Евгений Рудашевский
Тайна пропавшей экспедиции
In angello cum libello
Часть первая
Восточный Саян
– Далеко ли твой дом, евражка?
– Далеко, лиса, – под самым кончиком хвоста.
Глава первая
Артём ловил своё отражение в окне автобуса. Он знал, что жив – от пяток до макушки. Знал, что неделю назад ему исполнилось четырнадцать лет, что вместо обещанного лагеря его отправили в глушь Тункинской долины.
– Скукотища… – вздохнул Артём.
В окно он видел зеленеющие овраги, покосившиеся избы. Обдуваемые ветром, вспыхивали вётлы – их листочки, повернувшись исподней стороной, пускали по ветвям холодное пламя серебра. Юноша с унынием поглядывал на придорожные кафе, на сидевших у дороги грибников и ягодников. Закрыв глаза, он мог увидеть значительно больше – весь земной мир…
Прежде взгляд Артёма устремлялся даже к просторам Луны и Марса. Юноша думал, что при желании и определённом везении станет космонавтом, попадёт в космическую экспедицию и улетит путешествовать на галактическом корабле.
– Почему бы и нет! – улыбался он.
Потом врачи сказали Артёму, что у него врождённая аритмия сердца. В этом не было ничего страшного, его даже не освободили от физкультуры. Но, вернувшись из поликлиники, он уже не видел ни Луну, ни Марс. Они погасли, умерли в его мире и больше ему не принадлежали.
Артём не расстроился. В его распоряжении оставалась вся Земля – от снежной вершины Эвереста до тёмных глубин Марианской впадины. Аритмия не помешает идти с ледорубом или погружаться в батискафе. Этого было вполне достаточно. В конце концов, космонавтом быть не так уж интересно. Что за радость – восемь месяцев лететь на крохотном корабле, а потом бродить по безжизненным марсианским пустыням?
– А ты знала, что на Марсе шестьсот восемьдесят семь дней в году? – спрашивал у мамы Артём.
– Нет.
– А то, что там из-за слабой гравитации люди не смогут рожать детей?
– Нет.
– Вот… Значит, делать там нечего.
Мама в ответ только смеялась.
Мир родителей был не таким большим и ярким. С каждым годом на их карте становилось всё больше серых пятен – мест, куда они просто не хотели отправляться, – и чёрных пятен – мест, которые они не смогли бы посетить при всём желании.
Для папы давно умерли ледяные просторы Антарктики, пески Сахары и джунгли Амазонки. Об Эвересте, Аннапурне и других вершинах он даже не вспоминал. Сергей Николаевич Перевалов курил уже десять лет – слишком часто и крепко, чтобы теперь карабкаться по ледникам или тяжёлым мачете прорубать заросли лиан.
Для Марины Викторовны Переваловой, мамы Артёма, яркими оставались лишь Иркутск, где она жила, и Таиланд, где она с подругами отдыхала каждый январь. Другие места нашей планеты её мало интересовали.
– Скукотища, – поморщившись, повторил Артём.
К четырнадцати годам он с удивлением заметил, что и в его мире появились серые участки: затянутые войной Сирия, Ирак, бандитские Уганда и Сомали…
– Хотя… почему бы и не съездить туда. Чем опаснее, тем интереснее.
Отражение Артёма в окне то пропадало, то возвращалось. На подъёмах завывал старый двигатель автобуса. У дороги паслись коровы. Мальчик-пастух, прикрывая лицо от колючей пыли, равнодушно поглядывал на отару овец, ждал минуты, чтобы перевести их через дорогу. Из-за пригорка вытянулась почерневшая водонапорная башня; за ней началось пшеничное поле – ветер чертил его золотистыми тропинками, порывами выстилал мягкие лужайки.
Вздохнув, Артём вспомнил дедушку. Если тот и в самом деле погиб, то никаких сомнений: в последние часы самым печальным для него было наблюдать за смертью мира вокруг. Его карту затягивало безграничным чёрным пятном. Оно неумолимо съедало далёкие страны, соседние города. Замерло, когда вокруг дедушки остался лишь тесный круг жизни – дом или даже комната. Он ещё мог бы в последнем порыве дойти до двери, но повернуть ручку у него бы не хватило сил. Что может быть страшнее для человека, с юности ходившего в походы, искавшего приключения в самых отдалённых уголках планеты! Артём не верил в смерть дедушки. Никто не верил. Но всё изменилось после письма, которое получила Марина Викторовна.
– Кажется, старик Корчагин в самом деле покинул нас, – прошептал Сергей Николаевич.
Дедушка пропал прошлой весной. Поначалу это никого не удивило. Он и раньше пропадал. Виктор Каюмович был геологом. Впрочем, его исследования давно не ограничивались одной лишь геологией. Придумав себе новую теорию, он отправлялся в дальние путешествия. Искал затерянные бурятские улусы, древние вулканы, говорил, что нашёл следы богатых месторождений нефрита или меди. Три месяца ходил по уссурийской тайге, надеясь встретить таинственных отшельников, о существовании которых прочитал в каких-то архивах. Маме никогда не нравились эти приключения. Обещания дедушки однажды взять с собой Артёма пугали её. Сам Артём в последние годы только об этом и думал, надеялся хоть отчасти увидеть чудеса, о которых рассказывал дедушка. А теперь Виктор Каюмович погиб. В каком-нибудь полуразрушенном зимовье, от болезни. Или в лапах медведя, в зубах амурского тигра. Деталей его смерти никто уже и не надеялся узнать, но Артём надеялся, что тот погиб именно в лапах дикого зверя:
– Уж лучше так, чем от какой-нибудь глупой болячки.
На прошлой неделе институтский друг дедушки передал Марине Викторовне письмо, написанное и запечатанное больше года назад, перед исчезновением. Сказал, что сам удивился такому поручению:
– Мы с ним давно не общались, а тут – на́ тебе, письмо. Внутри – ничего такого. Только свёрток и записка.
«Передай моей дочери ровно через год, если я раньше сам не заберу». Вот и вся записка. Больше в письме не было ни строчки.
В свёртке лежали два ключа. Что с ними делать, Марина Викторовна не знала. Послание казалось бессмысленным.
– Под старость совсем из ума выжил, – качнул головой дедушкин друг.
Он ушёл, а Марина Викторовна ещё долго стояла у порога. Невидящим взглядом смотрела на конверт в руках. Не знала, что делать. Слёзы тонкими струйками текли из её открытых глаз. Она злилась на отца за его чудаковатость. За то, что он всегда где-то пропадал. Забывал про день её рождения. Не пришёл на её свадьбу. Даже на похороны своей жены не приехал – в это время был на Дальнем Востоке. Ещё и Артёма заразил страстью к приключениям. Зачем-то обещал свозить того на Амазонку, показать ему трёхметровых плотоядных рыб арапаима. Неутомимая одержимость. Виктор Каюмович говорил, что хочет умереть в пути. Он добился своего.
Марина Викторовна плакала беззвучно. Она даже не шевелилась. Из её затуманенных глаз просто вытекали слёзы. Потом и слёз не осталось, а она всё стояла с конвертом в руках, будто лишь сейчас окончательно признала, что Виктора Каюмовича больше нет. Ей бы только обнять отца на прощание, прикоснуться щекой к его щеке, опять услышать сладкий аромат его одеколона.
Вечером с работы пришёл Сергей Николаевич. Что делать с ключами, он не придумал, но обратил внимание, что на конверте указан обратный адрес:
– Наверное, ответ можно найти там.
– Серёж, я не могу. Не хочу никуда ехать. Я устала от всех этих загадок, тайн. Вечно он что-то прятал от меня, от мамы. А теперь, когда его нет…
Марина Викторовна опять не сдержалась. Заплакала, не таясь от мужа и Артёма.
– Ну хочешь, я съезжу, посмотрю, что там, – предложил Сергей Николаевич.
– Нет.
Перед сном Марина Викторовна ещё раз сказала, что никуда не поедет, а наутро взяла отгул на работе и уехала из Иркутска на первом же автобусе – в указанный на конверте посёлок.
Адрес отправителя привёл её на окраину села Кырен Тункинского района, на берег реки Иркут, стремительным потоком напоминавшей, какими бывают реки – вольные, ещё не оскоплённые ни плотиной, ни запрудой.
Пройдя по тропинке вдоль крапивного поля, обогнув заросший старым репейником двор, Марина Викторовна оказалась перед двухэтажным срубом. Один из ключей подошёл к двери, и Марина Викторовна зашла внутрь.
В последующие дни она узнала, что дом принадлежал её отцу. Он построил его пять лет назад, не сообщив об этом никому из родственников. Часто бывал здесь, готовясь к очередной экспедиции, но держал это место в тайне. На мгновение горечь от разлуки с отцом опять сменилась глубокой обидой – неприятно было узнать, что Виктор Каюмович до такой степени не доверял собственной дочери.
Применения второму ключу пока что не нашлось.
Марина Викторовна с грустью ходила по комнатам, примечая знакомые вещи, фотографии. Она уже не сомневалась, что письмо было подготовлено вместо завещания. Отец знал, что уходит в опасное путешествие, и побоялся, что дом пропадёт без наследников.
Рассказав обо всём Сергею Николаевичу по телефону, Марина Викторовна вышла во двор, где столкнулась с Бэлигмой – старой буряткой, которую дед попросил в течение года следить за домом:
– Цветы поливать, пыль, если где, протереть. Мы с ним хорошими соседями были, чего бы и не помочь, – улыбалась Бэлигма. – Пропал, значит? А вы, значит, за наследством приехали?
Марина Викторовна не ответила. Она уже ничему не удивлялась. Казалось невероятным, чтобы Виктор Каюмович не только уставлял дом цветами, но ещё и просил какую-то женщину за ними ухаживать. Впрочем, цветов в доме нашлось немного.
– Фиалки? – удивилась Марина Викторовна. – Могли бы просто забрать их и поливать у себя…
– Могла бы, – улыбнувшись, проговорила Бэлигма.
Второй ключ бурятка рассматривала долго и с явным интересом, но придумать ему применения не смогла. Обошли весь дом, заглянули в оба чулана, но замков не обнаружили.
– Может, он вообще не от дома, – вздохнула Марина Викторовна.
– Как знать, – качнула головой Бэлигма и, распрощавшись, заторопилась на улицу. Обещала завтра прийти вновь: – Я вам молочка свежего принесу, раз такое дело. Мы с вашим отцом хорошо общались, пока он не уехал. А теперь вот. Ну да вы не расстраивайтесь, узнаем про ваш ключ.
Марина Викторовна от таких слов чуть не расплакалась – будто её единственной заботой была тайна ключа, а не молчаливое расставание с отцом.
– Хорошо общались, – прошептала она, глядя вслед Бэлигме. – Чудеса какие-то.
Виктор Каюмович никогда ни с кем хорошо не общался. У него даже друзей настоящих не было.
Марина Викторовна ещё раз обошла дом. Удивляло отсутствие рабочего кабинета: где же книги, записи отца? Если он оставался на одном месте больше года, то неизменно обрастал ворохом черновиков, записок. Удивляло и то, что по углам лежал махровый слой пыли – если Бэлигма и убиралась тут, то редко и небрежно.
Вечером, глядя на догоравшую облачную наволочь, Марина Викторовна занудилась в предчувствии долгой и грустной работы. Нужно было оформлять наследство: собирать справки, выписки, ждать в очередях. Не желая оставаться наедине со своей печалью, она придумала вызвонить из Иркутска Артёма. Рассудила, что на берегу Иркута ему будет не хуже, чем в лагере на Малом море. Мужа с работы не отпускали, а просить кого-то из друзей не хотелось.
Так юноша оказался в автобусе «Иркутск – Кырен». Поначалу он даже обрадовался, узнав, что ему предстоит две недели жить в дедушкином доме. Представлял, как будет просматривать дедушкины карты и дневники, листать закладки в его книгах, но со слов отца быстро понял, что ничего интересного в доме не осталось – только пыль и старая мебель.
Томление с каждым часом усиливалось. Его не могли развеять ни предгорья Саян, ни лысые макушки гольцов, ни видневшиеся за окном окраины горной тайги. Артём понимал, что мама не отпустит его в лес. И вместо лагеря с вечерними кострами, конными походами на Ольхон и весёлой рыбалкой его ждёт уныние сельской окраины.
– Ещё заставит огород копать, – хмурился Артём. – Помоги тут, вымой посуду, убери в кладовке. Это нам знакомо…
Мама встретила Артёма на автобусной остановке. Встреча вышла безрадостной.
– Как доехал?
– Нормально.
– Не укачало?
– Мам, я же говорил, меня не укачивает.
– Тогда в Аршане укачало.
– Мне было пять лет! Сколько раз говорил…
Марина Викторовна понимала, что нужно как-то ободрить сына, что разговор об укачивании – не лучший способ сделать это, но отчего-то не могла остановиться.
– Я же просила Серёжу посадить тебя на первое сидение. Там не так болтает.
– Мам!
Артём понуро плёлся за Мариной Викторовной, подпинывал камни, с опаской поглядывал на сельских собак. Говорил себе, что обречён две недели торчать взаперти вместо того, чтобы с другими ребятами пилить сушины, складывать костровища, лазать по каменистым останцам.
«Две недели! Это четырнадцать дней. Триста тридцать шесть часов. Из них я часов сто буду спать. Остаётся двести тридцать шесть. Часов тридцать буду есть. Остаётся двести шесть. Двести часов сплошной тоски! Хорошо бы заболеть чем-нибудь. Простыть. Меня бы тогда сразу домой отправили. Двести часов – это двенадцать тысяч минут. А секунд…»
Артёму никак не удавалось посчитать, сколько же секунд продлится его ссылка. Тем временем показался дедушкин дом.
Мама открыла калитку. Прошла через двор. Поднялась на веранду и замерла. Отчего-то медлила, не заходила внутрь. Артём поднялся вслед за ней.
– Чего ждём? – спросил он, но осёкся. Увидел, что дверь приотворена. Кто-то выломал замок. Вырвал вместе с куском дерева. Теперь на его месте зияла рваная брешь.
Мама аккуратно потянула дверь на себя. Вошла в прихожую.
В доме будто побывал смерч. Мебель была опрокинута, зеркала – разбиты, единственный диван – выпотрошен до самых пружин. Даже кухонная столешница была сброшена на пол.
Дедушкины вещи лежали в общей груде осколков и раскуроченных полок. Кто-то активно поработал здесь топором. Только что. За несколько минут до возвращения Марины Викторовны.
Артём с удивлением, позабыв всякую тоску, осматривал погром в дедушкином доме. Вместе с мамой поднялся по лестнице – увидел, что смерч пронёсся и на втором этаже.
Фанерная ширма под ванной – выломана. Кровать – перевёрнута. Матрас – разрезан. Здесь явно что-то искали. Но что? И почему именно сейчас? Дом стоял без жильцов больше года. Почему грабители не ворвались сюда раньше? И если это были грабители, почему они не взяли ни телевизор, ни микроволновку? Даже иконка в серебряном киоте висела нетронутой.
Этого Марина Викторовна не знала.
Глава вторая
Артём любил дедушку. У Виктора Каюмовича всегда было о чём рассказать. Посмеиваясь тихим, заговорщицким смехом, он вспоминал о приключениях юности. О том, как едва не погиб на разливе Амура, как видел извержение Ключевской сопки – километровый столб лавы ещё долго снился дедушке, до того мощной, насыщенной была его красота. Показывал шрамы на спине, оставшиеся после встречи с медведем на диком берегу Витима. Артём, затаившись, смотрел и слушал. Даже трогал дедушкины шрамы. Хотел однажды получить такие же. Сказал об этом маме. Испугавшись, она два года назад не пустила его в поход с дедушкой. Виктор Каюмович уверял её, что всё ограничится двухдневной прогулкой по берегу Байкала:
– Чего ты испугалась-то? Мальчика пора приучать к походной жизни.
– Мам! – просил Артём.
Всё было тщетно. Марина Викторовна и думать не хотела о том, чтобы куда-то отправить сына с дедушкой. Артём не успокаивался, и мама наконец записала его в лагерь. Сказала, что ему надо набраться опыта, прежде чем идти в настоящий поход.
Марина Викторовна надеялась, что после первой же поездки в лагерь сын забудет о тайге, но ошиблась. Его мечты о приключениях только усилились. Он теперь ещё больше хотел путешествовать – как дедушка, приезжать домой после дальней экспедиции и улыбаться тому, с каким интересом все слушают его рассказы.
Когда Виктора Каюмовича признали без вести пропавшим, Артём решил, что закончит свою жизнь так же – таинственно исчезнет, сгинет в недоступной простому путнику чащобе. Об этом он, конечно, не стал говорить ни папе, ни маме. Они бы не поняли. У них была скучная жизнь. Их пугал даже намёк на возможные приключения. На карте их жизни было слишком много серых пятен.
Папа работал корреспондентом в «Восточно-Сибирском экспрессе». Часто уезжал в Улан-Удэ, Читу и в города поменьше, но приключениями в этих поездках не пахло. Папа сам говорил, что в последние годы пишет только скучные отчёты о ещё более скучных мероприятиях, а настоящего события ему не попадалось уже много лет.
Мама работала в лаборатории Института биологии при Иркутском государственном университете и пятый год писала диссертацию, от одного названия которой веяло неодолимой тоской.
– Вам не понять, – шептал Артём, рассматривая топографические карты байкальского побережья.
Он знал, что однажды не удержится и тайком ото всех убежит в одиночный поход. Теперь, когда не стало дедушки, в этом деле он мог положиться лишь на себя.
Виктор Каюмович говорил, что все проблемы – от неясности:
– Сформулируй свои мысли, и проблема уйдёт. Сам удивишься! Главное, формулируй непредвзято, как ты на самом деле чувствуешь и думаешь. Ведь и с другими людьми все беды – от недостатка общения. Если поругались, сядьте рядышком и честно обсудите, что вас волнует. И не будет никаких ссор.
Дедушка сполна доказывал свои слова. Только не тем, что в разговоре решал семейные конфликты, а тем, что действовал как раз наоборот – замыкался в себе и поэтому плодил конфликты в неисчислимом количестве. Часто ругался с женой. После её смерти ссорился с дочерью даже во время короткой и долгожданной встречи. Всякий раз она говорила Виктору Каюмовичу, что он не бережёт себя, что в старости мог бы уделять ей больше времени, чем в экспедиционной молодости. Дедушка отмахивался, не хотел ничего объяснять.
«Все беды – от недостатка общения».
– В этом ты был прав, – Марина Викторовна подняла с пола чёрно-белую фотографию отца. Вынула из рамки разбитое стекло и поставила её на подоконник.
Только что приходил участковый. Он внимательно осмотрел дом. Зашёл в каждую комнату. Подробно расспросил о том, чем дедушка занимался при жизни. Записал мамины показания беглым неразборчивым почерком, попросил её расписаться и, прощаясь, сказал:
– Вы бы пока уехали к себе. Чего вам тут на осколках жить? А я вам позвоню, когда что-то станет ясно.
– Так кто это был?
– Воры. У нас тут бывает, заезжают из других сёл.
– Почему тогда ничего не украли?
– Может, и украли. Вы ж сами говорите, что не помните точно, что тут и где стояло. Может, знакомые вашего дедушки. Знали, что у него деньги лежат или что-то ещё.
– Почему они именно сейчас заявились? – не отступала Марина Викторовна.
– Да вы не беспокойтесь. Я же говорю, езжайте в Иркутск, а мы тут сами разберёмся.
Марина Викторовна, вздохнув, поблагодарила участкового за совет. Когда он ушёл, позвонила мужу, рассказала о случившемся.
– Да чего тут думать! – воскликнул Сергей Николаевич. – Простые воры. Забрались, ничего не нашли и со злости всё поломали.
– Может быть.
– Давай я в субботу приеду, помогу там, если что. А про участкового забудь. Он скорее золото Колчака найдёт, чем твоих воров.
Вечером заглянула Бэлигма. Пришлось слушать её причитания о поломанной мебели и побитых зеркалах. Больше всего Бэлигму, кажется, расстроили опрокинутые и помятые цветы – те самые, за которыми она ухаживала последний год. Соседка настойчиво предлагала свою помощь, говорила, что быстренько тут всё приберёт, что ей больно смотреть на то, что сделалось с домом Виктора Каюмовича. Марине Викторовне едва удалось заверить Бэлигму, что они справятся сами, и выпроводить её на улицу.
– Какая настойчивая! Ни за что не поверю, что отец вообще пускал её на порог!
Думать об этом было некогда. Мама начала уборку. Артём помогал ей – перетаскивал в прихожую обломки мебели. Решено было сжечь всё то, что не удастся починить.
Неожиданное приключение встряхнуло юношу. Теперь поездка в Кырен не казалась такой скучной. Он неспешно ходил по дому, с интересом осматривал комнаты. Хотел понять, что же тут искали воры. Артём был уверен, что в доме скрыта какая-то тайна.
«С дедушкой всегда так. Сплошные загадки», – подумал он, осматривая фотографии на первом этаже. В этом Артём был прав. Даже его родители мало что знали об исследованиях Виктора Каюмовича, особенно в последние годы. Он был уже не так молод. Прошлой осенью ему бы исполнился шестьдесят один год. И всё же он не прекращал своих экспедиций. Ходил по тайге, поднимался в горы, спускался в пещеры.
– Что же вы тут искали?.. – Артём держал в руках разломанный стул, но не торопился выносить его в прихожую, задержался у развешанных по стене фотографий.
На фотографиях – комнаты дедушкиного дома, какими они были до погрома. Вполне уютные. Ничего особенного. Старая, но опрятная мебель. При этом все комнаты – какие-то пустые. В них не хватало деталей, которые неизменно появляются в жилом доме. Ни вазочек, ни фигурок, ни разбросанных на столешнице книг или ручек. Впрочем, дедушка мог сделать эти фотографии сразу после того, как сюда переехал. Но зачем вообще снимать комнаты, в которых ты живёшь, вставлять их в рамки и тут же, на стене, развешивать?
– Ерунда какая-то, – промолвил Артём.
– Чего? – отозвалась из гостиной мама.
– Стул выношу!
– Давай. Потом сюда иди. Нужно столешницу поднять.
– Хорошо, – шёпотом ответил Артём.
Юноша решил внимательно изучить все фотографии. Подумал, что, быть может, на них осталось запечатлённым то, что искали или нашли воры. «Вряд ли, но попробовать стоит».
«Вот комод с большими часами. Часы я видел. Они лежат разбитые на втором этаже».
«Вот икона. Зачем она вообще дедушке? Икона висит на месте. Её даже не тронули. А могли бы украсть. Киот серебряный. Значит, искали что-то поинтереснее».
«Вот… даже не знаю, что это. Что-то из дедушкиных инструментов. Что-нибудь для геологии. У него таких много было. Инструмента я не видел, но вряд ли воры им заинтересовались».
«Вот лестница на второй этаж».
«Это спальня. На кровати нет ни белья, ни матраса. Значит, я был прав, дедушка фотографировал до того, как тут обжился. Зачем?»
«Вот книжный шкаф. Чего же мама жаловалась, что в доме нет книг? У дедушки всегда было много… А это? Что это?» – Артём положил на пол обломки стула и подошёл поближе к фотографии. Присмотрелся.
– Мам!
Марина Викторовна не ответила.
– Мам!
Артём разволновался. Почувствовал, как сердце наливается тягучим холодом.
– Чего? – подошла встревоженная Марина Викторовна. Её напугал голос сына.
– Смотри!
– Это ты так стул несёшь? – Мама показала на обломки в ногах Артёма.
– Смотри!
На фотографии Марина Викторовна увидела небольшую комнату. Книжные шкафы, рабочий стол, старую кушетку, простой деревянный стул. И чёрную коробку на тумбе.
– Что это? – спросила Марина Викторовна.
– Сейф! – улыбаясь, ответил Артём.
Он был уверен, что второй ключ из конверта предназначался именно для этой чёрной коробки. Впрочем, никакого сейфа в доме не было. Осматривая результаты погрома, они несколько раз обошли оба этажа и ничего не нашли.
– Значит, сейф-то как раз и украли, – вздохнула мама. – Надо будет позвонить участковому.
– Постой, – Артём мотнул головой. – Книжный шкаф и стол они тоже украли?
– Даже не знаю… Может…
– Давай найдём эту комнату, потом будем думать.
Марина Викторовна помедлила, прежде чем ответить. Не хотела отвлекаться от уборки, но потом решила, что перерыв пойдёт ей на пользу. К тому же эта история приободрила Артёма. Он, как и дедушка, из любой мелочи мог устроить себе целое приключение.
– Все мы играем в игры, – говорил дочери Виктор Каюмович. – Человеку нужно чем-то заполнять время. Такими нас сделала природа. Эволюция. Мы утолили голод и жажду, построили дома, защитили свои семьи. Любое животное давно бы остановилось в развитии, но мы продолжаем идти вперёд, потому что помимо голода и болезней природа наградила нас философским беспокойством – желанием понять себя. Неосуществимым желанием, которое постоянно зудит внутри и не даёт нам скучать. Чтобы хоть как-то отвлечься от него, мы вынуждены играть в игры. Разве не так? Кто-то заполняет время ссорами, другие – любовью. Каждый выбирает по себе. А что выберет твой сын?
«В самом деле, что ты выберешь?» – Марина Викторовна взглянула на Артёма; тот быстрым шагом шёл по коридору, торопился разгадать только что придуманную загадку.
На втором этаже у всех трёх комнат были скошенные потолки – из-за крыши. В комнате на фотографии потолки и стены были прямые.
– Тут делать нечего, – Артём вернулся к лестнице. Заметил, что по коридору второго этажа развешаны картины. Рекламные проспекты курортов Аршана, Хойто-Гола и Ниловой Пустыни перемежались карандашными зарисовками природы. – Разве дедушка рисовал?
– Да, но не так хорошо, – мама пожала плечами. – Это не его рисунки. Да и старые они какие-то.
Артём решил потом изучить их подробнее, а пока что поторопился на первый этаж. Там обошёл обе комнаты, осмотрел гостиную. Несмотря на общий погром, было очевидно, что комнаты с фотографии тут тоже нет.
– Ерунда какая-то, – нахмурился юноша.
Поиски увлекли Марину Викторовну. Про уборку она и не вспоминала. Подумала, что в сейфе наверняка спрятаны письма, дневники Виктора Каюмовича. Быть может, там лежат документы, которые могли хоть отчасти объяснить его исчезновение.
– Если воры украли сейф, то только вместе с комнатой, – промолвил Артём, во второй раз обойдя дом. – Но ведь так не бывает?
– Не бывает, – согласилась мама. – Подождём Серёжу. Он разберётся.
Артём качнул головой. Знал, что должен разгадать эту загадку сам, до приезда папы. Иначе придётся выслушивать его насмешки. «Ещё не хватало».
Артём вернулся к фотографиям. Снял их со стены и разложил на полу. Пересчитал. Шесть комнат, не считая гостиную, кухню и лестницу.
– Странно, – заметила мама. – В доме – пять комнат. Значит, эта фотография не отсюда. Вот и вся разгадка.
– Нет! Значит, эта комната – скрытая! – торжествовал Артём. – Ну конечно! Потайной вход.
– Вряд ли…
«Хотя это вполне в духе отца, – подумала Марина Викторовна. – Он любил такие штуки. Скрытые дверцы, тайники».
– Тут все комнаты висели по порядку, – продолжал Артём. – Так?
– Ну, так, – согласилась мама.
– Вот второй этаж. Вот лестница. Вот комната с люстрой. Вот комната со шкафами. А комната с сейфом – между ними.
– Между ними ничего нет.
– Значит, есть! Нужно только хорошо искать.
Артём внимательно осмотрел обе комнаты. Ничего подозрительного. Ни намёка на дверцу. Да и куда бы она могла вести? В соседнюю комнату? На улицу?
– Значит, должен быть люк.
На полу ничего не нашлось. Артём старательно разгребал обломки мебели, сдвинул уцелевшую тумбу, простучал половицы, но люка не обнаружил.
– Ладно, давай спать. С утра продолжим. И послезавтра Серёжа приедет… – зевнула мама.
– Постой! Тут есть рулетка?
– Зачем тебе?
Артём объяснил свою догадку. Мама ответила, что такое едва ли возможно, да и никакой рулетки у них не было. Пришлось заменить её простой верёвкой.
Юноша замерил длину коридорной стены, потом измерил длину стен в обеих комнатах, и оказалось, что простенок между ними – почти полтора метра глубиной.
– Я же говорил!
– Не понимаю… – Марина Викторовна не поверила сыну. – Дай-ка сюда верёвку.
Повторное измерение показало такой же результат. Простенок не мог быть настолько глубоким, даже если брёвна тут укладывали в два ряда.
– Значит, между стенами – пустота! – Артём был доволен собой.
– Думаешь, там – комната с сейфом?
– Вряд ли. На фотографии – большое помещение.
– Тогда что там?
– Не знаю. Увидим.
«Хорошо, что папы нет, – Артём осматривал стену. – Он бы всё испортил. Спать не лягу, пока не найду вход».
Юноша щупал брёвна, пальцем подковыривал щели, но ничего не находил. Отодвинул тумбу, простучал плинтус. Ничего. Попробовал сдвинуть поставец – вскрытый, выпотрошенный, но оставленный на месте. Не смог. Тот был накрепко прикручен к брёвнам.
– Смотри. – Мама показала на царапины, ведущие по полу от ножек поставца.
– Значит, его часто двигали! – оживился Артём. – Нужна отвёртка.
– Давай всё-таки подождём Серёжу.
– Нет! – Артём сказал это до того порывисто, что мама решила не спорить.
– Ну хорошо. Я схожу к соседке. Но договоримся. Если за шкафом ничего нет, идём спать.
– Согласен, – нехотя ответил Артём.
Шёл одиннадцатый час, но Бэлигма встретила Марину Викторовну улыбкой.
– Отвёртка? Чего это вы там задумали?
– Так, тумбу прикрутить.
Надо было заранее придумать причину. Эта прозвучала неубедительно. «Впрочем, какое тебе дело!» Бурятка всё меньше нравилась Марине Викторовне.
Бэлигма предложила помощь. Сказал, что позовёт одного из сыновей, что тот прикрутит всё, что нужно. Она до того настойчиво предлагала помощь, что Марина Викторовна пожалела о своём приходе.
Бэлигма наконец уступила. Принесла сразу три отвёртки и попросила обращаться к ней за помощью в любое время суток – «в память о замечательном Викторе Каюмовиче».
– Кошмар какой-то, – Марина Викторовна быстрым шагом направилась к дому, опасаясь, что Бэлигма в последний момент увяжется за ней. – Нельзя быть такой навязчивой.
Пока не было мамы, Артём пробовал открутить шурупы кухонным ножом, но только обломил кончик лезвия. Не хотел в этом признаваться и бросил нож в общую груду поломанных вещей – пусть думает, что он таким был изначально.
С отвёрткой дело пошло быстрее.
Выкрутив последний шуруп, Артём отошёл в центр комнаты и замер.
– Ты чего? – удивилась мама.
– Хочу насладиться моментом. Сейчас всё решится.
Мама усмехнулась. «Весь в деда», – нехотя призналась она.
Вместе отодвинули поставец. Он заскрипел по уже процарапанным бороздкам.
– Вот! – радостно вскрикнул юноша.
За поставцом открылся вырезанный в стене проём. Полтора метра высотой и метр шириной.
– Я же говорил! – Артём от волнения схватил маму за руку, словно боялся идти туда, в тёмный тайник дедушки.
– Что там? – шёпотом спросила мама.
– Сейчас узнаем.
