Евгений Петрович Горохов
Познавшие истину

Полная версия

4. Умножает познания

Поздно вечером над Ментоном разразилась гроза. Омар Бадиф сидел в своём домашнем кабинете, жене он сказал, что ему нужно поработать над чертежами автомобиля одного из клиентов. Сегодня он ждал радиограмму из Центра. Транзисторный приёмник Омара был настроен на волну радиостанции «Европа 1». Диктор Патрик Топалов, сидя в студии рассказывал о студенческих волнениях, он сыпал плоскими шутками и уверял, что ведёт репортаж с «красных баррикад Парижа».

Ровно в двадцать три сорок, Омар открыл заднюю крышку транзисторного приёмника и перевёл рычажок на приём. Тотчас же речь Топалова стала глуше, и явственно послышался другой голос, который читал цифры. Омар записывал их в столбики. Наконец диктор закончил читать свои цифры, и Бадиф перевёл рычажок на «0», после чего бодрый голос Патрика Топалова возвестил:

– Разгоняя демонстрации, полиция резиновыми дубинками указывает молодёжи путь, куда им двигаться, ибо как сказал мне один мой знакомый: «Я стал полицейским, потому что с детства мечтал получить такую профессию, при которой мой клиент будет всегда не прав».

Омар перевёл рычажок на передачу и передал: «1968», эти цифры означали, что радиограмма Центра принята. После чего он опять выставил рычажок на «0», и закрыл заднюю стенку транзисторного приёмника, теперь это обыкновенный радиоприёмник. Омар достал книгу Жоржа Перека «Человек, который спит» и стал расшифровывать радиограмму.

« Учителю.

Необходима более подробная информация о Дэвиде Смите: его привычки, пристрастия и т.д. В дальнейшем он будет закодирован под псевдонимом «Конь». Также прошу сообщить всю имеющуюся у вас информацию по узлу связи американского военного командования в Париже. Однако от активных действий с целью получения информации в этом направлении воздержитесь. В дальнейшем этот узел связи кодируется как «Троя». Последующий приём-передача по 102-105.

Директор».

Кодирование радиопередач происходило по книгам. Это были романы модных французских писателей. Раз в три месяца Омар получал указание, какую книгу ему приобрести. В конце каждой передачи указывалась страницы в книге, которые будут служить ключом для кодировки радиограмм. Уничтожив радиограмму из Центра, Омар отправился спать.

Отгремев, гроза умыла дождём Ментон, напоив город утренней прохладой. Омар решил утром заглянуть в автомастерскую к Тео. Столковавшись с судьёй Боне, Марсель Шевеньи купил у него «Буччиали-Савчик TAV-8», и перевёз машину в автомастерскую Тео.

Омар и Тео осмотрели машину, и поняли, что не могут разобраться с шасси «Буччиали», оно представляло собой винегрет из странных конструкторских решений, которые давно не применяются в автомобилестроении. Пришлось Омару засесть за справочники, и наконец, он установил, что фирма братьев Буччиали в двадцатые годы выпустила брошюру с подробным описанием конструкции своего автомобиля. Омар связался с месьё Шевеньи, и тот раздобыл в Париже один из экземпляров такой брошюры. Проштудировав её, Омар разобрался с конструкцией шасси «Буччиали». Теперь следовало всё объяснить Тео.

Омар и Тео стояли в смотровой яме, их позвал Стефан Реми:

– Там пришёл американец, который оставил свой «Фиат», – сказал он.

– Хорошо, что ты оказался в мастерской в этот момент, – Тео вытер руки тряпкой, – растолкуй этому парню, что его автомобиль будет готов завтра, после обеда.

– Почему завтра? Ты же обещал за два дня отремонтировать?!

– На складе у Жако не оказалось масляных насосов для «Фиата», он обещал завтра к девяти часам подвести.

– Ну что ж делать, пойду извиняться за задержку перед американцем, – развёл руками Омар.

Дэвид Смит стоял возле конторки.

– Здравствуй Дэвид, мне неудобно говорить тебе это, но твоя машина будет готова только завтра, после обеда, – сказал Омар, здороваясь со Смитом, – поставщик подвёл нас.

