Евгений Станкевич
Перестрелка на ранчо Брендона Хейза
Второе событие носило более личный характер.
Будние дни всегда проходили на ранчо, потому что, как говорил отец Брендона: «тут всегда найдется работенка, хочешь ты того или нет». Но однажды, под самый закат очередного дня, произошло непоправимое. У Эвелины Хейз раз и навсегда остановилось сердце, вот так просто, словно Господь Бог наставил револьвер на ее грудь и без предупреждения выстрелил.
После неожиданной смерти матери, Брендон переживал нелегкие времена. Оплакивал ее по ночам и старался не показывать своего горя отцу, который и так понимал, что сыну, как и ему самому, сейчас очень тяжело. С того момента они каждое воскресенье брали выходной и посещали церковь в Янгстауне, где в хоре среди всех остальных девушек и женщин пела Кимберли Декстер. Невозможно сказать точно, был ли Брендон набожным. Родители не навязывали, а сам он не интересовался инструкцией, оставленной Господом Богом в твердом переплете. Когда ушла мать, Брендон злился на небеса, на Всевышнего, попрекая его, ибо тот не имел права забирать к себе столь хорошего человека.
Тем не менее отец настоял на походы в церковь, аргументируя это тем, что так будет легче. Поначалу затея казалась Брендону совсем ненужной, парень не видел никакого смысла тратить время на проповедника и его постулаты, но окончательно перестал упираться после нескольких посещений, когда обратил внимание на Ким и ее мелодичный голос. Со временем он нехотя признался отцу, что ему нравится одна девушка.
– Она поет в церковном хоре, и я хотел бы побеседовать с ней, но есть одна проблема. Я не знаю, что и как нужно делать. Понимаешь?
– Это хорошая новость, сынок, – улыбнулся Кевин. – Конечно, я понимаю. Знал бы ты, как в свое время я долго не мог признаться твоей маме в любви.
Добрая улыбка и огоньки в глазах отца не угасали. Брендон ответил тем же, но помимо огней и искренней радости он также видел грусть. Он чувствовал обреченность в каждом слове, и угнетал себя за то, что никак и ничем не мог помочь бедному отцу.
Помимо забот на ранчо, Кевин готовил сына к знакомству, словно лепил из него универсального солдата. При помощи отцовских наставлений Брендон таки решился познакомиться с очаровательной восемнадцатилетней Кимберли после очередной службы. Время пришло.
Девушка оказалась не менее стеснительной. При первом диалоге (который не раз вспоминал с улыбкой Брендон) они оба нервничали и запинались.
– М-может… кхм… как-н-ни-нибудь погуляем вместе, – с замирающим сердцем выдавил тогда Брендон. В тот момент ему казалось, что он обязательно потеряет сознание и очнется дома, где его встретит осуждающий взгляд отца. Но ничего подобного не случилось, а неуверенное предложение лишь вызвало у Кимберли застенчивую, но невероятно обворожительную улыбку. Девушка не стала затягивать с ответом, согласившись на авантюру.
Меньше, чем через три года, в марте 1868-го, практически сразу же после того, как Кевин переписал участок на Брендона, они обручились в той же церкви, у входа которой познакомились.
Стоя в церкви возле сына и наблюдая за тем, как тот смотрит в глаза девушке, с которой проведет много прекрасных мгновений и вечеров, провожая солнце, Кевин не мог налюбоваться его улыбкой.
– Это изменит твою жизнь, сынок. Мое время подходит к концу, и эта женщина – твое спасение. Береги свою любовь так, как в свое время не сумел сберечь я. Бери её за руку и иди долго, иди тихо…
Слова старика Кевина во время церемонии звучали как предсказание будущего. Это изменит жизнь его сына сначала к лучшему, а потом подкосит на долгие годы вперед.
Третьим счастливым событием, от которого Брендон и его жена Кимберли были на седьмом небе от счастья, стало рождение ребенка. Камилла Хейз явилась на свет 7 мая 1872 года после четырех счастливых лет совместной жизни. Ярко-зеленые глаза, как два маленьких изумруда и наивность девочка получила от матери, а округлое лицо с пухлыми щечками, твердым вытянутым подбородком и стойкий характер – от Брендона.
Роды прошли успешно. Неожиданностью, по крайней мере, для Брендона стал пушок волос на крошечной голове. Он с волнением держал девчушку на руках и думал: «такое вообще возможно? Дети рождаются с волосами»? Но раз доктор молчал об этом, а ранее с уверенностью и победным тоном заявил, потирая лоб, что ребенок вполне здоров, значит все хорошо.
– Все просто прекрасно, пирожок, – шептал Брендон напряженной Камилле, – волноваться не стоит.
Новоиспеченный отец не мог нарадоваться красавицей. Лишь одна мрачная, устойчивая мысль долбила голову: «жаль, что мои родители не дожили».
Для него рождение ребенка было сравнимо с историческим моментом, «таким образом, – думал он, – мы пишем историю собственным почерком». До этих пор Брендон справлялся со своими обязанностями по работе, успевал вовремя собрать урожай, успешно подготавливаясь к сезону, за что так же благодарил жену, которая всеми силами помогала по уходу за лошадьми и не отказывалась вечерком покататься верхом. Когда же в семье случилось пополнение, Кимберли настояла на том, чтобы муж нанял рабочих, на что тот согласился.
Начались изматывающие родительские будни: малышка росла любопытной, ползала всюду, исследуя углы; пыталась достать и опробовать опасные предметы; часто капризничала, доводя тем самым родителей чуть ли не до истерик. Но ведь это был их родной и любимый ребенок, которого они всеми силами пытались защитить. Позже молодые родители, по канону, завели извечный спор: какое же слово их дочка произнесет первым – «мама» или «папа»? Нелегкое путешествие, без предупреждения заставляющее проверить на прочность отца и мать, дабы после успешного завершения те могли с уверенностью и облегчением сказать: «мы справились». Было сложно, было больно, но радости и гордости в наблюдении за взрослением ребенка было куда больше.
Следующее по списку событие случилось в середине августа 1879 года, в самый разгар сезона. Тогда Кимберли попала в передрягу по собственной неосторожности. Брендон увез Камиллу в город, а Кимберли в свою очередь решила искупаться. Широкая речка находилась недалеко, а в это время температура воды была превосходной. Вокруг тишь да гладь, и ничто не предвещало беды.
Брендон водил Камиллу по местным рынкам, рассказывая истории (большинство которых слышал от своего отца). Девочка мало что понимала из россказней Брендона, поэтому часто бросала вопросительные взоры. Ее, по большей части, интересовали местные развлечения.
– Покатаешь меня на том пони?
– Только если маленькая дама будет хорошо себя вести.
Отец и его семилетняя красавица-дочь хорошо и с пользой проводили время в Янгстауне, а в это время Кимберли заплыла слишком далеко, и к делу присоединилось течение. Не сильное, конечно, но её тут же мотнуло в сторону и потащило в другом направлении. Кимберли быстро поняла, что к чему, и поочередными рывками, перпендикулярно течению поплыла к берегу, находящемуся под покровом размашистых ветвей деревьев. На пути её поджидал острый подводный камень.
– Чтоб тебя! – выругалась молодая мать. Столкновение о камень показался ей не больнее, чем укус тех чертовых москитов. Но уже на берегу Ким удивилась, обнаружив неглубокий, но длинный вертикальный порез, тянущийся от колена до самой лодыжки. Вокруг пореза кожа опухла и покраснела, рана пощипывала и чесалась. Кровь шла не сильно, но и не останавливалась. Впопыхах, от испуга, Кимберли подняла с земли рубаху, надорвала так, чтоб можно было перевязать. Управилась за несколько минут, согласившись сама с собой, что говорить об этом мужу нет никакого смысла, ведь, если подумать, то ничего такого не случилось. Поэтому Кимберли со спокойной душой поковыляла на ранчо, редко кривясь от боли, когда опиралась на раненую ногу. Как только пришла домой, сразу же помазала рану и вернула самодельный жгут обратно.
Прошло две недели. Кимберли изредка обрабатывала ногу, да и мазь нисколько не помогала. Порез становился все хуже, Брендон по-прежнему ничего не знал, но в один прекрасный день, ближе к вечеру у неё появился жар, а на очередной вопрос мужа заболела ли она, и что вообще случилось, Кимберли таки созналась, что недавно поранилась. Багровый от крови кусок рубахи, который она лишь изредка стирала в тайне от мужа, по-прежнему оставался на ноге в качестве повязки.
– Ничего страшного не случилось. У меня порой чешется нога, и такое чувство, будто она все время онемевшая, но я ведь лишь поранилась и все. Может быть, температура поднялась из-за того, что я часто купаюсь в речке? Такое тоже может быть.
– Покажи мне, Ким, – спокойным тоном произнес Брендон.
Кимберли стянула штаны, сняла пропитанную кровью повязку, обнажив свое «ничего не случилось». Камилла в это время играла в своей комнате.
– Господи, – прошептал Брендон. Во рту пересохло, он с трудом сглотнул слюну. За широкими штанами не было видно явно увеличенного размера тоненькой доселе ножки, он сам не обращал внимания (даже и не подозревал), а Кимберли до последнего отмалчивалась, просто боялась как сознаться мужу, так и самолично обратиться к врачу. Несколько слоев мази засохли вокруг, смешавшись с кровью. Порез выглядел воспаленным и напоминал длинный кусок зачерствевшего хлеба с пятнами плесени, на который выплеснули ковш крови. Брендон автоматически захотел прикоснуться, но потом остановился, боясь причинить боль жене.
– Выглядит ужасно? – обеспокоенно переспросила Кимберли, словно для галочки. Брендон лишь кивнул, потому что подходящих слов, даже самых примитивных у него не было. В один момент ему захотелось отругать жену за безрассудство, но через мгновение понял, что это плохая идея.
– Съезжу за доктором Уитакером, – он приподнялся с кровати, не желая слышать возражений. Кимберли, тем не менее, успела показать мужу свое недовольство.
– Брендон… уже почти стемнело, – устало пролепетала она. – До завтрашнего дня я никуда не денусь.
– Конечно, ты никуда не денешься, но и инфекция, которую я уверен, ты подхватила, тоже никуда не денется! Я принесу болеутоляющее и поеду к доктору. Точка!
Кимберли согласилась только потому, что сил на споры и уговаривания у неё не было. Поведение Брендона ей не нравилось, он боялся. А страх – штука очень заразная. Несколько часов в ожидании мистера Уитакера прошли волнительно, но самое опасное поджидало впереди.
– Тут все ясно, мне даже не стоит доставать термометр, только время потеряем. У вас жар. Так-так… Порез серьезный, вокруг раны видны набухшие пузырьки и судя по темно-фиолетовому цвету кожи, пошло заражение крови. Это скоротечная, как ее называют, «влажная» гангрена, – прокомментировал ситуацию доктор Уитакер после быстрого осмотра. Для остальных в комнате несколько простых выражений с его уст прозвучали как вердикт. Прошло больше трех часов после того, как спохватившийся спасать жену Брендон устремился в город за доктором. Малышка Камилла спала, хотя уложить её было непростой задачей. Через силу, но Кимберли справилась.
В комнате повисла гробовая тишина. Кимберли заерзала на постели, пытаясь принять удобное положение, и не заметила, как прямиком из глаз по щекам покатились слезы. Взгляд Брендона, хоть он и сверлил глазами мистера Уитакера, казался отстраненным и не совсем живым.
– Мы потеряли много времени и продолжаем в том же духе, Ким. У вас два выхода, один из которых операция, а второй вы и так знаете.
Внезапно Брендону захотелось ударить доктора за его легкость и простоту комментариев. Выглядело это так, будто тот находился в местной таверне и рассказывал собутыльнику анекдот. Кимберли заметила его намерения, потому что оба кулака её мужа сжались так, что ногти могли проткнуть кожу на ладонях.
– Брендон, – тихо позвала Кимберли.
– Операция, – монотонно произнес он и нехотя взглянул на жену. Та находилась на грани истерики. – Да будет так. Другого выхода у нас нет.
– Хорошо. План такой: нам нужен стол. Брендон, тот, что стоит у вас в гостинной прекрасно подойдет. Притащим его сюда и аккуратно положим на него Кимберли, – доктор Уитакер посмотрел на нее. Та с трудом пыталась не разрыдаться, дыхание было тяжелым. – Я дам вам эфир и хинин. Первый притупит боль, а второй поможет снять жар. Эфир на некоторое время введет вас в сонное состояние, но вы все равно будете в сознании, поэтому, если у вас в доме есть какое-нибудь виски, выпейте, не помешает. Судя по изменившейся коже, мне придется резать выше колена. С помощью медицинской пилы я ампутирую пораженную конечность, обработаю рану карболовой кислотой и прижгу ее утюгом. На словах все выглядит просто, но ампутация – серьезная операция, поэтому вам, мистер Хейз, придется со всех сил удерживать свою супругу в нужном мне положении, а вам Кимберли… стоит подготовиться. Будет очень больно и… немного шумно.
После услышанного, Кимберли пыталась не потерять сознание, ведь прекрасно понимала, что уже завтра может проснуться инвалидом. Она подумала о Камилле, которая и не подозревала о том, что в скором времени произойдет. А что на счет Брендона? Как он с этим справится? Мысли вдруг перемешались. Кимберли закрыла глаза и стиснула зубы, дабы не дать волю очередному приступу истерики.
– Что ж, – доктор Уитакер вздохнул, – удачи нам всем.
Импровизированный операционный стол, который до этого момента принимал немногочисленных гостей семьи Хейзов, уже стоял в их спальне. Они сделали все максимально тихо, дабы ненароком не разбудить Камиллу, после чего Брендон решил пойти к ней. Комната дочери находилась в другом конце коридора. Он хотел перепроверить, спит ли она, потому что боялся не только за жизнь Кимберли, но и за дочь, мысленно умоляя Господа, чтобы та крепко спала и не услышала того, что будет твориться здесь, в злополучной спальне, которая сейчас выглядела, как настоящая операционная.
И пока Брендон закрывал дверь в комнату Камиллы (та сладко спала в обнимку с любимой куклой), доктор уже успел напичкать Кимберли нужными препаратами, и принялся разбираться с утюгом. Заметил вошедшего в спальню Брендона, еще немного повозился с техникой, хлопнул в ладоши и с уверенностью произнес:
