bannerbannerbanner
Хлеб наемника

Евгений Шалашов
Хлеб наемника

Полная версия

Охотники не сразу поняли – почему их товарищ, оказавшийся в одних кальсонах, принялся судорожно блевать, а герцогиня, на несколько секунд потеряв дар речи, махнула псарям:

– Ату его!

Холуи повиновались бездумно и беспрекословно. Что же, такое развитие событий я предвидел, потому что за спиной была стена, а рядом – верный жеребец, и первая гончая, атаковавшая меня, отлетела, жалобно поскуливая.

«Позвоночник…» – отметил я, отшвыривая в сторону еще одну псину. Третья получила удар (не то – кулаком, не то – копытом) в голову, но сумела отползти сама. Еще одну псину конь ударил в нос… Жаль, что кожаная перчатка мешала всунуть руку в пасть, поэтому пятую я поднял за хвост и ударил об стенку…

Псари, не осмелились оттаскивать собак без повеления герцогини, но те оказались умнее. Уцелевшие звери отскочили подальше, образовали полукруг и стали истошно лаять. Мы с конем стояли, прикрывая друг друга, а в паре саженей, не решаясь приближаться, бесновались люди и выли собаки. Герцогиня нервно кусала губы в сторонке …

– Ну, кто еще смелый? – спросил я, обращаясь к людям. – Собак вам не жалко, ублюдки?

Егеря и псари были не робкого десятка. Тем более, за вычетом одного (он еще не пришел в себя) их оставалось восемь против одного. В руках появились ножи, а один орудовал «козьей ножкой», взводя арбалет.

– Парни! – обратился я с краткой, но убедительной речью. – Хотите подраться, вперед! Но если кто-то вытащит нож, я достану меч. Убивать не буду, но руки и ноги поотрубаю… И еще, – обернулся я к герцогине, – если тот придурок вскинет арбалет – умрет первым!

– Ренье, убери арбалет, – приказала ее светлость, поняв, что я не шучу: – И все остальные – спрячьте ножи!

Арбалетчик злобно посмотрел на меня, перевел взгляд на хозяйку и отбросил оружие. Парни, хоть и неохотно, стали убирать ножи. Кажется, охотники не бывали в настоящих схватках. Да и откуда? В сражениях они не участвовали, а пьяная кабацкая драка – это пьяная драка, но не бой.

Если готовишься драться с теми, кого много, и победить, то будь готов пропустить несколько (а то и с десяток) ударов. Другое дело, как ты сможешь их «держать».

Не дожидаясь, пока толпа приблизится, я пошел на прорыв…

Первые, попавшиеся под удары моих кожаных (со стальными накладками!) перчаток, упали, не пискнули, а я оказался за спинами нападавших. Некрасиво, неблагородно – но пришлось бить сзади. Удар в голову, пинок с левой ноги, под копчик; пинок с правой – в почки, и число противников уменьшилось. Теперь – удар кулаком в печень одному, пинок под колено другому…У двоих оставшихся на ногах сдали нервы… Крепкий мужчина (егерь или псарь – не знаю), развернулся и бросился бежать. Второй ухватился за рукоять ножа (Вот, мерзавец, договаривались же. Что-то у парня не клеилось – то ли лезвие застряло, то ли руки вспотели. Пока он дергался, я снял шлем и запустил им в голову убегавшего (все нужно доводить до конца!). Парень, наконец-то вытащивший свой свинорез, стоял на полусогнутых ногах и внимательно следил за мной.

– Ты помнишь, что я обещал? – строго напомнил я. – Считаю до трех: раз, два (помедлил я, выжидая)… три…

На счете «три» парень уронил нож на землю и прыгнул на меня, пытаясь угодить ногой в лицо. Удар был классный! Нога, как известно, гораздо сильнее, чем рука. И, если бы попал, то он точно вдавил бы мой нос в череп! Пришлось упасть на колено, поймать его ногу и ударить кулаком в пах… Ну, возможно, дети у него еще будут.…

Я огляделся. Восемь (а, нет, девять) парней корчились, держась за животы, головы и прочие места.

Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия стояла на прежнем месте, а по ее лошадиной физиономии было невозможно определить – испугалась она, или, напротив, восхищается. Герцогиня молча повернулась и гордо удалилась в замок. Решив, что ее светлость сама пришлет слуг за пострадавшими, я отправился докладывать герцогу о первом дне службы.

В приемной его светлости, желавшей стать его высочеством, дежурил паж. Героически прикрывая цыплячьей грудью дверь в кабинет, юнец надменно сказал:

– Их светлость заняты!

Я уселся на кожаный диванчик, заработав неодобрительный взгляд: мне следовало либо стоять, или, в качестве особой милости, сесть на откидной табурет у стены. Однако указывать наемнику его место мальчишка не рискнул. Из-за дверей доносились яростные вопли герцогини. Стало быть, Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия изволит сетовать …

Дверь кабинета откинулась так резко, что мальчишка отлетел в сторону. Его светлость, не обратив внимания на травму юнца, высунулся из дверей.

В халате и колпаке Отто Уррийский не производил впечатления коронованной особы. Узрев меня, герцог слегка поморщился:

– Ты кстати, Артакс. Заходи.

Я изобразил межевой столб, замерший в почтении и смирении, а герцог изволил заорать:

– Ты знаешь, что натворил?!

– Никак нет, ваша светлость! – голосом недалекого капрала отрапортовал я.

– Из-за тебя я был вынужден нарушить брачный контракт! – бушевал герцог, посыпая мою голову сочными эпитетами …

– В каком пункте? – деловито поинтересовался я. – Если в том, что касается права Великой герцогини на развлечения, то вашей тут вину нет. Как говорят крючкотворы – имеют место форс-мажорные обстоятельства. Или – «казус», то есть – случай. Любой стряпчий докажет, что его светлость ни в коей мере не пытался ущемить права ее светлости.

– А как же тот факт, что вы (сколько яда было в этом «вы»!) избили моих людей? С кем, по вашему, я должна теперь ехать на охоту? – поинтересовалась герцогиня, тряхнув гривой.

Ба! Оказывается, помимо статной фигуры, у герцогини очень красивые волосы. Во дворе они были убраны под шляпу…

– Если помните, ваша светлость, драку спровоцировал не я, а ваши слуги, – поклонился я герцогине.

– Но вы ее начали! – топнула ногой герцогиня, как норовистая лошадь копытом.

– А что я должен был сделать? Позволить себя избить? Или затравить себя борзыми?

– Лягавыми! – опять топнула герцогиня. – Только наемник не отличает борзой от легавой!

– В следующий раз, когда ваша светлость будет науськивать на меня собак, обязательно поинтересуюсь их породой …

– Так ты еще и смеешься, мерзавец! – выкрикнула герцогиня и удалилась, гордо цокая каблуками.

– Ну, а теперь расскажи, как было дело, – проводив взглядом супругу, приказал мне герцог.

Приняв мой рапорт, герцог хмыкнул и принялся расхаживать по кабинету:

– Ну, а зачем тебе это понадобилось? И, какая связь между тем, что я тебе приказал и избиением этих олухов?

Чувствовалось, что герцог, равно как и я, недолюбливает бездельников, вроде псарей и егерей, но мирится с их присутствием. Положение обязывает!

– Думаю, что недели две свите герцогини будет не до охоты. Значит, на две недели ее светлость будет в безопасности.

– Это прекрасно, что ты всыпал этим бездельникам. Но ты, Артакс, не знаешь мою супругу, – устало сказал герцог, снимая с головы дурацкий колпак, из-под которого вывалились взлохмаченные седые волосы. – Сегодня она побесится, покричит, а завтра захочет отправиться в лес, ловить какого-нибудь зайца. Отпускать Ее Светлость с одним телохранителем нельзя. А опытных охотников из-за твоей ретивости у меня нет. А что проку от неопытных?

– Ваша светлость, – покачал я головой. – Человека трудно уберечь, если он сам себя не бережет. Но если герцогиня поедет на охоту одна, не считая вашего покорного слуги, то шансов на ее безопасность будет больше.

– Это почему? – привстал герцог на носочки.

– Насколько я знаю, чем больше охотников – тем больше шансов заполучить случайный арбалетный болт или стрелу. Что касается волчьих ям, ветвей – так тут и армия не убережет. Ну, а от диких зверей мы с ее светлостью отобьемся.

– Что же, а в этом что-то есть… – в задумчивости обронил его светлость.

…Ни одному художнику не под силу изобразить метаморфозы, случившиеся с этой женщиной! Куда-то девалась отвисшая челюсть ослицы и нос пеликана. Это была хищница, прекрасная в своей дикой красоте и необузданности!

Я любовался Лилианой-Августой-Фредерикой-Азалией. Как прекрасно и естественно она выглядела, согнув в локте левую руку, а указательным пальцем правой «выбирала» спусковой крючок арбалета. Как хищно и холодно прищурила она левый глаз! Будь я художник, непременно написал бы ее в облике Артемиды.

С радостью любовался бы герцогиней и дальше, если бы ее арбалет был направлен в другую сторону… Но не быть мне великим художником! (Признаюсь, что и обычным не быть – рисовать не умею.) Вместо того, чтобы восторгаться статью богини охоты, я, чудом уловив момент выстрела, распластался вдоль лошадиной спины, а стрела улетела куда-то в чащу.

– Вы поспешили, – галантно поклонился я герцогине. – В следующий раз соблаговолите целиться чуть ниже…

– И, что дальше? Расскажете мужу? – презрительно усмехнулась герцогиня.

– А смысл? – покачал я головой, слезая с седла. – Позвольте, сударыня, я помогу Вам спешиться. Позвольте, ручку…

– Это зачем? – вскинула ее светлость голову, но руку, тем не менее, подала.

Подождав, пока амазонка твердо встанет на ноги, я снял перчатку и объяснил:

– Затем, Ваша Светлость, что с лошади падать было бы гораздо больнее.

– С какой лоша…

От затрещины, которую я с удовольствием закатил герцогине, она, герцогиня, отлетела в сторону и, врезавшись в куст, осела на землю…

– Будете жаловаться мужу? – ехидно поинтересовался я.

Ее светлость смотрела на меня глазами затравленной лани. Потом, потрогав щеку, сказала:

– Синяк останется…

– Разрешите, я посмотрю.

С ловкостью бывалого коновала, я повернул пострадавшую щеку к солнцу и, осмотрев ее, высказал профессиональное мнение:

– Маленький такой, синячок… Но это – исправимо…

Опустившись на колени перед дамой, я нежно поцеловал герцогиню в «увечную» щечку и, как-то случайно нашел ее губы… Они были податливы, чего нельзя сказать о кожаных штанах, не желавших слезать со светлейшей попы… Казалось, в герцогине проснулся настоящий черт. Вскоре я уже не понимал – то ли я обладаю женщиной, то ли имеют меня самого.

 

– Я и не знала, что такое возможно, – застенчиво проговорила ее светлость, внимательно рассматривая штаны. – И как я них влезу?

Было не очень понятно, что имела в виду герцогиня. Наше ли «деяние» или снятые штаны. Я попытался помочь, но – тщетно…

– Сумел снять – сумей надеть обратно! – приказала ее светлость.

– А как вы в них влезаете? – сумрачно поинтересовался я, пытаясь втиснуть изящные ножки в узкие штанины.

– Надеваю сырыми, а после охоты сажусь в ванну! – сердито объяснила герцогиня, сдерживая слезы. – Ну так что, прикажете возвращаться в замок с голой задницей?

Я бы не возражал. Но муж не поймет… К счастью, неподалеку отыскалась лужица. Но не обошлось без потерь, потому что один из швов все-таки лопнул.

– Ладно, – критически буркнула светлость. – Сойдет…

Когда мы возвращались, герцогиня в задумчивости изрекла:

– Сегодня супруг должен посетить мою спальню. Интересно, как оно будет?

Вышло неплохо. На охи герцога и вопли герцогини, доносившиеся из-за дверей, сбежался весь замок – решили, что кому-то из господ плохо.

На следующий день герцог настолько устал, что не сумел покинуть супружеское ложе. Герцогиня, счастливая и беззаботная, как бабочка, отправилась на охоту вместе со мной…

Наши выезды продолжались несколько недель. Портные сшили для Ее Светлости новые штаны, с которыми не было трудностей ни при снимании, ни при одевании.

Мне бы радоваться, но близость начала утомлять. В придачу к необузданности (это-то еще терпеть можно!), женщине были нужны острые ощущения, потому что иначе она не возбуждалась. Лилиана-Августа несчетное число раз стреляла в меня из арбалета, пыталась продырявить копьем, норовила столкнуть в волчью яму. Однажды пришлось уступить и позволить поранить себя рогатиной. Рана была глубокая, но неопасная. Впрочем, худа без добра не бывает. Дырявый камзол и окровавленная повязка, сослужила мне хорошую службу. Дворня, удивлявшаяся тому, что герцогиня привозит с охоты дичь все реже и реже, уже начинала нехорошо шушукаться. Герцог, до которого слухи не могли не дойти, увидев повязку, остался доволен.

В последнее время его светлость передвигался по коридору, держась за стенку. Возможно, мешали ветвистые рога или сказалась усталость от любовных утех …

При очередной нашей встрече в кабинете, Его Светлость довольно хохотнул, ткнув пальцем в заштопанную дыру на моем платье:

– Ну, что я тебе говорил?! Наверное, вместо зверей, ее светлость охотится на телохранителя? Ничего, ты у меня молодец. Другого она бы уже убила, – утешил меня герцог, по-отечески похлопав по плечу. Всему на свете, как известно, приходит конец.

Во время очередной «охоты», когда я подумывал – а не поменять ли мне пост телохранителя на почетную должность убийцы, Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия погладила свой живот и объявила:

– Я беременна!

– Поздравляю вас, ваша светлость! – глупо улыбнулся я, не особо вдаваясь в смысл сказанного.

– Ты болван! – злобно выкрикнула герцогиня и пнула меня в то самое место, которым так дорожит любой мужчина.

Услышав мой сдавленный вопль, любовница сменила гнев на милость:

– Дурачок, как ты не понимаешь? В случае беременности я не имею права рисковать ребенком. Значит, муж запретит мне ездить на охоту.

– А ты ему пока не говори, – лживо предложил я, морщась от боли и злясь, что пропустил очевидный удар.

– Дурачок, – грустно повторила женщина. – Я обязана это сделать. Служанки уже догадались и доложили герцогу. Если я не буду ездить на охоту, мне не нужен телохранитель. («Вот и славно!» – возликовал я). Если я попрошу, Отто назначит тебя латником дворцовой стражи, но нужно ли это?

– Не нужно, – ответил я, не раздумывая. Если бы я сразу поступил в стражу – это было бы нормально. Теперь же перейти из личных телохранителей в простые латники мне не позволяла профессиональная гордость.

– Именно, не нужно, – кивнула герцогиня (как мне показалось – с облегчением). – Если ты останешься, то рано или поздно о нашей связи станет известно. Герцог постарается избежать скандала. Однако…

– Однако, на всякий случай, прикажет меня тихонечко прирезать и закопать в безымянной могилке, – уверенно предположил я.

– Обязательно, – кивнула Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия. – Ни у кого не должно быть сомнений, что отцом ребенка является его светлость Отто Уррийский.

Отставка выглядела буднично. Герцог вручил кошелек с двумя сотнями талеров и пергамент, в котором расписывалась доблестная служба в качестве личного телохранителя герцогини Уррийской и прочая… Я, собирался было откланяться и уйти, но Отто Уррийский остановил меня:

– Вот еще… – вздохнул он. – Я говорил, что могу наградить тебя после рождения ребенка, но думаю – лучше это сделать сейчас.

Его светлость вложил мне в руку золотой браслет, украшенный драгоценными камнями и гравировкой «За верность», а потом вполголоса сказал:

– А язык, надеюсь, ты будешь держать за плечами…

Когда выводил коня, ко мне подошел слуга. Кажется, один из псарей, которых я обидел.

– Ее высочество просила передать вам подарок, – заявил псарь, запуская руку под плащ.

Меня спасла случайность. Конь споткнулся, попав копытом в выбоину, дернулся и кинжал, что должен был войти мне под сердце, лишь скользнул по коже, разлохматив камзол.

Вытаскивая из остывающего тела клинок, выругал себя за то, что не догадался спросить – кто же его послал? Хотя, чего же тут непонятного… Лилиана-Августа-Фредерика мне все объяснила.

Глава третья
Странная сделка

Едва я успел сложить безделушки обратно в мешок, как Гневко заржал, предупреждая о приближении посторонних.

Мы осторожно выглянули из-за кустов, оценивая угрозу. Так… Обоз, телег в двадцать. Определить, что именно везут, было сложно – содержимое телег тщательно прикрыто холстом. Сопровождало обоз человек десять. Судя по старомодным кирасам, закрывающим бедра, неуклюжим капелинам[1] и алебардам – городская милиция, на вооружении которой вечно экономят. Старший над латниками – моложавый субъект, опоясанный длинным мечом, экипирован в кольчугу и морион. А вот главным, по определению, был безоружный старичок в черном камзоле, черных же штанах и берете, украшенном пером. Пока латники разбивали лагерь и разводили огонь, старичок разминал длинные ноги, вышагивая взад и вперед, как циркуль по карте.

Я выругал себя за то, что не догадался отойти шагов на двести в сторону. С другой стороны, нормальные купцы доехали бы до постоялого двора. Хотя (тут мы с Гневко были согласны) опасности для нас эти люди не представляли, но я всегда старался не лезть на рожон. Но бросать понравившееся место не стал, решив, что друг другу мы мешать не будем. Пришлые так не считали. Скоро я услышал шаги и услышал нагловатый голос:

– Ты кто такой? Вставать надо, когда спрашивают!

Я даже не соизволил обернуться. Городские стражники, они чем-то сродни баронским дружинникам – такие же спесивые и глупые. Но в отличие от кнехтов, горожане и драться-то как следует не умеют. Дружинники, по крайней мере, время от времени ходят отбивать овец у соседей или возвращать угнанных, выезжают на большую дорогу грабить купцов. А эти только и могут, что сграбастать зазевавшегося воришку или сдирать с крестьян медяки за въезд в город.

– Чё, оглох, да? Ну я те щас уши прочищу… Ай!

Юнец, попытавшийся достать меня колющим оружием, полетел в речку, а я рассматривал трофей – тяжелую гуфу.

– Хорошее оружие, да дураку досталось! – огорченно сказал я, убедившись, что лезвие не затачивали с тех пор, как оружие отковали.

– Ну, я тебе покажу! – пообещал латник, вылезая из воды и отряхиваясь, как мокрая собака. Парень был не трус, но дурак редкостный. Вместо того, что бы задуматься, а потом, извинившись, уйти по своим делам, он снова бросился на меня.

Пока латник второй раз купался, на шум подошел командир и пара стражников.

– Что случилось? – деловито спросил старший. Внимательно посмотрел на меня, перевел взгляд на щит (без герба!) висевший на дереве, примирительно улыбнулся коню, который уже радостно готовился к драчке и поинтересовался:

– Алебардой пихался? – И, не дожидаясь ответа, подошел к подчиненному, что выкарабкивался из воды, и треснул того по шее, заставив парня искупаться в третий раз.

– Правильно! – одобрил я действия командира.

Чувствовалось, что старший латник знает, когда нужно драться, а когда нет. Тем более что я оружия не вынимал.

– Алебарду вернешь? – спросил старший. – Тебе-то она зачем? А с этого дурака за потерю оружия тройную стоимость вычтут.

– Так может – пусть вычтут? – предложил я, примериваясь к оружию. – Ради науки… Дураков учить надо! А за эту желязяку… Ну, хотя бы пару подков выменяю, все польза.

– Да надо бы поучить. Только, у него мать и две младшие сестры, – вздохнул командир: – Сколько раз я им дуралеям твердил, чтобы не лезли, куда не просят и не связывались с теми, с кем не справиться!

– А они? – с любопытством спросил я.

– Они… – хмыкнул командир, присаживаясь рядом со мной. – Кирасу нацепят, алебарду возьмут – думают, им теперь черт не брат. Да и кто в городскую стражу-то идет? Младшие дети пекарей да сапожников, которым наследство не светит, а работать не охота!

– Понятно, – кивнул я. – Везде всё то же самое.

