такой длинной волос я однозначно – или поп, или дремучий тупой крестьянин. Но причёска и поведение – ни того ни этого. Шо инициирует перцапсивный диссонанс с консиквенсуальным, дисаффинитетом.
Конечно, жалко было срезать отращенное за двадцать лет и два года. Но – надо.
И да… «я разделся» – это не побросал на берегу, а закинул в тележку на доводку – проармировать щитками, накрасить камуфляж.
Когда Машка выбежала из-за поворота дороги, я как раз заканчивал брить лицо. И встретил её командой:
– Раздевайся и иди сюда.
Она помедлила. Проглотила возмущение «скотина, уехал, не мог подождать». Проглотила вопрос «зачем раздеваться?» И начала раздеваться. Проглотив по дороге «отвернись!». И сделав наоборот, «на, пялься!». То есть спина прямая, титьки выпятить, руки сцепить мизинчиками на пояснице, и – балетной походкой на носочках.
И только в эмоциях было видно, что всё это – стиснув зубы черезнимагу от смущения.
Подошла, встала впритык, протянула руку погладить свежевыбритую щёку.
Я одобрительно буркнул:
– Молодец, зачот! – и протянул ей бритву:
– На, побрейся.
Она зависла, очень быстро проскочив непонимание, гневное удивление, понимание и остановившись на вечном – расстройстве невостребованной бабы.
Медленно взяла бритву, шваркнула по руке тест и начала брить подмышку.
А я пошёл одеваться и разбирать, что у нас с трофейной жратвой в вещмешке.
Короче, минут через пять она оделась в новинки, не вербализировала лютое женское любопытство – как сидит костюмчик? – и вопросительно на меня уставилась.
Я прихлёбывал чай с бутербродом и смотрел, что ещё бы добавить к имиджу, чтобы точно никто из местных не путал Мироправу с Машкой.
Высмотрел. Поправил брови мультитулом, включил кисточку, нарисовал тактический макияж. Это такое, что вблизи – пугающий макияж, а издали – размывает и прячет лицо.
Потом отошёл на пару шагов и попросил её покрутиться и попрыгать. Покрутилась. Попрыгала.
Перекинул запись крутов-прыгов тележке и вывел на бортовой экран.
Она секундочку позависала, осознавая, что видит. И принялась себя разглядывать на ролике, поставленном на цикл.
А я призадумался, каковы шансы, что она – аватар того, кто мне всё это устроил. И – насколько аватар.
Вообще аватар – это просто. Как уже говорил, это просто залезть в другого и всё. Просто есть две планки. Первая: тот, в кого залезли, не замечает вторжения. Потому как залезший полностью готов быть реципиентом со всеми его тараканами, и реципиента меньше, чем залезающего.
Даже не знаю, как объяснить больше-меньше. Всем, кто видит, и так понятно – вот мелкий человечек, с маленькой сферой ответственности-знания-управления. Он даже за свою обезьянку толком не отвечает, всё норовит на докторов свалить. И работает по принципу, «я сделал, что велели как умею, покормите меня за труды непосильные». А в глубине души переживает, что он – ничтожное говно, поэтому любит поорать и поговнить про всё, что угодно, если за это не накажут. Ну и права свои знает отлично. Он – живой, значит, имеет право на жратву, отдых, развлечения и уважение окружающих. Вот это – ничтожная людинка. На другом конце шкалы, в наблюдаемой зоне – Вождь, с большой буквы. Правда, он обычно князь, а не игровод, и потому аватарить – вламывается. И потому застревает на уровне «а что бы в этой ситуации сказал\сделал\пукнул Вождь?» А далее по шкале величины – ненаблюдаемые. Ибо рулят окружением скорей голой волей, чем физическими действиями.
Хотя – вру. Размер личности коррелирует, но не определяется варной. Сфера ОЗУ чителя может быть небольшой. А уникальный работяга может осознавать, что только он делает железяки, от которых зависит отрасль. Ну, как тот дед-термист, что уникально ссыт в чан, где калят стволы пистопулей.
Так вот, про аватаров. Если ОЗУ источника больше реципиента, то источник может ОЗУкнуть другого полностью, то есть стать им и у него ещё останется. И вот это ещё останется можно пустить на разное. Или мыслей нашептать с другого уровня З. Или, в редком случае, У-способностями поделиться, как бы раздув другого. В низовом варианте это делает управленец, когда голосом и волей рулит скотом. Или учитель, когда делает учеником операцию выработки навыка учеником. Без «совместно с». Ну а на более высоком уровне – ты понял.
Короче, я сидел и самокопался, вычисляя, вот этот вот весь прогон с Машкой – это я сам, всё сам? Или Машку аватарит Лада, а я – на подсосе у её воли?
… Ладно, будем считать это не очень тупым вопросом. Но отвечу кратко: Лада – это не сущность, а функция. Как в больничке при наплыве раненых, есть хирург, ассистент и санитар. Физически, хирургов может быть много. Но они должны выполнять одну и ту же работу и – в теоретическом идеале, – одинаково обучены и имеют одинаковые навыки. И для раненого нужен функционал хирурга. И он его получает. А сколько хирург весит, и каким голосом говорит – это раненому очень мелкие детали.
С богами, богинями… ну, или святыми и ангелами – так же. Запрашивают функционал, и исполняет его свободный игровод данного направления бытия. На личные просьбы им обычно посрать. Но если десяток тысяч человек со всей дури будет хотеть чего-то… там нужно лишь чуть-чуть специального внимания, чтобы помочь воплотиться их хотелке.
Как-то так. Но до тебя, наверное, всё равно не допёрло. Это – как раз тот самый случай, когда нужно иметь субьективный опыт и абсолютную уверенность во всем этом. Если есть – то чё болтать-то? Если нет – тем более.
Короче, ничего в себе я не накопал. Но – очевидно же, – что Машенька должна была сорваться от потока разрывов реальности ещё давно. Ну, или врубить режим мозга «это нереальный сон» и вообще не задавать вопросов, и не эмоционировать так шумно, но молча. А она – пялилась на себя на экране и ярко фонила стыдом, восторгом и антагонизмом. Всем сразу, хотя с переливами преобладающей эмоции.
