Евгений Некрасов
Блин и секрет разбитых стекол
Глава I
Проблема рэкета в жизни осьмиклассника
– Привет, Митек. Звонил мистер Силкин дядя Миша, долетел нормально. А у меня проклюнулась Уртика диоика, – сказал старший Блинков, жуя бутерброд, снимая галстук и надевая шлепанцы. – Ты мусор вынес?
– Ага, – кивнул Блинков-младший. Мистер Силкин дядя Миша раньше был аспирантом у старшего Блинкова, а потом насовсем уехал в Америку. Иногда он приезжал погостить. Блинкову-младшему мистер Силкин дядя Миша не нравился.
– Ну тогда пусти меня за компьютер, – выдвинул старший Блинков нелогичное и нарушающее права человека требование.
– У меня ещё полчаса машинного времени, – восстановил себя в правах Блинков-младший и набил на клавиатуре несколько совершенно ненужных цифр. – Уртика чья?
– Ничья. Уртика диоика, это по-латыни. Я же тебе рассказывал: в захоронении сарматской принцессы нашли семена, им две тысячи триста лет. И теперь одно семечко проросло. – Старший Блинков поднес к очкам бутерброд и галстук, выбрал бутерброд и откусил. – Третий век до нашей эры! Представляешь, сарматы ввязались в боспорские войны, а это семечко уже было. Строилась Великая Китайская стена, а это семечко было. Македония побила Афины в Хремонидовой войне…
– Проходили, – неуверенно проговорил Блинков-младший. И это называется круг интересов взрослого человека! Китайская стена и Хремонидова война… – Дорогое, наверное, семечко?
– Бесценное, – дрогнувшим голосом объявил старший Блинков. – В египетских пирамидах находили семена, но прорастить их не удавалось.
– Бесценное – это сколько? Если в долларах? – неосторожно уточнил Блинков-младший.
Старший Блинков всхрапнул и стал заливаться краской.
– Я мечтал вырастить мужчину, – сухо сказал он, – которому, когда придет время, передам свой гербарий.
И выскочил из комнаты. Галстук развевался за ним, как флаг никому не известной, но гордой республики.
– Да разве я возражаю? – пожал плечами Блинков-младший.
Старший Блинков уже громыхал тарелками на кухне. Компьютер, переварив набитые младшим ненужные цифры, ехидно мигал красной табличкой «Гейм лост» – игра проиграна.
Ну и что такого? Что такого особенного человек сказал, чтобы после этого убегать и демонстративно брякать посудой? Цену имеет все: ботинки, небоскребы, белые мыши и не сосчитанная рыба в воде. Слил отходы в реку – заплати штраф. И правильно. А то кто-нибудь такой рыбки поест и до конца своей короткой жизни будет работать на лекарства.
До этого пункта Блинковы друг друга понимали – и младший, и старший, и мама, которая была не Блинкова, а Гавриловская. Но когда, к примеру вспомнить, в Государственной Третьяковской галерее Блинков-младший предложил экскурсоводше повесить на все картины таблички с ценой, получился скандал.
Экскурсоводша стала молча хватать ртом воздух. Папа и мама с двух сторон наступили единственному сыну на обе ноги. Экскурсанты засмеялись. Небось идут куда-нибудь в молочный за своим кефиром – и ничего, не смеются, что на кефире висит ценник. А одна старушонка, разукрашенная, как африканский колдун, заявила, что Блинковы – типичные новые русские и это про них сказано «златая цепь на дубе том». И никто, никто не оценил новаторскую идею Блинкова-младшего.
А ведь как было бы хорошо для рекламы, если бы на самых редких старинных картинах висели ценники. Тогда народ ещё сильнее потянулся бы к изобразительному искусству. Потому как ведь всем интересно, что почём.
Блинков-младший отменил команду и стал вводить в компьютер другие цифры, правильные. Баланс банка «Воздушный кредит» из своего любимого журнала «Большие деньги» за февраль позапрошлого года.
Игру он сам придумал: берёшь какой-нибудь лопнувший банк или фонд и следишь, кто на чём погорел. Очень увлекательно. Только выиграть в эту игру было нельзя. Каждый раз кончалось тем, что на экране начинало мигать «Гейм лост».
Блинков-младший и не хотел выиграть. Он проверял экспертов «Больших денег», которые в позапрошлом году, понятно, не знали будущего, а он теперь уже знал. Если эксперт безошибочно предсказывал, когда и почему закроется тот же «Воздушный кредит», Блинков-младший заносил его фамилию в особый список.
Он подбирал сотрудников для своего будущего банка и не хотел ошибиться. Потому что, кажется, Рокфеллер сказал, что кадры решают всё.
– Привет, Митёк. Поймали террориста, который в Государственной думе плевал в столовский компот. Завтра следственный эксперимент с прямой трансляцией по телевизору, – сообщила мама. – Ты мусор вынес?
Блинков-младший вздрогнул, чтобы доставить маме удовольствие. Она всегда входила тихо-тихо и любила, когда вздрагивают от неожиданности. Это было профессиональное: мама служила в контрразведке.
– Вынесу ещё, – честно сказал Блинков-младший, не надеясь обмануть маму-контрразведчика. Всё равно она проверила бы, это у неё тоже профессиональное. – Сейчас доиграю и вынесу, а то папа как займёт компьютер, так до ночи.
– В банк режешься? – спросила мама, открыв шкаф и убирая от Блинкова-младшего автоматический пистолет Стечкина.
Только она могла сказать про его игру «режешься». Всё остальное знакомое Блинкову-младшему человечество резалось в компьютерные стрелялки и бродилки, а если имело дело с бухгалтерским балансом, то не резалось, а работало, причём безо всякого смака.
– Ага, в банк. Программа слабовата, – пожаловался Блинков-младший. – Ты не можешь там у себя списать настоящую, с двойной итальянской бухгалтерией?
Мама заперла шкаф с пистолетом, а ключ спрятала в молочник от свадебного сервиза.
– Могу, – ответила она не задумываясь, потому что контрразведка может всё. – А зачем тебе? Двойная итальянская бухгалтерия – это же, наверное, шестнадцатый век или ещё раньше. Тогда не знали отрицательных чисел и придумали дебет-кредит. Всё можно проще, я покажу.
И мама стала показывать, встав за спиной Блинкова-младшего и через его плечо положив на клавиатуру пальцы с длинными перламутровыми ногтями.
От неё пахло военными коридорами – чужим табаком и чужим гуталином «Люкс» из больших килограммовых банок. Духов мама не любила, потому что, если придётся сидеть в засаде, сильный запах может выдать контрразведчика.
Вообще мама-контрразведчик – совсем не то, что папа-ботаник. Её боялись все, в ком совесть нечиста, и на всякий случай – все остальные. Особенно владельцы тиров, где стреляют на приз, потому что мама выигрывала у них все призы подряд, а потом раздавала их маленьким детям.
Девичью фамилию Гавриловская маме запретил менять на Блинкову сам начальник контрразведки. А то пришлось бы менять её фамилию и во всех контрразведчицких документах, а среди них были настолько секретные, что их для сохранности от шпионов замуровали в фундаменты различных исторических построек.
И вот начальник контрразведки подумал, какими ужасными разрушениями грозит столице нашей Родины перемена девичьей фамилии капитана Гавриловской, если взламывать фундаменты отбойными молотками, доставать документы и переправлять в них фамилию.
Подумал он так и написал на её рапорте: «Категорически запрещаю. Предлагаю сменить фамилию гражданину Блинкову».
Но гражданин Блинков взбунтовался! Гражданин Блинков отправил начальнику контрразведки письмо, начинавшееся словами «Уважаемый товарищ генерал» и кончавшееся «С уважением, Блинков». В середине был четырёхстраничный список его научных работ по ботанике и ещё одно-единственное предложение:
«Являясь достаточно продвинутым в области генетики покрытосеменных исследователем, я состою в научной переписке с рядом изданий и специалистов международного уровня, вследствие чего перемена фамилии означала бы для меня либо полный отказ от наработанного авторитета, в том числе международного, что пусть ничтожным, но тем не менее негативным образом отразилось бы на авторитете отечественной науки, либо продолжение научной переписки под прежней фамилией Блинков, что, по существу вопроса, не являлось бы переменой фамилии».
Потрясённый научной логикой и ясностью формулировки, генерал ответил гражданину Блинкову на фирменном бланке контрразведки. Этот бланк старший Блинков до сих пор хранил в гербарной папке с тибетским эдельвейсом. Любой написанный на таких бланках текст совершенно бесследно исчезал через час, поэтому мама, когда принесла генеральское письмо, передала на словах, что генерал только запретил менять фамилию ей, капитану Гавриловской, а гражданин Блинков – как хочет. В конце концов, живут же супруги под разными фамилиями.
И они остались жить под разными фамилиями.
И когда родился Блинков-младший, он стал Блинковым-младшим по школьному прозвищу Блин.
А ведь если бы папа сменил фамилию, Блинков-младший запросто мог бы стать каким-то непонятным Гавриловским-младшим, и ещё неизвестно, как его звали бы в школе. Маму, например, звали в школе Гаврилой, пока она не записалась в секцию борьбы самбо.
Папа очень гордился своим бунтом против самого начальника контрразведки. Он хотел, чтобы Блинков-младший знал, кому обязан тем, что он Блинков-младший, и часто рассказывал это семейное предание. И хотя Блинкова-младшего тогда ещё, как говорится, не было в проекте, ему казалось: был он, был и сам всё видел. Потому что вообще очень трудно представить белый свет без себя, финансово одарённого подростка Дмитрия Блинкова.
За оградой позади помойки было подходящее место для молодёжи. Там валялись старые холодильники, словно специально выброшенные, – чтобы на них сидеть и выцарапывать всякие надписи. Если шёл дождь, холодильники ставили в кружок на попа и залезали внутрь.
Ещё за помойкой росли тимофеевка, одуванчики и ромашки пахучие, которые многие путают с ромашками аптечными, хотя у тех нет краевых язычковых цветов, – тому, у кого папа ботаник, разница видна с первого взгляда.
Блинкову-младшему нравилось посиживать за помойкой на коротком холодильнике «Иней», придерживая за талию самостоятельных подростков Ломакину и Суворову, чтобы они не свалились. «ЗИЛ-Москва» в этом отношении был гораздо хуже, потому что больше. На нем свободно рассаживались трое, и придерживать за талию никого не требовалось.
Понятно, что, если человека отрывают от компьютера, не дав пережить крах банка «Воздушный кредит», и посылают выносить мусор, он имеет полное право на тихие развлечения в обществе Ломакиной и Суворовой.
Понятно и то, что, если вместо этого изысканного общества человек, заглянув за помоечную ограду, видит дважды второгодника князя Голенищева-Пупырко-младшего, он имеет столь же несомненное право унести ноги. Если, конечно, князь Голенищев-Пупырко-младший не заметит человека и не заорёт:
– Какие люди без охраны! Блин!
Он орал так громко и таким поганым голосом, что за помойкой полегли травы, а откуда-то с неба или скорее всего с пятого этажа взвизгнул женский голос:
– Не ругайтесь, здесь маленькие дети!
– Мы не ругаемся! Это у него кликуха такая: Блин! – радостно завопил князь Голенищев-Пупырко-младший. Ржавым кривым гвоздём он выцарапывал на холодильнике: «Коррозия металла» и дошёл уже до третьей буквы «л».
Оценив проделанную князем работу, Блинков-младший решил, что, конечно, право унести ноги никто не отменял. Только ведь князь фиг отпустит. Он битый час развлекался тут сам с собой и, ясное дело, соскучился с таким придурком.
– Садись, Блин. Будь как дома, Блин, – сказал князь Голенищев-Пупырко-младший, принимаясь за четвертую букву «л». – Американец-то ваш уехал?
– Уехал, – подтвердил Блинков-младший. – Вообще-то он не совсем американец, просто папин аспирант. Мистер Силкин дядя Миша.
– Барахла, наверное, понавёз… – размечтался князь Голенищев-Пупырко-младший.
– Нет. Ему там платят мало, тысяч двадцать в год. А в Днепропетровске у него мама и сестра, – отрезал Блинков-младший, подумав, что интересно всё-таки было бы заглянуть в пакеты, которые мистер Силкин дядя Миша совал маме. А она совала эти интересные пакеты обратно, и мистер Силкин дядя Миша, разумеется, не смог пересовать контрразведчика. Так и увёз свои пакеты в Днепропетровск.
– Ничего себе мало – двадцать кусков, – буркнул князь.
– Это по-нашему много, а по-американски мало. Там другая структура бюджета, – повторил Блинков-младший слова мистера Силкина дяди Миши.
– Хорош трепаться, экономист! – проворчал князь Голенищев-Пупырко-младший. – Карл Маркс недорезанный.
Всякие такие разговоры, если они не насчёт барахла, князь считал особо тонким и непонятным издевательством над собой, Голенищевым-Пупырко-младшим. Потому что, на его взгляд, нормальный человек просто не мог без тайного умысла говорить о том, что не барахло.
Пересчитав свои нацарапанные буквы «л», князь исправил четвертую на «а» и похвастал:
– Видал, Блин, косуху?
Блин видал. Подходящая косуха была на князе. Толстокожая, с нужным количеством заклёпок, «молний», карманов и фенечек. Нужное количество – это ровно столько всякой всячины, сколько можно пришить, приколоть и наклепать на косуху. Переборщить здесь нельзя.
– Ты кожу пощупай! – приставал князь.
Все равно, сказал себе Блинков-младший, мелкие коммерсанты типа старшего князя Голенищева-Пупырко исторически обречены. Пускай он сейчас дарит сыну косухи долларов примерно за двести пятьдесят шесть в розничных ценах стамбульского базара плюс расходы на перевозку. Пускай он даже выменял себе по бартеру на цистерну пива княжеский титул. Но через десять лет всех мелких коммерсантов разорят супермаркеты.
И Блинков-младший пощупал князеву косуху с полным равнодушием. Кожа была великолепная.
– Что ты как дохлый, Блин?! – обиделся князь. – Рассказал бы что-нибудь, Блин.
– Мать задержала ещё одного террориста, – с намёком сообщил Блинков-младший. И добавил от себя: – Четыре перелома и вывих носовой перегородки.
– А мне параллельно, Блин, – заявил князь, хотя ему не было параллельно. Он боялся, что Блинков-младший когда-нибудь обучится у мамы секретным приёмам из арсенала контрразведчиков-нелегалов.
– Ну, я пошёл, – заторопился Блинков-младший и всё испортил. Увядший было князь не без колебаний, но всё же поднёс к блинковскому носу свой почти взрослый бугристый кулак:
– Куда, Блин? Забыл, Блин? Ты на счётчике, Блин.
Если бы от испуга сердце на самом деле уходило бы в пятки, подумал Блинков-младший, это спасло бы массу народу от смертельных ранений.
– Валяй, зови мамочку, – безразличным голосом разрешил князь. – Я от тебя, Блин, десять раз мокрое место оставлю.
Блинков-младший осторожно вздохнул, чуя запах княжеского кулачища.
– Неси должок, Блин, – сказал князь и коротко ударил Блинкова-младшего по носу. Боль была терпимая, но Митька почувствовал, как из ноздри побежала тёплая струйка, и громко шмыгнул.
– Сопляк! – процедил князь. – Мне об тебя даже руки марать неохота. Ты думаешь, питбуль у нас на что? Питбультерьер, Блин, пёс-убийца. Бабка его кормит живыми кроликами, понял, Блин? Для кровожадности… Памятник тебе поставим за наш счёт. С надписью «Незабвенному Блину от Голенищевых-Пупырко».
Где-то в вышине со стеклянным дребезжанием захлопнулось окно, наверное, то, из которого князю запрещали кричать «Блин!». За помоечную ограду забежала дворняга и деловито пометила любимый блинковский холодильник «Иней», глядя перед собой печальными глазами.
Князь молча потянулся к собаке ногой, но не достал и снова повертел кулаком у блинковского носа.
Деваться от него было некуда.
Как финансово одарённый подросток, Блинков-младший твёрдо знал, что если заплатишь рэкетиру один раз, то будешь платить всю жизнь. А всю жизнь платить князю Голенищеву-Пупырко-младшему было просто нельзя уже потому, что тогда пришлось бы всю жизнь любоваться его физиономией.
С другой стороны, Блинков-младший знал, что надежно прикрыть от рэкета способна только личная охрана. Мама тут совершенно не годилась. Она с девяти утра до семи вечера с большим военным перерывом на обед ловила шпионов и террористов, а потом ещё шла по магазинам. Если вычесть сон, чистку орденов и личного оружия и тому подобные хозяйственные дела и засчитывать только чистое время, как в хоккее, то на Блинковых у неё оставалось не больше часа в сутки.
– Не слышу ответа, Блин, – угрожающе протянул князь и двинул Блинкову-младшему под ложечку тяжелым кулаком.
В конце концов, не мы первые, не мы последние, философски рассудил Блинков-младший. Вся мировая история состоит из того, что финансово, а также научно и творчески одарённые люди собирают деньги и строят на них всякие полезные и красивые вещи, а потом приходят на готовенькое варвары и протыкают одарённым животы бронзовыми мечами или стреляют в их широкие затылки из наганов. Причём и мечи, и наганы изобретают на свою погибель одарённые.
Но всё же, как обидно пропадать, даже не открыв своего банка!
Блинков-младший изо всех сил зажмурился и отчеканил:
– Ничего я тебе не должен.
– Как же, Блин?! – возмутился Голенищев-Пупырко-младший. – Алгебру ты мне дал списать? Не дал, Блин. Двойку я получил? Получил, Блин…
В этот момент Блинков-младший окончательно решил, что его банк так и будет называться – «Блинков-младший». Или даже «Блинковъ-младший», по-дореволюционному. Это добавит фирме доверия.
– Батя меня оштрафовал на пять баксов? Оштрафовал, Блин, – упоённо талдычил князь Голенищев-Пупырко-младший. – Ты мне заплатил? Не заплатил, Блин. Проценты набежали?..
Князь перевёл дух и, наверное, посмотрел на Блинкова-младшего.
– Ты чё глаза закрыл? Хорош торчать, Блин. В общем, у тебя сто сорок баксов, половина – мне.
Двести четыре, поправил про себя Блинков-младший и открыл глаза. В мире ничего не изменилось, только собака ушла.
– У нас будет долгая жизнь, князь, – чувствуя себя старым и усталым, сказал Блинков-младший. – Тебе останется папина торговля, князь, а я открою банк. Я тебя разорю, князь, а ты побьёшь мне витрины кирпичом. И тогда я велю охране класть тебя мордой в асфальт столько раз, сколько ты подойдёшь к моему банку. Мордой в асфальт, князь.
МЕСТО, КОТОРОЕ ЗАПРЕЩАЕТСЯ ЧИТАТЬ ЛИЦАМ СТАРШЕ 16 ЛЕТ
Они думают, что твоя жизнь состоит из школьных уроков, жвачки, компьютерных игрушек и дурацких песенок.
Они даже не догадываются ни о твоих мелких коммерческих сделках, ни о той Настоящей Опасной Штуке, которую ты прячешь от них сам знаешь где.
Они тебе говорят: «Иди поиграй во дворе», – и неизвестно как представляют себе эти игры. Наверное, думают, что ты ковыряешься в песочнице или разгадываешь шарады: со звуком «с» – я невкусна, но в пище каждому нужна; с «м» – берегись меня, не то я съем и платье, и пальто.
Вот когда за помойкой рванёт и во всём дворе повылетают оконные стекла, они, может быть, сообразят, что ты ковырялся где-то не там. А насчёт ковыряния в резинках Ломакиной и Суворовой не сообразят никогда. «Ты почему, – скажут, – красный такой? Наигрался? А я борщ варю в скороварке, пойди ещё побегай».
Они понятия не имеют, от кого тебе придётся бегать. И ты сам, выходя из парадного, понятия об этом не имеешь. Кто погонится, от того и побежишь.
Ты выходишь, как боец в осаждённом Сталинграде, только безоружный. Почти все вокруг одного возраста: старше тебя. По-военному говоря, превосходящие силы противника.
Кошмар твоей жизни в том, что ты ещё не вырос, а эти силы выросли в самом простом, коровьем смысле: набрали вес. Одним весом тебя могут сбить с ног и попинать, целя высоким шнурованным ботинком в твой живот. Могут опять же весом, безо всяких контр-разведчицких приёмов, навалиться так, что у тебя потемнеет в глазах, и не спеша выворачивать твои карманы. Могут отобрать двадцать рублей, которые ты сэкономил на мороженом и собирался конвертировать в доллар, и плюнуть в фотографию Кузиной, но это вопрос уже не веса, а подлости.
Ты придёшь домой, хлюпая расквашенным носом и задирая голову, чтобы не накапать на футболку, а они скажут: «Опять подрался?! Сколько раз тебе говорить: не связывайся со шпаной!» Как будто ты связывался. Ну прямо горел желанием получить по физиономии.
Самое смешное, что ведь они тоже прошли через всё это, но забыли. Потому что люди вообще быстро забывают плохое, а то не смогли бы жить.
ДАЛЬШЕ ЧИТАТЬ РАЗРЕШАЕТСЯ ВСЕМ.
Глава II
Блинков-младший становится вором и ничуть об этом не жалеет
Блинков-младший проснулся от боли в правом плече. Нос тоже болел. Его хозяин потрогал самый кончик здоровой рукой. Нос был надутый и горячий, как электрическая лампочка. Стало ещё больнее, и сон кончился насовсем. Блинков-младший вспомнил о князе и понял, что весь день у него будет отравлен. Потому что для таких сложных и финансово одарённых людей, как Дмитрий Блинков, получить по морде – это самая легкая половина дела. Теперь надо было ещё пережить это безрадостное событие.
Мама и старший Блинков ушли на работу. На прошлой неделе начались каникулы, и ни семья, ни школа не могли заняться воспитанием Блинкова-младшего. По этой причине он:
а) валялся в постели до двенадцати;
б) полчаса рассматривал в зеркале свой расквашенный нос;
в) не стал разогревать борщ;
г) не стал пачкать тарелку, а сел себе с холодной скороваркой за компьютер и
д) наконец разобрался, что там произошло с банком «Воздушный кредит», и одновременно поел, сэкономив минут двадцать короткой человеческой жизни.
Между прочим, из всех экспертов журнала «Большие деньги» крах банка первым предсказал В. Жучко. Очень рано предсказал, когда все считали «Воздушный кредит» надежным заведением. Этот В. Жучко уже был в списке сотрудников банка «Блинковъ-младший», и, больше того, рядом с его фамилией стояло четыре плюса. А Т. Сидякина, из кадровых блинковских сотрудников, на этот раз ошиблась. Блинков-младший наказал её минусом.
Потом он слазил в платяной шкаф проверить, не забыла ли мама свой табельный пистолет Стечкина. Не забыла. На третьей полке, под простынями, на подстеленной газете расплылось большое пятно ружейного масла.
А на второй полке Блинков-младший нашёл журнал «Обалденные тетки» с фотомоделью Ниной Су на обложке. Нина Су была старшая сестра Суворовой, и, наверное, поэтому мама не выбросила журнал, а только спрятала его от Блинкова-младшего. Каждому ведь приятно, когда его знакомые попадают в печать.
Журнал остался от мистера Силкина дяди Миши. Этот мистер Силкин был какой-то ненормальный. Блинков-младший ходил с ним по Москве, так если мистер Силкин видел «Макдоналдс», то восторгался, что «Макдоналдс» точь-в-точь как в Америке. Если видел журнал «Обалденные тетки», то восторгался, что и тетки совершенно как в Америке, такие же обалденные. «Надо же, – говорил мистер Силкин, – какой прогресс». А ещё он говорил: «Америка – моя добрая мачеха. О ней либо хорошее, либо ничего». При этом у него было кислое лицо ябедника.
Наконец Блинков-младший полил огород старшего Блинкова. Огород был самый настоящий: пять грядок-ящиков одна над другой в кухне и пять – в комнате родителей. Они занимали окна сверху донизу. Блинков-младший полил всё, хотя это ему категорически запрещалось.
Кончив своё запретное дело, он сказал себе, что просто боится выйти во двор. Оделся и вышел.
Во дворе гуляли всякие не стоящие человеческого внимания дошколята. Увидев Блинкова-младшего, они стали коварно перешёптываться, а потом завопили хором: «Зених и невесьта тили-тили тесьто!» Совершив этот подвиг, дошколята на всякий случай побежали к бабушкам жаловаться.
Это всего лишь одна из многих несправедливостей мира, сказал себе Блинков-младший: «зенихом» дразнят его, а на дискотеку с Кузиной ходит милицейский курсант Васечка. На неразумных дошколят он даже не взглянул и деловым шагом направился к помойке. Князя Голенищева-Пупырко-младшего за помойкой не наблюдалось.
Самостоятельных подростков Ломакиной и Суворовой, правда, тоже не наблюдалось. Это лишний раз подтверждало старую мысль Блинкова-младшего о том, что полное счастье недостижимо.
Зато на лавочке у второго корпуса сидел корреспондент газеты «Жёлтый экспресс» Игорь Дудаков. На нём был спортивный костюм и полотенце вокруг шеи. Корреспондент собрался бегать в парке и заранее потел.
Игорь Дудаков писал о всяких известных людях: кто на ком женился и кто с кем поругался, кто украл чужую песню, купил новую квартиру, слетал поплавать с аквалангом в Атлантическом океане и всё такое. К большому сожалению Дудакова, известные люди в основном все-таки работали. Писать об этом было неинтересно: «Вчера Малютка Скуратова дала концерт. И завтра Малютка Скуратова даст концерт…» Иногда целую неделю никто даже не съездит за город на шашлыки, не говоря уже о том, чтобы свалиться в одежде в фонтан или заболеть гриппом.
Дудаков не мог обмануть ожиданий читателей, которым хотелось как можно больше знать о своих кумирах. Он слонялся на концертах за кулисами и расспрашивал гримерш, правда ли, что певица подтянула кожу на лице, чтобы не видно было морщин. Или пытался подслушать, по-настоящему ли она поёт или под фонограмму. А в основном сидел в ночных клубах и собирал сплетни. Если и это не помогало, он выдумывал сплетни сам.
Блинков-младший хорошо знал творческую кухню корреспондента «Жёлтого экспресса», потому что иногда продавал Дудакову новости про Нину Су и за нескромную плату в два доллара отвозил его статьи в редакцию. Он очень гордился знакомством с настоящей акулой пера. Под настроение Дудаков говорил ему «старичок» и просил быть с ним на «ты».
И вот эта самая акула сидела на лавочке и отирала полотенцем пот с бледного чела.
Блинков-младший решил, что уж свою пару баксов он у корреспондента «ЖЭ» заработает и, значит, день будет прожит не зря. А можно и больше заработать – озарило Блинкова-младшего. Продать Дудакову историю про Уртику диоику, которой две тысячи лет. А что? Хорошая будет сделка. Быстрая, законная и на пользу обоим Блинковым. Старшему слава не помешает.
– Здрасьте, – сказал Блинков-младший, подсаживаясь к тихому Дудакову.
Корреспондент «ЖЭ» посмотрел неузнавающим взглядом и простонал:
– Что тебе, мальчик?
– Я не мальчик, – обиделся Блинков-младший.
– Извини, девочка, вы все в джинсах одинаковые, – покорно вздохнул Дудаков.
– Сенсация, – доверительным шёпотом сообщил Блинков-младший, решив отложить выяснение полового вопроса.
Надо было видеть корреспондента «ЖЭ»! Он встрепенулся, как настоящая очень большая акула, почуявшая кровь. Он сверкнул круглым бессмысленным глазом, как орёл, который, не щурясь, смотрит на солнце. Он стал торговаться, как таксист у трёх вокзалов.
– Так ты профессорский Митя, который копит доллары, – пропел он чистым голосом. – Два, больше не дам. И рублями: где я тебе возьму два доллара долларами?
– Мой папа не профессор и даже не доктор, а докторант. Пишет докторскую диссертацию, – честно признался Блинков-младший. – Пять.
– Плохо, что ты такой жадный, – расстроился за Блинкова-младшего корреспондент «ЖЭ». – Намекни хоть, что за сенсация. Опять небось про Нину Су?
– Про сарматскую принцессу, – намекнул Блинков-младший, некстати краснея. Всякие сенсации про себя Нина Су передавала Блинкову-младшему через свою сестрицу Суворову. Когда Блинков-младший встречал Нину Су во дворе, он смотрел под ноги. А она – хоть бы что, даже дарила соседям номера «Обалденных теток» со своими художественными фотокарточками.
– Принцесса – высший свет, – определил корреспондент «ЖЭ». – Ладно, дам три.
Цена показалась Блинкову-младшему справедливой, но расслабляться не следовало.
– Деньги вперед, – потребовал он.
– Разберёмся, – туманно пообещал Дудаков. – Пойдём ко мне.
И они пошли в пропахшую табаком и пивной кислятиной квартиру художника слова.
– Так я и не побегал. Гроблю здоровье на этой работе, – довольным голосом пожаловался Дудаков.
Продавать новости в «Жёлтый экспресс» Блинкову-младшему было не впервой. Да если хотите знать, из двухсот четырёх блинковских долларов семьдесят два принесла журналистика, причём один раз под заметкой стояли две подписи: «Дмитрий Блинков, Игорь Дудаков», по алфавиту. Заметка была про то, как в школе искали и не нашли бомбу. «Компетентный источник, – писал Дудаков про Блинкова-младшего, – сообщил корреспонденту «ЖЭ», что в этот день в седьмых классах должна была состояться контрольная по геометрии. Можно было бы предположить, что неизвестный, который сообщил по телефону о якобы заложенной в здании школы бомбе, – один из нерадивых учеников. Однако эта версия представляется сомнительной, поскольку звонивший говорил густым басом».
Именно в тот раз Дудаков своему информатору не заплатил. «Либо слава, старичок, либо деньги», – сказал он, и Блинков-младший выбрал славу. Потом, конечно, пожалел. Это когда князь Голенищев-Пупырко-младший стал густым басом требовать свою долю гонорара.
Вообще Дудаков часто жухал. Расскажешь ему что-нибудь, а он: «Это, старичок, было новостью, когда керенки[1] отменили». Потом смотришь – заметка в «ЖЭ», слово в слово. А Дудаков смеётся и говорит, что воспитывает в тебе коммерческую хватку.
Вот по этой причине корреспондент «ЖЭ» и его компетентный источник не столько писали заметку, сколько торговались.
– В могильнике сарматской принцессы… – начинал Блинков-младший.
– А давно она умерла? – деловито уточнял Дудаков.
– Дату не знаю, – признавался Блинков-младший. – Примерно две тысячи лет назад. Об этом писал «Столичный отморозок».
– Ах, «Отморозок»? Две тыщи лет назад? И это ты называешь новостью?! Доллар! И то по моей доброте! – ревел Дудаков и кидался в Блинкова-младшего ручкой со знаком какой-нибудь фирмы. Таких дарёных ручек у него была целая коробка.
– «Отморозок» только писал, что нашли её могильник. А в могильнике кое-что было, – поймав и прикарманив ручку, говорил Блинков-младший. – Двадцать рублей на стол, курс доллара уточним после.
– Не доверяешь. Это, в конце концов, унизительно, – жаловался Дудаков. – Скажи, что там было, и на тебе десятку.
– Я сказал одному журналисту, что в Ботаническом саду готовят цветы для канцлера Германии, – маминым холодным тоном напоминал Блинков-младший, – так он про это написал статью с фотокарточками, переврал фамилию садовника Иванова и забыл со мной расплатиться.
– О, времена, о, нравы! – стонал Дудаков. – Я в твои годы совершенно бескорыстно собирал металлолом на строительство пионерского тепловоза. Забирай свою десятку, скряга.
– Семена, – кратко сообщал Блинков-младший. – Ещё десять рублей.
Корреспондент «ЖЭ» швырялся ручками, плевался, кричал, что мир катится в пропасть и он, Игорь Дудаков, не кончает жизнь самоубийством только потому, что ему не на кого оставить страну. Не на такую же смену, как этот юный Гобсек[2]. При этом он смотрел на Блинкова-младшего с гордостью, как учитель, воспитавший в своём ученике коммерческую хватку.
В конце концов Дудаков спохватился, что уже пятый час, а ему ещё надо отписаться за вчерашние задания. Он перестал торговаться, и дело пошло гораздо легче.