– Сколько пара подков стоит? – поинтересовался капитан и предложил: – Давай, заплачу.

– Ладно… Не буду наживаться на собрате, – усмехнулся я, возвращая алебарду просиявшему парню. Окинув взглядом капитана, спросил: – Кавалерист?

– Было, – кивнул тот. – Сам-то, из каких будешь?

– Тяжелая пехота.

– Наемник?

– Из птенцов Рудольфа, – ответил я.

Его Величество король Рудольф – властитель Фризландии, Моравии и Полонии, имевший все права считать себя императором (но почему-то медливший заявить права на титул), был рачительным хозяином. В отличие от соседей, исходивших из правила, что «наемник – есть мясо, которое нужно пихать, пихать и пихать в глотку войны, пока та не захлебнется», добряк Руди полагал, что наемник – прежде всего деньги. А деньги, как известно, любят счет. Нет-нет, король не призывал экономить на «псах войны», тем более на новобранцах: пять лет службы (если доживал до этого времени) делали солдата состоятельным человеком. Но король говорил, что дешевле подготовить одного хорошего наемника, нежели трех плохих. И, если в соседних королевствах, на «отбраковку» новобранцев (смерть, увечья, дезертирство), военная канцелярия закладывала от тридцати до пятидесяти процентов, то Руди требовал, чтобы смертность во время учебы составляла не более пяти… Наш король был реалистом, понимающим, что во время обучения может быть все. Нам же она давала призрачную надежду выжить хотя бы в учебном лагере.

Офицеры и сержанты, готовившие «топливо» войны, были ограничены в методах обучения: запрещалось калечить или убивать новобранцев, но в остальном руки и ноги «учителей» были развязаны. Тем более, что искомая цифра «пять процентов» позволяла избавляться от чересчур тупых или склонных к беспорядкам. Опять-таки король считал, что ежели ты солдат – то должен заниматься военным делом с утра и до вечера. Все хозяйственные и бытовые проблемы, начиная от готовки еды, уборки территории и вывоза содержимого сортиров должны решать «слабосильные», которые и служили дольше и получали меньше.

На следующий день после прибытия нас подняли ни свет, ни заря и выгнали из казарм. Там, под командой сержантов, мы принялись бегать вокруг лагеря, наматывая круг за кругом. Кто-то падал, не выдерживая темпа, но большинство выдержало. По моим подсчетам это заняло около часа. Сержант, бежавший рядом с нами, даже не вспотел. Он назвал эту пытку «нагуливанием аппетита» перед завтраком, а потом пообещал, что завтра мы встанем еще раньше, а бегать будем еще дольше…

Дальше был завтрак. Простой и сытный: каша с мясом, кусок хлеба и – ни капли спиртного! Полчаса свободы на «утряску» еды и снова учеба. Учили правильно бегать, далеко прыгать, драться руками и ногами. Обед – каша гороховая с мясом, овощи и хлеба, сколько влезет. Час на отдых. И опять все сначала, до вечера. Ужин (рыба, крупа, что-нибудь сладкое) – и, опять, до девяти часов. Час на личные дела (можно сходить на кухню, где всегда давали что-нибудь пожевать) и сон.

 

Нас учили владеть самым разным оружием – от меча и до крестьянского цепа. Но главное – мы должны были оставаться в живых, убивая, как можно больше.

Через месяц каждый из нас был способен потягаться с лучшим латником из городской стражи, через два – с баронским мечником. К концу обучения биться с нами на равных могли лишь рыцари, которых учат воевать с четырех-пяти лет. Опять же, не каждый из рыцарей мог победить «птенца Рудольфа».

Дальше учить было бесполезно. Теперь – только опыт, опыт и еще раз опыт. Зато – если обычный наемник жил не больше одного – двух лет, «птенцы Рудольфа» умудрялись приносить пользу королю от трех до четырех. А те, кто умудрялся прожить весь срок и уходил на покой, имел в кошельке столько деньжат, что мог себе позволить прикупить земли и небольшой домик. Или внести пай в какую-нибудь гильдию.

– Путешествуешь или по делам? – продолжал капитан допрос.

– Работу ищу.

Капитан стражи присвистнул. Ну, еще бы. Безработный «птенчик из гнезда Рудольфа» звучит так же нелепо, как безземельный король. Немного подумав, латник спросил:

– К нам наняться не хочешь?

– Городским стражником за два талера в месяц? – скривился я.

– Плюс харчи и жилье, – уточнил капитан. – Но для тебя найду кое-что получше…Ты скажи – пошел бы или нет?

– Ну, как говорят, все зависит от толщины кошелька, – пожал я плечами. – Будешь договариваться, предупреди – много запрошу!

– Не обидят! – горячо заверил меня старшо́й. – Ну, как?

– Почему бы нет… – хмыкнул я, соглашаясь. А мне в сущности, все равно, куда ехать. Почему бы не попробовать?

– Пошли, – кивнул капитан в сторону обоза.

– Если надо – пусть твой бургомистр сам ко мне идет, – усмехнулся я.

Капитан, удивленный моим нахальством, спорить не стал, а только покачал головой и ушел.

Через несколько минут показался сам бургомистр, которого почтительно вел под локоть командир стражи. Не знаю, какое место занимал этот старичок в магистрате (бургомистров иногда бывало до семи штук на город!), но выглядел он величаво. Особенно впечатляла грудь, украшенная золотой цепью с медалью, где были выбиты две бочки в циркуле и пчела, аки ангел осеняющая сей натюрморт крыльями. Я немного смыслю в геральдике, но не настолько, чтобы знать герб каждого городишки. Думается, бургомистр нацепил регалии, чтобы произвести впечатление.

– Здравствуйте, господин наемник, – вежливо поздоровался старичок, а потом поинтересовался: – С вашей стороны не очень-то вежливо тащить к себе работодателя. Вы не уважаете горожан или набиваете себе цену?

Я вежливо наклонил голову, а потом попытался объяснить свою позицию:

– Есть горожане-купцы, горожане-ремесленники, прочие добропорядочные бюргеры вкупе с их бюргершами. А есть еще горожане-воры и горожане-убийцы. Вы предлагаете уважать их скопом?

– А вы, сударь – софист, – заметил старичок, оглядываясь – куда бы можно сесть. Узрев рядом со мной корягу, обмахнул ее полой плаща и уселся. Умяв и, устроившись поудобнее, заметил: – Точно – софист! Сразу пытаетесь увести разговор в сторону. Что, отмечу, странно для простого наемника.

– А вы, господин бургомистр – логик, – парировал я. – Что, замечу, тоже непривычно для простого бургомистра.

– М-да, – помотал головой бургомистр. – Чует мое сердце, что если мы продолжим разговор, выясним, что учились в одном университете. Ну, возможно, я окончил его лет на двадцать раньше.

– А потом мы расчувствуемся, – в тон ему продолжил я. – И за спасение своего города вы надбавите талеров сто к моему жалованью!

– Сто талеров, – хмыкнул бургомистр. – Такие деньги городская казна тратит на всю стражу. В год! Кстати, – вдруг подозрительно уставился он на меня. – За что я должен платить вам жалованье? Или у вас есть какая-то информация касательно нашего города?

– За что вы будете платить жалованье – сами скажете. А касательно информации… Простите, но я даже не знаю названия вашего города.

Несколько мгновений бургомистр сидел и размышлял. Потом улыбнулся:

– Ишь, господин наемник. Обвели вы меня вокруг пальца. А я уж решил, что вы знаете больше, нежели говорите.

– Ну, это просто. Судя по намеку командира стражи – вам нужны наемники. А судя по той спешке, в которой вы пришли ко мне – они вам не просто нужны, а нужны позарез! Иначе к наемнику не пожаловал бы городской комиций[2].

– Просто – первый бургомистр, – перебил меня старик. – У нас не в ходу звания Старой империи.

– Ну, мне все равно. Хоть комиций, хоть бургомистр, лишь бы деньги платил, – покладисто согласился я. – Но вы не пришли бы лично за первым попавшимся наемником. Значит, нужны не мечники с арбалетчиками, а кто-то из опытных людей. Мне осталось только узнать условия найма и назначить цену.

– А из Вас получился бы хороший купец, – позволил себе улыбнуться господин комиций. – Я, кстати, торгую сукном. Если надумаете, готов взять вас младшим компаньоном. Но только после того, как мы сумеем отстоять наш город.

– И что вы мне предложите?

– Должность коменданта города. Он, кстати, называется Ульбург.

– Неужели все так плохо, что вы вынуждены поручить оборону города неизвестному наемнику? Странно…

– Густав, – кивнул старик в сторону старшего латника, – сказал, что вы из «птенцов короля Рудольфа». Такая рекомендация дорого стоит! А вы из них?

Сомневаться – право работодателя, хотя и говорят, что «псам войны» верят на слово, глядя на зарубки на рукоятях мечей. У меня бы там уже места не осталось, да и времена изменились. Посему пришлось вытащить из мешка футляр с послужным списком и рекомендациями. Когда-то не пожалел денег, заказав у писаря пергамент, а не бумагу. Те, кто решил сэкономить (пергамент стоил талер, а бумага – пять фартингов!), годика через три заказывали копии, выложив уже в два раза больше…

– Впечатляет! – проникновенно сказал бургомистр, возвращая послужной список и рекомендации. Похоже, бюргер действительно окончил университет – уж очень быстро прочел.

– Все же, господин бургомистр, не верю, что в вашем городе нет достойных воинов. Ваш капитан произвел на меня хорошее впечатление.

– Капитан стражи прекрасный воин, – покачал головой старик. – Он идеально справляется с охраной порядка, с наблюдением за приезжими купцами, с патрулированием улиц. Но Густав не участвовал в обороне городов. Он несколько лет отслужил в кавалерии, но ни разу не воевал. Ульбург же последний раз штурмовали лет сто назад. Мы пытались уговорить кого-нибудь из местных баронов взять на себя руководство ополчением, но… Все наотрез отказались, – вздохнул бургомистр.

– Настолько велика опасность? – изумился я. – Тщеславных баронов и честолюбивых рыцарей хватало всегда. Тем более, что им бы подвернулся шанс хорошо заработать.

– Все не так просто… Вам известно, что стало с городом Таубургом? – спросил старик. – Нет? Я вам расскажу. В один из летних дней к его воротам подъехал герцог Фалькенштайн с войском, разумеется, а не с обычной свитой, и потребовал выдачи одного из горожан, который, по мнению герцога, являлся преступником. Естественно, город ответил отказом – по городскому праву горожане подлежат лишь суду магистрата. А еще через три дня Таубург был взят и почти все его жители перебиты… Но, как я слышал, герцог не нашел того, кого он искал.

– Ваш город укрыл беглого преступника? – догадался я. – Уж не того ли самого?

– Два года назад к нам пришел человек. Как принято, ударил в колокол, вызвал младшего магистра и сообщил, что его имя Фриц, прозвище Фиц-рой и он является беглым крестьянином. Поклялся, что за ним нет никаких тайных и явных преступлений. Имя было вписано в бюргерскую книгу, как кандидата в горожане, а сам Фиц-рой был принят учеником в гильдию углежогов. Им всегда недостает людей, а спрос на уголь у нас очень велик – стеклодувы, оружейники. Знаете, наше стекло очень ценится, – оживился старик.

Я уже приготовился выслушать длинный рассказ о том, куда и почем идут изделия стеклодувов, но бургомистр спохватился:

– Впрочем, отвлекся… Ровно через один год и один день он вновь ударил в колокол. Мастера гильдии сообщили, что Фриц Фиц-рой прекрасный ремесленник, постигший секреты ремесла, уважающий обычаи и традиции. Патер заявил, что ученик углежогов – ревностный прихожанин. Никто из горожан не нашел причины, чтобы отказать Фиц-рою в записи в бюргерскую книгу. И вот, совсем недавно, мы узнали, что Фриц Фиц-рой – это именно тот, кого искал герцог в несчастном Таубурге. Как ему удалось уцелеть во время резни – один Бог ведает. Месяц назад герцог потребовал от нас выдачи Фиц-роя.

1Капелина – шлем с козырьком и наушниками, прикрывающий шею. Особенностью такого шлема является наносник, который можно регулировать на нужную высоту. Замечу, что носить сей головной убор очень неудобно.
2В средние века комициями иногда именовали бургомистров.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru