Евгений Щепетнов
Звереныш

Полная версия

Глава 3

– Вот он! – голос донесся откуда-то издалека, с середины длинного помещения, Щенок не смог рассмотреть, кто же это сказал. Он исподлобья осмотрел казарму, собравшихся по кучкам мальчишек и прошел следом за сопровождающими, уже не глядя вокруг.

Впрочем, нарочито не глядя, потому что все его чувства были настороже. Щенок ни на минуту, ни на секунду не забывал, что находится у врага, и что все вокруг могут быть врагами.

После лечения туман в его голове развеялся – тот туман, что клубился в мозгу с того самого момента, как жизнь Щенка изменилась. Теперь он помнил свою жизнь. Всю, до последних часов и минут. Так помнил, что ему оставалось лишь упасть и завыть, как дикому зверю, – настолько страшна была действительность. Не осталось одеяла, укрывающего от страшных воспоминаний. Две жизни – жизнь Адруса Симгса, как мальчика называли до того, как мертвая голова матери коснулась его ботинка, и жизнь Щенка, а теперь – Звереныша. Развилка, после которой жизнь пошла совсем по-другому, излом.

По широкому проходу между рядами Звереныша подвели к свободной кровати в дальнем углу зала, и парень-сопровождающий указал рукой на верхнюю полку:

– Сюда. Это твое место. На ближайший год – если выживешь, конечно. Вот тут шкаф – можешь сюда складывать свои вещи. Но их у тебя будет немного, хе-хе-хе…

– Ты рассказывай о правилах, а не развлекайся! – перебил парнишка пониже. – Он ведь ничего не знает! Попадет в неприятности, а с нас потом спросят!

– Ну и расскажи! – огрызнулся первый. – Язык засох, что ли? Как лезть под руку, так ты первый, а чтобы делом заняться…

– Хорошо. Я расскажу, – невозмутимо кивнул второй. – Итак, парень, слушай простые правила. Первое из них – слушаешься всех, кого тебе положено слушаться, особенно тех, у кого серебряный череп на плече. Это Псы. Им отдаешь салют, а если они отдают приказ – выполняешь, не раздумывая, и бегом. Вообще, твоя задача слушаться всех, кроме таких же, как ты, бывших рабов, ставших щенками. Присматривайся, позже тебе объяснят систему командования школой, сейчас это бесполезно. Не нужно. Дальше: отбой по сигналу, подъем тоже по сигналу, на рассвете. Умываться, одеваться быстро. Не успеешь – плети. По сигналу на завтрак, по сигналу на обед, по сигналу ужин – все по сигналу. Сортир у входа, вон та дверь. Там же можно помыться и постирать одежду. Все делаешь сам, пока не станешь Псом. Когда пройдешь Ритуал, тебе выдадут несколько комплектов одежды – для повседневности, парадную и тренировочную. Ну… все. Скоро будет ужин. Идешь со всеми, садишься, ешь – тоже по сигналу. Не успел – остался голодным. Не бойся, привыкнешь, голодным не будешь. Кормят у нас хорошо, всем хватает.

– Только выживают не все! – хохотнул высокий и прищурил темные глаза. – Скоро тут будет посвободнее!

– И чего смешного? Да, многие умрут, и что? Это путь Пса, и мы должны его пройти! – серьезно, со звоном в голосе сказал второй парень. – Наша судьба! Все, Звереныш, пока что отдыхай. Кстати – в башмаках на постель не ложись, заметит звеньевой – пять плетей.

Парни повернулись, пошли к выходу, выкинув новичка из своей головы, а Щенок остался стоять, обдумывая сказанное. Потом быстро сбросил башмаки, в два движения выбросив тело вверх, ловко взгромоздился на кровать. Нижняя пока свободна, но видно было, что кто-то на ней уже полежал – ровно застеленная постель смята и растрепана.

Улегшись, Щенок сложил руки на грудь, как покойник, и закрыл глаза, продолжая прислушиваться к происходящему в казарме, а еще больше к тому, что происходило в нем самом.

Ощущения были странными: руки, ноги, плечи – все зудело, кожу будто кололо очень маленькими иголочками, хотелось повернуться, лечь поудобнее, потереть кожу ладонью, сделать так, чтобы зуд исчез, чтобы тело успокоилось, позволило отдохнуть усталому мозгу. Мозг не отставал от тела. В нем шла какая-то перестройка – мелькала мешанина из образов, слов. Перед глазами всплывали то лицо мертвого отца, зажавшего в руке меч, то образ матери, как волчица вставшей на защиту своего щенка и в буквальном смысле сложившей свою голову для того, чтобы жил он, Адрус Симгс, ничтожный трус, позволивший умереть той, кто дала ему жизнь.

От нахлынувших чувств Щенок сморщился, и по его щеке покатилась тяжелая мутная слеза, капнув на застиранную, но еще крепкую холщовую простыню, выглядывающую из-под одеяла.

– Глянь – он плачет! – услышал Щенок и едва не вздрогнул, тут же разозлившись на самого себя, – как он мог подпустить чужого так близко и не услышать?

Щенок открыл глаза. У кровати стоял крепкий парень лет пятнадцати-шестнадцати, из местных, смуглый, черноволосый, курчавый. Местных можно было сразу отличить по смуглой загорелой коже – здесь редко заморачивались тем, чтобы прикрыть тело от палящих лучей южного солнца, даже свободные часто ходили полуобнаженными, а уж рабы, те вообще могли находиться посреди толпы в одной набедренной повязке или совсем без нее. Нагота здесь не вызывала никакого интереса, если только обнаженный не был хорошенькой молодой девушкой.

– Чего надо? – бесстрастно спросил Адрус, повернув голову к чужаку. Щенок не хотел дружить с местными – они напоминали ему о тех, кто сломал его жизнь, убив отца и мать. Глядя на курчавого парнишку, Адрус явственно вспомнил лицо того воина, что бился с матерью, и по коже прошла дрожь вожделения от предвкушаемого убийства – когда-нибудь он доберется до этой твари и вырежет темные глаза, так похожие на глаза этого вот паренька-раба.

– Говорят, ты силен, а, рост? По-моему, ты просто девка! Если посмотреть на тебя сзади – точно, худая девка! Хотя, если наешь зад, может, и сгодишься в дело, а? – парень весело подмигнул Щенку и оглянулся вокруг, будто ожидая поддержки.

Щенок тоже обвел взглядом казарму и заметил, что за разговором наблюдают десятки глаз, хозяева которых замерли в ожидании, затаив дыхание, как зверь, скрадывающий чуткую дичь.

Адрус понял – этого парня специально натравили на него, чтобы… а вот тут вариантов много, и каждый из них имел право на существование. Вот только правда была одна – Щенка хотели избить, над ним хотели поглумиться, и по какой причине – ему совершенно все равно.

И еще стало совершенно ясно – если сейчас спустит с рук этому парню попытку вытереть о Щенка ноги, то потом придется еще хуже. Повторить увиденное захотят все, кто посчитает себя в силах это сделать. Закон стаи – звери выясняют между собой, кто сильней, и выстраивают иерархию правления. Пока во главе не встанет самый сильный – Вожак.

Щенок попал под разборку первым – слишком уж большой за ним тянулся шлейф, ореол убийцы, человека страшного, которого нужно опасаться, а значит, по понятиям стаи – самого сильного, Вожака. И значит, будут попытки сместить его с этого пьедестала.

Адрус этого всего не знал, даже не догадывался о подобных, сложных для его понимания вещах, но на уровне инстинкта четко осознал – драки не избежать, и она случится прямо сейчас.

И тогда он мгновенно, не раздумывая, бросился на ухмыляющегося парня, повис на нем, схватив его обеими руками за шею, вцепился зубами в щеку, разодрав ее, вырвав здоровенный кус мяса. Когда враг завопил, заголосил, зажав рану руками, Щенок выплюнул на середину прохода красный, пахнущий железом, влажно шлепнувшийся шматок плоти. Улыбаясь окровавленными губами, он сильно ударил противника сцепленными вместе руками под дых, и когда несчастный упал на колени, припав головой к полу, дважды добавил ему сверху, по спине, услышав, как хрустнули кости, – то ли ребро, то ли позвоночник.

Когда прибежали дежурные, сидевшие за столом у входа, Щенок с остервенением пинал поверженного противника, довершая начатую расправу. На приказ прекратить безобразие он не отреагировал, его мозг снова захватил красный туман, не позволявший думать как обычному человеку. И тогда дежурные, дюжие ребята, проучившиеся в Школе уже год, попытались взять его в захват, чтобы остановить убийство – а именно к убийству шло.

Щенок легко, будто это были не тренированные сытые парни, а жалкие хилые кутята, разбросал их по сторонам, запустив одного из них так, что тот с хрустом врезался в спинку кровати напротив. Второй дежурный лежал в беспамятстве после удара головой, и когда Щенок врезал ему ногой в бок, даже не дернулся, будто мертвый.

Неизвестно, чем бы закончилось это дело, если бы мимо казармы не проходил один из Псов, учитель рукопашного боя. Услышав крики, он вбежал в казарму. А когда увидел стоявшего над окровавленным телом Щенка, не стал раздумывать, схватил полено, которым подпирали дверь во время проветривания помещения, и со всей силы, почти через весь зал запустил им в затылок нарушителя дисциплины, вырубив парня так же верно, как если бы того с плеча огрели здоровенной боевой дубиной.

Щенка тут же оттащили в тюремный блок, где он и был брошен на деревянный топчан под зарешеченным окошком, расположенным высоко под потолком. Он чудом выжил, потому что Пес бил от души, наповал – никто не смеет бить представителя власти, дежурного при исполнении служебных обязанностей. Это одно из тяжелейших преступлений, которые только могут быть совершены на территории Школы.

* * *

– Что будем делать, Вожак? – командир Третьей стаи испытующе посмотрел на мрачного, серьезного Лагана. – Совершено преступление. Таких преступлений здесь не было очень давно. Парень должен быть жестоко наказан, иначе…

– Да, должен быть наказан, – кивнул командир Второй стаи. – Двадцать плетей, и на две недели под запор, на хлеб и воду.

– Согласен! – кивнул командир Первой стаи. – Иначе я с этими щенками не справлюсь. Им только дай повод – сожрут с потрохами. Только жесткие меры, только страх. Я бы его вообще казнил.

– Только страх… – задумчиво повторил Лаган, постукивая пальцами по крышке стола, и, подняв взгляд на заместителей, холодно спросил: – А вы не забыли, что он еще не прошел Ритуал? И что он не проходил Изменение?

– И что, Вожак? Как это может влиять на наше решение?

– На мое решение, Первый, на мое! – холодно кивнул Лаган. – Пока я – Вожак! А ты – мой советник! Вот когда я отойду от дел – ты будешь принимать решения!

– Я не претендую, Вожак! – Первый открыто взглянул в глаза Лагана, и тот усмехнулся.

«Как же, так и думаешь о том, как бы занять мое место! Впрочем, это будет скоро. Мне все это надоело… наверное – хватит. Всему когда-то настает конец».

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Лаган, глядя через плечо заместителя в окно, на плац, туда, где тренировались бойцы Второй и Третьей стаи. Парни стояли стройными рядами, перемещались по команде, по команде кричали на выдохе, оглашая воздух хриплым воплем, будто его издало многоголовое существо.

– Я поясню, – продолжил Вожак, выдержав паузу. – Парень не прошел Ритуал, потому его сознание не рассчитано на выполнение приказов. Он дикий. Мало того – его только что вывели из сумасшествия, и, похоже, безумие засело у него в голове, так до конца и не покинув мозга. Как выяснилось, его спровоцировали, оскорбив достоинство. Он не видел, кто подошел сзади, не понял, кто такие дежурные, и действовал в боевом режиме, так, как мы учим действовать наших бойцов. И кстати, замечу, он умудрился вывести из строя трех крепких парней, двое из которых прошли Изменение и тренировались уже около года. Вас ничего в этом не удивляет?

– Вообще-то удивляет. Парни были не последними на занятиях, – пожал плечами Третий. – Как они позволили себя завалить? Честно сказать, мне хочется дать им плетей. Оказалось, что они так жалки… Если любой, даже не став щенком, может их победить? Странная ситуация. Вожак, твое решение?

Лаган замер, прикрыв глаза. Он сидел так около минуты, потом, медленно подняв веки и окаменев лицом, сказал:

– Он будет наказан. Но… особым образом. Я хочу, чтобы все видели, что будет с тем, кто поднимет руку на командиров. Кто из полупсов отличается успехами в боевой подготовке? Первый? Твое мнение.

– Лерген. – Первый не задумался ни секунды. – Я вообще рекомендовал бы оставить его в Школе помощником мастера. Это прирожденный боец, лучший из лучших. За последние дни лучше его не было.

– Согласен! Согласен! – подтвердили Второй и Третий.

– Да, думаю, что это правда, – задумчиво кивнул Лаган. – Лерген очень силен.

– Вожак, неужели ты хочешь… – начал Первый и недоуменно покачал головой. – Это же неминуемая смерть нарушителя порядка.

– Так ты прикажи Лергену, чтобы он его не убивал, а как следует обработал. Чтобы парень получил порцию наказания, но при этом не потерял ни здоровья, ни жизни. А после того как все закончится, я хочу, чтобы Щенок стоял на ногах и мог получить свои десять плетей.

– Сложно будет, – пожал плечами Первый. – Лерген умеет только убивать, не рассчитает удара – и труп. Этот звереныш, конечно, заслуживает смерти, но… ты будешь недоволен, так, Вожак?

– Буду недоволен, – уголками рта усмехнулся Лаган. – Ты сомневаешься?

– Не сомневаюсь, Вожак.

Первый слегка скривил губы, и Лаган усмехнулся, не показывая виду – нет, далеко еще этому парню до него, Вожака, не умеет он как следует скрыть эмоции и мысли. Ведь сейчас он подумал о том, что, когда Лаган будет покидать свою должность Вожака, Император спросит его: «Кто станет твоим преемником? Кого ты видишь на своем месте?» И Вожак может назвать не Первого, а Второго или Третьего. И тогда уже ему никогда не стать Вожаком. Никогда. Глупец… если бы Лаган в самом начале знал, насколько это хлопотная, нервная и… страшная должность, возможно, никогда бы не стал стремиться ее занять! Лучше бы стал наемником, или простым служакой на границе, или командовал личной гвардией богатого вельможи… а может, стал бы купцом – а что, почему бы и нет?

При этой мысли Лаган снова усмехнулся – уж купцом-то не стал бы никогда. Это точно.

* * *

Сознание Щенка выплыло из темноты, и он ощутил щекой гладкую деревянную поверхность, отполированную боками сотен узников, ожидавших своей участи в этой небольшой камере. Очень болела, просто-таки разламывалась голова, хотелось пить, хотелось есть. Болело все тело, будто его крепко побили суковатыми палками.

Пощупал руками голову – на затылке вздулась огромная шишка, испачканная чем-то красным, пахнущим железом, окалиной и почему-то землей, как будто Щенка волоком тащили по мостовой.

Он помнил, как все было, помнил вспышку всепоглощающий ярости, когда в голове не осталось ни одной мысли, кроме: «Убить! Убить! Убить! Любой ценой! И будь, что будет…»

Что с ним случилось, он не понимал, не знал и не хотел знать. Да и как он мог рассуждать о происходящем в его голове, этот мальчишка, который не видел в жизни ничего, кроме рыбацкой деревни, леса, моря, отца с матерью, односельчан. Всего того, что соответствовало образу жизни простого деревенского паренька.

Адрус был неграмотен и не читал книг. Да и откуда взяться книгам в забытой Создателем деревне? Ну да, Адрус ходил на посиделки деревенских ребят, где рассказывали сказки о других странах, других мирах, ходил в храм, где жрец Создателя проповедовал о том, как нужно жить праведному человеку, но, честно сказать, мальчика мало интересовало то, что выходило за пределы его разумений. Рыбалка – это правильно, это важно. Охота? Как без охоты прожить? Без красного мяса не стать сильным – так говорил отец, лучший из мужчин, которых знал Адрус. Отца уважали, он входил в Совет – и как его не уважать, если он не только лучший охотник и рыбак, но еще и бывший воин из личной охраны Вождя клана!

Многие удивлялись – какого демона такой успешный, сильный человек бросил службу у Вождя и зажил жизнью простого деревенского мужика, да еще и со своей красавицей-женой, удалившись от интересной, веселой жизни, утонув в тине скучной, обыденной деревенской суеты?

Кто-то молчал – ведь это не его дело, как жить соседу. Кто-то впрямую спрашивал, натыкаясь на улыбку и молчание. Потом всем надоело спрашивать, да и правда – кому какое дело, почему человек решил похоронить себя в глуши, на краю света?

В деревню отец Адруса пришел с ребенком на руках, с молодой женой и котомкой, в которой лежали деньги. Сколько денег – никто не знал, но их хватило, чтобы мужчина нанял работников для постройки крепкого, большого дома, купил лодку, купил все, что нужно для безбедной спокойной жизни.

Поговаривали, что бывший воин награбил сокровищ во время набегов на соседские кланы – ведь всякий знает, что в набегах можно недурно заработать. Или потерять жизнь.

Жизнь кланов всегда проходила в войне, в набегах – один вождь воевал с другим, заключая военные союзы с третьим, четвертым, пятым… Зачем? Вероятно, этого не знали и сами вожди. Власть, деньги, взаимные обиды – вот причина войн, как сказал однажды отец, когда Адрус задал ему этот вопрос. Больше он рассказывать ничего не стал – отмалчивался, улыбался в русую бороду и… все. Мать тоже ничего не говорила, особенно о том, что было до того, как их семья оказалась в деревне. Говорила – потом узнаешь, пока рано.

Щенок лежал и вспоминал прежнюю жизнь, тихо улыбаясь в полумраке камеры. Воспоминания казались такими странными, нереальными, будто все происходило не с ним, а с кем-то другим, с тем, о ком рассказывали в сказке на посиделках возле огромного дуба, что стоял за околицей деревни. Тут молодежь обычно жгла костер, сидя вокруг огня, ребята рассказывали сказки, истории, и во всех этих историях герой всегда побеждал злобного врага. Нигде не было сказано о том, как страшно и тяжело дышать в трюме рабовладельческого корабля, нигде не говорилось, как жить, если ты остался совсем один, если на твоих глазах убили отца и мать…

Адрус замер, окаменев. Перед глазами встала картина убийства матери, смуглое лицо убийцы, и в груди снова закипело – найти, убить! Закипевшая в жилах ярость толкнулась в голову, та заболела еще сильнее, заломила, заныла, и Щенок не услышал, как к двери камеры кто-то подошел и завозился у замка, звеня ключами.

– Вставай, выходи! – двое в темно-синей форме стояли перед топчаном, на котором лежал Адрус, и настороженно смотрели на «сумасшедшего». Их заранее предупредили, что с ним нужно быть очень внимательными, если не хотят оказаться с перегрызенным горлом.

По всей школе прошел слух о ненормальном, который набросился на дежурных и попытался убить. А еще вдруг начали говорить, что этот Щенок – незаконный сын самого Вожака, и поэтому его до сих пор не запороли до смерти.

Новость была, конечно, безумной, но, как все безумные новости, она набирала обороты, ширилась. И скоро даже те, кто смеялся, услышав это сообщение, задумывались и замолкали – кто знает, может, и правда? В жизни и не такие штуки случаются. Вон, все сказки переполнены потерявшимися, которых вдруг нечаянно нашли отцы. Почти все, кто был в Школе, – сироты, мечтающие об обретении семьи, даже те, родителей которых убили на их глазах. А вдруг выжили – думали они и представляли себе, как крепкие руки отца снова обнимают своего пропавшего сына…

Так что безумная новость о безумном Щенке упала на благодатную почву. И Школа шумела.

Адрус медленно поднялся с топчана. Нога его затекла, сделалась деревянной, зашлась болью, как если бы в нее вонзились тысячи мелких иголочек. Он пошатнулся и едва не упал на одного из парней. Тот отшатнулся, будто ожидал, что злобный звереныш вдруг решил наброситься на него, понял свою ошибку, покосился на криво ухмыльнувшегося напарника и покраснел, как краснеют мальчишки, допустившие на людях ужасную неловкость. Такую, что ложится страшной тяжестью на хрупкие мальчишеские плечи, и тогда хоть в петлю – таким все кажется ужасным. Парень замахнулся на Щенка и едва не ударил по лицу. Едва – потому что руку парнишки остановил взгляд Щенка – тяжелый, исподлобья, обещающий огромные неприятности.

– Топай наружу! – с ненавистью бросил парень, и Адрус перешагнул порог камеры, направляясь по длинному коридору, между рядами однотипных дверей, окованных стальными полосами. Дверей было много – штук двадцать, не меньше, может, больше, но похоже, что все камеры пустовали. За дверями не было слышно дыхания, воздух в темнице свежий, и не было запаха нечистот. Как в трюме корабля, например…

Щенок шел, впитывая информацию, прислушиваясь, приглядываясь, сам не зная, для чего все это делает. Несмотря на то что его мозги были «поправлены» лекарем-магом, тот так и не смог вернуть мальчишку в то состояние, в котором Адрус пребывал до набега. Если еще точнее – того, домашнего, обычного мальчика уже не было и, скорее всего, никогда не будет. В результате лечения Щенок получил назад свои детские воспоминания, при этом оставшись Щенком, Зверенышем, борющимся за свою жизнь ради одной-единственной цели – отомстить. И хотя прежние воспоминания воздействовали на сознание парня смягчающе, возвращая в человеческий облик, они еще не смогли устояться в голове до такой степени, чтобы воздействовать на поведение. Если раньше он был просто Зверенышем, бессловесным, яростным, диким, то теперь Щенок получил возможность разговаривать, не лишившись способности и желания рвать врага до победного конца.

Две личности, Щенок и Адрус, пока не спаялись, не влились друг в друга, и возможно, этого никогда не произойдет.

Его вывели на плац, туда, где выстроилось больше шести сотен учащихся и учителей, стоящих ровным квадратом посреди широкой площадки. В центре квадрата находился столб, к которому привязывали тех, кто должен был понести наказание. «Столб позора» – так его называли в Школе.

Это был обычный столб, вкопанный в землю и ошкуренный руками рабочих. От своих собратьев-столбов, честно служащих человеку и обычно работавших опорой забора, он отличался перекладиной на уровне человеческого роста над землей, и еще одной перекладиной повыше, на два роста. К первой привязывали руки нарушителя порядка, когда наказывали плетью, ко второй привязывали преступника, заслуживающего смерти.

Обычно подвешивали на несколько дней, на строго определенное время. Если выживал, то мог вернуться в строй – кто может противиться воле богов? Если боги решили, что этот человек достоин жизни, то люди должны принять их решение, не протестуя и не задавая вопросов.

Впрочем, на памяти людей еще ни один распятый на длительный срок не выживал без того, чтобы не сойти с ума, так что этот закон был фиктивным – какое там вернуться в строй, когда тот, кого сняли с креста, рычал, кидался на людей или же просто тупо смотрел на мир, пуская слюни, превращаясь в идиота.

«Неделя на палящем солнце без капли воды – это вам не отдых в общественных банях с прохладительными напитками!» – как некогда говаривал бывший Вожак, у которого Лаган принял правление Школой.

Щенка поставили к столбу, но привязывать не стали, хотя этого ожидали все любопытные, возбужденные, замершие в ровном строю, как глиняные статуи у въезда на городской рынок. Весь плац замер. Тишину нарушали лишь пестрые зелено-красные птички, со свистом проносившиеся над людьми, потевшими под жгучими полуденными лучами. Запах пота привлек мух, мухи служили кормом птицам, так что чем дольше стояли ряды бойцов, тем больше птиц носилось над бойцами. И это нарушало пафос ситуации – птички не только носились над головами, они еще на них гадили, вызывая тихое шипение и ругань парней, незаметно стиравших с беретов едкое белое дерьмо.

Лаган будто нарочно все не начинал церемонию наказания, как если бы хотел, чтобы бравое воинство подольше помучилось на солнцепеке и отправилось по казармам, унося в головах и на головах как можно больше дерьма, которое норовит накидать начальство и сама жизнь.

Наконец, Вожак открыл рот, набрав воздуха полной грудью, и громко сказал, стараясь говорить важно, весомо, так, чтобы запомнилось всем будущим поколениям:

– Совершено преступление! На двух дежурных, находящихся на службе, напал вот этот человек, которого называют Звером! Он нанес им повреждения, которые не закончились смертью, но были достаточно серьезны, чтобы прибегнуть к услугам лекаря! За это он понесет наказание, такое, чтобы вы запомнили надолго! Приказываю, первое: если Звер так любит драться, считает себя достаточно сильным для того, чтобы напасть на ученика Школы Псов, пусть выйдет на бой с тем, кто прошел обучение нашими мастерами. Второе! По окончании поединка, вне зависимости от его исхода, Звер приговаривается к распятию сроком на сутки! Если после поединка и распятия он останется жив, то пройдет Ритуал, как и все те, кто недавно прибыл в нашу Школу, чтобы стать одним из нас.

– Пропал Звер! – шепнул один из полупсов, почти не двигая губами, скосив глаза на соседа, такого же, как он, крепенького парнишку с полным добродушным лицом. – Это же Лерген! Против него никто не устоит!

– Значит, на столб подвесят труп, – тихо фыркнул «добродушный». – Тебе-то какое до него дело? Он даже не Щенок, никто! Говорят – совсем безумный парнишка! Вот так, одним прекрасным вечером будешь идти в сортир, а он сзади напрыгнет и вцепится в затылок, чтобы полакомиться твоим тухлым мозгом! Пусть лучше прибьют его сразу, чем ходить и оглядываться! Вон их сколько стоят… придурочных. Еще не поняли, куда попали! Даже строй не могут держать, стадо овец!

– Заткнитесь оба! – угрожающе оглянулся Звеньевой. – Опять разговоры в строю?! По три плети каждому, по окончании церемонии!

– Хе-хе… дураки! – фыркнул кто-то позади двух несчастных, нарвавшихся на порку, и снова в строю стало тихо, только тяжелое дыхание да посвист птиц, проносящихся над головами.

Щенок слушал слова Вожака и думал о том, что он мог бы покончить с этим делом быстро, – достаточно прыгнуть на седовласого человека, рассказывающего о его преступлении, вцепиться в глотку, и тогда тот вынужден будет убить. Вот только кто тогда отомстит виновным в гибели родителей? Воин, убивший отца и мать, работорговец, который организовал этот набег, – эти два человека заслуживали смерти. Они обязательно должны были умереть.

Второе имя появилось в списке Щенка после размышлений на топчане темницы. Он вдруг понял – воин, конечно, прибыл сюда не сам! Кто-то ведь его привез? Кто? Тот, кто все организовал! И Адрус знал, кто это. Мерзкий, волосатый и широкоплечий коротышка, демон в человеческом обличье. Щенок видел его не раз, слышал разговоры у клетки, и теперь они всплыли в мозгу. Из сказанного было ясно – именно он, коротышка, тот самый негодяй, виновник несчастий его народа, народа ростов!

«Помни, ты – рост!» – кричала мама, и Щенок помнил. Рост не должен сдаваться! Рост должен вынести все, выжить и убить врагов! Выжить и убить!

– Иди и бейся! Покажи, что умеешь! – седовласый кивнул головой, и двое позади Щенка подтолкнули его к высокому стройному парню, с улыбкой наблюдавшему за голубоглазым мальчишкой, совсем не выглядевшим зверенышем, о котором уже ходили легенды в Школе. Здесь умели ценить тех, кто убивает, не задумываясь, страшно и эффективно.

Лаган дал понять бойцу, что не хочет преждевременной гибели преступника. Лерген должен как следует измочалить нарушителя порядка, превратив его в кусок мяса, но так, чтобы не повредить жизненно важных органов, не сломать кости, и чтобы Щенок прожил на столбе минимум сутки. Преступление, совершенное Зверенышем, конечно, очень серьезно, но, во-первых, дежурные остались живы, а, во-вторых, стыдно не справиться с необученным рабом, купленным на торгах, как обычная жалкая овца.

Кстати сказать, Лаган подумывал о том, чтобы дать плетей и дежурным, – они унизили Школу, поддавшись простому мальчишке. Плохо учились, раз такое произошло. После раздумий он пришел к выводу, что эти двое заслуживают по три плети каждый.

Того, кто вызвал переполох, – парня, оскорбившего Щенка, Лаган решил не наказывать. Во-первых, он и так получил свое – Щенок вырвал ему едва ли не половину щеки, и парень никогда теперь не будет красавцем, а кроме того, у него были сломаны ребра, так, что пришлось вмешаться магу-лекарю.

Щенок внимательно посмотрел на улыбающегося соперника, ему совсем не хотелось бить этого парня. Он был похож на соседа, веселого рыбака, который одним из первых погиб, пытаясь защитить двух сестренок, оказавшихся потом в трюме страшного корабля. Худощавый, светловолосый, голубоглазый – типичный рост. Ничего от врага, от их мерзкого племени, ничего такого, за что можно было бы возненавидеть и убить.

Противник шагнул вперед и, так же улыбаясь, как и раньше, сделал неуловимо быстрое движение и ткнул Щенка куда-то в подреберье так больно, что в глазах потемнело и затошнило. Адрус не удержался и застонал, вернее, замычал сквозь сжатые зубы, шагнул назад, держась за бок, но парень, еще шире улыбнувшись, догнал его и хлестнул по лицу тыльной стороной ладони, в кровь разбивая губы. Потом последовал удар ногой в голень, онемевшую от боли, удар в грудь, едва не остановивший сердце.

Щенок пытался защищаться, остановить удары, увернуться, но они сыпались так часто, так точно, что он ничего не мог с этим поделать. Перед глазами так и стояло лицо соседа, закрывшего грудью двух девчонок, прижавшихся к стене дома…

И только когда очередной удар едва не сломал ему нос, Звереныш выскочил из подсознания, отодвинув Адруса назад, в прошлое, туда, где счастливая жизнь, где все живы и никого не выставляют на помосте раздетыми догола под глумливый шум жадной и похотливой толпы.

Звереныш легко уклонился от очередного ленивого, не смертельного, но болезненного удара. Он перехватил руку улыбающегося парня, и в мгновение ока улыбка слетела с лица мастера боя – Звереныш зажал эту руку так, будто это был не голубоглазый домашний мальчик, а лесной зверь с железными когтями и стальными мышцами.

Пальцы мальчишки с такой силой сжали тренированные мускулы Лергена, что прорвали плотную ткань и вонзились в плоть, раздирая ее, добираясь до хрупкой человеческой кости, которую можно легко сломать, если приложить силу в определенном месте.

Боец знал это наверняка и не допустил перелома. Невероятным усилием Лерген вывернулся из рук Звереныша, раздирая кожу, оставляя окровавленные клочья в растопыренных пятернях монстра. Лергена спасли реакция, сила и опыт, полученные за три года ежедневных тренировок, и еще кое-что, чего не было у простых бойцов этого мира и что нельзя приобрести с помощью тренировок.

Еще доля секунды, и Звереныш добрался бы до горла противника, и тогда – смерть.

Ряды вздохнули, зашумели – даже командиры не смогли прекратить этот шум. Впрочем – не больно-то они и старались, увлеченные поединком. То, что случилось, отлично поняли те, кто прошел через тренировки мастеров, и не поняли те, кто только вчера появился в Школе.

Мастера увидели, как забитый, деморализованный, страдающий от боли парень мгновенно, на глазах превратился в сильного бойца, не владеющего никакими приемами борьбы, но опасного своей невероятной скоростью, силой и презрением к боли. Они увидели, как опытный, один из лучших бойцов Школы, едва не погиб, с трудом избежав смерти лишь потому, что владеет приемами единоборств, неизвестных своему противнику.