Е. П. Карнович
Пан Лада и Фридрих Великий
Все эти приготовления были не напрасны. После пятидневного томительного ожидания, на большой дороге, пролегавшей в владениям пана Лады, показался со стороны Пруссии огромный столб пыли. Передовые стражники немедленно известили об этом пана Ладу, который дал приказание – взять оружие и занять каждому своё место. Приказания эти были исполнены в такой тишине и в таком порядке, что когда прусский отряд, состоявший на этот раз уже из двухсот человек кавалерии и пехоты, вышел из лесу на поляну, то всё было кругом так тихо и спокойно, как будто жители, испуганные приближением храбрых прусских войск, разбежались во все стороны.
С полным сознанием своего превосходства двигался вперёд неприятель и без особых предосторожностей вступил на ту местность, где были устроены западни, волчьи ямы и завалы. Но каково же было его изумление, когда вдруг со всех сторон раздался страшный гик, загремели ружейные выстрелы, разверзлись закрытые дотоле ямы и рвы, и отряд увидел себя лишённым всякой возможности к отступлению! И опять только несколько человек, составлявших арьергард прусского отряда, спаслись бегством, чтобы принести в Пруссию весть о новом поражении…
Между тем в деревне завязалась отчаянная борьба, которая, впрочем, длилась не долго. Пруссаки, стеснённые в узких проходах, не имели возможности развернуть правильно свои силы против хорошо прикрытого неприятеля. Бой кончился тем, что пруссаки сдались в плен.
Пленных заперли в амбар, и после шумных совещаний о том, что с ними делать, постановили: перевязать их по четыре человека и переслать, в виде подарка, Речи Посполитой. На этом в особенности настаивал пан Лада, желая подражать таким образом славному победителю турок – Яну Собескому, приславшему в подарок Польше турецких пленников.
К счастью пана Лады пруссаки в эту пору не имели под рукою достаточного числа войск: приходилось стягивать отряды с разных сторон, и этим обстоятельством, как нельзя лучше, воспользовался ладовский повелитель. Пруссаки торопились, но не медлил и их противник.
Известив немедленно всю окрестную шляхту о случившемся, пан Лада встретил в своих собратьях полное сочувствие. Все шляхтичи, сидевшие по случаю мира у себя дома, и все крестьяне, свободные в эту пору от сельских занятий, повалили на защиту нового государства, а окрестные паны прислали в Ладовский замок необходимый провиант и фураж.
Вскоре пан Лада увидел в своём распоряжении значительные силы. Большая часть его защитников были люди самые решительные, не раз уже окуренные порохом в битвах. Предводитель их воспользовался всем этим.
Получив самые точные сведения о числе прусского отряда, назначенного для усмирения непокорных, пан Лада собрал военный совет, и на этом совете единогласно было положено – дать отпор прусскому войску. Здесь же было соображено, что ожидать в деревне неприятеля, имеющего с собою артиллерию, не следует; и вообще встретиться с ним на территории Ладовского королевства признано было неудобным, потому что в этом случае можно было подвергнуть разорению свои земли. Но к этим стратегическим соображениям присоединились ещё особые политические расчёты: до сих пор все действия пана Лады могли быть оправданы – он только оборонялся от наступавших на него врагов; нападение же на прусские земли было бы равносильно объявлению войны, и такой образ действий нельзя было оправдать. Подобное нашествие отнесено было бы к политике Речи Посполитой, и пан Лада мог бы лишиться покровительства Польши, на которое он, хотя весьма слабо, но всё же рассчитывал в крайнем случае.
Сообразив всё это, военный совет постановил принять бой с пруссаками во владениях, независимых от польского королевства, а чтоб ввести своих противников в заблуждение, пан Лада отослал свою жену и всех женщин, проживавших в его государстве, в свои польские поместья и, рассыпав свои войска по окрестным лесам, распустил слух, будто бы вся окольная шляхта разбежалась, испугавшись немецкого нашествия.
Молва об этом была, конечно, доведена до отряда прусских войск, кочевавшего вблизи ладовских владений и готовившегося с рассветом перейти их границу. Между тем, ловкий и смелый лазутчик пана Лады, переодевшись угольщиком, успел проникнуть в прусский лагерь, осведомился хорошенько о неприятельских силах и возвратившись ночью домой представил обо всём виденном и слышанном самый подробный отчёт. Полученные сведения придали обороняющимся ещё более смелости; правда, прусский отряд состоял теперь из двух тысяч пехоты и конницы, и имел при себе четыре пушки, но зато солдаты, по рассказам лазутчика, были люди старые, неповоротливые, и казались весьма не бойкими.
Всю ночь провёл пан Лада в объезде своих отрядов, расставленных по сторонам дороги, проходившей почти целую милю через густой лес. С наступлением утра, лёгкий свист, передаваясь от поста к посту, дал знать, что неприятель тронулся с своей ночной стоянки. Утро было туманное и это обстоятельство весьма много способствовало удачной засаде, устроенной против пруссаков.
С громким барабанным боем и при звуках труб двигался вперёд прусский отряд, и вскоре остановился возле леса. Высланный вперёд конный разъезд прошёл беспрепятственно тесную дорогу. Дойдя до деревни, он сделал несколько выстрелов и возвратившись к отряду объявил, что дорога свободна, а деревня не имеет никакой обороны. Получив это известие, пруссаки смело, в боевом порядке, тронулись вперёд; за передовым отрядом конницы, с торжественной медленностью двинулась артиллерия, прикрываемая со всех сторон пехотою.
Едва только пруссаки вышли на середину лесной дороги, как пан Лада выстрелом из небольшой мортиры подал сигнал к нападению. Неприятель с ужасом увидел, что лес, до того времени безмолвный, как будто ожил: ветви затрещали, мох зашевелился, раскрылись кусты терновника, отовсюду засвистали пули и раздались ободрительные крики; трескотня ружейных выстрелов озадачила пруссаков.
Генерал, командовавший прусскими войсками, принадлежал к числу людей слишком самоуверенных; он никак не воображал, чтобы предводительствуемому им отряду могло сопротивляться войско пана Лады. Увидя себя окружённым со всех сторон в лесной тесноте, он перестал думать о лёгкой победе, и дал приказание отступить, но отступление уже было отрезано, а между тем, к ужасу пруссаков, зашатались и начали валиться на них громадные сосны, сверкнул огонь, показалось пламя и смолистый дым понёсся густыми клубами в глаза прусским солдатам. После самого непродолжительного неровного боя, пруссаки бросились в беспорядке бежать; а небольшое число их, успевшее кое-как выбиться из лесу, начало строиться на поляне. Едва пан Лада завидел это, как по приказанию его отряд конной шляхты, выскочив из засады, смял противников и тем окончательно довершил победу.
Теперь пан Лада чувствовал себя вправе отплатить пруссакам за нападение нападением, и потому стал преследовать бегущих на их собственной земле. Победитель напал на ближние местечки, забрал прусские кассы, и после трёхдневного похода возвратился в свои владения, где ему была приготовлена торжественная встреча.
Гордо поднял теперь голову пан Лада, а между тем шум пиров не умолкал в Ладове, и каждый день прибывали туда новые охотники. Обнадёженный этой поддержкой, Лада хотел воспользоваться зимним временем и предпринять наступательное движение на Пруссию. Пан Лада горячился и надеялся, а рассудительный канцлер советовал своему государю пустить ручей по новому руслу и признать над собою власть Речи Посполитой. Сердце отважного короля шляхтича испытывало при этих советах жесточайшее искушение: с одной стороны, привязанность к родине заставляла его соглашаться с советом своего канцлера, а с другой стороны, честолюбие шептало ему о королевском сане.
Надобно сказать, что прусский генерал, командовавший войском против пана Лады, был, как почти все люди самонадеянные, человек способностей весьма посредственных, хотя и слыл человеком учёным. Претерпев поражение и не находя средств поправить неудачу, он, чтобы избежать королевского гнева, поскакал в Берлин, намереваясь предупредить вести о своём поражении и представив войско пана Лады в преувеличенном виде, выпросить себе более сильный отряд для наказания мятежников.
