Евгений Щепетнов
Блуждающие тени
Голос психиатра сочился доброжелательностью, был ласковым и бархатным. Так и хотелось, услышав такой голос, бежать за врачом и отдаться в руки исследователей моей психики! Они так думали. По крайней мере, надеялись, что сработает…
– И не подумаю. Несмотря на то что я вижу всякие нити, а на вас, доктор, сгусток в районе затылка, я не собираюсь служить в качестве подопытной свинки или лабораторной собаки – кстати, терпеть не могу Павлова за его издевательство над несчастными животными. Делаю вывод – вы ни черта о том, что со мной происходит, не знаете, вам я интересен только как лабораторный кролик, а если я, спятив на самом деле, отдамся вам в руки, вы и вправду доведете меня до сумасшествия. И если вы думаете, что ваши душеспасительные беседы возымели успех, то глубоко заблуждаетесь. Вот как-то так. До свидания. Ой нет – прощайте…
Я встал и прошел к двери мимо кислого «колобка», под хмурым взглядом Льва Филипповича, открыл дверь и вышел в коридор.
– Пошли отсюда, мама, ни черта они не знают! Быстро отсюда валим, а если ты еще раз меня поведешь с такой целью в это заведение – клянусь, я сниму квартиру и не скажу тебе где! Все! Закрыли вопрос!
Я рванул вперед, не дожидаясь, когда мать мне ответит, и с разгону врезался в ту самую хромую девушку на костылях, которую видел в коридоре перед тем, как посетил психиатра. Получилось так, что я практически упал на нее, и самое противное в этом было то, что я с размаху погрузился в «тело» метрового «слизняка», сидевшего на девушке, окунувшись в него, как в густой туман или в кашу.
Что произошло – не знаю, но показалось, что пространство вокруг взвизгнуло, этот «слизняк» запульсировал, меняя частоту в сторону ускорения, и вдруг лопнул, исчезнув в небольшом темном вихре. Нить, которая связывала его с чем-то, чего я не видел, рассыпалась небольшими кусочками, извивающимися как червяки и через несколько мгновений растаявшими в воздухе как туман.
Только теперь я услышал возмущенный женский вопль и тихий смешок девушки, лежащей подо мной. Как ни странно, она не испугалась, только с интересом смотрела мне в лицо, явно забавляясь ситуацией.
– Может, ты встанешь с меня, увалень, а то моя мама сейчас изойдет криком? – Низкий голос девушки разрушил гипноз ее огромных синих глаз, и я судорожно стал пытаться встать с нее под крики ее мамаши:
– Идиот! Набросился на дочь и свалил ее, как сумасшедший бегает! Кто их пускает, этих идиотов, в больницу?! Да уберите этого придурка с нее, она и так едва ходит, а тут этот бандит!
Наконец я встал с девушки, покраснев до корней волос, автоматически протянул ей руку, забыв, что она вообще-то без костылей и ходить-то не может. Она тоже совершенно машинально схватила меня, утонув своей тонкой худой рукой в моей лапище, и вскочила на ноги, на глазах вскрикнувшей и зажавшей рот матери.
Конечно, девушка была худа, измождена болезнью, но она совершенно спокойно стояла сама, без поддержки, без костылей, а ведь несколько минут назад она едва-едва могла двигаться!
Оправившаяся от изумления женщина подлетела к дочери, потребовала, чтобы та села на скамейку, стала подтаскивать костыли, что-то говорить, девушка ей отвечала, но я уже этого не слышал – сбежав вниз по лестнице, я несся домой, забыв о том, что за мной не поспевает мать, требующая, чтобы я ее подождал, чтобы я не вел себя как идиот или сумасшедший, чтобы я… Уже не помню, чего она там требовала, но в голове у меня вертелась одна мысль, не позволяющая мне расслышать ее слова: «Я могу убивать этих тварей! Мое прикосновение убило эту гадость, и девушке стало лучше! Что бы это значило, почему это?!»
На ходу я бросил матери:
– Поезжай домой, я позже буду – хочу прогуляться. Голову проветрить!
Не слушая ее причитания, я запрыгнул на остановке в автобус и поехал куда глаза глядят. А глядели они у меня на какую-то кафешку у небольшого фонтана, где возле голубой ели, разогретой летним солнцем, под навесиком были выставлены столики и ходила официантка, вполне так смазливенькая девица в сексуальном передничке с кружевами.
Она, улыбнувшись, приняла у меня заказ, и вскоре я сидел перед высокой запотевшей кружкой с пивом, открывая фисташки и поглядывая на пробегавший мимо меня рабочий люд.
Холодное пиво лилось в живот, успокаивая и охлаждая мое разгоряченное нутро, а я наблюдал за прохожими и думал: что со мной случилось? Этого, скорее всего, я не смогу узнать… Что-то повернулось в голове, что-то замкнуло или, наоборот, разомкнулось – только теперь я могу лечить людей. Всех людей? Нет, не всех, только тех, на которых сидит эта гадость. То есть фактически – как минимум половину больных людей. А с чего я взял, что половину и что я смогу всех лечить? А я проверю! Кто мне мешает полечить еще кого-нибудь? Если получится, это будет классно… Только представить: я – типа экстрасенс! Лечу наложением рук! Это и почетно, и интересно, и… денежно. Что, я собрался зарабатывать на человеческом горе и болезнях? Упс! Чего я несу-то? Врачи что, на горе и болезнях зарабатывают, типа мародеры какие-то? Ну… если эдак рассудить, некоторые – да. Но не все же! Есть кто лечит ради призвания лечить людей. Почему и я не могу? Тем более что могу вылечивать страшные случаи… хм… наверное. Ох, куда меня занесло! Могу, да, что-то там вылечивать. Могу убрать эту пакость, пакость исчезнет, болезнь, ею вызванная, исчезнет. И все. А что за пакость – не все ли равно? По большому счету… нет, не все равно! Интересно же…
Допив потеплевшее пиво, я побрел вдоль газона с зеленой стриженой травой, вдыхая запах разогретой на солнце хвои, земли и цветов на соседней клумбе, посмотрел на сверкающее в небе солнце и с удовольствием подумал: «А что, хорошо ведь! Когда еще представится повод заняться таким делом, которое денежно, да еще и на самом деле приносит пользу людям! Как начать? А запросто!»
Маршрутка высадила меня возле моего дома, хлопнула самозакрывающейся дверью и унеслась, а я сделал первый шаг к собственному светлому будущему: возле подъезда на скамеечке сидели три старушки из нашего дома.
Как всегда они перемывали кости соседям, пересказывали последние дурацкие новости и ругали правительство, которое ну никак не хочет помочь пенсионерам, а кидает им только подачки, как собакам.
Я поздоровался и задержался у скамейки якобы для того, чтобы поправить развязавшиеся шнурки кроссовок. Бабки продолжили прерванный моим появлением разговор, а я внимательно осмотрел их и обнаружил у одной на плече «слизняка» приличного размера. «Слизняк» был темно-красный, с довольно толстой нитью и пульсировал, как будто докачивал последние остатки жизни из старухи. Она шевельнул рукой и, видимо, почувствовала острую боль, потому что вздрогнула и изменилась в лице.
Старуха осторожно потерла плечо – я видел, как ее рука входила и выходила из темно-красной массы «слизняка», потом бабка снова застыла, подождала и сказала своим товаркам:
– Пойду-ка я домой, лягу, так плечо сегодня разболелось – видно, дождь будет. У меня что-то часто стало кости ломить – помру, наверное, скоро.
Она с кряхтеньем стала подниматься, когда я неожиданно и для себя и для нее сказал:
– Баб Маш, хотите, я вам помогу, полечу?
Старухи воззрились на меня, как будто я сказал что-то необычайно неприличное или же, встав на четвереньки, снял штаны и показал им голый зад.
– Ты? Полечишь? – Самая старшая и злобная старушенция баба Наташа, или, точнее, Наталья Феодоровна, с недоверием посмотрела на меня. – Это чем ты полечишь-то, Кашпировский ты хренов?! Плюнешь ей на плечо, что ли? Или еще что на плечо ей сделаешь?
Старухи радостно захихикали, уверенные в том, что они являются фонтанами искрометного юмора и Петросяну до них, как до Луны.
– Лечильщик хренов! Маш, дай ему… он тебя полечит!
– Тьфу на вас, дуры, пацана совсем в краску вогнали! Старые, а охальницы те еще! – Баба Маша усмехнулась и спросила серьезно: – А что, правда полечить можешь? Если можешь, лечи! Я как-то смотрела про экстрасенсов – там такие молоденькие были – дак они и рассказывали все, и порчу снимали! Может, и ты порчу снимать можешь?
– Могу, баб Маш, – храбро заявил я. – На вас порча, на плече, я могу снять! Хотите?
– Ясно, хочу, – обескураженно ответила сбитая столку старуха, – только я денег не дам! Нет у меня денег-то!
– Да я и не спрашиваю, вам – бесплатно будет! Сядьте на скамеечку, сейчас я вас мухой полечу! Ну, в смысле не мухами, а мухой, быстро, значит! – Я запутался в своих заявлениях и уже жалел, что связался с этим делом – а вдруг не получится? Злобные старушки разнесут весть по окрестным дворам, потом пальцем все будут показывать – вон, мол, придурок идет, экстрасенс хренов!
Но делать было нечего: назвался груздем – полезай в кузов. И я полез.
Усадив бабу Машу на скамейку, я под любопытными горящими взорами ее подружек важно изобразил из себя экстрасенса – протянул руки вперед и стал шевелить пальцами. Вышло забавно, старушенции даже слегка отшатнулись от моих страхолюдных движений, и в их взглядах проступило сомнение – зря-то так шевелиться не будет! Колдовство творит, однако!
Коснувшись сгустка зла на плече бабы Маши, я снова ничего особого не почувствовал, только увидел, как сгусток лопнул и завернулся небольшим вихрем. Вся операция заняла секунду – дольше только страху нагонял своими театральными действиями.
– Смотри-ка, а рука-то перестала болеть! – с удивлением сказала баба Маша. – Это ты когда научился-то так лечить, сынок? Вроде я и не знала, что ты у нас тут экстрасенс такой живешь! Ничего себе… Видали, бабки, у нас какой тут умелец живет? Вот это да… вот это парень! Спасибо, сынок! Тебе бы в передачу попасть на телевизор! А вы смеялись, глупые! И что, сынок, все болезни лечить можешь?
– Нет, баб Маш, только те, которые от порчи, которые навели. А если кто упал там и сломал себе что-нибудь – не могу. Только против зла могу. Так что, если кто хочет порчу снять, присылайте, сниму. Если время будет…
Я весело подмигнул и пошел домой, оставив скамеечных завсегдатаев в остолбенении – случилось чудо! – они лишились дара речи. Это надо где-то записать такое событие…
Стоило мне появиться на пороге, мать завела причитания про лечение, про то, что я зря обидел важных докторов и сбежал из больницы – я, не обращая внимания на ее заунывное бормотание, ушел к себе в комнату и улегся на постель, закрыв глаза. Вначале пытался обдумать происшедшее, а потом дневные переживания, усталость и нервотрепка взяли свое, и я уснул. Разбудил меня голос матери, которая трясла за плечо и говорила:
– Петь, вставай, тут к тебе пришли!
– Кто пришел? Зачем? – Спросонок я ничего не понимал. – Вроде не жду никого. Кто там?
– Женщины две – говорят, ты порчу снять можешь. – Глаза матери были вытаращены от удивления. – Я их спрашиваю: какую порчу? Кто такую ерунду придумал? А они не уходят, плачут – в ноги бросаются, выйди, пожалуйста, разберись! Только это… – она понизила голос, – смотри, осторожно! Может, аферистки какие-то или ненормальные – вдруг покусают еще?!
Меня как пружиной сбросило с постели, и я, как был, в слаксах и майке, пошел к двери. На пороге топтались две женщины – одна почти девочка, с ребенком на руках, вторая старше, лет сорока. В глаза бросился здоровенный пузырь, сидящий на несчастном ребенке, который задыхался и синел, – «слизняк» сидел на горле.
– Вы Петр, да? – с надеждой спросила старшая женщина. – Нам сказали, что вы можете снимать порчу, не поможете нам? Ребенок сильно болеет, может, порчу на него навели? Мы уж всех врачей обошли – никто не помогает, а мальчишка чахнет и чахнет! Помогите, ради Христа! Мы заплатим, все что есть отдадим, помогите, пожалуйста, не откажите!
– А кто вам сказал про меня? – Я рассматривал «слизняка» и удивлялся, как ребенок еще жив при таком здоровенном гаде на шее. – Помогу, конечно. И не надо ничего, так помогу. Да, на нем порча, и очень сильная, но сейчас мы ее прихлопнем! – Я протянул руку и коснулся «слизняка». – Есть! Готово! Порчи больше нет. Если что, приходите.
Я повернулся и ушел в квартиру, оставив недоумевающих женщин:
– Что, уже все?
– А что вы ожидали? Танцев с бубном, завываний и каких-то молитв древним богам? Все, готово. Если снова начнется – приходите. А пока – видите, он повеселел и сделался розовый, дышит как следует, живи, братишка!
Я помахал пацаненку, улыбнувшемуся мне, и пошел на кухню искать банку со спрайтом – почему-то мне привиделось, что она где-то в холодильнике была прикопана на черный день, – в глотке пересохло, просто до очумения. Были бы бабки – сплит-систему поставить неплохо бы в доме! Жарко – гребаная хрущоба, последний этаж, крыша нагревается, как сковорода, летом спать невозможно. Отвратительно. А может, кондиционер-оконник воткнуть? Да что я рассуждаю-то – все равно бабок нет. А почему не взял у женщин? А что я, мародер, что ли, какой-то, видно же, что небогаты и последний хрен без соли доедают, стремно брать у нищих. Были бы богатые – тех сам бог велел ободрать как липку, не последнее отдают. А эти… нет уж, я еще не опаскудился, чтобы так делать. Не голодаю.
Хлопнула входная дверь, в кухню влетела совершенно очумелая мать:
– Что это было-то? Ты объяснишь? Они мне тысячу рублей сунули! Я отбивалась как могла, а они все равно на шкаф сунули и ушли, тебе привет передавали! Ты что, правда их лечил?
– Мам, ну зачем деньги взяла? – Я слегка расстроился. – Ну да ладно: да, лечил. Я же тебе говорил, я вижу то, что никто не видит. И могу лечить людей от порчи. Веришь ли ты со своими дурацкими докторами или не веришь, но это так. Давай-ка лучше сооруди мне яичницу на копченом сале, жрать хочу, аж пищит все…
Глава 2
Я не ожидал такого эффекта. Длинные языки бабулек разнесли весть обо мне по всем уголкам нашего района и даже нашего города (а может, и дальше!). Возле двери нашей квартиры стояла очередь – люди с изможденными лицами, настойчиво и упорно дожидающиеся того момента, когда они смогут попасть ко мне на прием.
Вначале меня это радовало – ну как же, я помогаю людям! Мной были уничтожены сотни, тысячи «слизней», спасено множество людей – но чего это мне стоило! Нет, быть неким мессией, великим лекарем не только удовольствие и радость, это огромное напряжение и сплошной негатив.
Как сейчас помню – ко мне пришла молодая семья, которая принесла ребенка лет двух. Ребенок, судя по всему, родился с какими-то нарушениями – то ли генетическими, то ли родовые травмы, но отец и мать не сомневались, что он отстает в развитии и уже сейчас ясно, что будет идиотом только потому, что на него наслали проклятие.
Никакого проклятия на нем не было – ребенок с признаками психических отклонений, развивающихся по непонятным мне причинам.
Несчастные родители были уверены в том, что я уклоняюсь от лечения их чада, и меня за это надо порицать.
Порицали они вначале матом, а потом попытались меня избить – не вышло, все-таки я лось здоровенный, но, выталкивая их из квартиры, я получил много синяков и царапин – на лице, но больше всего на душе.
Душа моя болела… я даже не подозревал, что в мире столько страданий – эти бесконечные вереницы убогих, больных, страдающих, заискивающих и ругающихся.
Противными были посещения журналистов и различных проверяющих органов – журналисты все время норовили уличить меня в том, что я аферист, который наживается на горе людей, ехидно задавали вопросы с подковыркой, я гнал их, научившись определять этих кадров сразу, с порога.
Кстати сказать. У меня проявилось еще одно странное свойство – коснувшись человека, задав ему определенные вопросы, я мог увидеть какие-то картинки из его жизни. Подобное я видел в старом фантастическом фильме. Герой этого фильма мог определить убийцу, взяв кого-то там за руку или взяв предмет, который человек держал ранее. Насчет предмета не знаю, но вот в том, что можно узнать все о человеке, коснувшись его, я убедился.
Однажды ко мне пришла молодая парочка. Девушка была бледная, некрасивая, толстая, и, ко всему прочему, у нее на шее сидел огромный «слизняк». Ее партнер или жених, не знаю, как его назвать, мне очень не понравился – он был таким лощеным, таким предупредительно-слащавым и демонстративно влюбленным в свою некрасивую подругу, что и без особых способностей становилось ясно: типичный альфонс.
Когда я случайно задел его рукой, в моей голове вспыхнула картинка – толстая девушка с криком падает с высокого этажа дома на асфальт. Он так ясно это представлял, что я увидел это, будто кадры кинофильма. И тут же сцена – этот молодой человек, и рядом голая девица с длинными распущенными волосами, брюнетка, с чувственным губастым ртом, в самом интересном состоянии процесса…
Мне стало неприятно, и я, сделав вид, что хочу получше полечить эту толстушку, выгнал ее парня из квартиры, затем пригласил девушку в гостиную – теперь я тут принимал посетителей, устроив что-то вроде кабинета психотерапевта или психолога, не знаю, как назвать. Пристально посмотрев на нее, я сказал:
– Знаете, зачем я вас позвал? Я хочу открыть вам глаза. Мне вас стало жалко, и я не люблю, когда подличают.
Девушка грустно улыбнулась:
– Вы про Виктора? Вы не первый мне это говорите. Он меня любит. Я не хочу ничего слышать о том, что он негодяй, которому нужны мои деньги. Папа оставил мне деньги, перед тем как разбился его самолет над Саянами, вот теперь все думают, что на меня набросятся ловцы наследств. И вы туда же, хотите обвинить моего любимого?
– И я туда же. Подумайте – нет ли в вашем окружении девушки с губами, как у Анжелины Джоли, с длинными черными волосами, высокой и стройной? Так вот – он с ней спит. Я видел это в его голове. И еще – я видел, как вы летите с высоты пятнадцатого этажа на асфальт. Не ходите с ним в высотные дома, если будет предлагать.
– Все? – Девушка недоверчиво и сердито смотрела на меня. – А лечить будете?
– Да я уже вас полечил – проклятие снял, вероятно, вы уже стали чувствовать себя лучше, не правда ли? Всего доброго вам, ваш молодой человек вас заждался. Помните про высотные дома…
Я выпроводил девушку, сердито косящуюся на меня, и подумал: «Какого черта я лезу не в свое дело? Ну убьют ее, и что? Если она сама хочет, чтобы это сделали, я-то при чем? И вообще, что я здесь делаю?»
Посмотрел вокруг – мать суетится на кухне, разговаривая с какими-то людьми, в прихожей столик для записи посетителей, в гостиной кабинет для приема, свободен я только в своей комнате, когда запираюсь и не отвечаю ни на какие стуки и крики за дверью.
Уже четыре месяца я снимаю проклятия с людей. Проклятия ли? Что это за «слизни»? Я так это и не узнал. Пытался найти упоминание о них в Интернете, пытался связаться с какими-то экстрасенсами – бесполезно. Экстрасенсы оказались на сто процентов аферистами, в лучшем случае обладающими незначительными паранормальными способностями, никаких «слизней» они не видели и вообще принимали меня за сумасшедшего, перестав отвечать на мои письма или звонки по скайпу. Постепенно я прекратил общение со всеми ними.
Мне все осточертело. Мне осточертела эта квартира, мать с ее разговорами с объявившимися вдруг помощниками организации лечебного процесса, толпы людей, которые, заглядывая в дверной проем, ждали – когда же они войдут в квартиру?
Выйти во двор я не мог – начинали шептаться и цепляться ко мне: «Это он! Это он!» Ко мне подбегали на улице и просили снять проклятие, ночевали на лестнице и в машинах возле подъезда, в ожидании посещения.
Соседи начали писать жалобы. Жалобы дошли до самых верхов, и началось: проверяющие шли потоком, один за другим – первой ласточкой был участковый, который важно вышагивал с папкой по квартире, но, так и не найдя к чему придраться, свалил к себе в опорный.
Пытались прорваться телевизионщики с какого-то местного канала – предупредил мать, чтобы она ни под каким видом их не пускала. Когда они пришли, она обдала их вчерашним супом – слава богу, теплым, потому что уделаны они были с головы до ног и ретировались, угрожая, что так распишут нашу богадельню, что прокуратура нами сразу заинтересуется.
Прокуратуры пока не было – видимо, не успела до нас добраться, но конкретный, серьезный наез. Проблемы начались однажды в понедельник с молодого человека, который зашел ко мне сгибаясь и изображая сильную боль.
На нем не было «слизняка», и видно было, что он ненатурально изображает недужного. Взяв его за руку, я четко увидел человека в форме, рядом с которым, улыбаясь, сидел этот парень, вполне здоровый и веселый, и совсем недавно здоровый и веселый, часа два назад.
Посмотрев в глаза парню, я спросил:
– Что, вы штатный сотрудник или так, по велению души пришли разоблачить афериста?
Парень сразу прекратил изображать страдания.
– О чем вы? – Его глаза сделались колючими и настороженными. – Не понимаю!
– Все понимаете. Если ваш начальник хочет действительно что-то выяснить, пусть приходит сам. Или боится?
– Ничего он не боится! – начал парень, тут же заткнулся и покраснел, потом вскочил и выбежал из квартиры.
Его начальник и правда появился – на следующий день.
Он вошел в квартиру с видом хозяина, по его лицу было понятно, что он точно не ждал у порога сутками, да и не собирался – такие люди всегда вне очереди и берут то, что им надо.
– Приветствую. Вы Петр?
Из-за плеча важного чиновника испуганно выглянула моя мать и пожала плечами – что, мол, я могла сделать?
– Я Петр!
Посмотрел на человека – ну да. Этого парня я видел вчера вечером, только он был в милицейской форме – по-моему, полковничьей, а теперь – в дорогом даже на вид костюме, при золотых часах. Лицо умное, смотрит хмуро и хитро, как будто пронизывает взглядом насквозь и заранее знает, что я виноват.
– Так что вы тут устроили, Петр? Прежде чем принять к вам меры, решил узнать получше, что тут происходит, посмотреть на это бесчинство! Кто вам позволил устраивать из квартиры лечебницу? Вы имеете медицинское образование? У вас есть разрешение на практику? Предъявите ваше разрешение! Вы получаете доходы, нигде их не отмечаете, ни в каких декларациях – вы нарушаете закон, и мы вас можем арестовать!
Я стал медленно закипать от злости, глядя на этого холеного борова, по хозяйски топающего по моей квартире.
– Вы, вообще, кто такой? Вы чего тут расхаживаете, как хозяин? У вас есть право врываться в дом, допрашивать, выдвигать обвинения? Шли бы вы отсюда к чертовой матери!
Глаза полковника сузились, его перекосило от злости:
– Значит, так, да? Наглеешь? Сопляк! Я просто тебя уничтожу, вместе с твоим притоном! Бабки берешь и не делишься? Гаденыш! Чтобы каждую неделю по десять штук отдавал! Тогда будешь работать! Нет – я эту свору разгоню, а тебя закрою!
– На основании чего закроешь-то? Я и не открывал ничего. Не лечу никого. И кстати сказать, ни рубля в руки не взял!
– Ты не взял – твоя мамаша берет! В среду пришлю парня, вчера который был, чтобы передал десять штук. И так каждую среду будешь отдавать. Все, разговор закончен!
Полковник, нарочито топая, вышел на лестницу, а я, опустошенно закрыв глаза, стал думать – что делать? И правда ведь закроет! И хрен с ним, пусть закрывает. Не хочу больше этот конвейер бед обслуживать. Черт с ним, с этим предприятием, – ошибка была. Найду что-то и получше для заработка. На том и порешил.
Получилось так, что к моменту визита полковника (так я для себя его окрестил) я уже созрел для того, чтобы закрыть предприятие.
Впрочем, как оказалось, полковник имел в виду другое закрытие – по своей темности я не знал, что на уголовном жаргоне, а также на жаргоне милиционеров, «закрыть» – означало вовсе не закрыть предприятие, а нечто худшее…
В среду в дверь заглянул тот самый хорьковатый парень – он нашел меня глазами и спросил:
– Приготовил?
– Нет, не приготовил. Пошли вы на хрен с вашим полковником!
– Вот так, да? Ну пеняй на себя!
Парень исчез, а я продолжил прием «проклятых» людей.
Около пяти вечера я прервался, чтобы поужинать, и уселся на кухне, хлебая щи и заедая их пирожками с мясом, которые очень хорошо пекла мать.
Слава богу – я успел съесть большую тарелку, умять три пирожка, когда в дверь позвонили и обломали мой ужин…
После того как мать открыла дверь, в квартиру ворвались вооруженные люди в камуфляже и стали дико вопить, как будто напали на наркопритон или логово террористов:
– Всем оставаться на местах! Лежать! Стоять где стоите!
Я очень удивился взаимоисключающим командам – как это я буду лежать, если я сижу, и как буду стоять, если не стою? Выяснить данные вопросы решил у главного, громче всех оравшего, тут же получил сапогом в ребра и улегся на полу в позе зародыша – мне было очень больно и обидно, и скоро я все-таки просветился и узнал, что «закрыть» означает не ликвидацию предприятия.
А означало оно, что меня вульгарно сажают в милицейскую машину под взглядами сочувствующих и злорадствующих людей и везут в КПЗ, где нормально оформляют задержание по подозрению в мошенничестве и еще по множеству статей, среди которых, слава богу, не было статей по педофилии и изнасилованиям – и за это спасибо важному полковнику.
В «обезьяннике» сидело с десяток людей в разной степени целостности – двое с подбитыми глазами и разбитыми носами обсуждали какую-то Таньку, которая «ввела в блудняк», трое других негромко переговаривались, озираясь по сторонам, еще один… в общем, шла напряженная, активная жизнь.
Меня вызвали довольно скоро – как я и ожидал. Два милиционера – впереди и сзади, повели меня по пыльной лестнице на второй этаж, мимо пахнущего хлоркой и неисправным унитазом туалета, в самый конец коридора, где на двери была привинчена табличка «Начальник Управления общественного порядка Кантирович».
Один из сопровождавших меня милиционеров постучался и, не дождавшись ответа, заглянул за массивную деревянную дверь:
– Товарищ полковник, задержанного доставили!
Меня втолкнули в кабинет, и я оказался перед сидящими у стола тремя мужчинами – полковник так и был в гражданской одежде, рядом же сидели двое в милицейской форме, майор и подполковник. По их виду, они были давно и глубоко пьяны – рубахи расстегнуты, галстуки отпущены, лица их были красны, а на столе перед ними стояли рюмки и тарелки с лимоном и бутербродами.
– Ну что, наглец, вот я тебя и закрыл! Предупреждал же! Видите, ребята, каков наглец – я пришел к нему по-доброму, предупредить, помочь, а он меня на хрен посылает! – Полковник встал, обошел стол и, споткнувшись о ножку шкафа, заорал: – Ты кто такой, гаденыш, чтобы противиться мне, Кантировичу?! Да я тебя сгною! Да я тебя!.. – Он размахнулся и врезал мне в скулу, разодрав кожу перстнем и отбросив в угол, на пол.
Я был в наручниках и, упав на спину, испытал невероятную боль – похоже, руки мои распухнут потом до размеров бревен. От ярости и боли я зарычал, и мне страшно захотелось убить этого подонка, захотелось стереть улыбку с его поганой морды, и тут со мной что-то случилось – мозг вспыхнул огнем, и из меня что-то полезло, как будто мозг выдавливал из себя нечто черное, гадкое… Это гадкое лезло, лезло и вдруг обернулось «слизняком» размером с футбольный мяч!
Этот «слизняк» метнулся как кошка и шлепнулся на голову полковника – тот охнул и схватился за темечко.
– Ну, пацаны, говорила мне мама – не пей, не пей больше! Не слушал ее! Что-то у меня голову сжало, как обручем. – Полковник проковылял на место и уселся, глядя в стену бессмысленными глазами. – Давно так голова не болела. У вас не болит, ребята? Может, погода меняется?
– Да нет, вроде бы не болит, – ответил один из собутыльников и зашептал: – Слушай, ты бы не связывался с этим типом, все-таки экстрасенс, говорят… нашлет еще какую-нибудь гадость…
– Да пошел он! Это обычный аферист, никакой он не лекарь – я следил за ним. Бабки греб лопатой – делиться не желал! Вот теперь пусть посидит. Ну что, еще по одной?
– Нет, мы пойдем домой, хватит. Нормально посидели. – Подполковник с сожалением поднялся и кивнул на меня: – А с ним что будешь делать, правда его закроешь?
– Закрою, теперь куда деваться, обязательно закрою! Щас оформим, и в СИЗО… пусть посидит полгодика, подумает, кто тут хозяин.
Я лежал в углу, смотрел на хозяина кабинета, на его друзей и пытался понять: что случилось? Как я выпустил эту гадость из себя, и почему у меня вдруг перестала болеть отбитая скула? Почему у меня зажили ссадины на руках, скованных наручниками, руки не болят, и вообще – я чувствую себя великолепно, в отличие от этого негодяя, как вижу!
А негодяю и правда было плохо – он с трудом поднялся, потирая виски руками, подошел к внутреннему телефону и сказал в него отрывистым и грубым голосом:
– Быстро сюда помощника – задержанного отправить в СИЗО! – Потом полковник положил трубку, снова уселся за стол и стал сверлить меня тяжелым взглядом. – Сгною тебя! Будешь сидеть в СИЗО и полгода и год – пока не начнешь соображать, как себя вести, и не приползешь ко мне на коленях! Буду узнавать время от времени – как ты, не готов ли уже работать как следует, как надумаешь – скажешь. А пока посиди. Там сейчас хорошо… курорт! – Полковник усмехнулся, явно зная что-то интересное о следственном изоляторе, и отвернулся, потирая виски.
Я молчал и смотрел, как на его голове пульсирует черный как уголь футбольный мяч. Толстая черная нить тянулась ко мне, и я думал – теперь я знаю, куда и зачем тянутся эти нити. Сколько же нас таких? Сколько людей питаются чьей-то жизнью? Откуда вообще взялась у меня эта способность? Ответа не было.
Серый автозак втянулся в унылый двор, меня вывели из машины с обязательными словами – «Руки за спину! Смотреть вперед!» и повели по длинным коридорам, выкрашенным синей краской.
В дежурке скучный толстый капитан оформил мой прием, забрал все, что у меня было в карманах (а у меня там и ничего не было), шнурки из кроссовок, и вот я уже снова шагаю по коридорам и переходам СИЗО к своему пристанищу на ближайшие недели и месяцы – камере сто тридцать четыре.
Вот в этой-то камере я и узнал, что такое ад на земле.
Переход от роли мессии к роли заключенного был настолько стремительным и шокирующим, что мой мозг до конца так и не смог это осознать, особенно когда открылась дверь в «преисподнюю» номер сто тридцать четыре и перед глазами предстал он, ад: в камере, предназначенной для двадцати человек, находилось восемьдесят.
До сих пор я не понимаю – зачем засовывать в тюрьму всех без разбора? Ну ладно я, меня засунули туда специально, как бы попрессовать, нет, не как бы – а точно попрессовать, но эти-то – мелкие мошенники, воришки, семейные дебоширы и пьяницы – им-то что там делать? Почему судебная система работает так, что эти люди, еще не осужденные, должны месяцами находиться в диких условиях, фактически быть наказанными с недоказанной виной? Нет ответа у меня и никогда не будет.
