bannerbannerbanner
Умереть на рассвете

Евгений Шалашов
Умереть на рассвете

Полная версия

Глава третья. Два товарища

В грязном коридоре губисполкома – бывшем уездном казначействе, Николаев провел все утро. Успел повидать пару знакомых, перекинуться ничего не значащими словами и до одури накуриться. Хотелось есть, но отходить опасался – место займут.

Очередь к заветной двери, на которой красовалась корявая надпись: «Начотделуправ ЧГИК тов. Курманов», двигалась медленно. Народ подобрался разный. Похмельного вида мужичок твердил, что самогоновку гнал исключительно в личных целях, потому как с детства мается язвой желудка, дородная дама, похожая на купчиху, пришла узнать – когда грядет амнистия для супруга, угодившего за решетку за укрытие от налогообложения мельницы, а рыжий парень, похожий на беспризорника, хотел получить путевку в колонию.

Перед Николаевым стояла тетка неопределенного возраста, укутанная в две шали, и бубнила что-то под нос.

– А вы, гражданочка, по какому вопросу? – поинтересовался Иван от скуки.

– Да зять, чтобы ему провалиться, заразе! Самогонку пьет, как не в себя. А напьется – кол в руки берет да дочку начинает вокруг дома гонять! Дочка-то, та еще дура, что замуж за такого пошла, да мне ж от соседей стыдно.

– А чего в исполком пошла? Может, надо в милицию сходить?

– Так он, зять-то, сам милиционер. Ходила к начальнику, тот к комиссару отправил. А комиссар грит: пьет, мол, твой зять не на службе – сама разбирайся. Пил бы на боевом посту, отдали бы под трибунал, за дис… за дескре… – запуталась тетка, пытаясь выговорить незнакомое слово. – Ну, за дистрацию органов власти. А на службе пьяным не замечен. Будь коммунистом, другое дело – вызвали бы на партсобрание, строгача влепили. Вот, может, этот начальник поможет.

– А чем он помочь-то сможет?

– Коли начальником поставили, обязан помочь. Мне, главное, чтобы зять пить перестал. Или чтобы пил, но дочку вокруг дома не гонял.

– А если не поможет? – спросил Иван, потешаясь в душе над теткой.

– Пойду выше, – отрезала тетка. – Если надо, до самого товарища Троцкого дойду!

– Эх, тетка, без толку ты по начальникам ходишь, – встрял в разговор солидный мужчина, по виду – нэпман. – В таком деле никто не поможет. Думаешь, они твоего зятя от пьянства отучат?

– А что делать-то? – плаксиво отозвалась баба. – Я уже Николаю-угоднику не одну свечку ставила, Ксюшеньке-петербурженке молилась, не помогает! Вот пусть власть расписку с зятя возьмет, что пить не будет!

– А сама-то куда смотришь? Поговорила бы с зятем-то, – посоветовала «купчиха».

– А то я не говорила?! Так он меня подальше посылает, по матушке.

– Ну, так и шла бы себе, – лениво обронил нэпман.

– Куда шла? – растерялась жалобщица.

– Да туда, куда зять посылал, – заржал нэпман.

– Ах ты, зараза! – заорала тетка, но из дверей вышел унылый мужик, которого заставили отрабатывать гужповинность. Видимо, начальник ничем не утешил бедолагу.

Николаев уже настроился, что тетка будет долго изливать душу, но та, на удивление, быстро выскочила и пошла, что-то бормоча под нос. «Ну, точно, к Троцкому пойдет жаловаться!» – развеселился Иван, едва не пропустив очередь. В распахнутую дверь уже пытался втиснуться толстый нахальный мужик.

– Ну-ка, товарищ, – твердо ухватил Иван наглеца под локоток. – Моя очередь.

– Да я… – оттопырил брюхо здоровяк.

– Ты-ты… – улыбнулся Иван и ткнул указательным пальцем толстяка в брюхо, отчего тот ухнул, как проколотый пузырь, и выпустил воздух.

Николаев аккуратно отодвинул наглеца в сторону и прошел в тамбур, между коридором и кабинетом, где сидела худосочная барышня в жеваной блузке, долбившая одним пальчиком по клавишам «Ундервуда».

«Могли бы начальнику пофигуристей девку найти», – посетовал Иван.

– Мне к Алексею Курманову, – улыбнулся он худосочно, как улыбаются несчастным и обездоленным.

– Вы, по какому вопросу к товарищу Курманову? – спросила пишбарышня.

Отчего-то заробев, Иван торопливо сказал:

– Товарищу Курманову передайте – друг его фронтовой, Николаев Иван. Мы с ним вместе в империалистическую воевали.

– Сейчас доложу, – подавила барышня зевок и скрылась. Вернувшись, строго сказала: – Товарищ Курманов вас примет. Но у вас, товарищ, пять минут! – Приоткрыв дверь в коридор, сообщила очереди: – Товарищи, на сегодня прием закончен. Через двадцать минут у товарища Курманова важное совещание. Завтра, завтра приходите, товарищи…

«Ну и ну!» – подумал Иван, торопливо проходя в кабинет. Вдогонку ему кто-то завистливо выматерился. Хотел обернуться, но не стал. Нехай завидуют, сволочи!

В небольшой комнатке, заставленной шкафами с растопыренными дверцами, из которых выпирали папки и бумаги, за огромным столом сидел человек в солдатской гимнастерке и старательно писал химическим карандашом в самодельной тетради.

– Здравия желаю, господин-товарищ младший унтер-офицер! Старший унтер-офицер Николаев в ваше распоряжение прибыл! – шутливо доложил Иван, распахнув объятия: – Здравствуй, Леха!

– Здравствуйте, товарищ, – сухо отозвался старый друг, не отрывая глаз от писанины. – Садитесь.

– Леша, это ты? – нерешительно спросил Иван, присев на краешек стула. Вроде по фигуре и по лицу – он.

– Алексей Николаевич, – поправил Курманов и, подняв-таки взгляд, сказал: – Слушаю вас внимательно!

Ивану показалось, что ему принародно плюнули в лицо. Немного помешкав, встал, надел фуражку:

– Извините, товарищ. Думал, друга своего фронтового повидаю, да обознался. Похожи вы с ним, – криво усмехнулся, добавив: – Были похожи.

Повернувшись, пошел к выходу, но в спину ударил голос:

– Постойте, товарищ.

Ивану обида застила глаза так, что хотелось не то плакать, не то морду кому-нибудь набить, ногой открыл дверь кабинета.

– Да постой ты, – схватил его за руку начальник отдела управления. – Сядь!

Курманов с трудом усадил Ивана на стул и сел рядом.

– Иван Афиногенович, не сердись! Пойми, я на службе. Значит, тут я тебе не фронтовой друг Леха Курманов, а Алексей Николаевич, товарищ Курманов, ответственный работник. А ты для меня не старослужащий Иван Афиногенович, что премудрости воинской наставлял, от фельдфебеля защищал, а товарищ Николаев. Понял, Афиногеныч?

– Так точно, товарищ Курманов, понял, – глухо ответил Иван. – Разрешите идти?

– Да ничего ты не понял! – подскочил Алексей. – Я как начальником стал, ко мне с прошениями идут – не брат, так кум, не кум, так сосед. Тому справку выправить, чтобы от налогов освободили, этому земельки бы прирезать, тьфу. А откажешь – обижаются! Как так, Лешка Курманов, нос задрал выше Ивана Великого, для родичей с соседями расстараться не хочет?! Не серчай, а? – просительно посмотрел начальник отдела на старого товарища, обнимая его за плечи. – Я с этой службой сам скоро с ума сойду.

– Да ладно, – примирительно сказал Иван. – Я понимаю. Сам начальником в трансчека служил, знаю, каково оно – отказывать. Но не боись, Алексей Николаич – мне от вас ничего не надо. Терпеть не могу просить.

– Помню, – с уважением кивнул Крманов, перебираясь обратно за стол. – Ты, извини Иван Афиногенович, дел у меня завал. Как-никак начальник управления административных органов. В подчинении – губмилиция, уголовный розыск, лагерь исправительный. Почитай, кроме ВЧК – ну, ГПУ теперь, все силовые структуры. Каждый день жалобщики табунами идут. Вон, тетка пятый раз пришла на зятя жалобиться. А я что сделаю? На службе парень в рот водки не берет, пьяным никто не видел. И соседей уже опрашивали – божатся, что ни разу не видели, чтобы он жену свою колом гонял. Так-то вот. Если за одни слова из милиции выгонять, кто работать будет? Там и так-то только половина штата. Коллегия через десять минут, а у меня еще конь не валялся…

– А что на коллегии? – усмехнулся Николаев, вспоминая заседания, на которых и ему приходилось бывать. Помнится, речей произносилось много, а толку – нисколько.

– Да все тоже… – неопределенно протянул Курманов.

– С дезертирством вроде дел не должно быть – война закончилась, – стал рассуждать вслух Иван. – Кто саботажил, тех давно в расход пустили, а контрикам в нашей губернии взяться неоткуда. А возьмутся – так это Чека решать станет, не милиция. Разве что борьба с самогонщиками да конфискация оружия. Так?

– Точно, – кивнул Курманов и с любопытством посмотрел на Ивана: – А ты, Афиногеныч, откуда знаешь?

– Ну как же не знать? – усмехнулся Николаев. – С оружием – тут все просто. Так и в семнадцатом было. Народ с фронта пёр, у каждого если не винтарь, так наган с собой. А после Гражданской так у половины «максимы» стоят. А оружие – это для новой власти одна сплошная головная боль. И с самогонкой все просто. Я уже наслушался, как милиционеры с самогоноварением борются. День борются, ночь борются, пока все, что изъяли, не уничтожат. Ух, люто уничтожают!

– Ну, бывает и такое, – не стал кривить душой Алексей Николаевич. – Разбираемся, под суд отдаем. Ну сам понимаешь, где сейчас людей-то в милицию набрать? Оклад мизер, обмундирование – только звездочки синие прислали. Еще хорошо, паек выдают да одежду какую-никакую подкидывают. Цинцарь, бедолага, с ног сбился, чтобы хоть как-то народ на местах удержать.

– А что, губначмил до сих пор Цинцарь? – удивился Иван.

– А куда ему податься-то теперь? – пожал плечами Курманов. – В Венгрию вернется, так расстреляют его.

Людвиг Людвигович Цинцарь, бывший гонвед австро-венгерской армии, попав в русский плен, строил шлюзы на реке Шексне. После революции стал активным борцом за Советскую власть. Правда, бравый интернационалист, по-русски, помнится, говорил плохо.

– Как он? Русский язык выучил?

– Материться умеет, а что еще? – усмехнулся Алексей. – Как выдаст: «В душу твою колом да в титулярного советника, через два присвиста!», не то что подчиненные – лошади шарахаются! Бюро губкома ему уже два выговора влепило за матюги. Ну, Цинцаря на повышение скоро пошлют, Крымской милицией руководить, он уже и дела сдает. Степанова Виктора не помнишь? Тоже из наших, из Кириллова. Правда, не из солдат, а из матросов балтийских, – с легким сожалением добавил он. – Но не анархист, большевик. Замом у Цинцаря ходит, недавно орденом наградили, за подавление Кронштадтского мятежа.

 

– Кто еще остался? – поинтересовался Николаев, подразумевая тех, кто устанавливал когда-то новую власть в Череповецком уезде. – Я ведь из армии неделю назад пришел, ничего не знаю. Сам понимаешь – встретили, то-сё.

– Жена-то рада небось, – кивнул с пониманием Курманов, а Иван, смущенно кашлянув, не стал рассказывать, что неделю провел у вдовой солдатки.

– Ладно, Алексей Николаевич, – поднялся Николаев со стула, заметив, что друг украдкой поглядывает на стол, где лежали бумаги. – Не буду тебя задерживать, пойду я. Дела у тебя.

– Дел – начать и кончить, – с облегчением сказал Курманов, провожая старинного приятеля. – Ты уж не серчай, Иван Афиногенович. И у нас завал, а что в Поволжье творится – слышал небось?

– Как не слышать, – вздохнул Николаев. – Народ, говорят, с голодухи не то что траву, а мертвяков ест.

– Вот-вот. Думать надо, как Поволжью помочь. Мы не поможем, никто помогать не станет. Прости, – еще раз повинился Алексей. – Давай-ка сегодня вечерком, часов в восемь, а лучше в девять, ко мне домой приходи. Чайку попьем, о жизни поговорим. Я в бывшем доме купца Чеснокова живу, на Социалистической. Ну, бывшая Благовещенская. Там рядом еще училище женское, кирпичное. Ты где остановился?

– Да нигде пока. Думал, с тобой повидаюсь – да засветло и обратно. Брат у меня здесь двоюродный живет, переночевать пустит.

– Подожди-ка, – остановил его Курманов и, отойдя к столу, оторвал от «обойной» тетрадки клочок, нацарапал что-то. – Я тебе записку дам, в Дом крестьянина – на улице Ленина, Крестовская бывшая, найдешь. Возьми, не выделывайся, – всунул Алексей бумажку. – У себя бы поселил, да негде. Значит, жду тебя в девять. Посидим, чайку попьем, по душам поговорим. Ну, давай пять… – протянул он широкую ладонь.

– Будет десять, – пожал Иван протянутую руку и подмигнул начальнику отдела: – Может, взять чего? Вроде… – щелкнул он себя по горлу.

– Н-ну, сам смотри, – неуверенно сказал Алексей. – Из меня-то питок, не очень.

Иван вспомнил, что в госпитале Лехе вырезали не только германскую пулю, но и то место, где она сидела – добрую треть желудка.

Первым делом Николаев отправился в военкомат. Пожилой военком с лицом застарелого язвенника равнодушно полистал бумажки, переписал данные в толстую книгу учета и выдал карточки на бесплатные обеды в столовой.

– Положено вам как демобилизованному красному командиру на месяц, – пояснил военком. Честно предупредил: – Только харч там не очень. Но в других губерниях и того нет.

Насчет харча Иван убедился на собственном брюхе. Суп из вяленой воблы и прогорклой квашеной капусты на первое, на второе – шрапнель, осточертевшая еще на фронте. Слышал, что перловку можно приготовить так, что пальчики оближешь, но верил в это с трудом.

Запив обед мутноватым пойлом, именовавшимся чаем, Иван торопливо выскочил, мечтая отыскать глоток самогонки, чтобы перебить отрыжку.

Биржа труда ничем не порадовала. Выстояв очередь, которая была длиннее, чем к кабинету Курманова (зато двигалась живее), выяснил, что могут предложить лишь должность постового милиционера да место в артели слепых. Артель отпала сама собой, а идти в милицию не хотелось, да и жалованье там – миллион рублей старыми деньгами, едва хватит на буханку хлеба, а паек, говорят, с прошлого года не давали. Работница биржи заикнулась о бесплатных милицейских талонах в столовую, но при воспоминании о сегодняшнем обеде Ивану опять захотелось самогонки. Повезло лишь в Доме крестьянина. Дежурный (по виду – из бывших половых) заявил, что «местов нет и не предвидится», но взглянул на Лешкину записку, сбледнул лицом и выдал ключ.

В нумере имелась кровать, заправленная солдатским одеялом, шкаф со сломанной дверцей и стол с графином воды, без стакана. Иван от усталости сделал глоток прямо из горлышка, но тут же выплюнул – не иначе воду не меняли с прошлого года. Еще немного – в графине лягушки заведутся. Спускаться вниз и материться с дежурным не хотелось, потому просто прилег поверх одеяла и подремал пару часов.

Перед тем как отправиться в гости к Курманову, Николаев решил поискать гостинцев – не идти же с пустыми руками! На рыночной площади уже никого не было, пришлось двигать на вокзал. Знал по опыту, что там всегда кто-нибудь торчит в надежде продать бутылку-другую самогонки пассажирам проходящих поездов.

На перроне, рядом с залом ожидания, до революции был ресторан. Местные барышни, совершали променад под ручку с кавалерами, глазея на проходившие поезда, а мальчишки, к ужасу вокзального жандарма, норовили подложить на рельсы кованые гвозди, чтобы раскатать их на ножички. В ожидании поезда публика заходила внутрь, где дамы баловались зельтерской водой с сиропом, а кавалеры лафитником коньячка и бутербродом с икрой. Мальчишки из реального училища предпочитали – те, кто помладше, конфеты, а старшеклассники эклеры (чтобы подарить девчонкам из Мариинской гимназии).

До революции Иван был тут один раз, когда их отправляли на службу. Двадцать крестьянских парней, отобранных в лейб-гвардию, на оставшиеся гроши упились сами и напоили сопровождающего унтер-офицера так, что два железнодорожных жандарма, призвав на помощь городовых, грузили новобранцев в вагон, как бревна.

С началом войны начались перемены. Вначале исчез коньяк (сухой закон!) и эклеры (ну и хрен с ними!), после свержения царя пропали конфеты «Жорж Борман» (тоже не жалко – все равно нос оторван!), а перрон заполнился не расфранченными кавалерами и кокетливыми мадамами, а грязными и вшивыми окопниками, дезертировавшими с фронта. Ремесленники, кого не отправили на фронт, были объединены с гимназистками в Единую трудовую школу номер один. Хозяин ресторана Теодор Мани не то сбежал в родную Швейцарию, не то убит в суматохе.

Здание ресторана, зияя выбитыми окнами в полстены, пустовало до апреля 1918 года, пока его не отдали под склад для зерна. Окна забили досками, щели замазали, а охранять мешки с народным достоянием заставили вечно пьяных красногвардейцев (Красной гвардии уже не было, но название оставалось). В одной из ресторанных подсобок в восемнадцатом ютилось транспортное Чека, начальником которого успел побыть Иван Николаев. Помнится, рядом с подсобкой лежали мешки с цементом. Народ думал, что это мука, и норовил украсть.

На пятом году Советской власти в здании снова открыли ресторан. Окон стало поменьше (стекла не напасешься!), зато из-за неплотно притворенных рам доносилась разудалая песня про сизого лебедя, который плыл «вдоль да по речке, вдоль да по канавке».

Бывший командир РККА Иван Николаев поморщился. «Нэпманов», вылезших из всех щелей, как тараканы, он не любил. Заходить в ресторан и обогащать совбуржуев не хотелось, но деваться некуда. Оглядевшись вокруг и не узрев никого, кто мог бы продать «гостинец», Иван Афиногенович вздохнул и пошел внутрь.

В зале, обставленном со смесью нищеты и роскоши – позолоченные столики соседствовали с грубыми столешницами, установленными на козлы, садовые скамейки с изящными креслицами, не иначе из особняка бывшего предводителя дворянства, восседали такие же разношерстные гости. Пиджачные пары чередовались с пропотевшими гимнастерками, а дерюжные армяки и шинели – с кожаными куртками. За одним столом под рюмку коньяка решали какие-то дела цивильные мужчины в пиджаках и шляпах, за другим целовались взасос всклокоченный юнец чахоточного вида и «барышня», годившаяся ему в матери, а за третьим, уставленным пустой и полупустой посудой, пять разомлевших бородачей тянули про речку-канавку.

Иван с удовольствием бросил бы бомбу в эту жирующую сволочь, но, как на грех, не было ни осколочной (или хотя бы фугасной!) гранаты, развернулся, чтобы уйти, а к нему уже подскочил парнишка в несвежей рубахе и когда-то белоснежном фартуке.

– Чего изволите, товарищ красный командир? – угодливо поклонился парень.

Новая форма, которую Иван Николаев успел получить перед демобилизацией, сидела как влитая. Все-таки годы службы даром не прошли – в шинели с «разговорами», при солидных усах, выглядел не меньше, чем на командира батальона. Ну, в губернском городе и за комполка сойдет.

– Я, товарищ, на вынос хотел, – солидно ответил Иван. – Негоже мне тут, с этими…

– Понимаю, товарищ краском. Но не положено-с, – с сожалением вздохнул парень. – По правилам, клиент должен заказ за столиком сделать. Спиртные напитки на вынос продавать запрещено-с!

– Да ну, скажешь, запрещено, – хмыкнул Иван. – Ты же, Кузя, должен знать – мне лишнего не надо.

Парень переменился в лице. Николаев когда-то собственноручно поймал его, когда тот тащил из опломбированного вагона мешок с зерном. Иван имел полное право пристрелить расхитителя народного добра прямо на шпалах, но пожалел. Надавал парню по шее и отпустил восвояси, обозвав почему-то Кузей.

Кузя на самом-то деле был Ванька Сухарев, а зерно пытался украсть, потому что после гибели отца мать и младшая сестра умирали с голоду.

– Иван Афиногенович, для вас… – прошептал Сухарев. – Все в лучшем виде. Только, – замялся он. – Лучше бы с черного хода. Увидит кто, вони будет.

– Лады, – покладисто согласился Николаев. Ну, зачем парня подводить?

Пока огибал длинное здание, Сухарев уже переминался в проеме дверей.

– Вот, – стал он совать в руки Ивану свертки и бутылку.

– Сколько с меня? – поинтересовался Николаев, распихивая гостинцы по карманам.

– Да вы что, Иван Афиногенович?! – замахал парень руками. – Мешок тот всей нашей семье жизнь спас.

Зерно Иван парню утащить позволил. Вначале корил себя за мягкотелость, потому что вагон предназначался для Петрограда, а потом жалел, что не разрешил забрать два мешка – вагон позабыли прицепить к составу и загнали в тупик, где хлеб сожрали крысы. А из-за мешка произошли неприятности – Мусик Рябушкин написал на своего начальника кляузу. Если бы Иван не ушел тогда на фронт, то неизвестно, во что бы это вылилось.

– Да нет, не надо задаром, – покачал Иван головой, вытаскивая из кармана горсть бумажных денег, что оставались от выходного пособия да от выручки за трофейные сапоги. (Наткнулись на остатки белогвардейского обоза, разграбленного буденновцами).

– Точно говорю, не надо, – стал отпихивать парень протянутые бумажки. Потом, оглянувшись, прошептал: – Нэпманы из Петрограда – которые под мужиков в армяках фасонят, второй день пьют. Ну, денег, понятное дело, не считают. Так что – за ихний счет.

– Эх, Кузя-Кузя, – вздохнул Иван и сунул все бумажки, что были в горсти, в карман Ванькиного фартука. – Отродясь объедками не питался!

– Гордый вы, – не то с уважением, не то с насмешкой, проговорил Сухарев.

– Какой есть, не переделать, – хмыкнул Иван. – Если понадобится – заработаю. А нет – силой возьму. Просить Христа ради да подъедать за кем – точно не пойду.

Обязательное постановление в ознаменование 2-летней годовщины свержения самодержавия 11 марта 1919 г. № 1948

Череповецкий Губернский Исполнительный Комитет доводит до сведения всех учредителей города Череповца и Череповецкой губернии, а также и всего населения, что с 12-го сего марта 1919 года улицы города Череповца переименованы и впредь они будут называться:

1. Воскресенский пр. Советский пр.

2. Покровская ул. ул. Зиновьева

3. Петровская ул. ул. Труда

4. Александровский пр. пр. Луначарского

5. Милютинская ул. ул. Деревенской Бедноты

6. 2-я Покровская ул. ул. Р. Люксенбург

7. Благовещенская ул. ул. Социалистическая

8. Дворянская ул. ул. Пролетарская

9. Источническая ул. ул. Детская

10. Заводская ул. ул. Володарского

11. Тюремный пер. пер. Диктатуры

12. Федосьевская ул. ул. Красноармейская

13. Коржавская ул. ул. К. Маркса

14. Садовская ул. ул. Энгельса

15. Крестовская ул. ул. Ленина

16. Казначейская ул. ул. Коммунистов

17. Сергиевская ул. ул. К. Либкнехта

18. Соборный пер. ул. Красный пер.

19. Северный бульвар ул. Заря Свободы

20. Благовещенская пл. пл. Революции

21. Соборная пл. пл. Интернационала

22. Сенная пл. пл. Красная

23. Торговая пл. пл. 25 октября.

Всем лицам и учреждениям предлагается всю корреспонденцию адресовать по новым названиям улиц. Старые названия допускается приписывать в скобках. Городскому отделу хозяйства и благоустройства вменяется в обязанность в 2-х недельный срок со дня опубликования настоящего постановления дощечки со старыми названиями улиц заменить новыми.

Настоящее обязательное постановление входит в силу со дня его опубликования в местной газете «Коммунист».

 

Товарищ Председателя Горисполкома Золотов.

Секретарь Новожилов.

Об оказании помощи голодающим в Череповецкой губернии
М.Ю. Хрусталев. Русская Православная Церковь в центре и на периферии

Как только открылись масштабы засухи, первым добровольно оказал весомую помощь голодающим Тихвинский Успенский монастырь. Уже к 15 августа 1921 года монастырь, бывший самым крупным среди обителей Череповецкой губернии, пожертвовал пострадавшим от неурожая миллион рублей. В октябре того же года в фонд помощи голодающим поступило 416 тысяч 168 рублей церковного сбора от настоятеля Тихвинского монастыря архимандрита Антония (Демянского).

Декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 года о немедленной конфискации церковных ценностей явился полной неожиданностью для духовенства. Декретом предписывалось срочно предложить местным Советам изъять драгоценные предметы из золота, серебра и драгоценных камней, лишение которых не затрагивало интересов самого культа, и передать их в органы Наркомата юстиции. Пересмотр договоров на пользование переданным верующим имуществом необходимо было производить с обязательным участием представителей групп верующих.

Из информационной сводки по губмилиции от 12.10.1922 года.

Угон лошади старым хозяином

7 октября с. г. гр-н Инюткин, проживающий в дер. Кадуй, продал свою кобылу гр-ну Ненашеву, жителю той же деревни. После продажи Инютин и Ненашев отправились к гр-ну Соколову, у которого был самогон, с целью обмыть сделку. После выпивки Инюткин стал жалеть о том, что продал свою лошадь. Соколов стал на сторону покупателя. Гр-н Инюткин ударил бутылкой гр-на Соколова, ушел из дома и угнал свою прежнюю лошадь.

Нанесение телесных повреждений

В дежурную часть Черепумил обратилась гр-ка Баранова Мария Ивановна, 1900 г. р., проживающая в г. Череповце по улице Заря Свободы в частном доме, неработающая, с жалобой на гр-ку Семенову Марию, причинившую ей легкие телесные повреждения, попортившие ее товарный вид. Установлено, что потерпевшая гр-ка Баранова М.И., она же Мурка-Щеголиха, занимается проституцией и подозревается в том, что она подпаивает своих клиентов и забирает у них деньги. 11 октября с. г. Мурку посетил гр-н Семенов В.И., совслужащий, являющийся мужем гр-ки Семеновой, получивший жалованье в размере 400 тыс. рублей совзнаками. После посещения он вернулся домой пьяным и без денег. Гр-ка Семенова отправилась к Мурке-Щеголихе и потребовала, чтобы та вернула деньги, украденные у мужа, а после отказа применила силу. Начальником умил тов. Михайловым по данному факту вынесено следующее решение: гр-ке Семеновой за рукоприкладство вынесено общественное порицание, а материалы по гр-ке Барановой М.И. направлены в народный суд с целью высылки данной гражданки за тунеядство и незаконное занятие проституцией.

Мошенничество с использованием гербовой печати

На территории склада № 2 по проспекту имени тов. Луначарского задержан гр-н Смирнов К.С., житель села Хантоново, 1883 г. р., несудимый. Установлено, что данный гражданин в течение года использовал печать упраздненной Югской волости Череповецкого уезда. Печать была похищена гражданином Смирновым для собственных нужд в бытность его делопроизводителем волостного управления. Используя печать, гр-н Смирнов оформлял заявки на мануфактуру, а затем перепродавал их с помощью друзей. Материалы переданы в ОУР для дальнейшего расследования.

Кража со взломом

В подотдел угро поступило заявление от религиозной общины села Никольского на Выксе о том, что в ночь с 5 на 6 октября с. г. путем распиливания решетки на окне была обокрадена церковь Николы и похищено церковное имущество. Задержаны подозреваемые – гр-н Захалустьев 26 лет и Калюжный 19 лет, оба родом из Рыбинска. Участие в совершении кражи отрицают, но при них были обнаружены инструменты: пила по металлу, пробойник, электрический фонарь, ранее похищенные из кузницы села Никольское, и набор отмычек. Также при осмотре сняты отпечатки пальцев, совпавшие с отпечатками пальцев рук гр-на Калюжного. Дознание по делу не прекращено, так как данные граждане подозреваются в краже из церкви Рождества на Мусоре и часовни Филиппа Ирапского в Череповце. Не исключена причастность данных граждан и к другим преступлениям.

В Чуровской волости произошла кража со взломом из дома гр-на Куприянова М.С. На место происшествия выехал агент угро и собака Атлет. Агент угро пустил собаку по следу, и она привела на хутор Анцифирово, где проживает гр-н Орлов. Данный гражданин пытался скрыться, но был задержан Атлетом.

Неосторожное обращение с оружием

Гр-н Васильев Д., 16 лет, житель деревни Матурино, пошел на гулянку с охотничьим ружьем. Хвастаясь перед друзьями, сказал: «Не умею обращаться с оружием», после чего нажал на спусковой крючок и попал в живот гр-на Симакова 17 лет, от чего тот скончался через три часа. Васильев задержан, ружье изъято.

Изнасилование путем обмана

Гр-ка Танина Мария, 30 лет, сообщила угрозыску, что гр-н Романов, матрос с баржи, завел ее к себе на баржу под предлогом жениться и поимел половую связь, а наутро выгнал и сообщил, что уже женат. Романов связь не отрицает, но говорит, что жениться не обещал. Материалы по делу переданы руководству Череповецкого речного порта.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru