Евгений Щепетнов
Грифон

– Все в девять на месте! Кроме Петра – он может после дежурства идти спать. Впрочем – он и тут выдрыхнется, чего ему отдыхать-то, а, Петь? Поработай с документами – у тебя просроченных три материала, ждешь выговора? – Семеныч недовольно помотал головой и вышел из комнаты. За ним потянулись и все мы, зевая и поглядывая на страдальческую физиономию Петьки. Всегда приятно осознавать, что ты вот сейчас придешь домой, выпьешь банку пива, расслабишься с тарелкой горячего маминого борща, а кто-то будет всю ночь слушать пьяный бред задержанных, нюхать блевотину и острый железистый запах крови, идущий от разбитой физиономии дебошира, расколовшего витрину магазина.

Время было уже половина одиннадцатого, на улице темно и гулко. Весенний вечер, апрель, прохладно и свежо. По улице, шурша шинами проносились автомобили, оставляя облачка пара из системы пароотвода, проносились коврики-летуны с одиночными и парными мажорами.

Я с завистью проводил взглядом одну парочку – девушка довольно хохотала, а волосы ее развевались под светом фонарей. Парень обнимал девицу за плечи, и выглядели они совсем не так гадко, как должны были – ведь по определению я должен был ненавидеть мажоров, как обычный парень с рабочей окраины. Но ненависти не было. Может, они не совсем уж такие гадкие? А может, я просто подобрел, размягченный видом красивой девушки?

Я вздохнул и немного помечтал на предмет любви Василисы. Почему и нет? Помечтать же можно… вот только в реальности шансов у меня никаких не было. Кто я такой? Нищий мент, сын автослесаря и учительницы. А эти люди – хозяева жизни. Все, что я могу представить в виде козыря, – мои магические способности. И то – специфические. Ну что толку, скажите на милость, в способностях находить людей? Где мне с такими способностями работать? Уж точно не главой нефтяной корпорации.

Маршруток не было, автобусов не было. Что делать? Идти к таксомоторам, конечно. Что я и сделал. У перекрестка, на пятаке, стояли пять штук разнообразных авто средней степени потертости. Я было направился к одной из них и только протянул руку, чтобы открыть дверь, как другая, напротив, бикнула мне и моргнула фарами – сюда, мол! Пошел туда.

– Мне на Чайковского, дом два, длинная такая пятиэтажка. Сколько будет стоить?

Машина молчала секунд пять, потом скрипучим голосом выдала:

– По тарифу. Дорогу покажешь?

– Покажу, – вздохнул я обреченно и уселся на заднее сиденье автомобиля, думая о том, что пора бы пресечь работу серых дилеров, стаскивающих со всего мира уцененные автомобили. К нам попадают или выжившие из ума старые колымаги, или же машины, норовящие все время ехать по левой стороне – по понятным причинам. Того и гляди убьют тебя о встречный лесовоз. Спасает только то, что машине самой неохота помирать и она довольно ловко уворачивается от такой же одушевленки. Если бы не это… впрочем, вдруг попадется навстречу какой-нибудь любитель ретроавтомобилей с ручным управлением, и пиши пропало. Одушевленки знают, как должна вести себя другая одушевленка, а на действия человека у них нет противодействия. Мы слишком непредсказуемы.

Ехать пришлось минут сорок, через весь город. Несмотря на то что дороги были уже свободны – все нормальные граждане давно попили чаю, посмотрели мыло по ящику, трахнулись перед сном и спят сном праведника, – все равно находилось достаточно идиотов, чтобы выехать в ночной город и рассекать по пустынным улицам.

Впрочем, основной контингент составляли «Скорые помощи», ментовозки да машины с проститутками – стандартный набор ночного города.

Не доезжая километра два до моего дома, мое такси неожиданно заглохло и отрулило к обочине, замерев, как камень Стоунхенджа. «Да, этот денек не желал кончаться как следует!» – подумал я обреченно, спросил:

– В чем дело? Что случилось?

– Необходима перезарядка камня нагрева. Прошу ожидать в салоне, камень будет доставлен завтра, между девятью или десятью утра.

– Ты чего, дебилка, что ли? – возопил я возмущенно. – Я что тебе, буду сидеть всю ночь в салоне? Открой сейчас же, я выйду и дойду сам!

– Можешь оплатить проезд до этого места и отправляться куда хочешь, – довольно сварливо ответила машина, явно беря пример со своего хозяина.

– Ты меня не довезла до места и теперь требуешь оплаты, железяка поганая?!

– За оскорбление плюс десять процентов. Итого… четыреста восемьдесят рублей. Вставь деньги в таксометр, получи квитанцию – и иди куда хочешь!

– Я щас тебе вставлю, погань ты японская! Я тебе сейчас таксометр этот в паропровод вставлю, сука заморская!

– Паропровод слишком мал для помещения туда таксометра, а за порчу имущества вы будете отвечать по всей строгости закона. Ваша фотография уже находится в моей памяти!

– Открой дверь, гадюка, я сейчас выломаю ее, рэкетирка поганая!

– Я сейчас вызову милицию. Вы должны шестьсот двадцать рублей.

– От мертвого осла уши, тварь! Я завтра же поймаю твоего хозяина и доставлю в отдел! Вот мое удостоверение! Я сам милиция!

– Так бы сразу и сказал, – недовольно буркнула машина и открыла заднюю дверцу. Когда я вылезал, она пробормотала что-то вроде «волки́ позорные, оборотни в погонах!», но я не стал возвращаться и высказывать ей свое недовольство.

Когда проходил мимо трубы выхлопа паропровода, машина фыркнула и обдала мне штанину брызгами грязной воды. Я изловчился и плюнул ей прямо на заднее стекло, после чего это чудо японского автопрома затянула какую-то гадкую песню про то, как она «варит самогончик и никто ей не поставит заслончик, и пусть шмонают мусора… бла, бла, бла…».

Под эту жизнеутверждающую «песню» я зашагал по дороге, надеясь дойти за полчаса. В общем, дома я был к полуночи. Усталый, злой и в довершение всего перед подъездом наступил в кошачье дерьмо. Отмывать его в ванной было настолько гадко, что я чуть не сжег файерболлом весь ботинок со всем его содержимым. Остановила лишь мысль о том, что завтра идти на работу будет не в чем.

Быстренько хлебнув щец, наскоро разогретых заклятием прогревания, я с наслаждением вытянулся на постели, раскинув гудящие от беготни ноги. Принимать душ не было никакого желания, тем более что Семеныч сегодня снял с меня всю грязь заклинанием очищения. Всю не всю, но отмазка, для того чтобы не мыться, у меня была.

– Вась, а Вась! – Мне приснилось, будто Вика дергает меня за ногу и призывно манит в другую комнату, где уже стоит ложе, накрытое черными шелковыми простынями. Ее бело-зеленое тело будет классно смотреться на черных простынях, подумал я… и проснулся. Само собой, Вики никакой не было, а была мама, которая теребила меня за ногу и бубнила:

– Пора на работу! Уже семь часов – пока соберешься, пока доедешь – вот и время прошло. Тебе же к девяти? Поторапливайся! Отец уже ушел, а ты все валяешься. Ты во сколько вчера вообще пришел? Небось с Машкой таскался в ночной клуб, а? От тебя пахнет духами!

– Ничем от меня не пахнет. – Я попытался отбить нападки матери, но закончил, как обычно: – Даже если бы и пахло – имею право! Я взрослый человек, могу хоть с Машкой, хоть с какашкой пойти куда угодно!

– Жениться тебе надо. Помру и внучков не покачаю! – начала она свою заунывную песнь о семейной жизни сына. – А что касается какашки – вот только с ними ты и ходишь. Нет бы приличную какую девушку завести, а ты все этих шалав за собой таскаешь. Машка тебе зачем нужна? Девка развелась уже во второй раз, теперь в свободной охоте – ты какого черта с ней связался?! У нее двое детей, на кой черт она нужна с таким довеском?

Я не стал объяснять матери, что можно встречаться с женщиной и даже регулярно спать с ней не для продолжения рода Кольцовых, и не для того, чтобы порадовать свою мать качанием внучков, а просто чтобы доставить удовольствие своей жаждущей плоти. К чему расстраивать любимую мать? Это может привести к непоправимым последствиям – например, атаке из слезомета. А я страсть как не терплю женских слез – лучше двадцать раз получить малией в морду, чем один раз попасть под удар женского слезомета.

Так что второй день этой недели начался ничуть не лучше первого. Если в понедельник я страдал от похмелья, то во вторник – от чувства вины, что принес неисчислимые страдания своей матери. По крайней мере, должен был страдать от этого. И чего она к этой Машке привязалась? Ну да, бабе двадцать шесть лет, дети, разведенка – но она же и не претендует на мою свободу! Встретились, позанимались сексом (кстати, она в этом деле мастерица), разбежались и все. Я не претендую на ее личную жизнь, она на мою, никто ничего не требует, не устраивает истерик. Ну да, я знаю, что у нее бывают мужики и кроме меня, и что? Баба выкручивается по жизни, как может – ни у кого не отнимает, не ворует, не убивает. Проституцией занимается? Не замечал. По крайней мере, точно не стоит на перекрестке и не ловит проезжающих мимо клиентов. Надо на жизнь смотреть проще. Я за свою недолгую службу в полиции такого насмотрелся, что вот эти жизненные перипетии, которые приводят в ужас мою мать, настолько мелки и ничтожны в сравнении с тем, что происходит на темной стороне, что даже не знаю с чем сравнить. А! – с ковырянием в носу. Не очень эстетично, но не смертельно.

Все эти мысли медленно текли у меня в голове, пока я бежал к остановке, чтобы снова ехать через весь город. Подошел троллейбус – его по привычке называли троллейбусом – он был такой же квадратный и здоровенный, как прежние рогачи пятидесятилетней давности. На самом деле такой же одушевленный автомобиль, как и все остальные, только размером побольше. Отличался он от маршрутных такси и тем, что никогда не останавливался там, где приспичило пассажиру, – только на остановках, и нигде больше. Но мне на это было плевать, потому что УВД находилось как раз рядом с остановкой – в пятидесяти метрах от нее.

В троллейбусе я впал в полубессознательное состояние, чтобы проще было переносить тяготы монотонного движения в городском потоке. Нормальное состояние пассажира – «самадхи», когда ты предаешься мечтам и самосовершенствованию, а твой сторожевой пункт в голове следит за тем, чтобы его хозяин не проехал нужную остановку.

Особого самосовершенствования я не предпринимал – все больше мечтал, и из головы так и не вылезала Василиса с ее соблазнительным телом и, чего греха таить, тонкой полосой рыжих волос в «зоне бикини». Ее голубые глаза смотрели мне в душу, как два сапфира, и похоже, она потеснила в моем сердце Вику, мое божество, ублажающее каждую ночь своего майора.

Майор вообще-то был чемпионом области по самбо, мастером спорта, и, глядя на его предплечья, я каждый раз видел картину: вот он застает нас с Викой в своей супружеской постели, она жалобно кричит: «Это не то, что ты подумал!» (Интересно, а что можно еще подумать? Занимались упражнениями в тантрической магии?) – а потом мой позвоночник жалобно хрустит, когда злобный спортсмен кидает его на свое чугунное колено.

После таких страшных картин мое сексуальное возбуждение сразу уменьшалось процентов на пятьдесят. И вот эти пятьдесят процентов тут же перекинулись на образ Василисы…

Женский голос троллейбуса, объявляя мою остановку, напомнил оба сексуальных образа, мелькающие у меня в голове. Я выпрыгнул на мокрый тротуар, пахнущий влажной землей и кошатиной, и пошел к дверям УВД.

Показывать удостоверение не понадобилось – постовой, Гришка Костылин, знал меня как облупленного, и вяло сжав мне худыми пальцами руку, тихо шепнул, заговорщицки наклонившись к моему уху:

– Тебя с утра разыскивает начальник УВД. Рвет и мечет. Злой как собака. Будь осторожен. Свалил бы ты куда-нибудь на «землю»… типа ты в розыске, работаешь. Пусть остынет.

– Спасибо, Гриш, – неприятно удивился я. – Вроде бы за собой косяков не знаю, чего за такие репрессии, не в курсе?

– Нет. Он уже к Федоренко заходил, и тот к нему три раза бегал по вызову. Чего там творится – я не в курсе.

Выслушав рекомендации опытного товарища, я резко повернул назад, дабы последовать совету тертого и прожженного Гришки, но полоса неудач, начавшаяся вчерашним утром, похоже, на сломанном такси не закончилась. Я с разбегу врезался в живот Лопаточкина, замнача. Он радостно ухватил меня за руку и с восторгом объявил, что вынужден сообщить пренеприятное известие – меня ждет начальник УВД на беседу. Видимо, наконец-то заметил мою вечную расхлябанность и несобранность. Один мой внешний вид чего стоит! Я никогда не пройду строевого смотра и заработаю выговор – это без сомнения.

Следом за Лопаточкиным я потянулся по пахнущему туалетом коридору на второй этаж, чтобы преодолеть порог комнаты, украшенной высоченными дубовыми дверями, – приемной начальника УВД.

Когда я видел эти монументальные двери, достойные фараонов Египта, я всегда думал о том, что каждый начальник, выбравшийся на такой уровень, почему-то выдает склонность к гигантомании, или же ему и вправду кажется, что все остальные людишки по сравнению с ним есть ничтожные черви, копошащиеся у его ног. Ну как на рисунках, изображавших фараонов, – гигантская фигура какого-нибудь Эхнатона и мааааленькие фигурки подданных у его ног. Видимо, эти самые громадные двери призваны подчеркнуть ничтожность всякого, сюда входящего.

Секретарша Вера строго посмотрела на меня сверху вниз – и это при ее росте в полтора метра – сказала осуждающе и печально:

– Шеф разыскивает тебя с самого утра и не может найти!

– Мне чего теперь – ночевать в УВД? – огрызнулся я. – Жить тут? В принципе я согласен, если ты будешь греть меня долгими скучными ночами!

– Мне есть кого греть, – пренебрежительно покачала головой Вера. – И мой мужчина гораздо солиднее некоторых младших лейтенантов!

Она победно посмотрела на меня – понял ли я, как она нарочито выделила слово «младших»? Я понял. Но виду не подал. Хотя настроение и упало.

Двойные двери кабинета начальника приоткрылись, и из них выглянул Лопаточкин:

– Кольцов, заходи!

Вхожу:

– Здравия желаю, товарищ полковник! Младший лейтенант Кольцов!

Начальник внимательно смотрит на меня тяжелым взглядом карих глаз и присесть не предлагает. Плохой знак.

– Ты что творишь, младший лейтенант Кольцов? – Голос начальника тяжек и укоризнен, будто я только что изнасиловал секретаршу Верочку прямо на КУПе, святая святых отдела.

– Не знаю, товарищ полковник!

– Зато я знаю! – Слова начальника падали как тяжелые гранитные камни. – Вместо того чтобы бороться с преступностью, исполнять свои непосредственные обязанности в качестве оперуполномоченного по розыску, ты используешь свои магические способности для того, чтобы околдовывать девиц! Да не просто девиц, а таких, за которых не только погоны отшибут, но и голову! Как так получается, а, Кольцов?

– Это наветы, товарищ полковник. Эта баба просто дура! Я и заклинания такого не знаю, и уровня моего недостаточно, чтобы наложить заклятие подчинения! Она напридумала себе, а теперь бегает с жалобами! Кстати, обещала нам спонсорскую помощь, если мы найдем ее дочь, – наш кабинет отремонтировать, мебель поставить – и обманула. Она лживая и нехорошая женщина!

– Она обещала, если вы просто найдете, а не станете в себя влюблять! – рявкнул полковник. – Ты знаешь, во что это вылилось? Нет? Я тебе скажу. Дочь этого предпринимателя, Василиса, сегодняшней ночью попыталась покончить с собой, перерезав себе сосуды на запястьях!

– И я тут при чем? Я, что ли, ее заставлял? – попытался трепыхнуться младший лейтенант Кольцов и тут же был остановлен начальственным рыком:

– Молчать, когда с тобой твой непосредственный начальник говорит! Распустились! Дисциплину забыли! Обнаглели!

– Я же говорил – надо смотр устроить, – вмешался Лопаточкин. – Уверен, у него сейчас с собой нет ни носового платка, ни свистка, ни расчески! Выходит на службу – без свистка! Что может получиться из этого младшего лейтенанта?!

В кабинете воцарилось долгое молчание, прерываемое лишь сиплым дыханием начальника. Потом он поднял глаза от стола и со вздохом сказал:

– Садись, пиши рапорт.

– Что, увольняете? – убитым голосом спросил я и представил глаза моей матери, скорбно смотрящие на беспутного сына, отца, пожимающего плечами и бодро покрикивающего: «Ничего-ничего – освободилось место слесаря, Мишка запил, и его поперли со станции. Пойдешь работать, хватит хреном груши околачивать, настоящим делом займешься! Машины всегда ломаются. Их ремонтировать надо. И заработки приличные, и уважение. А что менты – тьфу одно! Их никто не любит!»

– Пиши рапорт на отпуск за свой счет. На полгода.

– Это с чего вдруг? – не понял я. – А жить на что? Я ведь все-таки работаю тут, деньги зарабатываю! А как же мой отдел, мои разыскные дела? С ними кто будет заниматься?

– Федоренко решит, кому передать. Ты поступаешь в распоряжение семьи Гриньковых. Будешь делать то, что они скажут. Типа – телохранитель дочери. Оружие сдай – понадобится, они тебе свое дадут. Насчет зарплаты не беспокойся – они тебе заплатят за каждый месяц. Стаж у тебя не прерывается, так что не переживай. Девица ведь из-за тебя собиралась свести счеты с жизнью. Из-за того, что не может соединиться с тобой в счастливых объятиях. Твоя задача – сделать так, чтобы она от тебя отстала, забыла, прогнала. И как ты этого добьешься – меня не волнует. Любым способом. Иначе…

– А если я не хочу идти к ним работать? Если я хочу остаться в отделе и не буду писать никаких рапортов? – на всякий случай попробовал я взбрыкнуть, чтобы прощупать ситуацию.

– Тогда тебя уволят с волчьим билетом, и пойдешь ты работать в народное хозяйство. Причина увольнения? Не беспокойся, найдем…

Я и не беспокоился. Знал – точно найдут.

– Число какое поставить?

– Завтрашнее. Завтра с утра явишься к их дому. Адрес у Федоренко. Оставляй рапорт у Веры. Все, вали отсюда, видеть тебя не хочу!

Довольный, что закончилось все не так уж и плохо, и раздосадованный тем, что убедился в очередной раз – правды в мире нет! – я выкатился из кабинета начальника.

Верочка молча приняла рапорт, удивленно подняв рисованные бровки, и я пошел в нашу берлогу, чтобы общаться с Семенычем и сдавать дела. Будущее было совершенно непонятно, странно и фантастично. Даже для мага.

Глава 3

– Привет, – хмуро отреагировал на мое появление Семеныч, восседающий на своем месте в углу комнаты. – Был уже у начальника, в курсе?

– В курсе, – вздохнул я тяжко и уселся на свой стул, упершись взглядом в крышку стола, ставшего мне за полгода родным и близким.

– Ну и что ты думаешь по этому поводу? – Семеныч что-то писал, периодически бросая быстрый взгляд в мою сторону.

– Нет – а что я должен думать, в самом-то деле? Меня поставили перед фактом – вали в эту семейку и занимайся охраной ейного тела. Угрожая при этом отправить меня в народное хозяйство. Кстати, а где все ребята?

– На выезде. Убийство на Симонова. Говорят, оборотень нажрался, погонял жену, она не выдержала и померла. А он заперся с дочкой и не отпускает, грозится порешить себя и ее. Ты вот что – особо-то не переживай. Поработаешь, потом вернешься, с Василисой этой пообщаешься… осторожно. Знаешь, откуда ноги растут? Я тебе скажу. Советник президента по безопасности, курирующий МВД, позвонил шефу и в приказном порядке потребовал, чтобы ты отправился туда, куда тебя отправили. И чтобы ты сделал так, как тебе сказали, – Василиса должна перестать тебя любить, забыть и заняться обычным своим развлечением – прожиганием жизни. Ну это я так – от себя добавил. А теперь не от себя: если она лишится девственности – при твоем горячем участии, то ты отправишься в народное хозяйство, да, но только не в качестве уволенного за профнепригодность, а заключенным колонии ИК-11, что у города Борска. Знаешь такую? Вижу – знаешь. С чем и поздравляю. Если честно – мне самому хреново. У меня забирают самого необходимого в отделе мага, и вернется ли он сюда или нет – большой вопрос.

Семеныч тяжко вздохнул, но почему-то мне не было жалко его ни капли. Только лишь в голове вертелось – ты, сучонок, меня подставил! Догадывался ведь, что Василиса заряжена заклинанием подчинения! А теперь вздыхаешь, да не обо мне, а о том, что теперь тебе будет труднее давать показатели! Меньше раскрытий, а значит, больше нагоняя от начальства.

Дела я передал Семенычу – он сказал, что потом сам отпишет, кому их взять. Затем побрел вниз, в дежурку, сдал «макаров», патроны, сдал вместе с ним личную оружейную карточку. Теперь – все. С прежней работой меня связывает только удостоверение полицейского да форма, сиротливо висящая в платяном шкафу у меня дома.

На руках у меня уже копия приказа (быстро расстарались! Как мне лично надо – так побегаешь за выпиской из приказа, а тут за считаные минуты сварганили!), адрес, куда мне следует прибыть завтра к девяти утра, ну и… все. Все. Жаль, что с ребятами не попрощался, но, может быть, это даже и к лучшему. Будут хохмить, потом успокаивать, а ни развеселить, ни успокоить не смогут. Забрал из сейфа свои магические средства – из тех, что я сам добывал, за свои деньги. Учет тех, что выдал отдел, Семеныч ведет очень строго и самолично пересчитал все пузырьки и баночки. Сказал, что если понадобятся – мне их все и так купят, на деньги олигарха. А оголять отдел, лишая их спецсредств, это будет не по-товарищески. Так что остался я почти что гол как сокол – сонное зелье, порошок отмыкания, да зелье файерболлов – вот и все мое оружие.

– Что, тебя уволили? – на выходе из УВД настороженно вытаращил глаза Гришка, поправляя на плече затертый автомат со сложенным прикладом.

– Нет. В отпуск ухожу, – небрежно пояснил я, «кидая краба» своему коллеге и под его недоуменным взглядом бодро выходя на свежий воздух.

Неожиданно мое настроение улучшилось, и я действительно на минуту почувствовал, что ухожу в отпуск. Ни вонючего отдела завтра спозаранок, ни запаха тлена по чужим затхлым квартирам – наполгода вперед я не увижу этого серого здания! – и, покосившись на здание УВД, я двинулся к остановке транспорта.

Матери не было, отец тоже на работе – я с наслаждением бросился на свою кровать и вытянул ноги, раскинувшись, как морская звезда. Жизнь уже не казалась такой уж несправедливой – впереди целый день, можно выдрыхнуться, посмотреть в ящик, выпить банку пива и просто предаться счастливому ничегонеделанию. За последние полгода такой возможности у меня не было ни разу. Всегда кто-то доставал, куда-то я бежал, стремился… как хорошо хоть денек никуда не стремиться!

Неожиданно в воздухе замерцало радужное кольцо, и женский голос с бесцветной интонацией сказал:

– Вас вызывает Мария Колосова, ответьте на вызов…

Секунду подумав, я коснулся кольца пальцем, и на месте радуги возникла мордочка Машки с задранным курносым носом. А еще через минуту я пожалел, что ответил на вызов.

– Привет, Машуль! Что, захотелось комиссарского тела? Хочешь встретиться?

– Что за комиссары? – не поняла необразованная Машка. – Не до тел сейчас. Надо встретиться. Неприятности у меня. Ты где сейчас?

– Дома. Отдыхаю, – обреченно ответил я, понимая, что отдых мой накрылся медным тазом.

– Сейчас я к тебе зайду, – безапелляционно сказала Машка и отключилась, не услышав череду контрзаклинаний: «Нет-нет, я уже собираюсь уходить, и вообще – насчет дома я пошутил. Я вообще-то на работе!»

В дверь позвонили через тридцать секунд – а чего ей, только подняться этажом выше, и она уже на месте. Кстати, и мне удобно – спустился на этаж ниже, и тут тебе уже упругая Машкина плоть, откликающаяся на ласку.

Машка ворвалась в квартиру сразу, как только я открыл дверь, и бросилась мне на шею:

– Помоги! Беда!

– Чего за беда такая? – попытался я успокоить свою старую (не в смысле возраста!) подружку, усадил ее за кухонный стол и налил из пакета стакан апельсинового сока, оторвав его от сердца – пакет был почти пуст и вообще-то я сам собирался хлебнуть этого живительного напитка.

– Подружку украли. Помнишь Светку? Ну, из третьего подъезда? Так вот ее увезли. Втащили в машину и увезли. Прямо посреди белого дня! Я из окна видала. Сумка с продуктами осталась валяться, а ее нет.

– Может, любовник какой-нибудь? Вряд ли какой-то маг похитил – она, ясно дело, не девственница, для магических действий вроде не нужна. Кому она понадобилась?

– Вась, ну чувствую я – нехорошее дело! Светка баба шустрая, но я не знаю, чтобы у нее был какой-то любовник, чтобы желал отомстить или что-то подобное. Пропала девка ни за грош! Сердце-вещун – попала она!

– Что-то я раньше не замечал за тобой способностей к магии, – заметил я недоверчиво. – Провидицей ты никогда не была. Иначе бы знала, что с тобой будет после новогоднего корпоратива и не села бы в машину к этим хачикам. Помнишь?

– Еще бы не помнить, – вздрогнула Машка. – Потом неделю враскоряку ходила и лечила веселую болесть…

– То-то ты мне месяц не давала, зараза! Мне-то сказала, что застудила придатки, а сама? – разозлился я.

– Давай не будем вспоминать, а? – заволновалась Машка и заводила жалом, переводя разговор. – Сейчас речь не обо мне, а о Светке! Девку похитили, может, сейчас насилуют, убивают, а ты хрень какую-то завел!

– Так обратись в ментовку, чего ты ко мне-то приперлась? – дипломатично сказал я. – Как ни позвонишь тебе – голова болит, я сегодня устала, а как случись что – прешься ночь-заполночь к Васе!

– А ты что, не ментовка? – удивилась Машка. – Ты и есть ментовка. Работай, раз мент! Помогай людям, и они тебя отблагодарят! Ну Васечка, ну пожалуйста…

– Я вообще уже не мент, и меня, похоже, с работы поперли, – пожал я плечами и, схватив налитый Машке стакан, выпил оттуда сок до самого дна. А нечего! – налили тебе – значит, пей. Не фиг дразнить!

– Как это поперли? – растерянно спросила Маша. – Совсем, что ли?

– Ну не совсем, пока что я в отпуске. А там не знаю.

– А что будешь делать? К папашке на станцию пойдешь?

– Вообще-то меня пригласили телохранителем к одной дочери олигарха, – скромно сообщил я, и лицо Маши вытянулась и губы ее сложились в недоверчивую усмешку:

– Ты, в телохранители? Да они шире тебя в два раза, эти телохранители! Хотя… по росту ты подходишь. И с мужскими делами у тебя все очень даже в порядке… после тебя аж болит иногда. Ведь все телохранители обязательно ублажают своих дам, которых охраняют.

– Дура ты. Почему ты считаешь, что обязанности телохранителя состоят в ублажении объекта охраны? Где ты этой чуши насмотрелась?

– Кино одно старое видала. Там красавчик такой негритянку-певичку в постель укладывал. Нормальная такая картина, я даже всплакнула.

– Бред твоя картина. И вообще – ты забыла, зачем пришла?

– Да-да – Светка! Так что делать будем?

– Ждать. Три дня, как положено. Через три дня не объявится – надо подать заявление в отдел по розыску. Там заведут дело, и… все.

– Точно. И все! – Машка встала со стула, подошла ко мне, села на колени и, обняв за шею, поцеловала своими упругими сладкими губами. – Ну Вась… чмок… Васенька… чмок… ну помоги… чмок! А то я сейчас плакать буду! Хочешь, чтобы я плакала?

– Не хочу, – голос мой предательски дрогнул, и Машка хитро сощурилась. Она знала мою боязнь женских слез.

– А если не хочешь – давай искать Светку! Вознаграждение гарантирую. Натурой.

– Слабое ваше вознаграждение, – пробормотал я под нос и, вздохнув, ссадил с себя Машку. Встал, потащился в комнату за курткой. Осмотрев полки, взял в карман неактивированный биокомпас (на всякий случай), несколько склянок с магическими ингредиентами и с сожалением подумал о моем старом пистолете, который не так давно я сдал в дежурку. Как бы он сейчас сгодился!

– Пошли, спасательница.

– Куда?

– В Светкину квартиру. Мне нужны фотографии, а также чего-нибудь, что поможет в поисках. Там есть сейчас у нее дома кто-нибудь?

– Маринка, дочка.

– Она пустит тебя в квартиру?

– Ну да, пустит – почему и нет?

– Значит, пошли.

Мы спустились по пахнущей кошачьей мочой лестнице пятиэтажки во двор, где дворничиха сметала в кучу мусор, оставшийся с зимы, прошли в соседний подъезд, поднялись на второй этаж, и Маша нажала кнопку звонка у железной двери направо. В глубине квартиры послышалась трель звонка, и скоро за дверью послышался звонкий девчачий голос:

– Кто там? Кого надо?

– Мариночка, это тетя Маша! Открой мне!

– А мамы нету!

– Я знаю, открой, Мариночка, это очень важно.

Запоры щелкнули, и Маша облегченно вздохнула. Похоже, все-таки существовала возможность того, что дверь могла остаться закрытой.

Из дверей выглянула десятилетняя девочка, как две капли воды похожая на Светку – русоволосая, голубоглазая. Светка так-то мне нравилась, не нравилась только ее привычка кружиться с кавказцами. Она вечно моталась с очередным Арменом или Гурамом и Машку сбивала с пути истинного. Я подозревал, что похищение из этого ряда событий.

– Заходите, теть Маш! – пригласила девочка.

– Это дядя Вася, он со мной. – Маша шагнула за порог и спросила: – Скажи, Мариночка, у мамы есть альбом с ее фото?

– Есть, да, а что случилось? Где мама? Она должна была прийти из магазина и до сих пор нет. Я думала, что это она пришла.

– С мамой беда, Мариночка. Мама… пропала. Вот дядя Вася будет ее искать. Он маг, и ему для поиска надо фотографии твоей мамы. Ты можешь дать нам их?

– Я сейчас! – Губы девочки дрожали, но она справилась с плачем и побежала в спальню. Вернулась через минуту, с мокрыми глазами, но решительная и спокойная:

– Вот, тут! Берите, если надо.

Девочка стоила того, чтобы найти ее мать, подумалось мне, хорошая девчонка. Жаль, что жизнь ее превратит в подобие матери…

Я отобрал пару фото, подходящих для работы, потом попросил:

– Маш, глянь там в мусорке… нет ли прокладок или чего-то подобного… с кровью Светки. Если найдешь – все будет гораздо проще.

Маша пошла на кухню, пошарилась, и скоро вернулась – ни с чем. Мусора не было, все чисто. Ну что же – будем работать с тем, что есть. Развернул принесенную с собой карту города, подозвал Маринку и сказал:

– Думай сейчас о маме. Вспоминай – как она ходит, как дышит, как смеется – представь ее так, как будто она стоит рядом и ты описываешь ее внешность.

Девочка испуганно кивнула головой, а я закрыл глаза и замер. Потом протянул руку и ткнул пальцем в какую-то точку на карте. Открыл глаза, посмотрел – черт! Коттеджный поселок. Поле Чудес. Там простых нет – только богатенькие и очень, очень злые. Сунься к ним – можно огрести неприятностей по самое «не хочу»…

– Маш, это Поле Чудес. Она там. Вывезли за город, и она в одном из коттеджей. Похоже, что я не потяну один. Надо ментов. Придется писать заявление, иначе никто работать не будет.

– Я все напишу, все! – заполошно всплеснула руками Маша. – Только вытащи ее оттуда! Боюсь я чего-то, недоброе дело творится!

– Машк, а ты, похоже, и вправду становишься предсказательницей, – я внимательно посмотрел на мою подругу и покачал головой. – Я тебе точно говорю, ты мутируешь. У тебя раньше были приступы? Чтобы ты не помнила, что с тобой было, а все рядом говорили, что ты чего-то вещала?