– Очень жаль, – вздохнул Дэвид, он был явно чем-то удручён.

– Неужели тебя так расстроила эта задержка?! – удивился Омар. – Ведь ты же на отдыхе.

– Да не в этой чертовой машине дело! – досадливо махнул рукой Смит. Он грустно улыбнулся: – Я поругался с Дарси.

– Ссоры с женой неизменный атрибут нашей жизни, – развёл руками Омар, – пойдём, посидим в кафе, в такой ситуации, нет ничего полезнее, чем разговор с другом. Надеюсь, Дэвид, ты позволишь мне считаться твоим другом?

Выпив виски, Дэвид Смит разоткровенничался:

– Знаешь Омар, я неудачник, – заметил он, вздохнул и продолжил, – но говорить такое про себя я никому не позволяю. По этой причине и произошла ссора с Дарси.

Дэвид посмотрел на Данафа и продолжил:

– Бармен, человек, который понимает тебя лучше, чем жена, в моём случае, вместо бармена ты, тебе я изливаю душу, а Дарси сидит обиженная в нашем номере.

– Ничего, в данном случае, время лучший лекарь, – усмехнулся Омар, – пока ты сидишь со мной, Дарси успокоится, и вы помиритесь.

– Конечно, так и будет, – кивнул Дэвид, – однако причина нашего скандала во мне, в моём неумении пробиться в этой жизни.

– Я не понимаю тебя, – Омар Бадиф отпил свой виски, – ты же говорил, что у тебя блестящие перспективы на службе.

– Они были бы блестящими, случись десять лет назад, – криво усмехнулся Смит, – я долгие годы хожу в звании штаб-сержанта. Те, кто был в подчинении у меня уже уорент-офицеры. Кое-кто и в лейтенанты выбился, и поверь Омар, они не умнее меня, а многие полные идиоты. Но взлетели они, а не я.

– Почему же тебе не везёт?

– Верно, говорят: «Будь вежлив с каждым. Никогда неизвестно, кто попадёт в число двенадцати присяжных». В своё время я нагрубил одному парню, а он поднялся по службе. У него оказались длинные руки, и в моём личном деле появилась запись о неуживчивом характере.

– Вот уж чего не сказал бы о тебе! – покачал головой Омар. – Хотя я знаю тебя всего несколько дней, но поверь мне Дэвид, я разбираюсь в людях, ты отличный парень.

– Жаль, что ты не входишь в число моих начальников, – усмехнулся Смит.

– Но ты говорил, что в Париже у тебя прекрасные перспективы?!

– Они были бы хорошими, предложи мне эту работу лет пять назад, – покачал головой Смит. Он подозвал официантку и заказал себе ещё виски, а когда она отошла, продолжил: – В своё время у меня были прекрасные перспективы по службе, но людская глупость и злоба поставили крест на моей карьере. За пятнадцать лет безупречной службы я смог подняться лишь в штаб-сержанты. Теперь все мои мысли о пенсии, а на пенсию хорошо идти с солидным банковским счётом. Там ведь придётся начинать всё заново. Это легко делать, когда тебе двадцать пять лет, а в сорок пять, всё значительно усложняется.

Официантка принесла виски Дэвиду, он сделал глоток и продолжил:

– Грустно осознавать себя пустым местом, не хочется жить без пользы.

– Согласен с тобой, – кивнул Омар. Он усмехнулся: – Не зря же говорят:

«Жить бесполезно, лучше уж не жить.

На ровном месте кочкою служить».

– Как ты говоришь? – рассмеялся Дэвид. – Точно про меня, кочка на ровном месте.

Омар Бадиф залпом выпил своё виски.

«Вот так и проваливаются, – подумал он, – остаётся надеяться на то, что штаб-сержант армии США Дэвид Смит никогда не слышал о татарском поэте Мусе Джалиле. Вот до чего, может довести любовь к поэзии!»

– Всё же Дэвид я думаю, ты не прав, предаваясь чёрной меланхолии, – заметил Омар, – жизнь прекрасна. Пусть у тебя нет большого банковского счёта, не это главное. Деньги дело наживное, была бы голова и руки.

– Хотелось бы надеяться на это, – вздохнул Смит.

Он заявил, что ему пора мириться с Дарси, а Омар отправился завтракать в бистро Росалей.³³ После чего вернулся в автомастерскую, и стал работать с автомашиной «Буччиали». В четыре вечера он заглянул в буланжери к Клодин.

– Я сегодня с утра выпил виски с тем американцем, что оставил в мастерской Тео свой «Фиат», – сказал Омар, целуя жену, – весь мой сегодняшний график летит к чертям. Ну, ничего страшного, срочных дел у меня нет. Могу даже помочь тебе.

– Ты мне здесь только мешать будешь, – Клодин поцеловала мужа в губы, – иди лучше забери детей из садика, а отец отдохнёт лишние полчаса.

Во французских провинциальных городках детей из садика принято забирать в четыре часа дня. Ришар Лоранс после ночной выпечки хлеба, ложился спать в восемь часов утра, вечером он забирал детей из садика и сидел с ними до прихода Омара или Клодин.

– Хорошо, – кивнул Омар и направился на улицу Революции. Детский сад в Ментоне находился в здании городской школы.

Едва Омар с детьми пришёл домой, зазвонил телефон.

– Добрый день месьё Бадиф, это Боссе вас беспокоит.

– Вы просто ясновидящий месьё Боссе, – рассмеялся Омар, – я только что пришёл домой, обычно я так рано дома не бываю.

– Увы, месьё Бадиф, я не волшебник. Наш общий друг Марсель Шевеньи дал мне телефоны в Ментоне, по которым вас можно разыскать. Я позвонил в бланжери, и ваша жена сообщила, что вы только что ушли за детьми в детский садик. Я решил, что полчаса вам хватит, что бы забрать детей и прийти домой, – месье Боссе рассмеялся, – чистая аналитика и никакого волшебства.

– Это слишком просто и лишено таинственности, – заметил Омар.

– Учту, и впреть буду напускать в таких ситуациях больше туману, – пообещал Боссе, – месьё Бадиф, я вот по какому поводу звоню, в эту субботу мы с женой своём загородном доме собираем друзей. Я хотел бы пригласить вас.

– Почту за честь месьё Боссе.

– Будьте демократичнее, – рассмеялся тот, – мы не на приёме у президента де Голля. Добрые друзья обходятся без таких высокопарных фраз. Кстати, как у вас продвигаются дела с «Буччиали-Савчик»?

– Вы ставите меня в неловкое положение месье Боссе.

– Знаю, но мне о своём приобретении рассказал сам Марсель Шевеньи. Ведь это я помог ему раздобыть ту брошюру, которая вам потребовалась для ремонта «Буччиали».

– Возможно, но на меня месье Шевеньи наложил обет молчания.

– Марсель меня предупредил, что вы примерно так и скажете, – усмехнулся Боссе, – между тем, секретность в этом деле касается только Патрика Дюрана. Во мне Марсель конкурента не видит, потому и похвастался своим приобретением. Кажется, я заболтался, всего хорошего месье Омар, жду вас с супругой в субботу в шесть часов вечера.

С Жаном-Пьер Боссе его познакомил в Ницце адвокат Патрик Дюран. В разговоре промелькнуло, что Боссе является сотрудником МИДа Франции. Омар запросил Центр информацию о Боссе. Москва ответила, что тот является руководителем отдела в Службе систем информации и связи Генеральной дирекции по административным вопросам МИД Франции. Центр рекомендовал укрепить контакты с ним.

«Ну что ж, поедем в Париж, – решил Омар, – как говориться: «Умножая познания, умножаем скорбь». Будем умножать познания, и хотелось бы обойтись без скорби».

5. Сердце алчущего

За время существования ГУГБ НКВД испытало множество «чисток» – кровавых, (в которых чекистов их коллеги расстреливали сотнями), и не очень (обходились несколькими десятками расстрелянных). Первые чистки начались в 1936 году, когда вскрылось, что нарком НКВД Ягода участвовал в заговоре. Генрих Ягода не был политическим противником Сталина, но ему хотелось занять его место. В те годы заговоры устраивали все – сторонники Троцкого, военные с Тухачевским во главе, решил «половить рыбку в мутной воде» и Генрих Ягода. Однако Сталин переиграл их всех, и в сентябре 1936 года Ягода был снят с поста наркома НКВД, а впоследствии арестован и расстрелян.

Сталин был мудрым человеком и понимал, что в Советском Союзе аппарат НКВД имеет большую власть, и если им руководит человек с большими амбициями, то у него непременно возникнет желание «порулить» страной, вот тогда жди беды. Следовательно, НКВД должен руководить человек начисто лишённый амбиций, а если он при этом будет не слишком умным, то это даже хорошо. Выбор пал на тихого алкоголика Николая Ежова.

Став наркомом НКВД, Ежов основательно «почистил» свой наркомат, расстреляв и посадив всех людей Ягоды, а вместе с ними и тех, кто случайно попал в «ежовые рукавицы». Однако двое ближайших соратников Генриха Ягоды смогли уцелеть, и даже подружились с новым наркомом. Этими изворотливыми счастливчиками оказались: руководитель Главного управления пограничных и внутренних войск Михаил Фриновский и начальник УНКВД по Азовско-Черноморскому краю Генрих Люшков. Они сильно полюбились Николаю Ежову.

Генрих Люшков пил водку с Ежовым, а Фриновский возглавив ГУГБ, фактически руководил НКВД. На все ключевые посты в наркомате он расставил своих людей. В СССР шло время первых пятилеток³⁴. Каждый в стране был занят делом: рабочие строили Горьковский автомобильный завод, Уралвагонзавод, и тысячи других предприятий, колхозники сажали картошку и убирали урожай с полей, Михаил Фриновский сажал и убирал неугодных ему людей, а нарком Ежов пил водку с Генрихом Люшковым. В 1936 году в Советском Союзе подходила к концу вторая пятилетка. Страна за эти десять лет сделала огромный рывок, став индустриальной державой. Однако сказывалась слабость руководства. Извечная беда России – дураки в руководстве, от того плохие дороги и огрехи в управлении на местах. В СССР это ещё усугублялось тем, что в руководстве были люди, не имеющие не только высшего, но даже среднего образования, однако это были верные большевики с дореволюционным стажем. Вот эти самые дураки, которые в период коллективизации считали кулаком, (а тот автоматически причислялся к врагам Советской власти), крестьянина имевшего две козы. Классовая борьба с кулаками усиливается, следовательно, их нужно выселить куда подальше, в Сибирь! Чего греха таить, в деревне шла борьба кулаков с колхозами. Активистов-колхозников постреливали из обрезов и жгли колхозные амбары с зерном. Всё было! Однако активных врагов насчитывалось немного, а на высылку в Сибирь и на Север отправляли сотнями, и далеко не все из них были врагами Советской власти, многие воевали за неё.

Если дурак руководит колхозом, то плохо деревенским мужикам, ну а когда он рулит областью, то страдает целый регион. Например, в 1931 году секретарь Уральского областного комитета ВКП (б)³⁵ Иван Кабаков, чтобы отчитаться перед ЦК³⁶ за перевыполнение плана по зерносдаче, вымел подчистую всё зерно из колхозов, и на Урале разразился голод. Точно так же на Украине действовал Станислав Косиор, а в Белоруссии Николай Гикало. Всё это были «старые» большевики с дореволюционным стажем и тремя классами церковно-приходской школы.³⁷

За двадцать лет прошедшие с Октябрьской революции 1917 года выросло поколение новых, уже советских технократов, способных управлять страной. В 1936 году назрела необходимость внести изменения в управление государством. Ах, этот благословенный тридцать шестой год! Был собран хороший урожай, заработала в полную силу промышленность, а в магазинах на прилавках появились товары, и пора было отменять карточную систему на продукты. В Закавказской республике,³⁸ которой в то время руководил Лаврентий Берия, в Грузии и Азербайджане были высажены чайные плантации, а в Абхазии мандариновые сады. Именно в этот год на прилавках магазинов в России появились в продаже диковинные мандарины, а чай перестал быть дефицитным товаром. Берия был крепким хозяйственником, один из немногих первых секретарей обкомом при котором республика процветала, а не вгонялась в нищету.

В 1936 году Сталин и Молотов на заседании Политбюро предложили ряд новшеств в управлении страной. Принято считать, что Сталин единолично управлял СССР, однако это не так. Советским Союзом коллегиально управляли девять членов Политбюро: Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Андреев, Косиор, Чубарь и Микоян. Летом 1936 года на заседаниях Политбюро обсуждались вопросы о смягчения режима в СССР, и введения всеобщего избирательного права. В то время в СССР существовало такое понятие как «лишенец». Это были бывшие офицеры царской армии, воевавшие в Гражданскую войну на стороне белого движения, дворяне и их дети, священнослужители. В категорию лишенцев попадали так же те, кто был «поражён» в правах, то есть люди, которые отбыли наказание по статье 58 Уголовного кодекса СССР от 1926 года – пресловутые «враги народа». Лишенцы не имели право голосовать на выборах, они и их дети не могли учиться в институтах и техникумах. В СССР лишенцев было около миллиона пятьсот тысяч человек, по существу 2% от взрослого населения СССР.

Сталин и Молотов предлагали отменить такое понятие как «лишенец», и уравнять в правах всё население Советского Союза. Предполагалось вернуть всех высланных «на поселение» в места прежнего проживания, или туда, куда они пожилают выехать, а так же уровнять их в правах с прочими гражданнами страны. Сталин и Молотов предлагали ввести тайное и альтернативное голосование на всех выборах – от избрания депутатов в Верховный Совет, до выборов в секретари партийной организации. Причём выборы должны быть обязательно альтернативными. Тогда же на Политбюро, было принято решение внести все эти изменения в новую Конституцию СССР. Это уже была прямая угроза благополучию таких людей как Кабанов, Хрущёв, Эйхе, Варейкис и прочих секретарей обкомов. Они прекрасно осознавали, что люди не простят им своё полуголодное существование, и головотяпство в период коллективизации. Тогда прощай сытая жизнь и спецфонды, где есть всё, в отличие от простых магазинов с пустыми полками. По существу эти люди уже жили при коммунизме, который большевики обещали всем жителям Советского Союза. Лишаться сытной кормушки никто из секретарей обкомов не пожелал, и сложилась фронда.³⁹

В феврале-марте 1937 года в Москве должен был проходить пленум⁴⁰ ЦК ВКП (б), на котором и собирались обсудить предложения Сталина – Молотова. В Советском Союзе все текущие вопросы решались на Политбюро, а стратегические решения, влияющие на положения в стране, принимались на пленуме ЦК ВКП (б) собиравшимся раз в полгода, и в котором участвовали все партийные секретари обкомов и райкомов. На пленуме фронда дала решительный бой Сталину. Атаку начал первый секретарь Новосибирского крайкома ВКП (б) Роберт Эйхе. Он говорил о недостатках в работе органов НКВД: те недостаточно решительно борются с врагами народа. Отмашка для фронды была дана и началось!

Пошли выступления Дмитрия Булатова из Омского обкома, Дмитрия Конторина из Архангельского обкома и прочие. Смысл речи всех выступающих был один – классовая борьба в стране обостряется, а НКВД недостаточно активно борется с врагами народа. На этом пленуме предложения Сталина – Молотова не прошли, но фронда прекрасно знала, что работа над проектом Конституции не прекращается, и Сталин от своей затеи не отказался. Следовало заставить его отречьсяся он неё.

На июльском пленуме 1937 года они продолжили атаку. Иосиф Сталин как руководитель государства был хорош и вполне устраивал фронду. Многие её участники прекрасно понимали, что в настоящий момент его и заменить-то не кем. Сталина лишь необходимо избавить от крайне вредных мыслей, о тайном голосовании и альтернативных выборах. Первого июля с Молотовым и Сталиным встретились секретарь Дальневосточного обкома Иосиф Варейкис, Александр Криницкий из Саратовского обкома, первый секретарь ЦК КП Азербайджана Мир Джафар-Аббас Бакиров, секретарь Сталинградского обкома Абрам Столяр. Тема для беседы была одна – Иосиф Сталин и Вячеслав Молотов хорошие руководители, но незаменимых людей нет, а есть незаменённые. Что бы Сталин ни усомнился в серьёзных намерениях фронды, второго июля с ним встретились Дмитрий Конторин, Николай Гикало и Максим Амосов, требование было одно – активизировать борьбу с врагами народа. В условиях «ожесточения классовой борьбы» естественно уже не может идти речи о тайном голосовании и безальтернативных выборах. Сталин отступил, а члены фронды на свою беду решили, что он сдался.

Под давлением фронды в НКВД родился секретный приказ №00447 от 30 июля 1937 года: «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Согласно этому приказу предписывалось создавать внесудебные тройки для расследования и репрессий по уголовным делам, возбуждённым по статье 58 Уголовного кодекса СССР. Из центрального аппарата НКВД во все территориальные управления спускались ежемесячные разнарядки, сколько человек должно быть расстреляно по этой статье, а сколько осуждено к лишению свободы, то есть, посажены в тюрьмы и лагеря.

Иосиф Сталин приказал наркому НКВД Николаю Ежову начать собирать компромат на всех членов фронды. Вот тут шанс для себя уловил начальник ГУГБ НКВД Михаил Фриновский. Он внушил алкоголику Ежову, что на местах можно подвинуть от власти секретарей обкомов, а потом сам Ежов скинет Сталина с поста Генерального секретаря ЦК ВКП (б). Пьяному море по колено, и Коля Ежов согласился с планом Фриновского. В СССР начались репрессии. Они шли везде: в армии, в НКВД, не миновала сия горькая чаша и простых людей. Страна была, как тогда говорили: в «ежовых рукавицах»». Жертвами этих репрессий оказались почти все участники фронды – Эйхман, Варейкис, Кабанов и прочие. Они все пострадали, но небезвинно. Именно они, спасая свои сытные кормушки, развязали террор в стране, и попали под его жернова. Единственный кто из всей фронды уцелел – Никита Сергеевич Хрущёв. Он в те годы был первым секретарём Московского комитета партии и пролил немало крови москвичей и жителей Московской области. Жил Хрущёв по принципу: «Вовремя предать, значит предвидеть». В начале двадцатых годов, он примкнул к Троцкому, но успел сориентироваться и перескочил в лагерь его противников. В 1937 году он высказал Сталину неудовольствие тем, что центральный аппарат НКВД на Москву и область спустил месячную разнарядку, расстрелять тысячу врагов народа, в то время как Москва может расстрелять в десять раз больше.

– Уймись дурак! – последовал резкий ответ Сталина.

Вот тогда-то Хрущёв понял, что нужно срочно «отскакивать» от заговорщиков. Он утих и примкнул к Сталину. И вовремя! Через несколько месяцев начались репрессии против бывших его подельников-заговорщиков. Перебив членов фронды, Сталин взялся за Ежова, но и здесь он не спешил – политбюро назначило заместителем наркома НКВД Лаврентия Берию. После ошибки с Генрихом Ягодой, Сталин держал своих людей в НКВД, которые уведомляли его обо всём происходящем в этой конторе. Сталин прекрасно знал, что Ежов только водку пьёт с Генрихом Люшковым, а репрессиями руководил Михаил Фриновский, именно он был опасной фигурой. Что бы отделить Фриновского от его людей в НКВД, его 8 сентября 1938 года назначили министром ВМФ СССР.

Собутыльник Ежова и одновременно его надзиратель Генрих Люшков, занимал пост начальника НКВД по Дальнему Востоку. Он первый из всей троицы уловил опасность. 9 июня 1938 года он перешёл границу у китайского города Хуньчунь и сдался японцам, (в то время Япония захватила почти всю территорию Китая). В сентябре 1938 года был арестован Михаил Фриновский, а в ноябре этого же года Николай Ежов. 25 ноября 1938 года Лаврентий Берия был назначен наркомом НКВД, в течение нескольких месяцев он свернул репрессии в стране. Начался пересмотр дел осуждённых по статье 58 УК СССР. Здесь была одна тонкость – не все были осуждены безвинно. Кто-то совершил кражу или растрату финансовых средств, но на свою беду оказался коммунистом. Считалось что член ВКП (б) не может быть уголовным преступником. Если он совершил кражу или растрату, значит не в целях наживы, а чтобы навредить Советской власти, потому что он враг народа. Вот такая извращённая логика! Если за кражу беспартийный завскладом получал три года лишения свободы, и, отсидев свой срок, мог вернуться на прежнее место работы, то бедолага завскладом – коммунист, осуждался по статье 58 УК СССР и как враг народа получал десять-пятнадцать лет. Освободившись, он, как правило «прицеплялся» к какому-либо политическому делу, и получал уже лет двадцать пять лагерей, а то и расстреливался.

До того как Лаврентий Берия стал наркомом НКВД, он четыре месяца руководил ГУГБ. Михаил Фриновский успел изрядно «почистить» это управление, фактически разгромив его. Берия стал восстанавливать ГУГБ, и к началу Великой отечественной войны, службы разведки и контрразведки смогли заработать почти в полную силу.

После Великой отечественной войны, к 1950 году страна поднялась из руин. СССР создал свою атомную бомбу, тем самым отвёдя от себя угрозу ядерной бомбардировки. Теперь Сталин решил вернуться к тому, от чего был вынужден отказаться в 1937 году. Планировалось внести изменения в Конституцию 1937 года. Тогда Сталину и Молотову лишь удалось добиться отмены такого понятия как «лишенец», все остальные нововедения фронда заблокировала, развязав репрессии в стране. Теперь, Сталин предлагал в Конституции убрать фразу о том, что «ВКП (б) является руководящей и направляющей силой в стране». Сталин хотел возложить на Совет министров СССР руководство страной, а партия будет заниматься исключительно идеологией. Для первых секретарей факт того, что за партией оставляют только вопросы идеологии, не страшно, опасно было другое – партийный аппарат в будущем планировалось лишить власти. Тогда его неминуемо оттеснят от кормушки со спецпайками и спецмагазинами. Опять повторялась история 1937 года.

Свою идею Сталин обсуждал с ближайшими, и как он считал, самыми надёжными соратниками – Лаврентием Берией, Георгием Маленковым и Никитой Хрущёвым. Иосиф Сталин прекрасно осознавал, что он стар и ему нужен преемник. Из троих его соратников, лучше всех на роль лидера государства подходил Лаврентий Берия. Он обладал организаторским талантом, не случайно, важнейший для страны атомный проект курировал именно Лаврентий Берия. В годы Великой Отечественной войны Берия входил в состав ГКО⁴¹. Это под управлением Берии в 1941 году, в самом начале войны, всю промышленность с западных областей СССР по железной дороге перевезли на Урал, в Западную и Восточную Сибирь, а так же в Поволжье и Среднюю Азию. Всё это под бомбёжками, во время паники при немецком наступлении. Однако эвакуация была проведена чётко и слаженно, оборудование демонтировали, а на новом месте возвели в кратчайшие сроки новые заводы. Это был единственный случай в мировой истории, когда из одной части страны в другую перевезли почти всю промышленность.

В годы руководства Закавказской республикой и Грузией, Лаврентий Берия показал себя отличным хозяйственником, так что он смог бы прекрасно руководить Советским Союзом. Однако у него был огромный недостаток – Берия был мегрел,⁴² а для России, подряд два руководителя-грузина, это перебор. Потому управлять государством должен был Георгий Маленков – он русский, и это всех устроит. Маленков был аппаратчиком до мозга и костей, он хорошо разбирался в людях, мог назначить качественного руководителя, однако сам организовать работу не мог и в экономике ничего не смыслил, был плохим хозяйственником и управленцем. Маленков и сам осознавал свои недостатки, потому, занимая пост председателя Совета министров СССР ни одного важнейшего решения, не принимал, не посоветовавшись с Берией. О Никите Хрущёве Сталин был невысокого мнения, потому ему была отведена роль руководителя партии. Сталин считал, что дурак Хрущёв годен лишь для того, что бы выступать на партийных собраниях. Будущее покажет, как он ошибался.

Никита Хрущёв присутствуя на посиделках на Ближней даче Сталина⁴³, прекрасно понимал, что из всех троих, (имеется в виду он, Маленков и Берия), ему отводится незначительная роль идеолога, без всякого веса в государственном аппарате. К тому же, Никита Сергеевич не был уверен, что его в будущем не спихнут и оттуда. Хрущёв стал сколачивать фронду из секретарей обкомов и райкомов. Им всем было что терять – наступал конец их сладкой, безбедной жизни.

Однако если в прошлый раз Хрущёв был лишь участником заговора и далеко не самым главным, то теперь он выходил на первые роли, значит, спасти свою жизнь путём предательства ему не удастся. Нужно было обезопасить себя и сделать своим подельником министра МГБ. В ту пору этот пост занимал Виктор Абакумов – верный «цепной пёс Сталина», нечего было даже думать о том, что бы привлечь его на свою сторону. Следовательно, Абакумова нужно убрать, и назначить министром МГБ своего человека. Повод подвернулся неожиданно легко: 31 августа 1948 года в доме отдыха «Валдай» Новгородской области умирает член ЦК ВКП (б) Андрей Жданов. Заведующая отделом функциональной диагностики Лечсанупра Кремля врач-кардиолог Лидия Тимашук, 28 августа осматривая Жданова, на основании кардиограммы поставила ему диагноз «инфаркт-миокарда». Однако академики Егоров и Виноградов лечившие Жданова, а так же врач-терапевт санатория Майоров не согласились с ним. Они заставили Тимашук убрать из диагноза слово «инфаркт». Была ли это врачебная ошибка или Жданов умер по другой причине, тогда не установили. Однако Тимашук не хотела, что бы историю со смертью Жданова «похоронили». Она написала письмо в ЦК ВКП (б).

В то время Лечсанупр Кремля подчинялся не министерству здравоохранения, а 9 -му управлению МГБ, которое отвечало за безопасность первых лиц страны. Руководил «девяткой» генерал Власик, личный телохранитель Сталина ещё с двадцатых годов. Письмо попало к нему, но Николай Сидорович, не будучи врачом, передал его руководителю Лечсанупра академику Егорову, тому самому человеку, на которого и жаловалась Тимащук. Пётр Иванович пытался потихому утихомирить Тимащук, но та за дело болела душой. Она написала ещё четыре письма в ЦК, и все они опять попали к Егорову. Тогда академик решил убрать с глаз долой строптивого доктора. Тимащук отправили простым врачом-кардиологом в одну из поликлиник Лечсанупра.

В марте 1951 года Тимашук случайно знакомиться со следователем МГБ майором Рюминым. Над тем в то время сгущались тучи, его буквально преследовали неудачи: вначале он в троллейбусе забыл папку со служебными документами, за что ему был вынесен строгий выговор. Во время проведения служебной проверки по факту утери документов, выяснилось, что Михаил Рюмин в сентябре 1941 года при зачислении в спецшколу НКВД, утаил некоторые сведения о себе: оказывается, отец его был кулаком, а брат и сестра осуждены за воровство. Так же тесть Рюмина во время Гражданской войны служил в войсках адмирала Колчака. Теперь все эти вскрывшиеся сведения выйдут Рюмину боком – его уволят из органов, и прощай спецпаёк.

Повстречав Тимашук, майор Рюмин понял, что это единственный шанс удержаться в органах МГБ. Он развил бурную деятельность, попытавшись раскрутить дело «врачей-вредителей». Для этого ему нужна была санкция министра МГБ Абакумова, а тот, изучив материалы, сказал: