bannerbannerbanner
Возвращение Грифона

Евгений Щепетнов
Возвращение Грифона

Полная версия

Я услышал, как один из врачей ехидно шепнул соседу, ухмыльнувшемуся в ответ:

– Почему-то старичка или там старушку не предложила взять к себе домой, а вот здоровенного самца… впрочем, ее можно понять. Она уже два года без мужа, после того как он разбился в катастрофе.

– Не возбраняется, – ответил другой врач, – кстати, Виталий, ты как насчет того, чтобы вечером сходить в гости к двум очень приличным медсестрам? Я с одной договорился, обещал приятеля привести.

– Небось какая-нибудь шершавая доярка? Ты мне вечно подсовываешь каких-то колхозниц.

– Тьфу на тебя! Очень приличные девицы, в самом соку. Пойдешь? А то мне одному с двумя как-то несподручно.

– С двумя? Рассказать тебе, что и как надо делать с двумя?…

Я не стал дослушивать этот бред, тем более что главврач обратился ко мне с вопросом:

– Ну что, Иван Петрович Сидоров, ты согласен пожить у Марии Васильевны и помогать ей в написании диссертации? Служа науке подопытным кроликом?

– А если я скажу нет, что-то изменится? – спросил я, равнодушно пожав плечами. – Мне с чего-то надо начинать. Спасибо, Мария Васильевна, не побоялись, что я вас загрызу. Постараюсь питаться получше, чтобы даже мысли не возникло о питании вашей плотью.

Врачи засмеялись, главврач захохотал, а потом, вытерев слезы с глаз, заметил:

– Ну что же, по крайней мере, чувство юмора у него есть и проблески разума тоже. Забирайте вашего батрака, Мария Васильевна. Молодой человек – теперь она ваш начальник, так что слушаться беспрекословно. Все ясно?

– Ясно, – кивнул я и поглядел на Марию Васильевну, слегка улыбавшуюся на общую суматоху. Улыбка делала ее лицо более молодым, и сейчас я не дал бы ей больше двадцати пяти лет.

Меня прогнали за дверь, на скамеечку – уже без сопровождения санитаров. Я уселся на жесткое сиденье, исцарапанное поколениями посетителей, и стал дожидаться, когда кто-то решит мою судьбу.

Времени подумать было более чем достаточно, и я снова покопался в своих мозгах, пытаясь достать оттуда хотя бы тень былого – кто я и откуда? Но нет – пустота, звонкая и гулкая. Как эхо проскальзывали в голове какие-то образы – то девушка с короткой прической и огненно-рыжими волосами, то почему-то странные существа, похожие и на орлов, и на львов – их вроде как называют грифонами.

Иногда мне снились сны, что я летаю в вышине, а под ногами проплывает земля. Может, в прежней жизни я был летчиком? Но для летчика, наверное, я слишком молод. Сколько же мне лет? Врачи сказали – от восемнадцати до тридцати лет. Ни фига себе разброс! Впрочем – как это было написано, где-то я читал: «У французов: девочка, девушка, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина… бабушка умерла». Возраст определяется по физическому состоянию. А мое состояние соответствовало двадцатилетнему возрасту. Значило ли, что мне сейчас двадцать лет? Нет, не значило. Может, и тридцать. А может, семнадцать.

Просидел я у двери главврача часа полтора – весь изнылся от скуки, да и есть захотел. Давно уже вышли из дверей врачи, обсуждающие какие-то свои проблемы – время отпуска и тринадцатую зарплату. (Так и не понял, что это такое? Как так может? Месяцев двенадцать, как может быть тринадцатая зарплата?) Ушла и Мария Васильевна, не обратившая на меня, сидящего у двери, никакого внимания – посмотрела, как на пустое место, даже обидно.

Я даже задремал, опершись спиной о стену, когда меня кто-то тронул за плечо:

– Проснись! Вставай! Ехать надо!

Открыв глаза, я увидел перед собой Марию Васильевну, наклонившуюся ко мне и трясущую меня за плечо. Я тут же вскочил, едва не сбив ее с ног, и женщина поморщилась:

– Тише ты, медведь. Документы оформлены, по ним я взяла тебя «на поруки». Так что, если ты вытворишь какую-нибудь гадость – у меня будут неприятности. Постарайся никого не загрызть и ни на кого не наброситься, ладно? Нам выделили машину, чтобы довезти тебя до моего дома. Ну не в этих же застиранных больничных обносках ехать? А дома подберу тебе одежду, оставшуюся от мужа. Муж у меня погиб два года назад.

– А дети? Дети есть? – вылетело у меня изо рта, и я чуть не прихлопнул его ладонью, глядя, как страшно изменилось лицо женщины. Она буквально почернела, и глаза ее, зеленые, как у кошки, потухли, потускнели, будто подернувшись туманом.

– Был… сын. С мужем погиб. Одна живу. Все, хватит, пошли!

Женщина решительно вышла из дверей, я последовал за ней, в огромный, неизвестный мне мир.

Глава 3

В глаза ударило солнце, будто пытаясь горячими лучами пролезть ко мне в черепную коробку и осветить все уголки моего ущербного мозга. Что в нем творится? Почему я не такой, как все, и где моя жизнь? Улетела, унеслась на крыльях ветров неизвестно куда. Пустая оболочка, именуемая Ваней Сидоровым, шагает ныне за женщиной, единственной опорой в этом мире. Зачем я ей? На кой черт нужен ей парень, которого нашли на улице? Разум женщин темная штука. Может решила взять меня вместо домашнего кота? А не все ли равно? Мне как-то надо жить, жить в абсолютно незнакомом мире, о котором я не знаю ничего. Впрочем – что-то я ведь знаю. Например, могу безошибочно определить, что передо мной какая-то древняя машина, вернее автомобиль – желтый, с красным крестом на борту. Вероятно, медицинский автомобиль. Что-то вроде «Скорой помощи».

Я сел на заднее сиденье этого чудовища, оно страшно загромыхало, завоняло, забренчало сочленениями и каким-то чудом двинулось вперед. Почему-то я знал, что никогда не ездил в таком уродстве. Знал, и все тут.

Дорога до дома Марии Васильевны заняла около получаса, может, чуть больше. Дом находился на окраине города, в ряду похожих домов за разноцветными деревянными палисадниками. Обычный деревянный дом, построенный много лет назад.

Раньше за ним хорошо ухаживали, так что на наличниках осталась белая краска, курчаво загнувшаяся под солнцем и дождями. Дорожка, выложенная плитами, заросла травой, пробивавшейся по щелям.

Я окинул взглядом участок – чем-то это все мне напоминало дачу – деревянные «удобства» в дальнем конце запущенного огорода, баня, стоящая рядом с домом, летний душ, на крыше которого чернел здоровенный бак, жарящийся под солнечными лучами. Вид участка всколыхнул у меня какие-то воспоминания, но они, к моему разочарованию, тут же заглохли, оставив лишь слово «дедушка». К чему дедушка? Зачем дедушка? Я этого не знал. Покатав на языке слово, вздохнул и пошел в дом.

Веранда, большая кухня. Все прибрано, и только на веревке в углу сиротливо висели простенькие трусики и прозрачные ночнушки. Мария Васильевна проследила за моим взглядом, слегка смутилась и тут же сдернула интимное белье с веревки. Потом посмотрела на меня и позвала за собой:

– Пойдем. Я дам тебе одежду, тебе нужно помыться и переодеться. От тебя за версту несет больницей.

Она подвела меня к шкафу, в котором были сложены стопы брюк, рубашек, трусов и маек, и оставила меня перед ним, выйдя в другую комнату.

Я посмотрел вокруг и заметил на стене фотографию мужчины, очень похожего на меня, только гораздо старше. «Вот почему она решила мне помочь, – подумалось мне, – я ей напомнил мужа».

Пожав плечами, зарылся в кипы одежды и через несколько минут подобрал себе полный комплект. Хозяйка дома подала мне мочалку и мыло, пахнущее земляникой, и я пошел во двор, к летнему душу.

Это было наслаждение. Струи теплой, почти горячей воды стекали по плечам, животу, унося печаль, грусть и мысли о том, что я неполноценный человек, без роду, без племени, из жалости принятый в этом доме. Ну что я, в самом деле, переживаю? Ну не знаю, кто такой, зато я жив, здоров, не урод, все части тела на месте – жизнь продолжается, не правда ли?

– Вот тут будешь жить, – Мария отвела меня в комнату, где стоял раскладной диван, – пока не найдешь себе другое жилье. Сразу скажу, если будут какие-то проблемы, я тебя сразу выгоню. Понимаешь? Это чтобы расставить все по своим местам. Я помогу тебе на первых порах устроиться в этом мире, а взамен ты расскажешь мне все, что ты помнишь, а еще я попробую провести с тобой кое-какие эксперименты. Я владею гипнозом, так что мы с тобой попробуем добраться до глубин твоего подсознания.

– Да со мной же вроде уже пробовали гипнозом – я не гипнотизируюсь, – возразил я.

– Это я с тобой не пробовала. И кроме того, мы с тобой попробуем кое-какие препараты, растормаживающие твой мозг. Если ты не против, конечно.

– А мозг не выжжете? Кстати, как мне вас называть?

– Зови Мария. Для Маши я старовата, а ты молод, чтобы звать меня Машей, и не настолько мы близки, а Мария Васильевна слишком длинно, да и я сразу чувствую себя старухой. И зови на «ты».

– Хмм… как-то неудобно. Кто-нибудь услышит, как я зову вас на ты, подумает еще чего…

– Ты ехидный, да? – улыбнулась Мария. – Никто ничего не подумает. А если и подумает – мне плевать. Некого мне стесняться. Одна я на белом свете.

– А родители?

– А нет родителей. Рано ушли… Братьев и сестер нет. Вот так. Пойдем ужинать. Набери воды в чайник. А я пока картошки почищу. У меня котлеты есть вчерашние. Надеюсь, ты не против вчерашних котлет…

Вот так началась моя жизнь в доме Марии.

Первую ночь я провел беспокойно – опять сны, опять видения. То мелькала рыжая девушка, и как будто я ее знал, но как только тянул к ней руки, она исчезала. Привиделась Мария – обнаженная, верхом на странном существе с крыльями. Ну тут уже понятно – сколько времени я уже без женщины, и… а что «и»? И сколько времени я без женщины? Год с лишним? А до этого? А до этого не знаю. Ничего не знаю. От ярости, бессилия, хотелось просто сломать чего-нибудь. Может, и вправду схожу с ума? Сразу успокоился, замер, а потом откинул тонкое одеяло и сел на краю дивана. Отдышавшись, встал и пошел на улицу.

Ночной ветерок охладил мое вспотевшее тело, и я потянулся, расправляя мышцы. Потом подошел к турнику, стоявшему у ворот, подпрыгнул, повисел на нем и стал подтягиваться, выгоняя беса из своего ребра физическими нагрузками. Бес все не уходил, изгнать облик Марии на грифоне я не мог. Грифон? Откуда всплыло это название? Грифон… Покатал на языке, сказал вслух несколько раз. Когда-то я частенько выговаривал это слово. Уверен.

 

Спрыгнув с турника, заметил слева от себя какое-то движение – будто колыхнулась занавеска. Насторожился. Потом усмехнулся – чего испугался? Как будто кто-то на меня собрался охотиться. Кому я нужен? Мария подглядывает – не начал ли я маньячить. Все-таки ведь психбольной. Интересно, она комнату запирает? А чего это я про комнату… ой, ой, как все запущено. Что у нас самое действенное от излишнего возбуждения? Правильно – холодный душ.

Сняв с себя трусы, шагнул в душевую, открыл воду и несколько минут стоял под прохладными струями. Вода еще не до конца остыла – днем она была вообще горячей, как будто ее специально нагрели, теперь же она едва тепленькая. Приятно.

Растершись полотенцем и отбиваясь от внезапно налетевших комаров, пошел в дом, плотно прикрыв за собой дверь. Дома было тихо – никто не подсматривал из-за занавески, никто не ходил по половицам. Прошел к себе и снова улегся на постель, вытянув ноги и закинув руки за голову. Сон не шел, я стал обдумывать, как жить дальше, запутался в размышлениях и… уснул.

Весь следующий день мы с Марией ходили по инстанциям. Она специально взяла отпуск за свой счет – целую неделю. И я понял – зачем неделю, когда попал в паспортный стол, где толпа народа благоухала испарениями не очень чистых тел в сорокаградусной жаре. Мария стала искать какую-то свою знакомую, нашла, вызвала, поговорила, отведя в сторону, и что-то сунула ей в руки – видимо, мзду. Затем мы сходили сфотографировались на паспорт в фотоателье – и нам сказали, что снимки будут готовы только завтра. Вернулись в паспортный – составили документы и сдали этой знакомой, сказав, что фото донесем завтра. И только потом поехали домой.

Трамвай, колыхаясь и громыхая сочленениями, несся между домами, я смотрел на рельсы, горбатые и кривые, как будто те, кто их клал, были террористами, озабоченными гибелью всех пассажиров этого странного сооружения. Зрелище было настолько отвратительным, что я недоумевал – почему пассажиры не замечают, что передвижение по таким рельсам опасно? Но, оглянувшись по сторонам, понял – все привыкли. Все привыкли к горбатым рельсам, к помойкам возле домов, к сиденьям, из которых какие-то твари выдрали поролон и набросали его на пол. Я не знал этой жизни, но чувствовал, что эта жизнь неправильная, так жить нельзя, так не могут жить люди.

Серые одежды. Серые люди, серая жизнь. Такое ощущение, что от всего пахнет плесенью. Вот только ощущений своих я понять не мог. Может, я раньше жил в каком-нибудь очень большом городе, например – в Москве? Там все бегают, суетятся, бегут куда-нибудь. А тут – застой, стагнация…

Трамвай все-таки довез нас до дома и не вывалил в здоровенную грязную лужу посреди трамвайного кольца. От конечной нам пришлось идти еще с полкилометра.

– Как ты отсюда добираешься? – раздраженно спросил я, отчищая ботинок от подозрительного коричневого налета. – А если вдруг ночью придется ехать?

– А я ночью не хожу. А утром – на трамвае, а потом маршрутное такси до больницы, пятнадцать копеек, и я на месте. И каждый день так. А чего такого-то? Все так живут.

– Чего вы тут-то поселились, в этом медвежьем углу?

– А догадайся! Денег не было на большее. Это еще муж дом перестроил, а то была совсем халупка. Он и комнаты пристроил, и баню выстроил, и все во дворе обустроил. Рукастый был. Вот, сдури купили машину, на свою беду. «Москвич». Так вот… было счастье, и нет его. Всего лишь один пьяный шофер на лесовозе, и нет Пети с Андрюшкой. Извини, что опять тебе настроение порчу. Пойдем, пообедаем… или уже ужин? В общем, поедим и попробуем покопаться у тебя в голове.

Попробовали мы через час. Мария долго размахивала у меня перед лицом блестящим шариком, я усердно таращился на него, но ничего не происходило. Совсем ничего. Ну кроме того, что я все время отвлекался на жужжащую надо мной муху и думал, как бы это ее прибить. Потом вдруг тихо сказал пару слов, и муха упала на пол, затихнув, как мертвая. Каковой, в сущности, и являлась.

– Чего это было? – удивилась Мария. – Ты чего сейчас сказал?

– Я сказал?

– Да, ты сказал. Какие-то два непонятных слова. Что за слова такие? На каком языке?

– А я говорил?

– Тьфу! Ты сейчас сказал два слова. Повтори их.

– Не могу. Я вообще не помню, чтобы что-то говорил.

– Интересно. Очень интересно. Все-таки ты на секунду поддался гипнозу. Похоже, что я что-то вытащила у тебя из головы.

– Не знаю. Если только волос…

Опять ночь. Опять мысли. Опять мне не спится, и опять я иду на турник. Спокойствие через усталость? А что делать?

– Раз, два, три, четыре, пять… – как заведенный поднимаюсь и опускаюсь, подтягиваясь на турнике. Кстати, очень даже прилично подтягиваюсь – за один подход сорок с чем-то раз. Это совсем даже недурно – по крайней мере, мне так кажется.

– Что, бесов изгоняешь? – послышался голос Марии. Я посмотрел – она сидела на крыльце, закутанная в одеяло. – А молитвой не пробовал?

– Не пробовал, – растерялся я, повиснув, как груша, – а откуда ты знаешь, что бесов…

– Да сама такая. Тоже впору на турнике висеть. Два года без мужчины, а ты так похож на моего мужа…

Мы помолчали, потом Мария встала и ушла в дом. Я спрыгнул с турника, сходил в душ, вытерся и побрел в свою комнату. После улицы было темно – за окном светила полная луна, а в комнате темень, как в погребе. Стал прокрадываться на ощупь, чуть не свалил какую-то кастрюлю, удержав в последний момент, и, пройдя к себе, нащупал край дивана. Только нацелился плюхнуться на него всеми восемьюдесятью килограммами, как услышал:

– Ти-ше! Раздавишь.

– Ты? А как же твои декларации о том, что я подопытный кролик, а ты всего лишь добрая самаритянка, и между нами ничего не будет?

– Я подумала, а какого черта? Я что, не имею права? Я взрослый человек, мне тридцать лет, какого черта я строю из себя недотрогу, когда в глубине души хочу этого просто до воя. Иди ко мне…

Женщина откинула одеяло, отодвинулась, давая мне место, и я осторожно прилег рядом. Несколько секунд мы тихо лежали, касаясь друг друга плечом, потом я поднял руку, положил Марии на бедро и осторожно повел вверх, задирая тонкую ткань ночной рубашки. Ее кожа сразу покрылась мурашками, и женщина усмехнулась в темноте:

– Щекотно. Боюсь щекотки.

Я провел рукой по обнаженному телу, по напрягшейся груди, по животу, плоскому, как у нерожавшей девушки. Мария часто задышала и, тихо простонав, попросила:

– Не тяни время… нууу!

Я вошел в нее, осторожно, как будто вспоминая, как это надо делать. Она подалась ближе и резко вжалась в меня, захватив руками и ногами, извиваясь, как в болезненной судороге…

Потом мы лежали, расслабленные, покрытые любовным потом, и молчали, глядя в потолок. Затем Мария спросила:

– А кто такая Василиса? Ты вспомнил?

– Василиса? Почему ты спросила?

– Ты, когда кончал, сказал: «Василиса, милая!» Так ты вспомнил, что это за Василиса?

– Нет… не помню. Ничего не помню. Я был слишком увлечен тобой. Кстати, можно интимный вопрос?

– Какой? – Мария насторожилась, я почувствовал, как ее тело напряглось.

– А почему ты не бреешь… хммм…

– Лобок? Ты чего, стесняешься сказать это слово? Вот смешной! А с чего я должна его брить? Оп! Еще одна зацепка – Василиса, бритый лобок – она что, из восточных женщин? Это у них принято выщипывать все волосы на теле. Но имя русское, русее некуда. А что, тебе нравится гладкое тело, без волос?

– Хмм… не задумывался. Наверное, да. Да. Нравится. Мне кажется, что это гигиенично, красиво и сексуально.

– Как? Сексуально? У нас так не говорят… у нас бы сказали – привлекательно. Интересно, очень интересно.

– Ну что ты меня все исследуешь? Хоть в постели не препарируй мой мозг!

– Да я тебе хочу помочь… ну не хочешь, займемся другим делом. Ты готов?

– Так-то готов, но не прочь, чтобы ты помогла…

– Как? Сплясать танец живота? Так на востоке принято?

– Нет. Гораздо проще, – и я объяснил и показал ей, что нужно делать.

– И ЭТО на востоке принято? – фыркнула Мария. – Так-то я не против, но… впрочем – не против. Интересный у тебя опыт. Я широких взглядов, но эти заморские штучки простая женщина бы и не поняла…

Утром Мария была веселой, впервые, как я ее увидел, на ее лице не было этой печати обреченности. Мы позавтракали, и когда уже допивали чай, мне в голову пришла одна мысль:

– Слушай, а мы ведь не предохранялись! Ты не боишься?..

– Беременности? Так для того мы с тобой и спали. Ну не только для того, – поправилась Мария, – но и для этого тоже. Мне уже лет сколько? Мужа не предвидится, а ребенка хочу. Не одной же век доживать. Так что ты как раз вовремя. Да не переживай – никто ни к чему тебя не обяжет. Уйдешь, когда захочешь. Ребенок мой, и только мой. Тебе двадцать лет, мне тридцать – мы все равно не будем жить вместе, я прекрасно понимаю. Но не воспользоваться тем, что со мной рядом живет красивый молодой мужик – это глупо. Ну не бегать же по городу и кричать – переспите со мной кто-нибудь, я ребенка хочу! А коллеги по работе такие уроды, скоты, да и служебные романы – это гадость. Потом не развяжешься. Кроме мужа, у меня никого не было, да, скорее всего, и не будет. Пока ты тут – почему бы… в общем – забудь. Это моя проблема.

– Ну-ну, – неопределенно промычал я, не зная, что ответить, – а когда ты будешь свои лекарства применять? Ну те, что для вскрытия моего мозга?

– Для вскрытия мозга? Ну и ляпнешь же! – рассмеялась Мария. – Должны подвезти, завтра позвоню на работу. Надо будет там появиться. Экспериментальные средства – нам дают их военные, чтобы испытать в клинических условиях. Ничего опасного – психотропные средства, растормаживающие мозг. Мне кажется, что твоя амнезия может быть устранена при помощи этих средств, ну и при помощи гипноза. Они сделают тебя более податливым к моему воздействию. По крайней мере, надеюсь на это. Ну что, закончил завтрак? Поехали за фотографиями, паспорт тебе делать будем.

Паспорт сегодня мы все-таки получили. Мария отказалась сказать, сколько она отдала паспортистке, заявив, что это не мое дело. Дело заняло часов пять – пока доехали, пока дождались документов, пока… в общем – Иван Петрович Сидоров теперь обладал не только паспортом, но даже пропиской – Мария прописала меня в своем доме. Оставив меня дома, она снова уехала – в клинику, за лекарствами, а я остался смотреть телевизор.

Ужасный аппарат. Просто ужасный. Вначале я долго искал пульт управления – ведь он должен быть! Пульта не нашлось. Потом думал, как включить – включил, и сплюнул с досады – изображение черно-белое. Пощелкал переключалкой каналов, с опаской, боясь, что она тут же обломится. Не обломилась. Впрочем – ничего хорошего по этому телевизору мне тоже не обломилось. Смотреть было нечего. Комбайны, движущиеся по полю, бодрый голос диктора о надоях и удоях – тоска смертная. Стоически выдержал, когда пройдут новости, из которых я узнал сведения, ну совершенно необходимые современному человеку, например: стартовал космический корабль «Союз-21» с космонавтами Жолобовым и Волыновым. Ура советской космической промышленности! Но это была самая интересная новость из тех, что я услышал. Остальное просто было тоскливо – какие-то смены власти в банановых республиках, кто-то там стал главой чего-то, и опять – уборочная, пахота, сверх плана, бла-бла-бла.

Незаметно для себя уснул под бормотание телевизора и проснулся тогда, когда пришла Мария, хлопнув дверью.

– Заждался? Не голодный?

– Заснул под телевизор. Слушай, а чего такие нудные передачи? Поглядеть больше нечего?

– А вон лежит программа передач. Что-то интересное отмечено ручкой. А так, конечно, днем глядеть нечего. Днем люди работают, им некогда телевизионные передачи разглядывать. А ты и не знал?

– Не знал. Получила лекарства?

– Получила. Сейчас переоденусь, руки помою… нет – сполоснусь пойду, жарища, просто дышать нечем. Вспотела, как черт знает что.

Мария вышла из дома, а я остался сидеть перед бормочущим ящиком, раздумывая о том – стоит ли мне связываться с этими лекарствами? На кой черт это мне нужно? Хлопнула дверь, и в дом влетела Мария, встрепанная, с вытаращенными глазами:

– Там что творится, ужас!

– А что творится?

– Соседскую девчонку кто-то убил и изнасиловал. Нашли сегодня утром, у пруда – все рыдают – девочке было всего тринадцать лет! Вот твари! Изуродовали всю, как будто кто-то ее кусал.

Мария вдруг замерла и осеклась, посмотрев на меня. Потом села на стул, положив руки на колени, и негромко сказала напряженным голосом:

– Беда будет. Сейчас сопоставят то, что ты покусал того дагестанца, то, что ты живешь у меня, и…

 

– Надеюсь, ты не думаешь, что это я убил девочку? – сердито буркнул я. – Уж если на то пошло, я всю ночь провел рядом с тобой. Или скорее – на тебе. Впрочем – как и ты на мне. Никуда не выходил.

– А кто нам поверит? Все уже решили, что ты мой любовник, а когда начнется заваруха, решат, что я тебя покрываю. Вот это мы влипли, – женщина зажала голову руками и закрыла глаза.

– Пойдем, посмотрим, что там происходит?

– А чего там смотреть – милиция, народ рыдает. Сейчас только появись – сразу возьмут за задницу. Лучше давай-ка займемся тем, чем собирались. Я все-таки быстренько сполоснусь и прибегу. А ты жди и никуда не ходи. Иначе накличешь на нас беду.

Отсутствовала она минут десять. Пришла с мокрыми волосами, одетая в легкий халатик. От женщины пахло земляничным мылом и свежестью. Запах этого мыла, наверное, будет преследовать меня всю жизнь, подумалось мне, он уже четко ассоциируется с Марией.

Ее халатик при ходьбе распахивался, обнажая длинные стройные ноги, и Маша, заметив мой взгляд, усмехнулась:

– Не до этого сейчас. Прибереги свой пыл для ночи. Давай-ка, укладывайся на диван. Я взяла простерилизованные шприцы, сейчас вкачу тебе дозу препарата.

В общем, так: по описаниям, этот препарат раскрывает твое подсознание, позволяя врачу воздействовать на твой мозг. Я попытаюсь ввести тебя в транс и поговорить с тобой ТЕМ, а не с ЭТИМ. Твоя старая сущность сидит где-то в глубине мозга, и наша задача вытащить ее наружу. Или хотя бы начать этот процесс, процесс восстановления. Если получится, твоя память будет возвращаться, по капельке, как ведро, наливаемое из капающего крана, если так тебе будет понятнее. Но не нужно ждать быстрого результата. Главное, запустить процесс, прорвать плотину, а там уж… Ладно, хватит, ближе к делу. Сожми руку в кулак… нет, вот так – покачай, сжимай и разжимай. Ага, так. Мне придется дать тебе дозу вдвое больше, чем положено – сдается, что твой организм уничтожит препарат раньше, чем он как следует сможет пройти в мозг. Надеюсь, не успеет совсем уничтожить, и хоть что-то останется. Вот так… терпи! Ты же мужчина! Почему все мужики так боятся уколов? Ждем… раз, два, три… чувствуешь? Чувствуешь действие препарата? Что ощущаешь, рассказывай!

– Я как пьяный… в голове звон, все крутится, вертится…

– Хорошо. Смотри сюда… следи за шариком… следи… спи… спи… спи…

– Проснись! Проснись, Вася!

– Василиса? Что?.. Мария! Как все прошло? – Я уперся взглядом в лицо нависшей надо мной женщины и потер глаза, прогоняя одурь.

– Прошло. Нормально или нет – не знаю. – Мария села рядом и взяла меня за руку, считая пульс, – черт! После двойной дозы препарата Н345, и ты как огурчик! Интересно, а яд тебя может убить?

– Не согласен!

– Чего не согласен?

– На яд не согласен. Не буду пить, не дам его мне колоть!

– Фффух… вот чудак. Не собираюсь я тебе колоть яд. Теперь слушай. Я попыталась опросить твою вторую сущность, ту, что была до амнезии. Почти безуспешно. Все, что выяснила, – тебя раньше звали Вася. А дальше идут совершеннейшие непонятности. Ты понес какой-то бред, значения которого я не понимаю.

– Что за бред? Можешь дать прослушать запись? Ведь ты записала на диктофон?

– Что такое диктофон? Еще странность… ты как не от мира сего. Нет, я запоминала. Выглядело это примерно так: на мой вопрос, кто ты, ты ответил: «Я грифон. Я человек. Я маг». Я спросила трижды, и все три ответа на вопросы были разными. Далее – на вопрос, кто такая Василиса, ты ответил: «Моя жена. Принцесса. Я спас ее от колдуна». Похоже, что ты в детстве начитался каких-то сказок, они отложились у тебя в мозгу, переплелись с реальностью и создали непонятную сущность. Слишком мало данных, слишком. Ничего нельзя понять. Ну и так далее – какая-то ахинея про летающих людей, заклинания и все такое прочее. Ничего дельного больше добиться не удалось. Ну вот, в общем-то, и все. Удался опыт? Вероятно – удался. Кое-что мы все-таки узнали. Теперь ты расскажи, что ощущаешь? Нет ли каких-то мыслей, мыслеобразов, картинок, наводящих тебя на прошлое? На твое прошлое?

– Нет. Ничего не помню, – с сожалением сказал я, – вроде как зудит что-то в голове, какие-то странные слова, но из моей жизни вспомнить ничего не могу. Ничего. Всплывает картинка рыжей девушки, и тут же меняется картинкой шатенки. Я знаю, что это та же самая девушка, но кто она, почему ее лицо меняется – вспомнить не могу. Никак не могу. Даже голова заболела.

– А что-то еще? Вот эти странные слова, что у тебя бьются в голове? Может, ты полиглот? Знал много языков? Что за слова? Скажи что-нибудь!

– Застакупион секандур! – выговорил эти слова и непроизвольно сделал странный жест рукой. В воздухе повис светящийся знак, похожий на скрипичный ключ. Он медленно таял в воздухе, не обращая внимания на наши физиономии с вытаращенными глазами и раскрытыми ртами.

– Это что такое? Это как это? – закашлявшись, хриплым голосом сказала Мария. – Этого не может быть! Не может быть! Колдун?! Колдовства не бывает! О господи… вот это я взяла домой щеночка… а он-то оказался единорогом, а?

– Нет у меня рога, – усмехнулся «колдун», – если только ты наставишь со своими коллегами.

– Вот они мне сдались, похотливые алкаши, – отмахнулась рукой женщина, – а еще, еще что-то можешь? Скажи еще что-нибудь!

– Хмм… – я достал из памяти один из самых длинных текстов и начал его читать – нараспев, меняя интонацию и высоту тона. Продолжалось это несколько минут, и все это время Мария сидела, жадно следя за происходящим, как будто бы сейчас я достану у себя из трусов здоровенного зайца и скажу: «Алле-оп! Получите!» Текст закончился, но ничего не произошло. Я улыбнулся Марии и начал:

– Вот тебе. Что за язык – я не знаю. И ничего не слу… это кто?! Что за черт?!

– Что такое? Что? – всполошилась Мария и посмотрела туда, куда глядел и я, на две темные человеческие фигуры посреди комнаты.

– Ты их видишь? Ты видишь их? – панически сказал я, почти закричав.

– Да кого, кого я должна видеть?

– Мужчину и мальчика лет шести.

– Какие мужчина и мальчик? – Мария смертельно побледнела и схватилась за горло, как будто ее кто-то душил. – Кого ты видишь, опиши.

– Мужчина, высокий, одет в куртку и брюки, заправленные в сапоги. Лица не вижу. Мальчик, лет шести, в руках держит что-то вроде пропеллера… или винта вертолета – не пойму. Они темно-серого цвета, стоят неподвижно.

– Скажи им показать лицо! – попросила Мария хриплым шепотом.

– Подойдите ближе, покажите лица! – приказал я автоматически, почему-то не сомневаясь, что они подчинятся. Фигуры сделали два шага вперед и встали под падающий из окна свет. Я закашлялся, у меня перехватило горло, и долго не мог привести себя в порядок.

– Кто это, кто? – дрожащим голосом повторяла Мария, но я мотал головой, не в силах ей сказать. Потом собрался и выдавил из себя:

– Это твой покойный муж и твой сын.

– Ты врешь! Гад! Ты врешь! Этого не может быть, не может! Зачем ты меня мучаешь?! Негодяй! Я тебя убью! Я тебя изобью! – Мария бросилась на меня и стала бить кулаками по лицу. Я не сопротивлялся. Один из ударов разбил мне губу, другой чуть не своротил на сторону нос, и из ноздрей обильно потекла кровь. Это отрезвило женщину, она широко раскрыла глаза и остановилась:

– Что такое?! Кровь? Я?! Прости! Прости. Я не хотела. Мне слишком тяжело, а твой розыгрыш был слишком жестоким.

– Маша, это не розыгрыш. Они стоят перед нами, в двух шагах от тебя. Твой покойный муж и твой сын.

– Этого не может быть! Это противоречит всем… Так, докажи! Спроси у мужа, как он звал меня в первую брачную ночь!

– Я звал ее Маришка-медвежка, за то, что она была неуклюжей, – тень мужчины кивнула головой и с тоской посмотрела на свою бывшую жену, – скажи ей, что мы ее очень любим, мы всегда с ней.

– Он звал тебя Маришка-медвежка, потому что ты была неуклюжей. И еще он говорит, что любит тебя.

Мария ахнула, зажав рот, потом тихо сказала:

– Никто не знал этого. Ты не мог знать. Если только не читаешь мои мысли. Но это тоже противоречит науке. Телепатии нет – доказано.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru