Евгений Петрович Горохов
Хроника кровавого века – 2. Перед взрывом
В Берлине вечерами горели тысячи электрических фонарей – ни в одной столице Европы не было столько. Со второй половины XIX века Берлин стал индустриальным городом. В нём располагались десятки предприятий. Один только «Сименсштадт» («город Сименса») занимал целый квартал, где расположились предприятия фирмы «Сименс» – нового электрического гиганта. Кроме производственных корпусов, были здесь и казармы – общежития для рабочих.
Но Берлин – это ещё и столица Германской империи, потому в районе Тиргартен находится целый квартал правительственных зданий. Река Шпрее отделяет Тиргартен от района Моабитер – Вердер. Соединяет эти два района мост, кованый, металлический, отделанный красным песчаником. Назван мост в честь Гельмута Карла Бернхард фон Мольтке. Он с 1857 по 1886 года был начальником Большого Генерального штаба прусской, а затем и германской армии. Четырёхэтажное каменное здание Большого Генерального штаба как раз и находится возле моста Мольтке на набережной Шпрее, почти напротив Рейхстага.
Именно при Гельмуте фон Мольтке, Большой Генеральный штаб показал свою высокую эффективность. В штабе досконально изучали весь мировой опыт боевых действий. Планирование операций осуществлялось на научной основе. В штабе Мольтке искусство управлять войсками возвели в ранг науки. Там детально разбирались вопросы управления войсковых соединений и логистики. Результат работы Большого Генерального штаба сказался 3 июля 1866 года при битве с австрийской армией у чешского села Садова. Тогда три прусские армии действовали так согласованно и синхронно, что легко разбили превосходящие силы австрийцев, которые из-за плохого управления не смогли вовремя собраться в кулак. Именно с этого времени, влияние Гельмута фон Мольтке возросло, а Большой Генеральный штаб приобрёл особое политическое значение. Гельмут фон Мольтке получил право прямого доклада кайзеру как верховному главнокомандующему, и принимать важнейшие политические решения, минуя канцлера и рейхстаг. С 1891 года Большим Генеральным штабом руководил Альфред фон Шлиффен.
Хотя Пруссия в 1870 году за две недели разгромила французскую армию, в Большом Генеральном штабе армию Франции по-прежнему считали сильной. Когда в конце XIX века Германия принялась захватывать колонии по всему миру, она тут же вступила в противоречия с Францией, Россией и Британией. Вдобавок Франция хотела отобрать у Германии Эльзас и Лотарингию. В такой ситуации для германской императорской армии замаячила перспектива войны на два фронта – на западе с Францией и на востоке с Россией. В Большом Генеральном штабе прекрасно осознавали, что это неминуемо приведёт к поражению Германии в войне.
В 1905 году в Большом Генеральном штабе под руководством начальника штаба Альфреда фон Шлиффена стали разрабатывать план боевых действий против России и Франции. Все работы закончились в декабре 1905 года, именовался этот документ «план Шлиффена». Основной идеей этого плана было то, что России для полной мобилизации потребуется не менее двух месяцев. Следовательно, французскую армию необходимо разбить в срок не более чем за сорок дней, и далее направить войска в Восточную Пруссию для войны с Россией.
1 января 1906 года44 Альфред фон Шлиффен ушёл в отставку, на его место был назначен Хельмут Иоганн Людвиг фон Мольтке, племянник прославленного Мольтке. В Германии его звали Мольтке – младший. Он посчитал план Шлиффена чересчур рискованным, в той части, что оставлять Восточную Пруссию без войск нельзя. Мольтке скорректировал план своего предшественника, перебросив часть сил в с Западного фронта в Восточную Пруссию, значительно ослабив войска Западного фронта, противостоящим Франции. По плану Шлиффена для охвата французской армии, планировалось вторгнуться в нейтральные Люксембург, Бельгию и Нидерланды. Мольтке – младший не счёл нужным захватывать Нидерланды. Так же он решил большее внимание уделять разведке, для чего отобрал несколько молодых офицеров в Большом Генеральном штабе и направил их для инспектирования разведывательных станций на границах Германской империи. Доклады этих офицеров Мольтке решил принимать лично. Больше всего его интересовало положение дел в Восточной Пруссии, потому первым из всех офицеров, посланных с инспекцией, он принял капитана Вальтера Николаи. Направить этого офицера с инспекцией в Восточную Пруссию, Мольтке рекомендовал начальник русского отделения отдела III В (разведотдел) Большого Генерального штаба подполковник Лауенштайн. Окончив с отличием юнкерское училище, Вальтер Николаи был направлен на службу в Большой Генеральный штаб. Лейтенант Николаи попал в отдел III В.
В 1896 году, его направили в Россию для сбора разведданных о русской армии. Живя в России, он в совершенстве овладел русским языком и завёл полезные знакомства. В 1901 году, по возвращению в Берлин, Николаи представил доклад о России в оперативный отдел Большого Генерального штаба. Работа Николаи была высоко оценена Альфредом фон Шлиффеном. Обер–лейтенанту Вальтеру Николаи был присвоен чин капитана и его направили на учёбу в академию Генерального штаба.
– Господин капитан, я вызвал вас, что бы услышать от вас лично, мнение о эффективности работы наших разведывательных станций на границе с Россией, – сказал Мольтке разглядывающий стоявшего навытяжку Вальтера Николаи, – признаюсь сразу, пока я не читал ваш доклад. На это есть веские причины, я считаю, что бумага не способна передать эмоции, да возможно, вы, что-либо упустили. Теперь скажите мне всё что думаете, повторяю, мне нужна полная картина.
– Позволю себе заметить господин генерал – полковник, – начал капитан Николаи, тщательно взвешивая каждое слово, – разведывательные станции на границе с Россией не могут выполнять возложенные на них задачи. Использование на должностях руководителей станций пожилых офицеров – отставников пагубно влияет на работу всей службы разведки на границе.
– Каковы ваши предложения капитан?
– Считаю целесообразным заменить их энергичными и образованными офицерами Большого Генерального штаба, – ответил Николаи, – так же необходимо подчинить этих офицеров штабам приграничных армейских корпусов, а не округам ландвера45, это удобно на случай войны с Россией. Тогда офицеры, руководившие разведывательными станциями в случае войны, возглавят разведотделы в штабах этих корпусов. Они будут хорошо осведомлены об обстановке в зоне действия их корпусов.
– А вы указали все высказанные только что соображения, в своём докладе?
– Никак нет господин генерал – полковник. Я посчитал, что давать указание руководству не входит в мою компетенцию.
– Напрасно капитан, напрасно, – Мольтке бегло почитал доклад. Протянул его Вальтеру Николаи: – Перепишите свой доклад и укажите все ваши соображения. Я обопрусь на них при разговоре с военным министром Эйнемом. Нам необходимо реструктуризировать нашу разведслужбу, а для этого потребуется увеличения финансирования.
– Слушаюсь, господин генерал, – щёлкнул каблуками Вальтер Николаи.
– Дальше, – продолжил Мольтке, – вы назначаетесь начальником отдела разведки первого армейского корпуса, однако это формально. В реальности в ваших руках будет сконцентрирована вся деятельность нашей разведки против России. Выезжайте в Кёнигсберг капитан, в штаб корпуса, и организуйте там работу как следует. Я даю вам широкие полномочия.
– Господин генерал – полковник осмелюсь предложить вам.
– Что именно?
– Считаю, что для выполнения возложенных на меня задач, мне необходимо выехать в Россию. Там я смогу возобновить некоторые свои связи. Это позволит наладить агентурную сеть в России.
– Да, пожалуй, так будет правильно, – кивнул Мольтке, – и не медленно начинайте подбирать энергичных офицеров для работы в вашем отделе.
– Слушаюсь, господин генерал – полковник! – щёлкнул каблуками капитан Николаи.
Шагая по мосту Мольтке, Вальтер Николаи думал, что в свой отдел ему, пожалуй, нужно пригласить обер-лейтенанта Гемпа. С Фридрихом Гемпом он вместе учился в академии. Когда началась русско-японская война, в Большом Генеральном штабе решили командировать группу офицеров для работы в Японии. Николаи и Гемп вошли в неё. В течение пяти месяцев они в Берлине изучали японский язык, а потом, из всей группы в Японию уехали всего три офицера. Именно на курсах японского языка Гемп и Николаи подружились.
«Пожалуй, для начала в России мне нужно заехать в Минск», – подумал Николаи, остановившись у двери своей квартиры на Карлштрассе.
Минск начала ХХ века был заштатным губернским городом. В нём практически не было промышленных предприятий как в Витебске или Могилеве. Но здесь дислоцировалось множество военных частей. В городе было полно солдатских казарм. Пройдись по городу, и, пожалуй, военные встречаются чаще, чем штатские. В те времена Минск славился обилием военных и проституток. Оно и понятно, господа офицеры в большинстве своём не женаты, а о нижних чинах и говорить не приходится. Все хотят женскую ласку, а в Минске легче всего было найти безотказную девицу на улице Весёлая46. Эта улица и название своё получила потому, что постоянно на ней раздавался смех девиц лёгкого поведения. Однако Вальтер Николаи приехал в Минск не ради продажной любви.
В 1896 году Вальтер Николаи в Петербурге познакомился с Густавом Бауэрмейстером. Это был купец первой гильдии, миллионщик. В России он имел чин коммерческого советника, а он согласно Табели о рангах приравнивался к VIII классу. При всех чинах и заслугах в Российской империи, Густав Бауэрмейстер являлся подданным Пруссии. Он был руководителем «Санкт-Петербургского общества германских подданных для оказания помощи нуждающимся соотечественникам». Целью этого общества провозглашалось: « Поддержание сплочённости и внутреннего единства оторванных от фатерланда подданных рейха. Формирование у них сопричастности к политической жизни фатерланда». Однако это была общественная нагрузка. Густав Бауэрмейстер был владельцем торгового дома «Ад. Лессинг», который занимался продажей угля, кокса и чугуна. Так же Бауэрмейстер владел крупным пакетом акций Общества Выксунских горных заводов и Общества Коломенского машиностроительного завода. Именно Густав Бауэрмейстер знакомил Вальтера Николаи с образом жизни в России, и тот поведал Бауэрмайстеру о своих планах по созданию в России агентурной сети из немецких колонистов Поволжья, Причерноморья, и из остзейских47 немцев. Среди них было много офицеров армии и флота Российской империи. Густав Бауэрмейстер заявил, что у Вальтера Николаи ничего не выйдет
– Эти люди считают Россию своей родиной и на предательство не пойдут, – заявил Бауэрмейстер, – вам нет нужды работать с ними. Обопритесь в своей деятельности на подданных Германской империи живущих в России. Мы инвестировали в России свои капиталы, в металлургию, горнодобывающие отрасли, машиностроение и судостроение. Мы предоставим вам такие сведения об оборонном потенциале России, какие не даст ни один подкупленный вами агент. Заметьте, эти сведения не будут стоить Германской империи ни пфеннига.
– Да, но в случае войны между Россией и Германией вы все будете интернированы, и у нас не останется ни одного агента в России, – возразил Николаи.
– Для этих целей, мы будем вербовать агентов из русских, – усмехнулся Бауэрмейстер, – с одним из таких людей я вас познакомлю.
Вскоре герр Бауэрмейстер свёл Вальтера Николаи с начальником железнодорожного жандармского отделения в Вержблове48 жандармским подполковником Мясоедовым.
Сергей Николаевич Мясоедов был женат на немке из Пруссии, Кларе Самуиловне Гельнштейн. Приданое за женой Мясоедов получил богатое, однако быстро проиграл его в карты. Жалования жандармскому офицеру не хватало, а жить на широкую ногу по-прежнему хотелось, он занялся контрабандой, благо должность позволяла. Через жену Мясоедов познакомился с Густавом Бауэрмейстером, а тот свёл его братьями Фрейдберг, владельцами компании «Русское Северо-Западное пароходство». Те передали пакет акций своей компании, Кларе Самуиловне Мясоедовой. Жандармский подполковник Мясоедов вновь имел возможность жить на широкую ногу, можно было бы и прекратить шашни с контрабандистами, да жаден был Сергей Николаевич. Впоследствии именно делишки с контрабандистами доведут его до позорной отставки, ну об этом позже. А пока Вальтер Николаи назначил подполковнику Мясоедову встречу в Минске. Город этот он выбрал потому, что находился недалеко от Вержблова.
Встреча произошла в десять часов утра, в « Grand Cafeé Select». Это кафе находилось на углу Захарьевской и Богодельной улиц49.
Жандармский подполковник Мясоедов знал, что Вальтер Николаи является офицером германской армии, и даже предполагал, что ему нужно от Мясоедова, но на контакт пошёл легко. Немцы уже сейчас, не получая от него никаких сведений, хорошо платят. А сколько будут платить, когда он начнёт работать на германскую разведку?! Сергей Николаевич очень любил деньги.
Вальтер Николаи говорил, о том, что он очень ценит дружбу с подполковником Мясоедовым, однако тот мало слушал его. Через витринное стекло кафе он смотрел на стоящую, на противоположной стороне улицы девушку.
«Хорошенькая, – заметил Мясоедов, – неплохо было бы провести с ней ночку».
В это время к девушке подошёл парень в студенческой шинели, девушка взяла его под руку и они пошли по улице.
«Что она нашла в этом голодранце?! – ревниво подумал Мясоедов. Он вздохнул, закурил папиросу, продолжая думать: – Любовь, штука злая».
Между тем парень и девушка не были влюблёнными, хотя и старательно изображали таковых. Студента звали Иван Пулихов, а девушку Александра Измайлович. Оба они были боевиками Северного летучего отряда эсеров. Около гостиницы «Париж» их ждала приехавшая из Москвы член партии эсеров Зинаида Жученко-Гернгросс. Она привезла бомбу для убийства минского губернатора Курлова. Акцию планировалось провести на похоронах генерала Курча.
Панихида по умершему генералу Курчу состоялась в Петропавловском соборе Минска. Когда гроб с телом генерала Курча вынесли из собора, Пулихов вынул из саквояжа бомбу, которую ему передала Жученко-Гернгросс, (это был металлический цилиндр начинённый динамитом, весивший три килограмма). Иван швырнул бомбу в губернатора Курлова. Цилиндр со всего размаха влетел в голову Курлова, но бомба не взорвалась.
Получив сильнейший удар в голову, Курлов опрокинулся на землю, затем сел, обхватил руками голову и заорал:
– Злодеи убили! – у Курлова до крови была разбита голова, бомба валялась у его ног.
Измайлович выхватила «Браунинг» и стала стрелять в полицмейстера Норова. Она сделала пять выстрелов, но в полицмейстера не попала. Зато убила двоих зевак из толпы, стоящей позади полицмейстра – солдата Захара Потапова и почтальона Фому Гончарика.
Курлов продолжал сидеть на земле, обхватив руками голову и дико орал. Наконец городовые опомнились, скрутили Измайлович и Пулихова. Только потом, все вспомнили о несчастном губернаторе, с разбитой головой. Его усадили в экипаж и увезли в больницу. Там выяснилось, что у Курлова сотрясение мозга и содрана кожа на голове.
За всем происходящим у Петропавловского собора наблюдала Зинаида Жученко-Гернгросс – агент Департамента полиции, значившаяся под псевдонимом «Михеев». Когда Измайлович и Пулихова увезли в полицию, Жученко-Гернгросс отправилась на телеграф, дала в Москву телеграмму: «Дядя ударился головой. Подробности при встрече». Телеграфист, отстучавший эту телеграмму, ни обратил внимание на текст и на адрес в Москве – Большой Гнездиковский переулок дом 4/3.
В Москве на Тверском бульваре находилась резиденция градоначальника50, а во дворе резиденции как раз на пересечении Большого и Малого Гнездиковских переулков стоял двухэтажный деревянный дом с двумя входами. Тот вход, что по Малому Гнездиковскому переулку – это Московская сыскная полиция, занимающаяся уголовными преступлениями, а вход по Большому Гнездиковскому переулку, Московское охранное отделение полиции, здесь занимаются политическими делами.
Двадцатого января Жученко-Гернгросс приехала в Москву, связалась по телефону с начальником Московского охранного отделения полиции полковником Климовичем, и тот назначил ей встречу на конспиративной квартире. Однако Климович на встречу с агентом Михеевым пойти не смог и отправил своего заместителя подполковника Михаила фон Коттена. Пока тот встречался с агентом, Климович в своём кабинете принимал начальника Петербургского охранного отделения полиции полковника Герасимова и чиновника Департамента полиции Менщикова.
Леониду Петровичу Менщикову очень нужно было выехать в Москву, но так, что бы это не бросалось в глаза никому из его коллег в Департаменте полиции. Дело, которое он задумал, было незаконное. А как полицейскому чиновнику из Петербурга вырваться в Москву не привлекая внимания? Вот он и решил заинтересовать полковника Герасимова перспективным агентом.
В 1903 году управляющий особым отделом Департамента полиции Сергей Зубатов, начал работу с солдатом Измайловского полка Романом Малиновским. В то время Малиновский никакой ценности как агент не представлял, но Зубатов работал на перспективу. Однако вскоре ввязавшись в интригу против министра внутренних дел Плеве, Сергей Зубатов был уволен со службы, а Малиновский, ведший по заданию Зубатова пропаганду марксизма среди солдат Измайловского полка, стал считаться «неблагонадёжным». Командир лейб-гвардии Измайловского полка генерал-майор Константин Елита фон Вольский сор из избы выносить не стал. Он отправил Малиновского с маршевой ротой на войну с Японией. Пока Малиновский ехал на Дальний Восток, война закончилась, и он вернулся в Измайловский полк.
Полковник Герасимов хотел ознакомиться в Московском охранном отделении с имеющейся у них информацией на Романа Малиновского. Пока Герасимов читал доклады агентуры, в кабинет полковника Климовича вошёл фон Коттен. Он был весел.
– Что это вы Михаил Фридрихович такой смешливый? – полюбопытствовал Климович.
– Я, Евгений Константинович, пока сюда ехал, всю дорогу успокоиться не могу, – улыбаясь, ответил Михаил фон Коттен. Он пояснил: – Один известный вам человек, рассказал мне о покушении на губернатора Курлова. Боевик своей бомбой аккурат ему в голову залепил. Пока поднялась суматоха, Курлов сидел на земле и выл как собака. Причитал, что погубили его бомбисты. Потом выяснилось, что у него небольшая ссадина на башке.
Теперь от души хохотали двое – Климович и фон Коттен. Герасимов удивлённо спросил их:
– Что это вы так господа развеселились над несчастным Курловым?
Тогда полковник Климович рассказал эту историю: оказывается их агент (это была Жученко-Гернгросс) сообщила, что боевой организацией эсеров ей поручено доставить в Минск бомбу для убийства губернатора Курлова. Полковник Климович приказал агенту принести бомбу на конспиративную квартиру. Там подполковник фон Коттен, будучи бывшим офицером-артиллеристом, бомбу осмотрел, вынул из неё взрыватель, и вернул агенту. Жученко-Гернгросс отвезла бомбу в Минск. После чего бомба угодила в голову Курлову. Свою задачу Михаил фон Коттен и Евгений Климович считали полностью выполненной – покушение на царского чиновника предотвращено. Ну а если при этом Курлову разбили башку, так над этим и посмеяться не грешно.
– Не кажется ли вам господа, что поступок ваш, порочит звание жандармского офицера?! – сухо заметил Герасимов.
– Ничуть, – пожал плечами подполковник фон Коттен, – свой долг мы выполнили, и убийство губернатора предотвратили. А то, что Курлову потом башку разбили, так-то беда не велика, он ей всё равно не пользуется. Голова у него только для того, что бы фуражку носить. Не зря же он службу в гваридии начинал.
Евгений Климович и Михаил фон Коттен дружили с самого детства, с Полоцкого кадетского корпуса. По окончании, которого поступили в Павловское военное училище. Евгений Климович после окончания училища, тянул лямку в пехоте, без протекции и связей, выслужился от командира взвода до обер-офицера батальона. Михаил фон Коттен попал в артиллерию, и также честно тянул лямку, никто его не продвигал по службе. Климович и Коттен недолюбливали гвардейских офицеров, а Курлов, прослужив в гвардии, всем дальнейшим ростом по службе, обязан своим покровителям из конно-гвардейского гренадёрского полка. Именно выходцев из этого полка было больше всего среди сановников Николая II, причём многие из них, такие как Курлов, умом не отличались.
– Сдаётся господа офицеры, у вас потому такое игривое настроение, от того, что наконец-то улеглись беспорядки в Москве, – заметил молчавший до этого Менщиков.
– Да уж поволноваться пришлось, – живо откликнулся Климович, обрадовавшийся перемене темы разговора, – хотя сейчас работы и прибавилось, но она уже по нашей части.
– Вам в Петербурге удалось всё миром разрешить, – подхватил Михаил фон Коттен, – а нам в Москве пришлось артиллерию применять. Теперь говорят, в Сибири большие волнения начались.
– Государь поручил навести порядок на железных дорогах Восточной Сибири генералу Ренекампфу, – сообщил Герасимов.
То, что делал подполковник Риман со своим батальоном на Казанской железной дороге, повторил ещё в больших масштабах генерал Рененкампф. Он с двумя батальонами двинулся из Харбина в Западную Сибирь, расстреливая десятками железнодорожных рабочих на каждой станции. Добравшись до Читы, Рененкампф залил её кровью, после чего порядок на железной дороге в Сибири был восстановлен.
Ренекампфа, Мина и Римана эсеры приговорят к смертной казни. 13 августа 1906 года эсерка Конопляникова на железнодорожной платформе Петергофа застрелит генерал-майора Мина на глазах жены и дочери.
30 октября 1906 года эсер Коршун бросит бомбу под ноги генералу Рененкампфу, его адьтанту капитану Берту и сопровождавшему их поручику Гайзлеру. Однако заряд бомбы оказался мал, и все трое были лишь слегка контужены.
На Римана эсеры так же пытались совершить покушение. 5 августа 1906 года боевик Яковлев пришёл на квартиру Римана, назвавшись князем Друцким-Соколинским. Полковника не оказалось дома. Яковлев ушёл, сказав, что придёт попозже. Жена Римана заподозрила неладное, и вызвала полицию. Когда Яковлев пришёл во второй раз, полиция арестовала его в подъезде дома Римана.
Когда был убит командир Семёновского полка генерал-майор Мин, Николай Риман решил не искушать судьбу. Он уволился со службы и уехал в Германию. Обратно в Россию Риман вернётся в 1908 году, восстановится на службе, а Николай II назначит его командиром 91-го Двинского пехотного полка. В марте 1917 года, он с женой попытается бежать за границу, будет арестован в финском городишке Торнео. Римана доставят в Петербург и посадят в Петропавловскую крепость, где он просидит до Октябрьской революции. После чего его расстреляют большевики.
Генерал Рененкампф после отречения Николая II в феврале 1917 года будет арестован. Однако Чрезвычайная следственная комиссия не соберёт материала для суда над ним. Перед самым Октябрьским переворотом (или революцией, кому как нравится), Рененкампф будет отпущен. Он уедет в Таганрог и будет жить под видом мещанина Смоковникова. Когда в городе к власти придут большевики, Рененкампф сможет раздобыть греческий паспорт на фамилию Мандукакиса. Однако его опознают, и бывший генерал Рененкампф будет арестован.
Верховный главнокомандующий советскими войсками юга России Антонов-Овсеенко предложит Рененкампфу выбор – быть расстрелянным за репрессии 1906 года в Сибири, либо принять командование над разрозненными отрядами красной армии. Генерал от сотрудничества с большевиками откажется, а к Таганрогу подходили германские части. 3 марта 1918 года Ренекампф будет расстрелян. Однако дорогой читатель мы забежали далеко вперёд, давай вернёмся в январь 1906 года, в Москву.
Вернувшись в свой гостиничный номер, Леонид Петрович Менщиков стал писать письмо. Следовало приступать к делу, ради которого он и приехал в Москву. По агентурной информации, Менщиков знал, что осенью 1905 года в Москву из-за границы приехал Владимир Бурцев.
В молодости Бурцев связался с народовольцами51, за что был арестован и отбывал ссылку в Сибири. Потом Бурцев уехал во Францию. В 1890 году в Париже он привлекался к суду по «делу о бомбах», которое организовал некий Гекельман-Лензен. Владимир Бурцев смог доказать свою непричастность к этому делу. Затем он провёл собственное расследование, и установил, что Гекельман-Лензен, спровоцировавший всю эту шумиху с бомбами, которые якобы в Париже делали русские революционеры, имел другую фамилию. Это был агент зарубежного отделения Департамента полиции Российской империи Аркадий Гартинг. Провокацию с бомбами, Гартинг задумал для того, что бы отчитаться перед Департаментом полиции об эффективности своей работы.
После скандала в Париже, Гардинг осел в Берлине, а Бурцев сблизился с эсерами. Осенью 1905 года, когда после царского манифеста от 17 октября, когда в России сделали послабления для тех, кто ранее был осуждён по политическим делам, Бурцев вернулся в Москву. Он организовал журнал «Былое». Менщиков рассчитывал с помощью Бурцева продавать эсерам сведения о тайных агентах полиции в рядах партии эсеров. На следующий год Леонид Петрович Менщиков должен был уйти на пенсию, а она у коллежского асессора52 не такая уж и большая.
Ввиду того, что дело, которым он решил заняться, по уголовному уложению Российской империи считается государственной изменой, то действовать следует крайне осторожно. Для Бурцева, Леонид Петрович решил остаться инкогнито. Первую встречу с Бурцевым Менщиков решил провести в Москве.
Глава 4
«Я ждал, что сумею широкой литературной пропагандой бороться с провокациями. Но на деле следующие годы были тяжёлыми, потому, что я шёл не проторенными дорогами, и был против всяких компромиссов направо и налево».
Владимир Львович Бурцев.
Февраль – апрель 1906 года.
Статья Бурцева в журнале «Былое», среди русских революционеров в Женеве вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Бурцев утверждал, что в руководстве эсеров находится человек, являющийся тайным осведомителем Департамента полиции. Кто этот человек Бурцев не указал, сообщил лишь, что в Охранке он значится под псевдонимом Раскин.
Бурцев сообщал, что по доносу провокатора Раскина, полиция в Петербурге в марте 1905 года арестовала шестнадцать боевиков из группы Николая Тютчева, готовивших покушение на генерала Трепова. В Москве, Раскин выдал Дору Бриллиант, которая изготавливала бомбы для группы Тютчева в Петербурге и группы Бориса Савинкова в Москве. Причём группа Савинкова смогла провести казнь великого князя Сергея Александровича, из всей группы, была арестована только Дора Бриллиант. Под подозрение в провокаторстве попали двое – Борис Савинков и Евно Фишлевич Азеф.
Азеф являлся руководителем Боёвки – боевой организации партии социалистов-революционеров, которая и проводит все террористические акты. Он достаточно много знал, являлся членом ЦК партии эсеров. Борис Савинков был его заместителем в Боёвке, так же человек очень осведомлённый.
ЦК партии эсеров собрался на квартире Леонида Шишко на улице Розря в Женеве. Квартира Шишко состояла из трёх комнат и являлась штабом партии эсеров. Здесь готовили шифровки в партийные организации России, сюда же поступала вся информация с мест. От Боёвки на заседание ЦК кроме Азефа был приглашён Борис Савинков. Начал заседание Михаил Гоц. Из-за злокачественной опухоли спинного мозга, Михаил практически не вставал с постели, но узнав, какой вопрос будет обсуждаться на ЦК, потребовал от младшего брата Абрама, (так же члена партии эсеров), доставить его на квартиру Шишко.
– Товарищи, – начал Михаил Гоц, – повод по которому собрался ЦК партии, печален – обвинение в провокаторстве одного из наших товарищей. Это тяжкое обвинение.
– Михаил Рафаэлович, давай обойдёмся без патетики, не тот случай, – предложил Виктор Чернов. Именно Михаил Гоц и Виктор Чернов создали партию эсеров. Чернов продолжал: – Нам надлежит здесь, и сейчас проанализировать статью Бурцева и сделать все необходимые выводы.
Евно Азеф, прочитав статью Бурцева, сообразил, что речь идёт о нём. Если это поймёт кто-либо ещё в руководстве партии эсеров, то жить ему осталось недолго. Первым его побуждением было бежать из Женевы. Однако успокоившись, он взял в руки карандаш и внимательно стал изучать статью Бурцева. Тот не назвал имени информатора полиции, а лишь псевдоним – Раскин. Доказательств того, что Раскин входил в руководство партии эсеров, Бурцев не привёл.
– Виктор Михайлович, ты совершенно прав говоря о том, что мы не должны поддаваться эмоциям, – заметил Азеф, – однако уже сейчас видно, что весь ЦК на эмоциях. На основании одной только статьи, вы пытаетесь обвинить одного из нас.
Азеф указал рукой на Савинкова и себя:
– Но вы совершенно упускаете из виду, возможную цель написания этой статьи.
– Да, да! – подхватил Савинков. Он вскочил с кресла и горячо заговорил: – Возможно это проделки Охранки, что бы посеять вражду и недоверие в наших рядах. Бурцев может быть слепым орудием в руках Охранки.
– Борис ты слишком горячишься, – усмехнулся Азеф. Он указал рукой на кресло: – Сядь на место, и не скачи, словно заводной.
Когда Савенков уселся в своё кресло, Азеф продолжил:
– Не мешало бы вначале хорошенько расспросить Бурцева, а уже потом делать выводы.
– Спросим,– кивнул Чернов. Он посмотрел на Шишко: – Леонид Эммануилович.
Тот встал и вышел из комнаты. Вернулся он с седовласым господином в пенсне и с бородкой клинышком, которые любили носить профессора и литераторы.
– Владимир Львович Бурцев, – представил его Шишко. Он указал рукой на свободное кресло: – Присаживайтесь.
– Ну, вот Евгений Фёдорович, мы и выполнили ваше пожелание, – усмехнулась Екатерина Бреш-Брешковская. Она была здесь самой старшей. В партии её звали «бабушка русского террора». Террором Бреш-Брешковская занималась ещё сорок лет назад в организации «Народная воля». По какой-то непонятной причине, «бабушка русского террора» не любила Азефа.
«Старая мымра, сейчас будет наверняка стараться утопить меня!» – со злостью подумал Азеф. Он с равнодушным видом достал портсигар и закурил папиросу.
– Владимир Львович, голубчик, поделитесь, пожалуйста, с нами, откуда вы взяли сведения, которые привели в вашей статье? – спросила Бреш-Брешковская.
– В Москве на меня вышел человек и дал те данные, которые я привёл в статье, – ответил Бурцев.
– Он назвал себя? – спросил Михаил Гоц.
– Нет, – покачал головой Бурцев.
– Пояснил, каким образом ему стали известны эти сведения? – спросил Савинков.
– Да, – кивнул Бурцев. Он пристально посмотрел в глаза Савинкову: – Сказал, что он всего лишь посредник. Его друг служит в Департаменте полиции и готов за определённую плату поставлять сведения о провокаторах полиции в рядах партии эсеров.
