Евгений Щепетнов
Конь бледный
© Щепетнов Е. В., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
***
Евгений Владимирович Щепетнов – современный российский писатель, автор книг в жанре фантастики и фэнтези. Родился в 1961 году. Работал геологом и нефтяником, служил в милиции, был предпринимателем.
Писать начал в 2011 году, просто для души.
Профессионально занялся писательским ремеслом в 2012 году, в январе, выложив главы первой книги в стиле фэнтези на Самиздат.
На конец 2015 года написано 39 книг, издано 30.
Остальные ждут очереди в печать.
Хобби: кладоискательство, охота, дайвинг.
***
Вспышка! Грохот! Крупинка антиматерии, прилетевшая из центра Галактики… И на месте, где стояла тюрьма особого режима для осужденных пожизненно, – лишь воронка, наполняющаяся озерной водой.
Новый мир – люди ездят на динозаврах, в небе летают драконы, магия – обыденность.
Как этот мир встретит землян? Землян, часть из которых охранники (и охранницы!) одной из самых жестких в содержании тюрем, а другая, бо́льшая часть, – осужденные на пожизненный срок.
И кого тут только нет, в этой тюрьме! И майор ГРУ, осужденный за массовое убийство коллекторов и банковских работников, и полковник милиции, который расстреливал людей в супермаркете, и всевозможные убийцы, насильники, маньяки…
Все, что у них есть, – это автоматы, пистолеты и пулеметы с ограниченным боекомплектом. Но и этого достаточно, чтобы весь новый мир начал интриговать, желая заполучить «магическое» оружие пришельцев.
Ждут их кровь и жестокие испытания.
Смерть на коне бледном гарцует над древним миром. Чью жизнь она укоротит своей смертельной косой?
***
И когда Он снял четвертую печать, я слышал
голос четвертого животного, говорящий:
иди и смотри.
И я взглянул,
и вот, конь бледный, и на нем всадник,
которому имя «смерть»;
и ад следовал за ним,
и дана ему власть
над четвертою частью земли —
умерщвлять мечом и голодом,
и мором и зверями земными.
Откр., 6, п. 7–8
Пролог
Небо разорвала вспышка, сравнимая с той, что может возникнуть при взрыве нескольких баллистических ракет одновременно. Земля содрогнулась от удара, и его зафиксировали все сейсмостанции мира. По тревоге поднялись воинские части, открылись крышки люков ракетных шахт во всех концах света – мир встал на грань ядерной войны, совершенно неожиданно, без каких-то для того предпосылок.
Тысячи глаз, видеодатчиков и радаров обшаривали небо, чтобы в конце концов их хозяева с облегчением убедились – стаи смертоносных стрел не приближаются к стране, дабы навсегда прекратить противостояние двух великих держав.
Люки закрылись, ракеты уснули, чтобы никогда больше не пробудиться и не сгореть в адском пламени.
Спутники-шпионы, которые никогда не спят, вылизывая взглядами интимные места Земли, активизировались, будто любовник при встрече с давно желаемой партнершей. Двигаясь, меняя орбиту, шаря руками-радиоволнами, они сообщили своим хозяевам, приникшим к мониторам мощных военных компьютеров, что где-то на севере России имеется мощный источник радиоизлучения, там, где на дне кривого, изогнутого озера появился ровный, как пятак, кратер. Этот кратер заметно «светился» в радиодиапазоне, но через сутки «остыл», радиоактивное излучение ослабело, опустившись до уровня, превышающего обычный «всего» в пятьдесят раз.
Наблюдать за странным кратером через видеодатчики спутников пришлось недолго, потому что скоро небо закрыли тяжелые дождевые тучи – в природе ничего не исчезает бесследно, и тысячи тонн воды, поднявшиеся в виде пара, куда-то в конце концов должны были излиться. И они излились. Такого потопа эта северная земля не видела, наверное, с тех пор, когда на этой территории плескались теплые юрские моря.
Первыми место катастрофы посетили военные, оцепив район бедствия плотным кольцом патрулей.
Выжав из ситуации всю возможную информацию, через две недели после происшедшего события допустили до места предположительного падения метеорита (если это был он!) гражданских ученых, в том числе и ученых других стран. Ученые несколько недель исследовали феномен, но, как и военные специалисты, не пришли ни к какому определенному выводу. Самой популярной была версия о том, что в землю врезался микрометеорит, состоящий из антиматерии – что-то вроде песчинки, обладающей невероятной энергетической мощью.
Это не объясняло, почему уже по прошествии месяца после катастрофы радиоактивность кратера была близка к фоновому уровню.
Не объясняло, почему пострадал только район Камень-озера и почему разрушения от аннигиляции антиматерии были сравнительно щадящими, и это при том, что возник кратер глубиной около ста метров, диаметром около семисот. Даже озеро осталось на своем месте, почти не выплеснулось из берегов, не полностью испарилось в огне ядерного взрыва.
Деревни, что находились на берегах, частично пострадали, но больше от волны цунами, чем от радиации: много домов снесло, пострадали сотни людей, несколько десятков из числа местных жителей погибли. Жертв было бы больше, но Камень-озеро находится в малонаселенной местности, и, кроме того, МЧС среагировало быстро, четко, в первые же минуты после катастрофы выслав в район бедствия вертолеты и наземную (и наводную) технику.
Каких только версий не было выдвинуто, кроме версии о метеорите из антиматерии, – и диверсия, и взрыв двигателя инопланетного корабля (вторая по значимости, после метеорита из антиматерии), и даже испытание новейшего российского оружия, информация о котором скрывалась жесткосердными генералами. Простор для фантазии, так же, как в трагедии на перевале Дятлова, – версий много, и каждая, несмотря на свою безумность, имеет право на существование – все равно никто и никогда не узнает истины.
Но самой главной интригой был все-таки факт бесследного исчезновения целого острова, именуемого «Красным островом». Небольшой, несколько сотен метров в диаметре, формой похожий на неправильную трапецию – он не представлял из себя ничего интересного. Не представлял БЫ, если бы на нем не находилась одна из четырех зон особого режима, в которой содержались осужденные на пожизненное заключение.
Маньяки-убийцы, грабители-убийцы, педофилы-убийцы, сто девяносто человек, которых и людьми-то назвать можно лишь с натяжкой.
Сто девяносто – и пятьдесят охранников, «вертухаев», вместе с обслуживающим персоналом, в то время находившимся на работе. В числе охранников – тридцать женщин, которые несли службу наравне с мужчинами.
Красный остров оказался как раз в эпицентре катаклизма, и судьба тех, кто пропал вместе с островом, – неизвестна. «Тройка», как называли зону заключенные, исчезла бесследно и навсегда, будто какой-то великан огромной ложкой вычерпнул «Тройку» вместе с островом Красным из тяжелого скального грунта и швырнул ее в помойку, туда, где и должны находиться отбросы человеческого общества. В ад.
Глава 1
Полгода в командировке. Хватит уже, наверное… тридцать семь лет, а ни семьи, ни детей! Только сестра. Она и есть семья. Ну и племянница, само собой. Умница, красавица – в Англии учится. Какого хрена в Англии? А вот поди ж ты, спроси у Вальки – какого хрена?! Услышишь много интересного! Но не очень приятного.
Ах, Валька, Валька! Бизнесменша! Или как там называют таких дам? А! Бизнесвумен! Нет, а чего – молодец ведь! Без мужика, в одиночку подняла бизнес, наладила – и магазины, и салоны красоты!
И его деньги там крутятся, все, что заработал за годы службы. М-да… заработал. Зарплата так-то неплоха, но… никак она не может компенсировать опасность – ежедневную, тягучую, к которой привыкаешь и к которой привыкнуть невозможно. А еще заработал – раны и контузию, которую получил пять лет назад, когда граната разорвалась в воздухе над головой. Посекло крепко, по башке врезало, но жив остался. Везунчик, одно слово!
Но когда-нибудь все-таки не повезет, когда-нибудь так жахнет, что полголовы в канаву! Нельзя постоянно испытывать судьбу на прочность.
Хватит. Рапорт – и боевой разведчик спецназа ГРУ отправится на заслуженный отдых. Выслуга есть – год за три, это что-то да значит. Набрал уже на пенсию. Ребят терять не хочется, а так бы давно ушел. Привычка, что ли?
Привычка, ага… привычка видеть везде врагов. Вот сейчас за углом что-то мелькнуло – следят? Подкрадываются?! Дозор?! И тут же, как холодным душем – дурак, да ты же в городе! В своем родном городе! Кто тут может подкрадываться?! Вон та девушка в коротких шортах, из-под которых выглядывают узенькие черные трусики? Или тот парень, который бежит, торопится, а в руке букет – к девушке, наверное…
Защемило в груди – никого! Ну, совсем никого, кроме Вальки! Никто не ждет, никто не встретит… Друзья?! Типа – боевые друзья, да? Чушь собачья. Какие друзья у разведчика? Приятели в лучшем случае. И то… теоретически. Когда тебя выбрасывают в джунгли с заданием… или не в джунгли, а наоборот – в пустыню, и вокруг тебя одни бородатые рожи, твое ранение – это смерть группы. Ведь если ты не можешь идти и соратники тебя понесут – им тоже кранты. А значит, одно – остаешься и выбираешься, как можешь. Или НЕ выбираешься, а устраиваешься за барханом и выпаливаешь бое-комплект, стараясь экономить патроны, забирая с собой на тот свет как можно больше любителей молоденьких гурий. Прикрываешь группу.
Так остался Васька Инин, так остался Петька Сиротин. Выстрелы – одиночные, короткие очереди, а потом взрыв. Все. Конец.
Никто не хочет попасть в плен к бородачам. Впрочем, и они тоже не любят объятий спецназа. Попался один такой… полевой командир. Случайно влетел – наткнулся на разведчика, – пришлось убирать. Как они с нами – так и мы с ним… пожалел он, что не умер сразу. Горько пожалел. Возможно, и о том, как резал головы христианам.
Николай вздохнул, встретился взглядом с продавщицей мороженого – молоденькой девушкой, видать, студенткой, подрабатывающей на каникулах, и та вдруг едва заметно вздрогнула. И что такого в нем? Мужик как мужик! Взгляд тяжелый? Так повоюй с мое, и не такой взгляд наработаешь! Шрам на щеке? Решила, что какой-нибудь там уголовник? А что, все может быть… «клешни» тоже в шрамах, лицо загорело до черноты, ну а гламурностью никогда не отличался – не баба же, в конце концов! Валька всю красоту себе забрала, а ему оставила худую, жесткую физиономию, крепкий костяк да стальные мышцы, способные свернуть в кольцо двадцатисантиметровый гвоздь. Зачем красота мужчине? Это гомики пусть о красоте заботятся, а ему нужно думать о том, как выжить!
Впрочем, хватит уже об этом думать. Пора остепеняться. Ей-ей, устал. И мерещиться стало, накрывает… паранойя! Никто об этом не знает – скажешь костоправу, тут же нахрен комиссуют. А что он умеет, кроме того, как прокрасться туда, куда никто не сможет пробраться, да убивать из всех видов оружия! И не только оружия…
Валька все водит к нему знакомых девиц – сватает, сводница чертова! Все надеется племянников потискать! А какие, к черту, племянники, когда он из командировки в командировку?
Ну да, дело нехитрое – сунул, не вынул, вот тебе и племянник, только дальше-то что? И будет пацан расти безотцовщиной! При живом отце! Нехорошо это. Совсем нехорошо. А если убьют? Кто сына-дочь воспитает? Нет, это было бы безответственно.
Улыбнулся продавщице, от чего та сделалась еще более подозрительной, даже злой. Ругнул себя – улыбка-то у него тоже еще та! Не улыбка, а оскал! Звери так улыбаются – вроде и весело, но клыки-то огромные, белые! Чует девчонка в нем зверя, хотя вот спроси ее сейчас – а что такого испугало в сорокалетнем прохожем? Чем он ее напугал? Так и не скажет же.
Но это все интуиция – люди подсознательно чувствуют опасность, и надо доверять своим чувствам. Если тебе кажется, что за углом стоит бородач с автоматом, – лучше поверить своему чувству и ошибиться, вылетев кувырком из дверного проема и зря потратив патроны, чем шагнуть за порог и оказаться без головы, как многие, кто не верит в предчувствия.
Вообще, предчувствие можно развить – как говорил некогда преподаватель в учебном центре. Предчувствие – это совокупность фактов, которые ты не сумел сопоставить прямым способом и которые обработало твое подсознание, выдав необходимый результат. Например, тот же бородач за углом разрушенного артиллерией дома воняет потом и насваем, но твой нюх не может определить этот запах сразу, не может сделать вывод на основании неуловимых молекул, попавших в ослабленный цивилизацией нос. Но подсознание отсортировало поступивший поток информации, и в голове тут же вспыхнул красный сигнал тревоги. Интуиция, предчувствие? Чушь! Опыт, вот и все.
Знакомая улица… прожил здесь долгие годы! Вначале – счастливые, а потом… потом погибли родители, отправившиеся на дачу в своей старенькой «девятке». У грузовика со щебнем отказали тормоза… Десять тонн щебня плюс одиннадцать тонн маза – никаких шансов. Родителей вырезали из легковушки с «козырным» номером А544АА.
Отец смеялся – достался номер, как какому-нибудь крутяку! На халяву! Счастливый номер!
Вот оно, счастье… хромое какое-то. Подлое.
Школа… В этой школе учился, отсюда бегал на тренировки – в девятом классе стал чемпионом города по боксу! Карьера, однако! Если бы тогда послушался тренера и занялся спортом профессионально – что бы тогда было? Может, сейчас жил бы где-нибудь… Хм-м… Где? Что-то, кроме Питера или Сочи, в голову ничего не идет. Даже представить нельзя, чтобы жить где-нибудь в Германии или Англии!
Дура Валька, ну зачем племяшку отправила к этим уродам! Что у нас, университетов хороших нет?! А там нахватается дряни какой-нибудь, наркоты, разврата! А то еще сделают из нее вражину, как многих, кто учился у пиндосов или в Европе: внедрят мысль, как хреново быть русской, как надо стыдиться своих корней, как правильно жить – толерантно, уважая права гомосеков и каннибалов! И будет вместо Нюски Дермуська! Это надо?
Отец хоть Родину и поругивал, но за нее всех бы порвал. И мама такая же была. Не зря он, Николай, пошел на сверхсрочную, ну а потом в офицерское училище. Родину защищать. «Есть такая профессия – Родину защищать!» – отец всегда аж глазами влажнел, когда слышал. И мама. А вот Валька…
Да ну что Валька – Валька молодец! Когда они вдвоем остались, она работала на двух работах, а у него, Кольки, все было! И поесть, и одеться, и лисапед! И телефон сотовый – что тогда было не у всех.
И с мужем своим разбежались из-за него – какому мужику понравится, если его жена заботится о своем брате больше, чем о благоверном? Ну и сбежал через год, оставив «подарок» – Нюську.
Так-то не Нюська – Нина, но ему нравилось звать ее так. Ей очень подходило – такая кнопочка была, вся в кудряшках, умненькая, говорливая! Эх, жаль, что она не его дочь! Такой дочерью только и гордиться!
Нащупал в кармане маленькую коробочку, улыбнулся – колечко с бриллиантом. Дорогое, наверное. У бородача в котомке было – видать, магазин ювелирный грабанул. А может, в квартиру к христианам вломился. Ему уже ни к чему, он сейчас гурий тискает или скорее всего в аду на колу корчится, а вот Нюське колечко с красным брюликом пригодится – она, как сорока, охоча до блестюшек. А ему, вояке, побрякушки не нужны. Жены нет, любовницы постоянной тоже. Пусть радуется девчонка!
Вальке тоже есть подарок – браслет с изумрудами, она любит зеленое. Рядом с колечком лежал, завернутый в клочок цветной ткани.
М-да… лучше девкам не говорить, как побрякушки достались. Не знают – и слава богу, носи на здоровье. А то начнут ныть о проклятиях, о всякой экстрасенсорной ерунде, в которую Николай никогда не верил и верить не собирался. Верить нужно в то, что реально, а не в придуманные досужими выдумщиками сказки.
Усмехнулся – какие, к черту, проклятия? Какие колдуны? Людей надо бояться, а не мифических волшебников! Хотя и людей бояться не надо – опасаться, это да, но чтобы бояться…
Хорошо все-таки, что войны нет! Солнце, ветерок, красивые девушки – жизнь хороша, и жить хорошо! Война где-то там, далеко – рвутся снаряды, гортанно кричат бородачи перед тем, как отправиться в райский сад, а тут… вот где рай! Особенно если выберешься из ада…
Шагнул за угол дома, и вдруг сердце захолонуло – у подъезда знакомые бабульки, все в темных платках, темной одежде. Тетя Маша с первого этажа, она его знала как облупленного с самого детства – увидела, отвела глаза. Потом что-то сказала, и все бабки, как один, повернулись к Николаю. Он подошел, ускоряя шаг, и обостренный слух услышал шепот:
– Как проклятие какое-то! То родители, а вот теперь она!
– Что случилось?! – спросил Николай деревянным голосом, лишенным и намека на эмоции. Он уже знал, что случилось, но не хотел в это верить. – Вы чего на меня так смотрите?!
Тетя Маша всхлипнула, вытерла глаза, потом плачущим голосом заговорила-завыла:
– Не успел ты, касатик! Коленька, да где же ты был-то?! Похоронили красавицу, похоронили ласточку нашу! Ой, беда-то какая! Беда!
– Что, что случилось?! – рыкнул Николай, и в глазах его потемнело, мир закружился, будто рядом жахнул стапятидесятимиллиметровый гаубичный снаряд.
– Покончила с собой твоя сестренка, – мрачно, дребезжащим голосом сказал Иван Сергеевич, бывший учитель математики, из третьего подъезда. – Утром сегодня схоронили. Вот с поминок идем, Ниночка поминки делает. Крепись, Коля…
Николай больше уже ничего не слышал. Он рванулся вперед, в подъезд, знакомый, как свои пять пальцев, пробежал по ступеням (ровно семьдесят пять на каждом лестничном пролете) и взлетел на пятый этаж. Валя скупила тут сразу три квартиры, объединила их в одну – блажь, конечно, но с другой стороны – он ее понимал. Родительская квартира – память. Она сейчас дом строила, но увязла в строительстве, с деньгами что-то лихорадить стало – в подробности не вдавался, бизнес – это не его дело. Она всем рулит, ей виднее.
Открытая дверь, запах щей, на столах – кутья, как и положено на поминках. Портрет Вали – молодой, улыбающейся, веселой.
Он помнил это фото – семь лет назад, вернувшись из очередной командировки, позвал Вальку с Нюськой погулять в городской парк. Катались на лодках, на каруселях, сидели в кафе, ели мороженое, разговаривали. Валька тогда пыталась ему впарить очередную претендентку на руку и сердце – врача-косметолога из салона красоты. Молодая женщина, приятная, фигуристая – они встречались около года, даже пожили вместе в квартире Николая, пока он не улетел в командировку. Вернулся через два месяца – записка и ключи: «Прости, но такая жизнь не для меня. Мне нужен муж дома». Он ей больше не звонил. Права она, что поделаешь?
Негромкие голоса, незнакомые лица – кто они, эти люди? Зачем тут? Суетятся, какие-то женщины ходят, разливают борщ, компот. Отвратительный приторный компот, коричневый, как глина, в которую закапывают покойников.
Николай ненавидел этот компот. Он возненавидел его на поминках родителей и ненавидел всю жизнь, как символ смерти, тлена, как символ разрушения счастья.
Нюська сидела с угла стола – молоденькая, красивая и потухшая. Черный платок, напяленный кем-то из бабулек-организаторов, контрастировал с блузкой и серыми брюками, светлыми, почти белыми. Валька ненавидела черный цвет, искореняя его везде, где можно, и приучила к тому свою дочь. Он для нее был символом смерти и напоминанием.
Когда Николай вошел в двери, бормотание стихло и все оборотились к нему, как и соседи пять минут назад на улице. Они будто чего-то ждали, лица, глаза, любопытство и сочувствие – искреннее и напускное. На поминках всегда бывают люди, которые желают на халяву поесть. Русский обычай это поощряет – чем больше знакомых и незнакомых помянут покойника, тем легче ему будет на том свете. С чего решили, что именно так и будет, – неизвестно. Просто решили, и все. Видимо, так легче принять факт того, что близкий тебе человек уже никогда не вернется назад, не сядет в свое любимое кресло, не обнимет, не прижмет к груди. Ни-ког-да. Страшное слово…
Нюська заметила его самой последней, она будто впала в ступор, глядя перед собой в пространство, а когда заметила – сорвалась с места, уронив стул, и бросилась к Николаю, ударив его кулаками по груди:
– Будь ты проклят! Проклят! Где ты был?! Где ты был, когда мама умирала?! Почему не защитил ее?! Почему?! Ты ведь говорил, что не дашь ее в обиду! Что всех за нее порвешь! А ты… а ты…
Она захлебнулась слезами, побелевший Николай обхватил ее за плечи, яростным, кинжальным взглядом обведя комнату по кругу. Глаза сразу потупились, взгляды уткнулись в чашки – люди сделали вид, что ничего не заметили. И тогда Николай увлек девушку в другую комнату – благо, что их было тут предостаточно.
Взгляд разведчика автоматически отметил, что в квартире неожиданно пусто – Валя любила загромождать комнаты диванчиками, диванами, тахтами, пуфиками и всякой такой мещанской ерундой, смеясь, говорила, что настрадалась в детстве, когда он сталкивал ее с единственного дивана напротив телевизора, и теперь отыгрывается за всю свою юность.
А еще она любила картины, скупала всякую дребедень, мня себя маститым искусствоведом – наивная, ей всучивали всякую мазню, то «под Айвазовского», то «под Врубеля», и она искренне считала, что этот кич стоит своих денег и что ее вложение с каждым днем растет в цене. Как ни странно – ей везло, и картины, которые Николай считал совершеннейшей дрянью, вдруг кто-то покупал, и прибыль, бывало, составляла тысячи процентов.
«Дурочкам везет!» – смеялся он, а Валя лишь хохотала и норовила выдать ему пендаля. «Высокие родственные отношения!» – как однажды, хихикая, определила Нюська.
Не было и каминных часов, купленных Валей где-то в деревне, совершенно случайно и глупо – зашла купить молока и увидела эту монументальную штуку, покрытую куриным пометом. Отремонтировали, отчистили – ей предлагали за них пять тысяч баксов, но Валя не отдала, считая, что часы стоят гораздо дороже. Скорее всего так и было.
Тут же заметил разбитое, перекошенное пластиковое окно – по нему будто кто-то ударил со всего размаха, тяжелым табуретом, проламывая сразу помутневший прозрачный пластик.
Не было люстры, которая висела в зале, вместо нее – пустой крюк, и с замиранием в сердце Николай понял – тут. Она повесилась тут.
В спальне Нюськи остался только старый стул с высокой спинкой да табурет – оба остались еще от родителей. Старые, но крепкие, как и многое из того, что делалось в советское время. Их давно следовало выкинуть, но рука не поднималась – на этом стуле любил сидеть отец, а этот табурет мама придвигала к столу, когда приходил кто-то из гостей. Дерево хранило тепло рук родителей, и выбросить их означало истончить и так уже тонкую нить, протянувшуюся в прошлое.
Николай усадил Нюську на стул со спинкой, сам уселся на табурет, широко расставив колени и наклонившись вперед, к заплаканному лицу, с которого слетел европейский лоск. Теперь это была просто зареванная русская девчонка, только что похоронившая маму. И плевать ей на всю Европу и Америку, вместе взятые! Пусть они сдохнут! Лишь бы мама жила…
– Что случилось, Нюся?! – максимально бесстрастно, подавив порыв крикнуть, спросил Николай. Его потряхивало, как перед боем, но железная воля подавила дрожь – как и обычно, как и всегда.
– Мама повесилась, – бесстрастно, пусто прошептала девушка. – Взяла и бросила меня! Бросила! Она меня бросила! И ты бросил!
– Я не бросал! Я был в командировке! – проскрипел зубами Николай. – Рассказывай по порядку! Ну!
Последнее слово он произнес яростно, выдохнул, будто жаром пыхнула огромная сталеплавильная печь, и Нина чуть отшатнулась, будто испугавшись его порыва. Потом вздохнула и так же пусто, бесстрастно начала рассказ:
– Она в долгах запуталась. Насколько я поняла – взяла большой кредит на что-то, на что – не знаю. Миллионы долларов! И ее кинули. Подробности мне неизвестны – ты же знаешь… знал маму, она насчет работы молчит как рыба. Мол – не твое дело. Ну вот… начали на нее наезжать – бандиты приходили. Коллекторы вроде как… соседи рассказали. Кричали, ругались. В общем – все очень плохо. Она записку оставила, что перевела на мой счет какие-то деньги, я еще не проверяла. Написала, что виновата передо мной и перед тобой, дядь Коль… Что вложила деньги и ее обманули, а теперь угрожают, и чтобы уберечь меня – она приняла такое решение. Вот и все.
– Господи, да почему же она ко мне не обратилась?! – простонал Николай. – Ну почему, почему?!
– Тебя не было, – просто сказала Нина и потерла лоб. – Да и что бы ты сделал? Денег у тебя нет, а у них все по закону. Эта квартира теперь не наша – мне уже сказали, приходили из коллекторского агентства, показывали документы. Она переписала квартиру на них. Машины тоже переписала – обе. И дом недостроенный с участком уже не наш. И магазины, и салоны красоты – все теперь не наше. Я нищая, дядь Коль. Ничего нет, дядь Коль. Вот пройдут поминки, и куда идти – я не знаю. У меня есть на счету пятнадцать тысяч долларов – она давно их положила, на проживание, на учебу, но на все время обучения не хватит. Буду работу искать. Чуть-чуть ты не успел, дядя Коля… Говоришь, почему к тебе не обратилась? Берегла, наверное. Как и меня. Она тебя всегда считала едва не сыном… мне иногда даже смешно было…
Нина вдруг зарыдала, уткнувшись лицом в ладони, а Николай растерянно подумал о том, насколько девочка была права. Точно, Валя всю жизнь считала его чем-то вроде маленького, несмышленого сына, о котором надо заботиться, иначе он сам о себе позаботиться не сможет. И неважно, что теперь он был майором спецназа, руки которого были по локоть или даже по плечи обагрены кровью врагов, для нее он все равно был Колюнькой, маленьким мальчишкой, который рыдал на плече сестры, когда родителей опускали в могилу.
Валя тогда не плакала – она только почернела лицом, ожесточилась и была похожа на хищную птицу, на ястреба, который защищает своего птенца. И горе тому, кто обижал ее Колюньку, – однажды она пришла в школу и едва не покалечила пацана-второгодника из параллельного класса, который регулярно преследовал Колю после уроков и на переменах, измывался над ним – как делают все ущербные, подлые людишки, неспособные ни на что хорошее в этой жизни. (Он потом был убит в бандитской разборке – много лет спустя. Закономерный финал. Беспредельщиков не любят нигде – в том числе и в криминале.)
После того как Валя едва не вырвала обидчику Коли глаза, а потом едва не откусила ухо его отцу – скандал бы несусветный, ее хотели судить, но после того, как на защиту отчаянной встали все родители обиженных негодяем детей, дело спустили на тормозах, а хулигана перевели в другую школу, куда-то на окраину, где его след и потерялся. Николай случайно узнал о его смерти из криминальной хроники, едва разглядев в заплывшей жиром морде убитого бывшего школьного недруга. Узнал его только по шраму, изогнувшему бровь вопросительным знаком, что в детстве придавало пацану вид глуповатый, недалекий и даже вовсе придурочный.
В тишине комнаты вдруг зазвучал телефон, и Николай с трудом удержался, чтобы не вздрогнуть, – знакомая мелодия, такая стояла на аппарате Вали – «У природы нет плохой погоды». Мама очень любила этот фильм и эту песню, потому Валя поставила мелодию на трубку и не меняла ее с тех пор, как купила свой первый аппарат.
– Опять звонят! – с горечью сказала Нина. – Я им говорю, что мама умерла, а они угрожают, мол, вру я все, придумываю и что они пришлют своих парней, чтобы с нами разобраться. И со мной тоже – мол, меня будут насиловать кавказцы, а потом продадут в турецкий бордель. Представляешь, дядь Коль, они ведь названивают так сутки напролет! И они все время разные – то мужчины, то женщины, и говорить с ними невозможно – наглые, матом ругаются, орут! Как такое допускают в стране, а? Это же бандиты! Настоящие бандиты! Это они маму довели до самоубийства!
Нина замолчала, опустила взгляд, будто не решаясь сказать, помолчала секунд десять и наконец все-таки решилась:
– Дядь Коль, я не верю, что мама сама… – Она поперхнулась, закашлялась и сдавленным голосом продолжила: – Ее убили! Уверена! Ты же знал маму, она железная была! Ее не сломать было! Только убить! Не верю! А следователь говорит – никаких следов насилия. Мол, сама повесилась. И записка есть. Если бы ее убили, заставили написать записку – не стали бы упирать на то, что она была должна и ее довели до самоубийства. Придумали бы что-нибудь попроще – так следователь и сказал.
Смолкший было телефон снова зазвонил, и Николай требовательно протянул руку:
– Дай мне его. Пусть у меня останется, ладно?
– Дядь Коль… только это… ничего не надо, ладно? – Нина скривила губы, удерживаясь от рыданий. – Все равно ничего не добьешься, а тебя еще и посадят! И как тогда я буду? У меня же никого теперь, кроме тебя, не осталось! Никого, понимаешь? Совсем никого!
Николай принял трубку, не дрогнув ни одним мускулом лица. Сейчас он не мог себе позволить расслабиться, распуститься. Стоит дать волю чувствам, и… все проиграно. Бой проигран! Воевать нужно с холодной головой. И дурак он был, когда радовался тому, что здесь нет войны! Есть она! Только невидная, замаскированная, тихая, как чума, вползающая в здоровое тело. Допусти ее – и разложится организм, расцветет страшными гнойниками, умрет, превратившись в груду гниющего мяса. Заразу нужно выжигать огнем, если нет на нее другого лекарства, чтобы не заразились здоровые органы!
Он взял трубку, двинул по экрану пальцем. Дорогой телефон, хороший! Как это его не отобрали? Видимо, решили, что успеют, как-то ведь надо связаться с должником? Как-то надо названивать ночь-заполночь?
– Я слушаю, – ответил он бесстрастно, холодный, как айсберг, утопивший «Титаник».
– Ты кто? – Грубый голос в трубке напомнил ему о том хулигане из детства. Тот тоже любил подпустить глумливые, шпанские нотки.
– А кто вам нужен? – так же бесстрастно спросил Николай, не глядя на замершую Нину.
– Где Валентина? Где эта сука, которая денег нам должна? – Голос не церемонился в выражениях, ему было привычно плевать. – Ты кто, ушлепок?
– Я брат Валентины, Николай. И ее компаньон, – продолжил Николай, не обращая внимания на хамство звонящего.
– Бра-а-ат?! Компаньо-о-он?! Эй, чмо, вы когда со своей шлюхой-сестрой будете долг отдавать? Ты в курсе, что она должна еще тридцать миллионов?! И долг растет! Так когда отдашь?! И нечего кормить меня баснями про болезни и смерти – не отдаст, мы ее ваххабитам в яму спустим! А дочку ее Ниночку будем иметь хором, пока матку наизнанку не вывернем! А потом продадим в бордель! Турецкий бордель! Ты слышишь меня, чмо?!
– Я слышу вас. Куда можно принести деньги? Все не обещаю, но миллионов десять привезу. Наличными.
