Евгений Щепетнов
Блуждающие тени
Это тесное помещение было заполнено клубами дыма, тут курили, и дыму некуда было уйти – он висел под потолком тяжелой полосой, во влажной жаре, как туманные испарения каких-нибудь африканских или южноамериканских болот.
В этом дыму лазили полуголые, мокрые от пота люди, с блестящими от лихорадки, жары и бессонницы глазами, мои будущие товарищи по несчастью – только вот товарищами их называть было совсем нельзя, это точно.
Мое появление в камере было воспринято никак – на меня почти не обратили внимания, хотя я ждал, что будут сейчас докапываться, – я не вращался в кругах близких уголовным, но кино-то смотрел, а наши киношники любят смаковать всякие подробности из жизни зэков.
Стал лихорадочно вспоминать – как мне себя вести, и громко поздоровался с камерой:
– Приветствую! Кто старший, с кем говорить?
С завешанных тряпками нар слез молодой парень с одутловатым лицом и протянул мне руку.
– Давай здороваться, что ли?
Я заметил заинтересованные взгляды окружающих и почуял неладное – не стал с ним ручкаться, а еще раз спросил:
– Кто старший в камере?
Одутловатый не отставал:
– Что, тебе западло здороваться со своим товарищем?
– Цыц, Мурка! – откуда-то издалека, от окна раздался жесткий голос, и на нарах присел мужчина лет сорока, по пояс голый, весь в наколках. – Иди сюда, парень.
Я прошел к нему, и мужчина, посмотрев на меня, спросил:
– По какой статье чалишься?
– Мошенник, говорят… – недоуменно развел руками я.
– Ага, значит, сто пятьдесят девятая, часть какая?
– Третья.
– Значит, крупный размер. А чего без барахла, если крупный? Сидора нету?
– Нет. Вот что на мне, в том и привезли. Из дома взяли, даже одеться не дали.
– Ну тут одеваться тебе не особо к чему… скоро раздеваться будешь. Чуешь, какая тут температура?
И правда, в камере была удушающая жара – люди были покрыты каплями пота, стояла вонь, идущая от грязных тел, от носков, от параши – хотелось блевануть от этой вони, но так было бы только хуже.
Еще заметил – как минимум половина заключенных были со «слизняками», и тот, кто со мной говорил, тоже. Его «слизняк» сидел на руке, которую тот, морщась, время от времени потирал.
– А за что тебя взяли? Что шьют-то?
Уже потом я понял, что смотрящий «упорол косяк» – нельзя заключенного расспрашивать о том, что ему вменяют, – могут принять за «наседку».
– Я с людей проклятие снимал, ну как бы лечил. Ну а полковник Кантирович решил, что я должен ему платить. Я не захотел.
– Правильно. Нечего красноперым бабло отдавать! Надо на общак платить, а не этим боровам!
– Да мне и нечем было платить, я денег за лечение не брал. Матери продукты давали, может, какие-то деньги, но я сам ничего не брал.
– Ага! Типа – народный целитель! Слыхал я, если они бабки берут за лечение, у них способности пропадают! Интересный ты парнишка! Погоняло есть? Нет? Будешь… будешь… Колдун! Во – Колдун! Я Лысый, смотрящий за этой хатой, от воров поставлен. Значит, так – живи мужиком, там посмотрим. Если что пришлют с воли – отстегивай на общак, и все будет нормально. Наша хата по понятиям живет, так что тебя никто не тронет, если сам не накосячишь. Правильно, что ты с Муркой не стал здороваться, он здешняя машка, поздоровался бы – зашкварился. В семью вступать будешь? Вон там ваши кучкуются, семьей – мошенники и аферисты. Народ зажиточный, справный. Главный в семье Профессор – вон он сидит, видишь? Строительством занимался, народу кинул море. Можешь к нему подойти, он тебе место покажет, скажи – в семье хочу быть. Ты еще, вижу, темный совсем, законов не знаешь, скажи – я велел тебя ввести в курс дела, законы рассказать, чтобы ты не накосячил. И не дрейфь, первый раз все стремаются, а потом привыкают. Шагай к нему.
Лысый закончил речь, важно откинулся на постель и закрыл глаза, а я пошел в дальний угол камеры к сидящему на нижней шконке мужику лет тридцати пяти, с темными глазами и располагающей внешностью, немного похожему на капитана Немо из кино.
Подумалось – аферисту нужно иметь располагающую внешность, на то он и аферист.
– Добрый вечер. Лысый сказал мне подойти поговорить. Я – Колдун, такое погоняло Лысый дал.
– Привет. Я Профессор. Хочешь вступить в семью? Ты вообще первый раз попал на нары?
– Да, первый. По сто пятьдесят девятой.
– Да понятно, потому Лысый и прислал тебя ко мне. Вроде как пацан ты правильный, иначе Лысый бы ко мне не отправлял, но расскажи о себе – присаживайся на шконку. Поговорим, потом определимся, как и что.
Я снова пересказал уже Профессору – за что, какая статья, кто виноват в том, что я тут завис, и он выдал свое резюме:
– Да понятно. Наш человек. Я не спрашиваю тебя, за дело ты тут паришься или просто по беспределу – тут все безвинные. Давай я тебя в курс дела введу, что тут и как.
Профессор полчаса рассказывал мне об основных правилах поведения в СИЗО, о законах уголовного мира, о правилах поведения и закончил с усмешкой:
– Вижу тоску в глазах – не горюй, первая ночь в камере всегда самая страшная, потом привыкнешь. Занимай верхнюю шконку надо мной – нижних нет, народу полно. Что, белье не выдали? Завтра дежурного озадачим. Там есть матрас, подушка – спать есть где. Правда, тяжеловато будет тебе в первую ночь… Ну давай отдыхай. Успеем наговориться…
Первая ночь и правда была тяжкой – горела лампочка за стальной решеткой, бросая тусклый свет на ободранные стены, на лежащих заключенных – кто-то спал, кто-то разговаривал, потихоньку бубня, кто-то стонал во сне… На многих из них я видел «слизней», высасывающих жизнь.
Сизый табачный дым не хотел никуда уходить и ядом впитывался в одежду, обувь, постели… Было страшно и противно. И тоскливо.
Пытаясь заснуть на грязном матрасе, я заставил себя думать не об этой неприятной действительности, а о том, что происходит с моими магическими способностями, например, откуда взялся «слизняк», который вылез из меня и набросился на полковника? Вот и сейчас я видел нить, которая шла ко мне в голову – черная, матовая, как будто поглощающая свет.
Физически я чувствовал себя прекрасно – не беспокоили никакие боли, даже не мучил голод, хотя я и ел много часов назад, все раны и ушибы зажили. Откуда-то я знал, что полковнику сейчас очень, очень худо! И это меня радовало… Нет, я был не злым человеком, скорее наоборот, но у меня обострено чувство справедливости – с детства я очень остро и болезненно воспринимал любую несправедливость, и лишь врожденная логика и осторожность останавливали меня от резких, непродуманных действий. Так что пусть помучается – заслужил.
Еще я сделал вывод, который напрашивался сам собой: каждый «слизняк» – это производное от такого, как я. То есть в мире есть какие-то существа, которые выпускают таких вот «слизняков», и те присасываются к людям, выпивая из них жизнь и здоровье. С горечью подумал: «Если бы мои способности проснулись раньше, года два-три назад, ведь тогда папа был бы жив… Я бы снял с него эту пакость, и он сейчас был бы дома, смотрел телевизор, смеялся и, когда я не вижу, хлопал бы мать пониже талии, после чего она, хихикая и притворно сердясь, кричала бы на него: «Дурак! Мальчишка увидит!»
Судя по нитям – людей со способностью высасывать энергию было много, очень много! Мне показалось, что на улице как минимум каждый третий был захвачен «слизняком». Скорее всего, конечно, это было не так: посоображав, прикинув, я решил – где-то процентов десять, это будет точнее. В больнице – да, там уже приближалось к девяноста процентам, но это и понятно, в больницы сходились все больные. Тут, в камере изолятора, тоже было много захваченных «слизняками» – процентов сорок, не меньше. Опять подумалось – почему я ни разу не видал, как чужой «слизняк» нападает на свою жертву? Поразмыслив, пришел к выводу: просто не довелось. Увижу еще.
Утро началось с криков, проверки, суеты, завтрака – жрать хотелось неимоверно, сутки уже ничего не ел. Белье мне все-таки выдали – передали в кормушку.
Жратва была, конечно, отвратная (какой ей быть в тюрьме?), даже упоминать ее не хочу.
После того как все успокоилось, стал знакомиться со своей «семьей» – так называют в тюрьме группы заключенных, объединенных по статьям или местечковому признаку; это я уже знал, откуда – не помню, читал где-то. Они поддерживают друг друга, делятся передачками, защищают от других сокамерников – как бы некий коллектив образуется.
В «семье» было шесть человек, я седьмой. Народ все больше благообразного вида, умные, образованные, начитанные – настоящие аферисты. Те граждане, что в основной своей массе заполняли камеру, им и в подметки не годились по интеллекту – мошенники были своеобразной элитой преступного общества. Оно и понятно, отнять у государства или человека деньги без каких-то физических действий – это надо иметь большой ум.
Они опять наставляли меня, как себя вести, ведь за косяки члена «семьи» отвечает вся «семья», но она же за него и заступается, если что случится.
После того как перезнакомился со своей «семьей» и рассказал, как тут оказался, – вкратце, конечно, без подробностей, я лежал на своей шконке и лихорадочно думал, как отсюда выбраться. Получалось – меня могут держать годами в этом аду, даже возникли мысли о том, не лучше ли сдаться полковнику и дождаться, когда он «крякнет», чтобы от него освободиться. Но у меня вскипала злость, и в ней растворялись все разумные мысли – хрен ему, не сдамся!
Видимо предполагая что-то подобное, скорее всего через администрацию тюрьмы, ко мне прислали «уговаривающих». Началось это с визита мордоворота с тупой харей, ростом метра два.
Он подошел к моей шконке и дернул меня за штанину (раздеваться я не хотел, хотя и страшно потел в одежде – противно было касаться тюремного белья).
– Эй ты, Колдун! А ты чего это развалился тут на шконке и совсем бесплатно? Платить за шконку кто будет? Слезай, базарить будем!
Сердце у меня замерло – ну вот, поехало! Драться я не особенно умел – хотя силой не был обижен, как и ростом, но детина был на полголовы выше меня – этакий раскормленный боров. На его теле было много наколок, но, похоже, авторитетом он не пользовался – типичный баклан, или «торпеда», – хулиган, в общем.
Я посмотрел на угол Лысого – тот якобы ничего не замечал, и я понял: санкционировано. Вот тебе и правильная камера… болтуны хреновы, везде болтуны – и на воле и в тюряге.
Чего-то подобного этому наезду и ожидал… только не думал, что это будет так быстро. Хотя – почему не быстро? Куй железо, пока горячо, на месте этого полковника так бы и сделал: пока я тепленький, первый день в СИЗО, деморализован, голоден – тут только и дави!
Опять меня ярость охватила – не дамся! И подумалось – чего это я стал такой резкий? Ну платил бы уроду, как все платят, да и все! Но ведь я не ларек держу, да и не рвал я бешеные бабки, если честно – даже не знал, сколько мать берет. Как-то стыдно было спрашивать, типа – я святой, денег не касаюсь! Усмехнулся – чего себя-то обманываю? А для чего тогда я это все затеял? Для святости? Жрал-пил всласть, одевался-обувался – на какие деньги?
– Чего лыбишься? – недоуменно спросил мордоворот. – Платить за шконку будешь?
– Кому платить? – спокойно спросил я.
– Мне, – хохотнул мордоворот, – кому же еще?
– А почему тебе? Ты кто такой?
– Я – Зубило! Платить будешь мне!
– То есть ты не считаешься с авторитетом смотрящего и присваиваешь себе по беспределу деньги, которые я не обязан платить?
Зубило опешил:
– Какому беспределу? Ты – лох педальный, и ты должен платить! Клади сюда штуку и спи себе на шконке. Штуку в неделю.
– Беспредельничаешь. Мне вчера Лысый сказал, что тут не платят, здесь соблюдают воровские законы, а раз ты идешь против него, значит, ты нарушаешь закон. Ты против воровского закона?
Мордоворот захлопал глазами:
– Метла у тебя чисто метет… ладно, твоя взяла. Но на тебя воровской закон не распространяется – ты лох! А если надо будет, я отвечу перед ворами! Отказываешься платить, чмо болотное? – Урод схватил меня за лицо своей грязной, вонючей ладонью, которой только что лазил в паху, и толкнул назад так, что я ударился головой о шконку.
У меня перед глазами завертелись огненные круги…
Такой ненависти и ярости я не испытывал давно – что-то щелкнуло у меня в голове, и мой взгляд стал ощутимым, весомым, как будто это был не взгляд, а огромное бревно, вылезающее из моего черепа.
Бандит глупо улыбнулся, потом упал на колени и заскулил, схватившись за голову, а я наклонился к нему и тихим, страшным голосом сказал:
– Уходи и никогда ко мне больше не подходи – меня нет! Иначе ты умрешь страшной смертью!
Бандит кое-как поднялся с пола и, шатаясь, поплелся прочь от меня, не разбирая дороги, налетел на стол, опрокинув кружки заключенных, поедающих что-то из сидоров, доплелся до параши и выблевал туда все, что получил в желудок во время завтрака.
Я сел на шконку Профессора и замер, вцепившись в край кровати, – меня трясло, лихорадило. Оглянулся на лежащего афериста и заметил, как он почему-то вздрогнул.
– Колдун, а ты ведь правда колдун! Слушай, а чего у тебя с глазами?
– А чего с глазами? – постепенно успокаиваясь, выдавил я.
– У тебя зрачки во весь глаз! – Профессор настороженно посмотрел мне в глаза и заметно расслабился. – Нет, уже нормально. Может, показалось? Ну ты и напугал меня! А чего этот придурок так бросился от тебя? Впрочем, понимаю. Если уж я рядом напугался, то он, глянув в твои глаза… Так что, ты и правда экстрасенс?
– Правда. Снимаю порчу.
– А с меня можешь снять? – заинтересовался Профессор. – В тюрьме скучно, все какое-то развлечение…
– А на тебе нет порчи. Не вижу. А вот на многих тут – висит. Только снимать с них не хочу – с какой стати?
– Интересно! – опять восхитился мужчина. – А в нашей семье есть порча у кого-нибудь? Эй, мужики, айда сюда – Колдун сейчас порчу снимать будет с вас!
Мужчины, принадлежавшие к нашей «семье», зашевелились и собрались на шконке Профессора.
– Сейчас Колдун посмотрит и определит, есть ли на вас порча. Давай, парень!
– На двух. Вот на нем, – я указал рукой на полненького мужчину в очках, у которого на пояснице сидел здоровенный «слизняк», – и вот на нем. – Я показал на высокого, с интеллигентным лицом худощавого мужика, даже здесь умудрявшегося сохранять вид, как будто он только что вышел из салона красоты. На нем «слизняк» сидел на животе, подумалось – или рак начинается, или язва.
– И где у них порча? Что болит? – У Профессора от удовольствия сверкали глаза – такое развлечение, и все бесплатно! – Можешь сказать?
– Вот у него, скорее всего, сильные боли в пояснице, а вот у него – или желудок больной, или кишки.
– Ну-ка, ну-ка… Он правильно говорит, парни?
Аферисты-мошенники ошеломленно покачали головами – да, верно.
– А снять порчу можешь? Для своих корешков? – Профессор внимательно смотрел мне в глаза. – Реально можешь?
– Могу. Сейчас сниму. Идите сюда.
Мужчины, на лицах которых застыло недоверчивое выражение, встали с мест и подошли ко мне. Я легко коснулся «слизней» рукой, они лопнули как обычно и исчезли.
– Все. Порча снята.
– И что, вот так, махнул рукой, и все? – разочарованно протянул Профессор. – Я-то думал, что-то более зрелищное будет!
– Я что, должен был бить в бубен, скакать полчаса орангутаном и потом только объявить, что порча снята? – Меня разобрал смех, и я тихонько засмеялся, поддержанный Профессором и своими «соратниками».
– Ну да, что-то вроде этого! Вообще, когда выйдем, и ты снова начнешь свою аферу, приходи ко мне за консультацией – ты совершенно не умеешь подавать свое дело в нужном ракурсе! Где длинные патлы, где демонические причиндалы вроде хрустальных шаров и магических метелок? Ну какой уважающий себя бизнесмен отвалит тебе приличный кус? Так и будешь кусочничать со своей мамашей! Эх, молодежь, учить вас и учить! А как они почувствуют, что порча снята?
– А они уже почувствовали, не правда ли? – спросил я полеченных мужчин. – Поясница не болит, живот тоже, да?
– Правда… я давно так хорошо себя не чувствовал, если забыть, что я на нарах, – с удивлением выговорил высокий мужик, вроде как его звали Владиславом, насколько я помнил. – Раньше как кол в желудок вставили, а теперь вообще ничего, как у младенца! Силен парень!
– Да, я тоже чувствую, – добавил толстячок. – Слушай, как выйдем отсюда – предлагаю сделать клинику! Будем обслуживать ВИП-клиентов, денег будет море!
– Стоп-стоп, забито! – хлопнул ладонью Профессор. – Я и без вас парня пристрою к делу. Кстати, мы можем подзаработать и тут – есть желание? Будешь снимать порчу с братвы – будем брать продуктами, деньгами, все на семью. Чаем будем брать, сигаретами – мы такую развернем деятельность! Я все организую, комар носу не подточит! Согласен?
Я не раздумывал ни секунды: одно дело – ты залетный лох, без всякого статуса в этом сообществе, и другое – нужный человек, считай, лекарь.
– Давай организовывай. Вы обеспечиваете мне прикрытие, ну а я снимаю порчу. Все заработанное на общак в семью.
– Молоток! – восхитился Профессор. – Только это, учти – некоторых, кого покажу, будешь лечить бесплатно – это смотрящий и его приближенные, а также воры и авторитеты, которые тут, в СИЗО. Политика, сам понимаешь. Типа ты на общак лечишь. И еще – будем долю в общак хаты засылать, иначе работать не дадут. Все, сейчас я договорюсь с Лысым!
Профессор вскочил с места и пошел к смотрящему – они долго что-то обсуждали, потом смотрящий важно кивнул, и Профессор с довольным видом вернулся назад.
– Ништяк все! Десять процентов на общак, смотрящему, его и его свиту лечим бесплатно, и он нам еще подсылает людей на предмет осмотра и лечения! Вот развлекуха, и питание будет нормальное! Сейчас мы их раскрутим!
По одному потянулись страждущие – Профессор брал с них то банку тушенки, то денег пятьсот рублей, то пачку чаю – тут продукты, особенно чай, были дороже денег, пачка чая стоила как раз те пятьсот рублей.
К вечеру у нас набралась приличная мзда, пересчитав которую Профессор отделил долю на общак и отнес Лысому. Вернувшись, с удовлетворением сказал:
– Да-а-а… хороший бизнес! Повел рукой – и вот тебе капитал. Айда чай пить – сейчас сварганим!
Профессор со товарищи торжественно достали откуда-то жестяную банку. Налили туда воды из-под крана и стали варить чифир кипятильником – я никогда до того не пробовал эту гадость. Но пришлось… Потом мы плотно поели – люди «семьи» были довольны свалившимся с небес угощением, и я снова забрался на шконку.
Так тянулись мои дни – иногда ко мне приводили людей из других камер, и я снимал с них порчу, дважды выводили к каким-то охранникам – прознав о моих способностях, они потребовали, чтобы их тоже лечили от порчи, – но меня все не вызывали и не вызывали по моему делу, как будто решили похоронить в этой живой могиле.
Я иногда разговаривал с Профессором, и он подтвердил мои опасения: меня могут держать в камере по беспределу месяцами, стряпая заново и заново различные бумажки – мозг человека всегда был изощрен в подобных гадостях.
После начала моей карьеры тюремного лекаря я был, можно сказать, если и не в авторитете, то в немалом уважении – на меня больше не пытались напасть, а тот, кто попробовал наехать, исчез в тюремной больнице, и, по слухам, то ли умер, то ли ушел на волю инвалидом.
Я получил репутацию колдуна, черного колдуна, который может не только снимать порчу, но и напускать ее. Впрочем – а разве это было не так? Кроме того, за меня горой стояли «семья» и смотрящий со своими прихлебателями – они тоже имели с меня довольно хороший доход.
Передачи я не получал – уверен, что моя мать пыталась проникнуть ко мне и что-нибудь послать, но ей отказывали под любым предлогом. Как потом выяснилось, так все и было…
В один из дней дверь камеры с лязгом открылась, вошли двое охранников и выкрикнули мою фамилию.
Я от неожиданности даже вздрогнул, потом облегченно вздохнул и сказал Профессору:
– Наконец-то хоть что-то определится.
– Ну-ну… на всякий случай – удачи, Колдун! Если в камеру не вернешься, запомни номер сотового, он простой. – Профессор быстро продиктовал мне номер. – Состыкуемся, если что.
Охранники, как ни странно, спокойно смотрели, как я прощаюсь с сокамерниками, и не торопили. Все-таки слава черного колдуна имеет свои преимущества – вдруг порчу напустит?
Заложив руки за спину, я пошел за ними по коридору, после процедур оформления снова отправился в автозак, и через два часа меня вели по вонючему коридору к знакомому кабинету, с которого началось мое путешествие в тюрьму.
Конвоир толкнул дверь, спросил разрешения, и второй конвоир подтолкнул меня в спину, пред светлые очи хозяина кабинета.
Очи были и правда светлые, да и хозяин очень уж сильно побелел. Он был бледен, изможден и тощий как палка, одежда висела на нем, как на вешалке, на голове пульсировал мой «слизняк», выкачивая силу и перекачивая в меня.
Все эти месяцы, что провел в СИЗО, я чувствовал, как тают силы полковника и поддерживается мое здоровье. Я бы не удивился, если бы узнал, что и лет жизни у меня прибавилось, а у полковника сократилось.
– Что, доволен? – Лицо полковника задергалось в нервном тике и перекосилось. – Проклятый колдун! – Полковник достал пистолет, передернул затвор, дослав патрон в патронник, и направил ствол на меня. – Я сдохну, но и ты сдохнешь, тварь! – Он выстрелил, целясь мне прямо в грудь, дважды нажав спусковой крючок.
Как будто страшный молот обрушился на мое плечо и грудь – одна пуля разбила мне ключицу, а другая пробила легкое, и изо рта у меня фонтаном хлынула пузырящаяся кровь.
Последнее, что я увидел, это как мой «слизняк» раздулся раза в три и запульсировал с такой скоростью, что его пульсации перестали быть видны, такое впечатление было, что он просто завизжал, перекачивая энергию от полковника ко мне. Это меня спасло, а полковника убило – фактически он убил самого себя, заставив мою черную сущность активизироваться в попытке очень быстро восстановить мое здоровье, конечно, за счет его жизни, а жизни оставалось немного – за два с половиной месяца «слизняк» успел разрушить его организм.
Полковник умер на месте, но я этого не видел, потеряв сознание.
Очнулся я уже в больнице, под охраной милиционеров, стоящих в изголовье, и первое, что увидел над собой, – шар головы следователя.
– Очнулся? Давай поговорим с тобой, расскажешь, как дело было. – Капитан милиции сидел рядом со мной и с интересом смотрел на меня. – Самое главное, скажи мне, как это получилось, что в тебя всадили две пули калибра девять миллиметров, а ты остался жив, и при этом раны твои выглядят, как будто ты был ранен лет десять назад? А? Пояснишь? Пули остались в тебе и каким-то образом зависли в теле, не мешают тебе жить. Как это может быть? И вообще, с чего вдруг полковник стал в тебя стрелять чуть ли не с порога? Тут ходят странные про тебя слухи – информация просто потрясающая, как в передаче про таинственные явления на РЕН-TV… Ну так что, пояснишь мне что-то?
– Ну а что пояснять-то? – с недоумением сказал я. – Ну начал этот ваш придурок стрелять в меня, почему – не знаю. Я упал, очнулся… хм… ну не гипс, да, палата вот эта. Сами-то вы хоть знаете, что с ним случилось, почему он спятил?
– Знаем, – неохотно ответил после непродолжительного молчания капитан. – У него был рак мозга в последней стадии, скоротечный, с метастазами везде, где только можно и нельзя. Так почему он стал в тебя палить?
– Извините, ну вы же взрослый человек, у человека рак мозга, он медленно или быстро сходит с ума – я-то как вам могу пояснить, что было у него в мыслях?
– Да, мне говорили сотрудники СИЗО, что ты умеешь говорить, сокамерники о тебе докладывали. Но также они докладывали, что ты там занимался снятием проклятий, и вроде как они боялись, что ты можешь их насылать, это так? Фактически ты можешь убивать людей, насылая на них проклятие, на расстоянии, и так, что все будут считать это естественной гибелью. Это верно?
Я замер. Внутри у меня похолодело, я разглядывал гладкое лицо следователя, его короткую спортивную прическу и соображал – тут что-то не то! Как они меня вычислили?! Потом в голову пришла мысль: это не следователь.
– Вы кто такой? Покажите мне свои документы, удостоверение там или еще что-то, иначе дальше я с вами не буду разговаривать!
– Вот мое удостоверение. – Следователь достал красную книжечку и помахал ею перед моим лицом. – Ну что, успокоился? Решил, что тебя бандиты, что ли, похитили? Нет, братец, бандитам мы тебя не отдадим. Знаем мы все про тебя – знаем, как лечил в своей квартире, как полковник на тебя наехал, знаем, что ходил ты к психиатрам в больницу, – засветился ты по полной, и деваться тебе некуда. Поступаешь ты в отдел специальных мероприятий при… хм… да не нужно тебе это знать, где это «при». А что ты будешь делать, наверное, догадываешься. И давай без глупостей, твоя мать сейчас находится у нас, и, если ты взбрыкнешь, попытаешься, например, наслать проклятие на меня или на других сотрудников, твоя мать погибнет. Смотри сюда. – «Следователь» достал из сумки планшетник, пощелкал клавишами, и на экране появилось лицо моей матери.
– Сынок, со мной все в порядке, я нахожусь в хорошем месте, обо мне заботятся. Пожалуйста, сделай все, что они просят. Я тебя люблю, и мы скоро увидимся.
Мать говорила монотонно, как неживая, похоже – ее напичкали какими-то наркотиками или психотропными средствами. У меня заныло сердце – единственное, на чем они меня могли взять, это мать. И они поймали меня…
«Следователь» закрыл планшетник и доброжелательно, практически любовно сказал:
– Не беспокойся, все будет нормально! Ты получишь все, что хочешь, будешь жить в достатке, получать деньги на счет. А когда отработаешь положенное время – тебя отпустят, здорового и веселого! Будешь жить-поживать на свои денежки с мамой и с кем там захочешь, и все, никаких проблем! Ну все, отдыхай, а наши ребята тебя пока постерегут, чтобы ты чего-нибудь не выкинул, говорят, ты парнишка хоть и тихушник, но строптивый, как черт. Отдохни, а завтра врачи тебя посмотрят и скажут – в каком ты состоянии и можно ли начинать с тобой работу. Какую работу? Увидишь. Теперь ты боец спецподразделения «Ночь». Гордись!
«Следователь», усмехнувшись, вышел из комнаты, а я с горечью подумал: «Вот на хрена мне это все надо было? Ну зачем, зачем я полез обеими своими погаными ручонками в тот телевизор? Ииииэээххх…»
