Евгений Рякин
Путь

– Алиса, сердце – это мышца. Просто учащённый сердечный ритм и частое дыхание – та самая реакция на гормоны и медиаторы, о которых я только что говорил. Заметьте, что и сердце, и лёгкие находятся в середине грудной клетки. Именно поэтому, ощущая последствия, а не причины, мы принимаем ложное решение, что душа и эмоции располагаются где-то в районе сердца. Чувства испытывает мозг, а тело или иные органы – надпочечники, например, или гипофиз – на это реагируют, выбрасывая в кровь гормональный коктейль. Сердце – лишь моторчик, который двигает кровь по нашему телу – оно не может чувствовать.

– Постойте, Шурик! – Алиса явно растерялась. – А как же интуиция? Говорят же – «как сердце чувствовало»?

– Принцип тот же. Я думаю, хоть могу и ошибаться, что за интуицию отвечает старый, рептильный мозг и части эмоциональной лимбической системы, так сказать середина нашего мозга. Вообще, многие вещи, которым придаётся мистический характер, в итоге оказываются работой нейронов. Например, люди, побывавшие в коме или пережившие клиническую смерть, говорят о том, что чувствовали, как поднимаются вверх, видели своё тело сверху…

– Подождите, я об этом знаю, знаю, – оживилась Алиса. – Они рассказывали, что могли летать по операционной, видели себя сверху. Это-то как объяснить? Только с помощью души!

– Алиса, вы не дослушали, – нетерпеливо постучал он пальцем по столу. – То, о чём говорят эти люди, лишь иллюзия. Ведь реальность каждого из нас, – Александр поднял руки перед собой ладонями вверх, – это только то, что рисует мозг. Я ведь на лекции успел об этом сказать, вроде бы, или нет? Ну, так слушайте тогда. То, что мы видим, создаётся из мельчайших деталей, на которые глаз разбивает абсолютно всё, что видит. Дальше информация раскладывается, будто по каталогам: горизонтальные линии обрабатываются одними нейронами, вертикальные – другими, наклонные – третьими. Цвета определяются отдельно, движение тоже. Всем этим занимается наружное коленчатое тело, которое находится, условно говоря, на пути между глазами и зрительной корой.

И уже в коре эти фрагменты, скажем так, распределяются по слоям, а потом сливаются во всё более сложные объекты. Причём, на каждом последующем этапе реальность усложняется, потому что сначала подключаются шаблонные вещи – тень, перспектива, цвет, текстура, а в высших отделах даже прогнозирование направления движения. Подумайте, какой анализ нужно провести за мизерную долю секунды, чтобы отбить удар кулаком, летящий в лицо на огромной скорости?

Александр поднял палец перед собой и повысил голос:

– Но это не всё! Алиса, вы представьте себе, всё то, что мы видим – это волны от миллиарда миллиардов вибрирующих атомов в нашем поле зрения. Наша сетчатка регистрирует длину волны, происходит преобразование Фурье, и сигнал уходит наверх по сети прямо в мозг. По дороге он обрабатывается памятью и эмоциями, а затем интерпретируется. По сути, зрительная часть мозга работает с объектами, динамически складывающимися из того, что мы видим, и что мы об этом помним. Эмоции, как мы знаем, маркируют памятные события, позволяя им легче вспоминаться.

Алиса потёрла лоб, с трудом понимая, что Саша говорит, а он тем временем продолжал:

– Структуры слоями накладываются друг на друга по иерархии, то есть мозг создаёт сложную картинку из простых объектов. Вернее – две. Одна отвечает на вопрос «что?» и формирует объекты в поле нашего зрения, складывает их, как пазл, условно говоря. Вторая отвечает на вопрос «где?» и создаёт пространственную динамичную картинку – пазлы становятся трёхмерными, а изображение в них живым, двигающимся. Потом картинки «что?» и «где?» тоже, в свою очередь, сливаются, и это окончательное изображение получает конечную рациональную оценку. Или эмоциональную – если мы перевозбуждены, например.

Доктор сделал непонятный жест.

– Дальше из всех этих разрозненных частей формируется некий паттерн, который определяется корой головного мозга как какой-то объект или группа объектов. Подключаются ассоциации. Например, если мозг понимает, что к нему приближаются какие-то недовольные люди с шокером в руках, то тут же всплывают подробности из прошлого опыта – гопники, драка, боль и так далее. Причём, самое интересное заключается в том, что после того, как кора мозга распознала гопников, то их образ перестаёт быть объективным, поскольку вместо этого в голове создастся своя, уникальная картинка происходящего.

Алиса глупо пожала плечами, не успевая понимать, а её собеседник, по всей видимости, уже не на шутку разошёлся:

– Напомню, что зрительный путь идёт от глаз в таламус, а уже оттуда, через наружное коленчатое тело, в затылочную часть. Но! Из зрительной коры обратно, в таламус, мчится в шесть раз больше знаний! Мозг вычитает ненужные траты на получение той информации, что уже есть. То есть, прошлый опыт сравнивается с новой картинкой, и добавляется именно такая информация, какая считается важной. У всех она разная, потому что в неё входят личные воспоминания конкретного человека, его отношение к происходящему, ожидания от этой ситуации, текущее настроение и ещё тысяча разных мелочей. То есть мы с вами смотрим на одно и то же, но в голове у каждого формируется своя, как бы это выразиться, точка зрения, окрашенная радугой субъективных эмоций. Конечно, мир вокруг нас абсолютно реальный, просто все мы интерпретируем его по-разному. Понимаете?

– Да, это я вроде поняла, – она покрутила головой с непонимающим видом, – но причём тут внетелесный опыт?

– Ой, точно! Так вот, Алиса, возвращаясь к вашему вопросу. – Александр пожевал губы. – Итак, мы выяснили, что всё видимое нами – это пространственная ментальная картинка, созданная зрительной системой. Надеюсь, что вы понимаете – мы можем перемещаться только в ней, а никак не в реальном мире, да? Ничто не выскочит из тела, так как не во что перемещаться. Всё происходит внутри живого мозга – и разум, и эмоции, и даже умение ходить.

А вот когда нарушается работа отделов мозга, отвечающих за осознание границ своего тела, а есть и такие отделы, представьте себе – это угловая извилина, тогда человеку становится трудно перемещаться в пространстве. У нас в ликее, кстати, сейчас один такой больной до сих пор лежит на реабилитации. Заново учится ходить, не понимает, где заканчивается он, и начинается окружающий мир.

Эта самая ангулярная извилина как раз-таки соединяет информацию от различных долей мозга, и именно там мы распознаём границы собственного тела. Нарушение работы угловой извилины приводит к тому, что человек начинает беспомощно барахтаться в той пространственной картине, которую создал мозг, и тогда можно увидеть себя, парящего сверху, например. Вот так. Всё это – и то, что мы видим, и то, что мы чувствуем – результат работы миллиардов нейронов. Поэтому человек не летает по операционной, он перемещается в ментальной картинке, которую создал его мозг. Значит, если была травма или в мозг поступило слишком много какого-то вещества, то легко можно потеряться в просторах вселенной и летать хоть по космосу, хоть по операционной.

– То есть, вы всё же хотите сказать, что души нет? – раздула ноздри Алиса.

– Я хочу сказать, дорогая Алиса, – успокаивающе произнёс Алекс, – что я так думаю. А учёным свойственно ошибаться, ведь, вообще, наука – это дитя ошибок. Но, исходя из моих знаний, я считаю, что никакой души нет – есть только мозг и его работа, состоящая из огромного количества сложнейших процессов.

Алиса молчала. Было видно, что разговор почему-то доставляет ей неприятные чувства.

– То есть вы действительно хотите сказать, что души, которая болит и мучается, предчувствует беду – не существует? Что любовь и другие эмоции – это лишь работа мозга?

– Да. И влюблённость, и ревность, и все остальные чувства.

Алиса снова погрузилась в мысли.

– А экстрасенсы? Телепатия? Люди видят события, которые будут, предсказывают будущее. Как вы это объясните?

– Никак не объясню, я в этом не разбираюсь. Знаю, что измерений больше, чем те четыре, что мы можем ощутить сенсорной системой нашего тела, а что там в тех измерениях творится – мне не ведомо. Могу сказать лишь – если человек что-то увидел или представил – это точно работа мозга. Пока нейроны не создадут картинку, мы её не увидим. Вот за это я ручаюсь. Как бы то ни было, внетелесное тесно связано с соматическим.

На этот раз молчание затянулось, и Шурик решил немного сменить направление разговора:

– И ещё, поймите, Алиса, – он неуверенно улыбнулся, – я не психолог и не нейропсихолог, я преподаватель нейродисциплин. Это разные вещи. Нейропсихолог сначала делает томографию мозга, потом биохимию крови, возможно, возьмёт экспресс-анализ ДНК, после этого начнет создавать вымышленные ситуации и сканировать паттерны поведения. Одна, максимум две недели плодотворной работы, и карта вашего мозга будет нарисована. Тогда уже начнутся восстановительные процедуры, может, и медикаменты дадут. Вон, болезнь Паркинсона, например, за сорок лет до её возможного развития начинают лечить слабой стимуляцией чёрной субстанции…

– Да я прекрасно понимаю это, – перебила его Алиса, непонимающе фыркнув, и, сменив тон, перешла в наступление. – А почему вы не нейропсихолог, кстати? Вы же неплохо знаете черепушку, а эти мозго-психологи прилично зарабатывают.

– Ну, как сказать… – развёл пальцы Шурик и чуть помолчал, – понимаете, я всегда хотел стать великим учёным, получить Союзную премию или Нобелевку, на худой конец. Хотел делать научные открытия, совершать невозможное! Я с самого юного детства мечтал стать таким, с того момента, как впервые очутился на залитом светом пороге госпиталя, – Алекс словно окунулся в прошлое. – Я же был, мало сказать – ошарашен, я был потрясён! И уже с самого младшего ликея знал, куда мне идти! Я выбрал медицинский профиль, отучился два курса в Аквилейском ликее, потом вернулся и закончил Ахейский, сейчас пошёл в магистратуру, поскольку мне больше научная деятельность нравится, если честно, чем преподавательская. Сейчас нужно кандидатскую защищать, но пока некогда. На работе дел по горло, – врал Александр, пытаясь произвести впечатление и скрыть личный кризис. – Исследованиями хочу заниматься. Я пока ещё ничего нового не открыл, хотя есть кое-какие наработки, конечно…

– Так, а почему вы не нейропсихолог? Вы так и не ответили на мой вопрос. – Алиса вернула нить разговора в нужно русло. – Что вам мешает, не могу понять?

– Так это же совсем другой путь, – непонимающе заморгал глазами Алекс. – Одно дело открытия совершать, и совсем другое – обычная врачебная практика. Этим же нужно всё время заниматься.

– А сейчас вы чем занимаетесь? Какие открытия совершили? – Подняла брови Алиса.

– Ну-у-у, – начал он накидывать пуха. – Преподаю в Ахейском ликее, несколько раз ассистировал профессору Гавриловскому. Он очень известный человек! Начинал у нас в Ахее, потом перебрался в Аквилею. Знаменитый нейрохирург!

– Я знаю его, он папин знакомый. Вы тоже хотите таким стать? Нейрохирургом? – чуть улыбнулась Алиса.

– Не уверен, – пожал плечами Шурик. – Даже операции – это уход в работу, в рутину, а не открытия и не достижения. Несмотря на всю славу, память о хирурге забудется лет через десять. А я… я хочу большего! – и тут он смущённо заулыбался. – Я, наверное, выгляжу очень честолюбивым?

– Честно говоря, нет, – проронила Алиса, – вы вовсе не похожи на такого человека.

Возникла неловкая пауза. Шурик покраснел, а девушка, чтобы замять неприятный момент, тут же продолжила, всплеснув руками:

– А что это я вас-то допрашиваю на отвлечённые темы? Не для того я вас позвала. Я бы хотела, наоборот, услышать ваше мнение по своему вопросу. Мне-то что делать с моим молодым человеком? Дайте совет!

– Да чёрт его знает, милая Алиса, – обиженным тоном начал Шурик, закидывая ногу на ногу и скрещивая руки на груди. – Или вернитесь к нему, или найдите нового, что я вам ещё могу сказать? Если вы расстались по вашей вине, то нужно либо извиниться, либо забыть об этом.

– Извиниться? – вновь прервала его девушка. – Ну, уж нет. Я знаю столько ругательств, что хватит на несколько человек, а вот извинений, – она задумалась, – нет, ни одного не помню. Особенно, если я-то ни в чём не виновата!

Алекс взглянул на неё немного исподлобья:

– Ну, если виновен он, то либо прощайте его, либо больше никогда с ним не разговаривайте, или ещё миллион других вариантов может быть. Что тут подсказать? Я, правда, не могу дать совет в вашем случае. Это ваш путь, и вам принимать решение, куда на нём свернуть. Где есть любовь, туда и нужно стремиться, я так думаю.

– А что такое любовь, Шурик, дружочек? – раздражённо повысила голос Алиса. – Что это за зверушка-то такая, объясните мне! Вы же учёный, вы должны знать такие банальные вещи.

– Алиса, все это очень индивидуально, но с точки зрения…

– Не нужна мне ваша точка зрения, Шурик, – вдруг, недослушав, вскочила и заходила по комнате Алиса, – у меня своя есть, спасибо боженьке! И не нужно мне ничего говорить об этом!

– Да и я не против! – улыбнулся Шурик, чтобы снять нервозность. – Я считаю, что у каждого должна быть своя точка зрения. Лишь бы эту точку навязчиво не навязывали, а все остальное – мелочи.

– Дружочек, вот вы даёте советы, а сами ничего не знаете! – Алиса погрозила ему пальчиком. – Нам вместе хорошо, он любит меня, хоть и дурак, конечно! Думает, что он вытерпит и не прибежит! Но я, как хочу, так всё и происходит. По крайней мере, так раньше происходило. Спасибо боженьке, всё для этого имеется, – поправила она себе грудь. – Но когда он при всех такие глупейшие просто вещи говорит и делает, то это никуда не годно! Всё время чушь порет… У него ведь, что на языке, то и на уме – одни амбиции без желания понимать простейшие вещи. Папа сто раз ему говорил, что для возвышения нужно ещё и репутацию создавать! А если он ведёт себя, как пятнадцатилетний подросток, так чего же он удивляется, что и я меняю своё отношение, – укоряла она кого-то, глядя Шурику в глаза. – Когда он не пытается даже ухаживать, это что, любовь такая? Ничего не дарит, никуда не возит – это что, любовь, по-вашему? Нет уж, как он, так и я – так ведь? Если он ко мне так, то я ему вообще весь мозг вынесу! Вот такая у нас любовь! – она враждебно посмотрела на Алекса. – Так что же вы молчите, Шурик? А по-вашему, что такое любовь?

– Алиса, простите меня, – замялся, было, он, – если я вас разочарую, но я не особо в этом силён, были, конечно, но… – взмахом перста он предупредил её реакцию, – однако, я могу рассказать это только с точки зрения науки…

– Мне эта ваша наука до одного места, у меня своё правильное мнение есть! – Алиса цокнула и отвела глаза, а потом, без паузы, повернулась. – Так что же там наука говорит, не молчите уже, ну же?

Алекс неохотно продолжил.

– Ну, клинически установлено, что с физической точки зрения любовь – это усиленное выделение дофамина и окситоцина, плюс активизация полосатого тела и островковой доли, в то же время формирование определённого рисунка нейронных связей и так далее. И…– он заговорил быстрее, понимая, что она сейчас взорвётся. – Алиса, Алиса, мне сложно сказать, в чём именно у вас проблема. Я, правда, могу только предполагать, а это антинаучно. Поэтому могу сказать, что вам показано съездить к нейропсихологу хорошему, не пожалеть денег и двух неделек в стационаре. Там анализы возьмут, то да сё, мозг отсканируют, динамические тесты проведут для проверки, спец посмотрит, и вы получите более-менее ясную картину. Я и сам, наверное, в ближайшие дни так сделаю, – тяжело усмехнулся он себе.

– А у вас то, что не так? – вдруг удивлённо поглядела Алиса.

– Фрустрация у меня! – недовольно буркнул он и посмотрел в окно.

– Это когда живот болит? – спросила она.

– Да. Типа того.

– Ясно.

И разговор затих.

*

– А знаете что? – вдруг встрепенулась она через секунду.

– Что? – грустно ответил он.

– А давайте я вас подвезу, а по дороге просто поговорим? Не обо мне, не о вас, не о мозге или душе. Просто, я не знаю… О погоде там, или любимых книгах. Как вам идея?

– Идея? Отличная идея! Я буду этому очень рад, – чуть повеселел Шурик, – Хотя-бы до узла вашего докиньте. Мы, кстати, где находимся?

– Аргон. Вернее, в десяти километрах от Аргона. А вы что, разве не знаете, куда приехали? – удивилась Алиса.

– Меня на мобиле везли, поэтому я не сориентировался, – неловко оправдался вынужденный путешественник и предложил: – Можете добросить до остановки, а дальше я уж сам, на электробусе. Я в Мессене живу, кстати.

– В Мессене? Вот это совпадение! – отчего-то обрадовалась она. – Нет уж, Шурик, вы ко мне явились, проявили уважение, поэтому я должна вам помочь – довести до дома! Поехали. Я пойду у папы отпрошусь. Вас он мне точно разрешит проводить.

– А что, обычно не разрешает? – вытаращил глаза Шурик.

– Я… просто, понимаете, я немного наказана, поэтому нахожусь под таким, – она нервно похихикала, – негласным домашним арестом. Но для вас, я думаю, он сделает исключение. Подождите минуточку, дружочек.

И она торопливо скрылась за дверью, оставив его одного в этой светлой комнате с окном почти во всю стену и очень дорогой, изящной мебелью. Алекс потёр сначала подбородок, а затем и лоб, поглядел на грязные брюки и разорванный рукав куртки. Почему он её не снял? Как он к девушке пришёл в таком виде? Что она о нём подумала?

Да ничего – у неё парень, которого она любит, а ему исповедалась, как… как доктору. И зачем он только сюда попал? Только хуже стало, твою ж мать! Что в его жизни вообще происходит? Малака, ну почему у него вечно так? Делаешь, делаешь, а всё не в ту сторону! Может быть, прислушаться к Ринату Мансуровичу, он про какой-то путь втирал. Типа смотри, куда идёшь что ли? Или что-то такое? А как тут путь выбирать, если только успеваешь уворачиваться от летящих в харю приключений.

И когда это все началось? А, это он знает – с конференции. Точно! Его злоключения начались с конференции. И что такое там было, что изменило его судьбу? Да ничего особого, череда нелепых случайностей, каждая из которых немного поменяла направление пути.

Он ведь мог в то утро никуда не пойти? Мог. Причём, даже в самом простом случае – если бы банально проспал. Или если бы болела голова, то он тоже никуда бы не попёрся, но она почему-то не болела.

И вечером предыдущего дня, в пятницу, он вполне мог бы уехать к Наташке, например! И тогда никто бы до него не дозвонился. Но он решил идти домой, хотя она звала! А всё потому, что надел утром дырявые носки, и ему было стыдно.

В то злополучное утро он вовремя добрался до Ахейского узла, и маглев подошёл через несколько минут. Если бы он хоть немного опоздал на станцию, то приехал бы в Аквилею на тридцать минут позже, и нигде бы не выступил.

И вот что такое судьба, как не череда бесконечного выбора из множества вариантов обычных случайностей? Неужели его путь зависит от больной головы, дырявых носков и пунктуального машиниста маглева? Что или кто определяет, куда поворачивать? Пусть даже эти повороты незаметны, а выбор – неочевиден…

– Это я! Всё-всё, я отпросилась! – Алиса забежала в комнату и радостно продолжила. – Подождите, сейчас захвачу свой кардиган. И поехали, поехали скорее, мой милый Шурик, дружочек вы мой! В путь!

И завертелось.

*

Уже когда они ехали по федеральной трассе в направлении дома Алекса, Алиса предложила обращаться друг к другу на «ты». Он с удовольствием согласился на её предложение стать друг другу чуточку ближе. Девушка лихо крутила баранку своего красного мобиля и с улыбкой подмигнула:

– Какие планы-то на сегодня? Выходной же ещё! – спросила она.

– Я даже и не знаю. Вроде никаких: в душ сходить, переодеться, сапоги снять хотя бы!

– А я думала, что сапоги и разорванная куртка – это твоя парадная форма одежды, – залилась счастливым смехом Алиса. – Давай так поступим – я тебя высажу у дома, а сама поеду к своей подруге, она тоже у вас в Мессене живёт, в Арсинойской филе. Ия Курочкина, знаешь?

– Не-а. Она молодая?

– Да нет, взрослая уже, ей двадцать два.

– Ой, двадцать два – это ещё детский сад. Поверь словам опытного тридцатилетнего! – веско произнёс Шурик, картинно выпятив нижнюю губу.-

– Кхм-кхм, вообще-то мне самой двадцать один! И что-то не похоже, чтобы я ходила в детский сад, уважаемый Александр! – смеясь, произнесла она. У Алисы был замечательный голос: искристый, звонкий, радостный. Она завораживала каждой частичкой себя, и душа его пела просто от того, что он находился рядом.

– Так что?

– Что?

– Мы увидимся?

– Где?

– У Ии Курочкиной!

– У Ии?

– У Ии, у Ии!

– Хорошо, у Ии, так у Ии. Давай, я подойду к ней! А куда?

– На бульваре Аристомена. Знаешь, где это?

– Знаю, это в Арсинойской филе! А я в Асклепионской живу.

– Так вот, там, возле булочной, арка есть, а за ней трёхэтажный особняк.

– Тоже знаю! Там наша золотая молодёжь полисная собирается. Всегда у фонтана мобили стоят дорогие.

– Да-да, это мои друзья! А Ия – дочь хозяина дома. И сегодня там вечеринка. Если бы не ты, то я бы на неё не попала, – она заговорила торжественным голосом. – Поэтому, за моё спасение из лап огнедышащего дракона – то есть папы, я приглашаю вас на этот бал, сеньор Александро! – снова рассмеялась Алиса.

– Давай! Хороший план! Я – за! – радостно согласился он.

Тут мобиль резко дёрнулся вперёд, когда Алиса решила обогнать тихоходную старушку «теслу». Пользуясь паузой, Шурик решился:

– Алиса, можно тебя спросить?

– Спрашивай, конечно!

– А почему на конференции ты задала вопрос, не женат ли я?

В ответ Алиса звонко рассмеялась и ответила:

– Я бы тоже хотела тебя спросить – а почему ты именно мне предложил задать третий вопрос?

– Ты подняла руку, я подумал, что ни одна девушка ещё не спрашивала…

– Да не поднимала я руку, Шурик, дружочек! – с усмешкой прервала его девушка. – Ты просто показал на меня, и поэтому мне пришлось импровизировать! Я вообще не знала, что именно у тебя можно спросить!

– Как не поднимала? Я же видел!

– Да нет! Чистая правда! Я сначала хотела отказаться, но увидела, что весь зал смотрит на меня. И вот, выдала первое, что пришло на ум! – снова залилась она звонким смехом. – Ты уж прости, я ляпнула, не подумав! Что в голову взбрело, то и спросила. Но ты очень хорошо ответил, остроумно, мне понравилось!

– Ой, я болван! – в ответ расхохотался он, обрадовавшись неизвестно чему.

Так, болтая всю дорогу, и непринуждённо смеясь, они доехали до Мессены. Алиса высадила его на своротке с трассы, недалеко от дома, и, шёркнув резиной, полетела в центр полиса. А Шурик понёсся на крыльях счастья к себе по короткой дороге, через небольшой парк. Выбежав сквозь узкий проход в аллее акаций, которая служила живой изгородью, он бросился к подъезду и сначала даже не расслышал окрика.

– Молодой человек! Александр! Минуточку!

Он вздрогнул и повернулся. К нему спешил управдом, близоруко приглядываясь и громко вещая:

– Александр, Александр, постойте. Хотел у вас уточнить, что за молодые люди на мобиле искали вас позавчера? Я им сказал, что вы пошли на остановку, но мне показалось… Александр, что с вами? – выдал управляющий, подойдя поближе. – Почему вы в таком виде?

Алекс стоял перед ним с лохматыми волосами и разбитым лицом, в разорванной куртке, с левой рукой на перевязи, в испачканных джинсах и грязных сапогах. Чтобы избежать новых вопросов, он торопливо ответил:

– Здрасьте! Да вот, ездили с друзьями в лес… за грибами, и вот, несчастный случ…

– За грибами? В апреле? – сузив глаза, оборвал его на полуслове местный начальник. – По-моему, вы мне лжёте, Александр! Вы опять пили, и, судя по всему, ещё и дебоширили. Я бы хотел поставить вам на вид, что в нашем доме это категорически запрещается делать!

– Так и я не делаю, – начал оправдываться Александр и возразил. – Я что, с кем-то в доме поругался или окно кому-то разбил?

– Но ведь можете же, можете? – не унимался управдом. – По пьяной лавочке!

– Да по какой лавочке? – возмутился Алекс. – С чего вы взяли то, вообще. Ничего такого я не мог!

– Мог, я говорю! Что с пьяницы возьмёшь!

– Какого пьяницы?! Вы слова то выбирайте!

– Что?! Да вы как со мной разговариваете, молодой человек?

– А как с вами разговаривать? Чего вы ко мне прицепились, я шёл по своим делам…

– Прицепился? Это я прицепился? Знаете, что?! А поставлю вопрос о вашем выселении на следующем же общем собрании! Расскажу и про внешний вид, и про ваши пьяные загулы до рассвета, и про наш сегодняшний разговор. Прицепился я к нему, видите ли! Я значит, да? Знаете, кто вы? Да вы просто дурак! Пьяница и дурак!

С этими словами он в гневе развернулся и размашисто зашагал в сторону своего небольшого офиса, а Алекс побрёл к себе, чувствуя себя оплёванным. С тяжёлыми думами он поднялся наверх, подогрел воду и угрюмо залез в ванну, но отойдя в тёплой воде от потрясения, Шурик вспомнил об Алисе и подкрутил настроение на плюс. Быстро сполоснувшись и перекусив, чем попало (в холодильнике было старое молоко, хлеб, замороженная рыба и пучок петрушки), Александр переоделся в парадную форму, начистил туфли, надел лучший костюм, поправил галстук и направился на бульвар Аристомена.

В пути его терзал внутренний диалог с управляющим. И так и этак он пытался оправдаться перед собой и перед ним: давил интеллектом, сражал сарказмом, ставил в тупик – в общем, классически махал кулаками после драки. Но вопрос о выселении постоянно возвращал его в реальность. Он понимал, что это не пустые слова, а значит, придётся идти с извинениями, нести какой-то подарок, уговаривать, пресмыкаться, как он это называл. И никуда не деться, ведь тут удобно жить – и до остановки недалеко, и оплата не очень высокая, да и вообще – привык уже. Мысли его витали, пока, наконец, неизвестным образом не перетекли в оду Алисе. И он повеселел.

Настроение улучшилось, уровень серотонина поднялся, поэтому вскоре он сменил точку зрения. То есть он начал рассуждать о той же проблеме, но глядя на неё под другим углом. Например, а почему это он должен оправдываться? Что он, на помойке себя нашёл? На собрании всегда можно спросить, кому, интересно, он помешал? Никому! Может, он болтается по двору пьяный? Не было такого. Может, он кому-то отказывает в помощи? Нет. Кстати, некоторые жители по его протекции или обследовались, или лечились у него в ликее. Вот он всех их обойдёт и попросит сказать на собрании своё слово. А почему нет? И вообще, может быть ему поставить на голосование вопрос о смене управляющего? Ну, а что? Если к нему так, тогда он в ответ сделает революцию. Посмотрим ещё, кто кого. А оправдываться перед этим существом он не будет! Мерзкое чувство возникает, когда пытаешься оправдаться – это касается любых ситуаций, и тут, и на работе. Это сразу принижает, делает зависимым. Александр решил, что больше никогда в жизни не будет этого делать.

Хотя, если он проиграет на собрании по голосам, то выселят, и к гадалке не ходи. Ну и ладно! Что управляющий ему там скажет, что Алекс, мол, пьёт? Так пускай тогда…

Размышляя таким образом, он не заметил, как добрался до бульвара Аристомена и скользнул под аркой в тенистый сад. Взглянув на красивый трёхэтажный особняк, молодой человек вошёл внутрь, по дороге продолжая спорить с мерзким управляющим в своей голове.

– Э! Ты это, кто такой? – раздался окрик, и крепкий молодой парень перегородил путь Александру.

– Я? Я к хозяйке, к этой, как её… – сбился тот с мысли.

– Слышь, чё надо тебе тут, а? – уже с какой-то угрозой в голосе произнёс парняга. Он был раза в полтора шире в плечах, но почти на голову ниже Алекса. Сломанный нос и уши завершали картину, создавая законченный образ типичного борца.

– Я с Алисой, – неуверенно начал, было, он, но вовремя остановился, вспомнил свою недавнюю мысль, сменил тон и прекратил оправдываться, – я от Аттала Ивановича, вообще-то, приглядываю вот за его дочкой. – Он поправил наглаженный костюм, чувствуя себя в роли босса мафии, как минимум. И сразу перешёл в наступление. – А ты кто такой, парняга?

Круглое лицо крепыша мгновенно изменилось. Он тут же протянул пятерню, сделавшись радушным и радостным.

– Так бы сразу и сказал! А меня Лёха зовут. Лёха Молодой. Я на Витю Комара работаю! Будем знакомы!

– Будем знакомы, Лёха.

– Я тут за охрану как бы отвечаю.

– И как, получается?

– Что получается?

– За охрану отвечать?

– Так это, как сказать, – растерялся Леха. – Вроде получается.

– Ну, пойдём тогда, проводишь до Алисы, а то я тут в первый раз.

– Пойдём, пойдём, – весело махнул рукой крепыш и повёл наверх по мраморным ступеням туда, где громко играла музыка. Леха заливался соловьём: – Ты, это, извини, что я так резко. Просто все пьют, в бассейне купаются, а я, как видишь, на охране сегодня. Да ещё не отошёл со вчерашнего, башка трещит. Ты это, особо не напрягайся, у нас тут по-своему весело. Все друг друга давно знают, чужих нет, я с пацанами перетру насчёт тебя, расскажу, что ты свой. Ты, если что, не обращай внимания, они все пьяные. Мы в отпуск недавно пошли, завтра уезжаем на три недели со своими девчонками на Фракийский берег, в горы. Четвёртый класс, все включено. Рай! А тут уже третий день гуляем, провожаемся. Красота! Так что ты это, располагайся. А вот и Алиса, – и он повысил голос. – Элис, к тебе пришли!

Действительно, в глубине комнаты, на огромном бежевом диване сидели пять девчушек. Алиса расположилась посредине и через трубочку допивала огромный пол-литровый бокал. Справа, за барной стойкой разговаривали разговоры трое крепко сбитых парней, двое были в одних шортах, без рубах. Один из них сидел в кресле, второй – на барной стойке, а третий стоял, скрестив руки. В комнате царил полумрак, играла музыка, шторы заглушали солнечный свет, но в дальнем конце распахнутые настежь двери открывали прекрасный вид на зелёный сад, где, по-видимому, и располагался бассейн, потому что на одной из дверей сушилось широкое полотенце.

Все повернули головы к Алексу и оглядели его сверху донизу. Девушки с интересом, парни с вопросом. Леха Молодой подошёл к ним и что-то растолковал. Те понимающе покивали и подняли вверх правые руки, приветствуя его. Он ответил кивком и тоже поднял руку, показав открытую ладонь. А Леха потопал обратно вниз, подмигнув Алексу по дороге.

– Шурик, иди сюда, давай познакомлю с моими подругами, – перекрикивая музыку, немного нетрезвым голосом воскликнула Алиса и сделала приглашающий жест.

Алекс ещё раз кивнул парням, как бы говоря, что он тут с дружескими намерениями, и приблизился к девушкам. Некоторые улыбнулись ему, Алиса цокнула языком и подмигнула, а крайняя слева девушка восточной внешности похлопала рукой по дивану рядом с собой, приглашая присесть на свободное место. Покуривая кальян, она раскинулась на правом боку, на мягких подушках, в коротких спортивных шортах и белой свободной майке. Девушка подняла большие выразительные узкие чёрные затуманенные глаза, посмотрела ему в душу и спросила: