bannerbannerbanner
Передвижная детская комната

Евгений Меньшенин
Передвижная детская комната

Полная версия

Он говорил, что писал в детстве. Ну и где это все? Хоть одну бы книгу показал. С другой стороны, какая, на фиг, разница? Разве детские книжечки хоть на что-нибудь годились? Если она перечитывала свои сообщения во «ВКонтакте» годовой давности и думала: «Что я за дура была?» – так разве на его рассказы, написанные больше пятнадцати лет назад, она ожидала другой реакции?

Нет. Она не желала тащиться по жизни рядом с витающим в облаках неудачником. Она хотела человека, кто обитает на земле, кто будет двигаться вперед, на всех парусах. Такого, как Олег. Он зацепил ее, еще когда был ее боссом. У него был командный голос, твердый, сильный, как и мышцы спины и рук. Светлые волосы, вечный загар и черный блестящий «мерседес». Но потом он открыл свое дело и пропал из банка.

Конечно, она знала его телефон, но чтобы подкатить к такому супермену – это какие надо было иметь формы и осанку. Тогда она еще не горела так сильно фитнесом.

Потом появился Даня. И она увидела в нем живую искру. И потом, он зацепил ее своим позитивом, улыбкой и каким-то живыми движениями. Он притянул ее, и она поверила ему. Но все это оказалось маской. Он потускнел и снял с себя парадную форму, в которой выходил в люди на поиски самки. Вот он, толстеющий, уставший, не стремящийся к реальности фантазер. Ему хватало только фильма перед сном, книжки в выходной и прогулки с сыном. На этом все. Что ж, удачи тебе, милый.

– Пожалуй, я посплю полчасика, а потом продолжим нашу веселую поездку. Катя, ты слышишь? Алло? Катя? – донесся голос с соседней планеты.

– А? – она вздрогнула. – Что? Просто книга интересная, почти дочитала.

Но она так никогда и не узнает, чем закончилась повесть.

– А чего мы остановились? – спросила Катя озираясь.

– Мне надо передохнуть чутка, вздремну хоть минут десять, а то глаза будто клеем намазали. Смотри, видишь? – он оттянул веки так, что стал похож на зомби с обвисшим лицом.

Она не улыбнулась.

– Так мы едем-то всего ничего. Еще даже из области не выехали, а ты уже что, устал?

– Да че-то ночью плохо спал, может, волновался из-за…

– Так надо было пораньше ложиться, я же тебе говорила. Ложись, спи, завтра ехать.

Он хотел сказать, что ее ночные звонки не дают ему покоя, но сдержался. Держи себя в руках, друг.

– У меня бывает такое – перед экзаменами, перед собеседованием, перед дальней поездкой, я волнуюсь, вот и не мог уснуть.

– Выпил бы новопассита или валерьянки, не знаю, любого успокоительного. И че, мы сейчас вот так каждый час будем останавливаться? И сколько лет мы будем ехать?

Он хотел сказать, что ей бы не мешало выучиться на права и если бы она это сделала, то сейчас они не делали бы перерыв, а она могла бы вести сама.

– Не каждый час. Мне хватит пятнадцати минут, чтобы выспаться. Если я днем хоть немного посплю, то…

– Ты вечно спать хочешь.

Он молчал. Она отвернулась. Он смотрел на нее. Видел, что она напряжена. Если и дальше что-то выяснять, то ничего из этого не выйдет. Но и ехать он не мог. Спать хотелось очень сильно.

– Дай мне пятнадцать минут, Катя, и потом будем ехать до самой ночи.

– Делай че хочешь.

Она выключила книгу и убрала ее в бардачок, расстегнула ремень безопасности.

– Посмотри за Костей, пока я сбегаю в лес.

– Оке, – сказал Даня.

Катя вышла из машины и хлопнула дверью. Сзади в детском кресле вздрогнул малыш.

– Мама, – позвал сонный голос малыша, – деская ту-ту!

– Извини, дружище, – сказал Даня, – но теперь моя очередь играть деской ту-ту! А вы пока с мамой прогуляйтесь, разомните ноги. Сходи поймай для папы кузнечика.

– Кузецика? – спросил малыш. – А сто такое кузецика?

– Это кузнечик, – сказал Даня, отстегивая ремень безопасности, – насекомыш такой, прыгает по траве, помнишь, в книжечке твоей он есть. Куз-не-чик.

Он вышел из машины. Обошел минивэн и открыл заднюю дверь, где сидел Костя. Он отстегнул ремни безопасности на детском кресле. Вид малыша прогнал в нем нервозность от разговора с Катей.

– Давай, малыш, выбирайся, прогуляешься немного. А то все какашки в попе уже придавил.

– Какаски? – спросил Костя, а потом вдруг замахал руками и закричал: – Пуппа, Наг, Пуппа!

– Они же вроде бы с тобой были? – спросил Даня.

Мальчик показал свои ладошки, будто фокусник, доказывающий, что у него нет туза в рукаве.

Даня наклонился, заглянул под сиденье и нашел игрушку. Он достал Нага и отдал малышу. Костя радостно заулыбался.

– Но Пуппы я не нашел, – сказал папа.

– Пуппа в деской, он там, Наг победил, – сказал мальчик.

– Да ты что? Насколько я помню, это впервые?

Даня поставил сына на землю. Тот сразу же побежал осматривать место, где они остановились. Даня шел за сыном по пятам, посмотрел направо и налево. На дороге пусто. Он прислушался. Ни звука. Даже не слышно, как его депрессивная жена мочится в кустах.

– Папись, смотли, долога, – сказал Костя и ткнул пальцем в ту сторону, куда они ехали, а потом повернулся и показал в противоположную: – Смотли, и тут долога.

– Везде дорога, да? – спросил Даня.

– Ага.

Костя стоял на той самой вездесущей дороге (хотя в данном случае вездессущей можно было назвать Катю). Он оглядывался по сторонам и улыбался. Он вертел маленьким пальчиком, как флюгер, хотя ветра почти не было.

– Костя! – вдруг сзади раздался дикий вопль. – Костя! Костя, а ну иди сюда!

Из кустов выскочила львица, или разъяренная пантера, или бешеная ободранная коза. Это была Катя. Но Даня сначала даже не узнал ее, так она кричала.

– Твою мать, ты что, идиот? Скажи мне, ты идиот? – орала она на Даню, хватая растерянного Костю за футболку и уводя с дороги.

– А что такое? Я же рядом и смотрю по сторонам, – сказал Даня. Улыбка, которую подарил ему только что пробудившийся сын, сдуло воплем жены.

– А если выскочит какой-нибудь придурок-стритрейсер? Ты и оглянуться не успеешь! А что ты будешь делать…

– Да откуда тут стритрейсер, ты че пургу несешь?

– А что ты будешь делать, если он от тебя побежит – и прямо под колеса большущего грузовика? Идиот, бестолковый кретин! – орала Катя.

– Мама, не клици, мне стлашно, – сказал Костя. В его глазах появилось затравленное выражение. Ему казалось, когда мама кричит, значит, это он что-то сделал плохое. Костя задрожал и прижал к себе Нага.

– Ничего же не случилось, мы уже давно не видели никаких ма… – начал Даня.

Катя закатила глаза.

– Все, я поняла, иди спи, у тебя в голове одно дерьмо, ты никогда не признаешь своей вины. Чуть ребенка мне не угробил и стоишь строишь из себя невинность!

Даня хотел было ей ответить, но он снова промолчал. Он глотал ее колкости, как факир в цирке. Если Катя злилась, то он прекрасно знал, что ее надо оставить в покое на пару часов. Температура спадет, и она придет в норму.

– Извини, – сказал он, – я виноват. Че-то я действительно затупил. Ладно, пойду немного посплю, может, хоть голова варить начнет.

Вся в свою истеричку-мать пошла. А ведь когда-то она говорила, что сделает все, чтобы не быть похожей на маму. Надо было записать ее на диктофон и сейчас дать послушать. А, какого черта? Разве это бы что-то изменило? Нет. Ничего.

Он вспомнил ушедшие времена, когда она не могла без улыбки смотреть на него. Влюбленной улыбки. Он помнил, как ее глаза светились, будто два драгоценных камня, когда он назвал ее «моя царица». Она была без ума от него.

Сколько было прекрасных долгих ночей. Особенно та, когда они оказались на дне рождения Халвы. После того как все гости разбрелись пьяные по комнатам, а кто-то даже разбил палатку во дворе и остался спать на улице, они с Катей и Димоном остались допивать пиво в бане. Третий лишний, Димон, похоже не собирался уходить, хотя Даня мечтал остаться наедине с Катей. По ее взгляду он понял, что и она этого хочет.

Даня стал намекать Димону, что его ждет подружка и что ему уже давно пора спать. Но Димон упорно не желал замечать намеки. И тогда Даня прямо ему сказал – Димон, иди спать! Тот тупо улыбнулся, сделал вид, что Даня шутит, посмотрел на Катю и вроде бы начал понимать. Но на это у него ушло столько времени, что он успел допить стакан пива. Тогда он извинился, задержался еще на пять минут, чтобы пожелать им спокойной ночи, а потом убрел куда-то в дом.

Даня погасил свет и в темноте приблизился к Кате. Дальше был долгий жаркий поцелуй, потом жадные руки, стаскивающие с нее и с него футболку. Но оказалось, что у нее месячные. А дальше произошло то, что заставило Даню влюбиться в нее без памяти. Катя все сделала сама. А когда начала, то оторвалась лишь на секунду, чтобы сказать ему, что у него «очень большой».

Потом они уснули вместе в одном спальнике в предбаннике.

Хорошее было время. А что же сейчас? Неужели что-то изменилось? Да, что-то точно изменилось. И Даня не понимал, что происходит с Катей. Когда он спрашивал у нее, почему она злится или не хочет делиться с ним, она отмахивалась от разговора. Даня решил, что она просто устала от забот, от работы по дому и от хлопот с ребенком. Ей просто нужен был отпуск.

Даня открыл заднюю дверь минивэна, которая вела в детскую комнату (весь багаж ехал на крыше в специальном корпусе от дождя), а Катя потянула Костю на другую сторону дороги.

– Пойдем прогуляемся, – сказала она ледяным голосом.

Костя бросился к фургону.

– Папись, – крикнул он, – нади Пуппу, паста!

«Паста» на его языке означало «пожалуйста», а «папись» – это «папа», правда, всегда вызывало улыбку у Дани, потому что очень уж напоминало это неприличное слово.

– Костя, не смей убегать от меня, а то под машину попадешь. Ты что, не понял? А ну иди сюда.

Катя хмурилась. Стояла, как штык в горле фашиста.

Даня достал из детской Пуппу и протянул Косте.

– Вот, держи, паста.

– Сиба, папись.

– Костя, пусть папа отдохнет, иди сюда, – она все не унималась. И у Дани мелькнула мысль – вдруг она думает, что он хочет быстренько закинуть Костю в багажник и уехать без нее?

 

Даня взглянул на Катю. Та не смотрела на него. Ее взгляд уперся в сына, скулы напряглись.

Злится. Прямо как мамаша.

– Давай беги с мамой поиграй, кузнечик.

– Я не кузецик, – сказал Костя, сдвинув брови.

Мамина привычка. А дальше что? Начнет выплевывать наточенные как бритва слова?

– Да, ты не кузнечик, я пошутил. Но ты обязательно найди кузецика, пусть мама тебе покажет. Они интересные, у них такие длинные ноги.

– Папись, а ты сто, в иглуски иглать будес? – спросил малыш.

– Нет, дружок, хочу поспать немного.

– Ты спать косес?

– Да, я немного устал вести машину.

– Ты устал? А посему ты устал? Я не устал, я хосю поиглать.

– Это отлично, вот вы как раз и сходите с мамой поиграйте, а я отдохну. А потом я проснусь, и мы поедем к морю. Хочешь увидеть море?

– Да-а-а! – воскликнул Костя.

Катя скрестила руки на груди. А потом, не выдержав, подошла к Косте и взяла его за ворот футболки, потому что руки у него были заняты. В левой Пуппа – бравый солдат, в правой Наг – коварный робот.

Пуппа обладал удивительной и очень удобной способностью для солдата – он мог увернуться от любой пули, даже со смещенным центром тяжести. Он прошел столько баталий, что любой генерал уже отдал бы ему свои ордена, он одержал немыслимое количество побед и завоевал сотни женщин (правда, это всегда была одна и та же девушка – дама в красном платье с обгрызенной туфлей, но после каждого сражения она представлялась другим именем). Пуппа был героем, непобедимым и ловким.

А робот Наг был его вечным противником. Но после каждого сражения он что-нибудь терял. То кисть, то бластер, то глаз, то стопу.

Катя таких увечий не одобряла и даже однажды сказала Косте, чтобы он не уродовал свои игрушки, иначе она их отдаст кому-то другому, кто не будет таким садистом. Костя не понял, кто такой садист, и спросил. Но Катя не стала ему рассказывать, просто попросила относиться к игрушке как к своему родному брату.

Костя пожал плечами: «Хорошо».

Малыш так и не понял, что она имела в виду, ведь он вовсе не ломал Нага, это все Пуппа, который каждый раз после победы что-то отрубал кинжалом у противника. Это война, детка.

Но сегодня был необычный день. Потому что Наг впервые одержал победу. И помогла ему в этом маленькая хитрость.

– Давай, пойдем, дай папе отдохнуть, а то никогда не приедем на море, – сказала Катя, оттаскивая сына от отца.

Как будто это не она предлагала тащиться по трассе со скоростью улитки.

– Главное, клещей не насобирайте, – сказал Даня, – обработайте ноги спреем, ладно?

– Ага, – бросила Катя, – и так знаю.

Черт, я даже и не подумала об этом. Ладно, хоть в чем-то он еще полезен. Чуть Костя из-за него под колеса не попал. Ну все. Это точно была последняя капля. Прости, Дэни-бой, но быть тебе перекати-полем, пока кто-нибудь не наступит на тебя и не сломает. Но такой ты мне точно не нужен.

– А сто такое кесси? – спросил Костя.

– Это такие букашки, они кусаются.

– Как собаськи?

В глазах Кости появилось волнение. Все из-за Бакса.

– Нет, скорее как комары.

– А-а-а.

– Будьте осторожны, – сказал Даня.

– Лана, – ответил сын.

Кто бы говорил, думала Катя.

Даня свернулся на мягком полу «деской ту-ту». Окна в кабине были приоткрыты, чтобы свежий воздух попадал в салон.

Может, завести будильник?

Он достал сотовый, взглянул на надпись «Нет сети» (уже? Вроде бы только что были в поселке), передумал и убрал телефон в карман. Наверняка Катя не даст ему долго спать.

– Разбудите меня через полчасика, оке? – крикнул Даня.

Оке! Кирпич в очке! Как я ненавижу эти его тупые сокращения.

– О’кей, – подчеркнула она, чуть скрипнув зубами.

– Ма, сто это? Сто там?

– Там поле. Видишь, там пшеница растет.

– Псениса? – спросил Костя. – Я хосю туда, пойдем туда, пойдем туда, мама, пойдем туда! – кричал Костя, указывая на поле, которое заливало солнце. В руках он держал две игрушки. Двух противников. Плохого и хорошего.

***

Он проснулся с мыслью о том, что проспал работу. Он уже давно не вставал сам, без будильника, просто потому что выспался, и для него это стало тревожным сигналом. Потом до Дани дошло, что он в отпуске, и он расслабился. Но тут же пришла новая тревога, посильнее предыдущей. Почему он все еще спит?

Он потянулся и огляделся. Темно. И не потому, что окна в детской комнате были тонированы, а потому что наступил вечер. Даня тут же вскочил.

Что случилось? Почему Катя меня не разбудила? И где они с Костей?

Он заглянул в кабину. Никого. Он посмотрел на дорогу. Темно, ни черта не видно, только очертания леса и дороги, уходящей вдаль. Небо стало цвета закрытого изнутри чулана, в котором еще оставались отблески света, просачивающиеся через щель под дверью.

– Катя, – позвал он, сдерживая панику.

Наверняка они где-то тут, рядом. Собирают цветы.

Что, какие цветы? В темноте-то? Интересные получаются у них прогулки? Сколько я спал?

Он взглянул на часы в телефоне.

Черт! Шесть часов беспробудного сна. Секунда – и шесть часов как не бывало.

Он почувствовал, как жар поднимается к тяжелой голове. Шесть часов Костя и Катя бродили по полю и собирали цветы? Не захотели есть, пить, не постарались разбудить его… А может, и пытались, но он так крепко спал.

Он открыл дверь и вывалился в прохладный воздух. Какой же тут воздух! Он пах чистотой и был прохладнее, чем в салоне. За время сна Даня так надышал, что нагрел салон и весь взмок от пота. Сейчас подул приятный ветерок, и жар в теле сменился сначала на легкую дрожь от прохлады, а потом Даня почувствовал холод, леденящий холод, который охватил не только его тело, но и пробрался глубже, в самую душу.

– Катя! – он заорал так, что спугнул какую-то птицу в лесу. Она вспорхнула и улетела подальше от сумасшедшего.

Душа! Это душа отлетела.

Что за идиотские мысли. С ней все в порядке.

– Костя! Катя!

Он вышел на дорогу и выкрикивал их имена. Но никто ему не отвечал.

Завыл ветер. Даня прислушался, а вдруг ветер принесет ему далекие крики…

Крики о помощи! Помоги, папа, помоги, Дэни-бой! Спаси нас, мы упали в яму.

Он представил себе охотничью яму, какие выкапывали люди в древности, ставили острые деревянные колы на дне – ловили диких кабанов. Но его жена и сын не дикие кабаны. И разве сейчас такие ловушки еще делают? Кому это нужно? Ведь есть капканы, есть ружья, есть летающие дроны.

Ветер принес Дане только весть об одиночестве. Он тут был один. Совсем один.

Он подошел к противоположному краю дороги, всмотрелся в темноту. Что он мог там разглядеть? Огромное поле. Поле, накрытое саваном тьмы. Никаких тебе бегающих детей с Нагом и Пуппой, никаких тебе депрессивных жен, смотрящих на него как на говно. Ну и что, что она так на него смотрит? Главное, что он смотрит на нее нормально, без обиняков. Он не обижался на нее, он верил, что все у них наладится. Такое бывает со всеми, с каждой семейной парой. Просто она устала от рутины. Сейчас они съездят на море, и Катя расслабится, наполнится энергией. Все будет хорошо.

– Катя! Костя!

Он вернулся к машине, завел мотор, включил ближний свет, потом подумал, переключил на дальний и нажал на клаксон. Гудок в тишине взвыл так сильно, что в лесу где-то вспорхнула целая стая.

А вот теперь это души всех, кто бродил в этом поле и нашел тут свою яму.

Заткнись, мать твою, лучше заткнись!

Перед глазами вдруг возникла картина, как Катя и Костя бредут в лесу в темноте. Мальчик плачет, а мама кричит на него, кричит, чтобы он замолчал. Она напугана до смерти и боится впасть в панику, как и Костя. Они заблудились, и если она потеряет голову, то им конец.

Даня дрожал. Сердце разогналось так, что под его дикие стуки можно было отплясывать шаманские танцы перед костром.

Еще одна картина пришла без спроса, даже не постучавшись. Катя и Костя натыкаются на большую мохнатую кучу. Эта гора в ярости, потому что кто-то потревожил ее, когда она так сладко собиралась поспать. Или отужинать. Это был огромный медведь. Катя кричит, а Костя плачет и пытается убежать. Но медведь бросается на них и…

– Катя!

Ему казалось, что прошло уже два часа, но на самом деле умирала только вторая минута после пробуждения.

Даня включил фонарь на телефоне. Он посветил направо, налево. Луч фонаря не очень мощный. У Дани был дешевый телефон. Все деньги уходили на кредит за машину (ту самую, что подарила Дане встречу с Катей) и айфон Кати. Поэтому он купил себе самый простой смартфон, в котором сэкономили на всем, включая фонарик. Тот освещал только на расстоянии вытянутой руки. Но это было лучше, чем ничего.

Даня искал место, где Катя и Костя вошли в поле. Он увидел примятую траву. Увидел следы. Нечеткие, но определенно человеческие. Может даже, Костины или Катины. Кому еще пришло бы в голову тут бродить?

Он спустился с дороги и вошел в траву, не прекращая выкрикивать имена жены и сына. Трава оказалась ему по пояс. А значит, и Костю скрыло бы с головой.

Что это? Пшеница?

Он не знал, как выглядит пшеница. На уроках биологии он впадал в ступор, когда они начинали изучать пестики, тычинки, колоски и прочую ерунду. В его голове стояли растения с челюстями, живые лианы, ползающие как змеи, убивающие людей. Наверное, пшеница, что же еще.

Он отошел несколько метров в поле и осознал, что так он никого не найдет. Трава такая высокая, что идти по ней было тяжело. И вряд ли Костя с Катей забрались в нее по самые уши и разлеглись там отдохнуть. Тем более, Даня кричал очень сильно, что наверняка все, кто находился в поле, слышали его. Так какой же смысл был его прочесывать?

Смысл в том, что они лежат где-то тут рядом, лежат мертвые, поэтому не отвечают.

Он схватился за голову.

Черт, да что это такое? Откуда такие мысли?

У него вдруг навернулись слезы. Он вспомнил Костино лицо, его веселый смех, больше напоминающий гогот. Он всегда так смеялся, что Дане хотелось стать маленьким и ржать вместе с ним, пока от смеха штаны не намокнут. Переживал бы он так, если бы пропала только Катя? Конечно, он бы переживал, ведь он любил ее. Но не так, как Костю. Не так.

Он стал бегать по полю, приминая траву, и осматриваться. Нет, тут их нет. Трава стояла прямо, будто тут никто и не ходил. Может, они побродили тут немного и ушли в лес? А вдруг…

А вдруг она меня бросила? Вдруг взяла попутку и уехала? Могла она так сделать?

Он побежал обратно к машине, заглянул в бардачок. Электронная книга на месте. Тут же лежала и ее маленькая дамская сумочка. Наверняка и в багажнике на крыше все ее вещи на месте. Ведь она сама не смогла бы их достать, если бы никто не помог. А если бы ей кто-то помог, неужели она уехала бы без своей сумочки.

Телефон! У нее был с собой телефон! И если он не в сумке…

Даня порылся в ее сумочке. Нет, его нет. Значит, она взяла его.

Господи благослови эти долбаные сотовые телефоны. А раньше он ненавидел их, потому что Катя вечно просиживала часами перед экраном айфона, если была устойчивая связь. Инстаграмчики, социальчики, переписочка, вечно набирала кому-то тонны текста, как будто стала писательницей, улыбалась телефону, бездушной машине, которая смотрела на нее и улыбалась в ответ – да, детка, ты вся моя, смотри в меня, смотри, и слушай, не отвлекайся, тебе нужно листать ленту, смотреть картинки, читать слова безмозглых идиотов! Листай и всасывай, потребляй, внимай моему голосу, жми сердечко и листай дальше, не заморачивайся над смыслом, твое дело пролистать и забыть, твое дело уничтожить всю свою способность сосредотачиваться, уничтожь в себе силу, уничтожь в себе разум, стань зомби, стань зомби, слушай меня, я твой хозяин! Нет ничего вокруг, есть только я!

Но что тебе даст ее сотовый, тут же не ловит связь?

А вдруг ловит?

Даня поднял свой телефон над головой. Нет сети.

Он побрел по дороге. Наверняка найдется место, где будет сигнал. Наверняка. Так всегда бывает. У нас же двадцать первый век, у нас же цивилизация, люди в космос летают, есть аватары, роботы, дроны, нанотехнологии, китайцы телепортировали два свойства электрона, SpaceX собирает экспедицию на Марс, биткоин заполонил весь мир, наверняка и сотовая связь есть в глуши.

Ага! Есть!

На экране высветилась надпись «Мегафон» и появилась одно деление сети.

Даня опустил телефон, и связь пропала. Он поднял его обратно. Подождал несколько секунд и связь появилась.

 

Не шевелись.

Так. И что делать? Взлететь на уровень телефона или…

Идиот, люди придумали громкую связь.

Он ухитрился одной рукой выбрать справочник, найти Катин номер в избранном и нажать вызов. А потом включил громкую связь.

Сначала была тишина. Дане казалось, что она затянулась на несколько минут. Этого хватило, чтобы он убедился, что от телефона толку не будет.

А затем, так неожиданно, что он сначала не поверил, в его трубке раздался гудок. Но что самое удивительное – слева от Дани заиграла тихая мелодия. Ее он помнил наизусть.

Эта мелодия последние две недели будила его по ночам, когда Катя поднималась и выходила из комнаты, а потом с кем-то долго разговаривала на кухне.

Она говорила, что ей звонит Танька, напившаяся и стонущая о своей жизни. Ее подруга Танька, которая в очередной раз порвала с козлом-мужиком и страдает сама от своего поступка. Но Даня не верил.

И сейчас, слыша эту мелодию, Даня вспоминал длинные ночи, когда он не мог уснуть и думал, что это определенно была не Танька, ему даже не нужно было ковыряться в ее телефоне. Он видел Катину улыбочку, с которой она возвращалась в постель. Ложилась и поворачивалась к нему спиной, как избушка на курьих ножках, когда не хотела никого пускать к себе.

И вдруг Дане пришла идиотская мысль, что сейчас звонит тот же человек, что обычно звонил Кате ночью. Сейчас Даня найдет телефон жены и наконец узнает, кто эта «Танька».

Нет, ты бредишь. Это ты сам же и звонишь. Займись делом, идиот! У тебя сын пропал.

Если телефон здесь, значит, и жена здесь. На секунду Даня почувствовал облегчение, но потом до него дошел рациональный смысл происходящего, который не принес хороших новостей.

Если она тут, то какого хрена не отвечала, когда ты орал как резаный? Или что, ты думаешь, они сидят тут с Костиком в кустах, тихо посмеиваются, зажав ладонями рты? Думаешь, сейчас ты их раскусил? Они выскочат и скажут: «Сюрприз! Мы тут в траве просидели несколько часов, пока ты спал. Все ждали тебя, соня-засоня, хотели посмеяться. И это того стоило! Стоило просидеть на корточках шесть часов и не чувствовать своих ног! Зато видел бы ты себя со стороны, бегаешь тут, как идиот, орешь на всю округу, а мы вот сидим, тут, рядом! Ха- ха!»

Стало жарко. Жарче, чем днем. Даня бросился к тому месту, откуда доносилась мелодия из телефона. Он бежал, подняв руку вверх, лишь бы сигнал не пропал, лишь бы эта идиотская мелодия стандартного звонка в айфоне за семьдесят тысяч продолжала пиликать из темноты.

Он ничего не видел. Его телефон за три тысячи не мог осветить даже дорогу под ногами. И поэтому Даня шел на ощупь. Но быстро.

И вот он уже где-то близко. Как бы не наступить на что-нибудь.

На ее труп!

Как бы не грохнуться с дороги в канаву. Он шел от минивэна, фары светили в другую сторону.

Туда, где лежит Костя со свернутой шеей! Его убили!

Пожалуйста, не говори такого больше! Лучше заткни свои мысли чем-нибудь! Ты только хуже делаешь.

У Дани в глазах стояли слезы. Некоторые скатились по щекам на его футболку.

Звонок был где-то рядом. И тут связь оборвалась. В этот самый момент, когда воцарилась тишина, Даня на что-то наступил. И это что-то так громко хрустнуло. Раздался звук, будто маленького грызуна переехал большой грузовик. Такая картина пришла в голову Дане: здесь, на трассе, в темноте, вокруг только лес, мертвый бурундук, сломанный позвоночник, вытекающие через рот кишки.

Он опустил телефон, посветил под ноги и с криком отскочил в сторону. Сначала он подумал, что это змея и он наступил ей на голову. Из нее натекло столько крови! Будто у нее башка была как воздушный шарик, наполненный этой самой кровью. Но… Кровь не текла и больше походила на засохшую. И ее было так много, что столько не поместилось бы в одной змее.

Через долю секунды до Дани дошло, что это была не змея.

Это была рука.

Слабый луч фонаря высветил в темноте владельца этой руки. Как такое может быть? Рука переходила в плечо, а из плеча торчал какой-то черный пень… Тут Даня понял: а ведь когда-то на этом пне росла голова его жены. Кто-то отрезал ей голову.

Он пялился на ее труп. Перед ним была его любимая женщина в самом непристойном виде, каком только можно представить. Руки и ноги в разные стороны, головы нет, вся в крови.

Это точно она? Точно она?

Да, она. Та самая, которую он подозревал в измене, которую любил, водил когда-то в кино на ее любимые комедии, подарил ей обручальное кольцо, когда они застряли в лифте на седьмом этаже (они провели там два часа, и он больше не мог сдерживаться), а на рождение сына подарил ей электронную книгу (лучшую модель, по словам продавца). Он видел ее бордовую футболку с логотипом TBOE, которых он называл Т80Е, она купила ее в торговом центре в тот день, когда они впервые сели в минивэн Игоря и катались по городу.

Нет никаких сомнений, это Катя, чью маму он недолюбливал (и подозревал, что это взаимно), а отца считал крутым мужиком, потому что тот бросил эту «тупую стервозную бабу». И последнее время Даня стал и сам задумываться о том, что, возможно, когда-нибудь он станет таким же, как его тесть, потому что яблоко от яблони…

Сначала он завыл. Было желание броситься к телу и разбудить его. И он бы так и сделал, если бы не пустая шея. Тело не проснется без головы, это он понимал.

А еще он понимал, что здесь было совершено убийство, и как бы он ни хотел обнять мертвую супругу, он мог крупно вляпаться, оставить следы, уничтожить улики, если они были. Даня корил себя за такие прагматичные мысли, но свобода – вещь хрупкая, может сломаться в любую секунду.

Он схватился за волосы, снова взвыл, закричал, обернулся вокруг. Потом на его лице появилась ярость. Он так сжал челюсти, что зубы громко хрустнули. Если бы между ними оказался язык или щека, то он отхватил бы их, как ножницами. Он светил фонарем в разные стороны, пытаясь найти того, кто все это затеял.

– Кто? – заорал он. – Зачем? Я убью вас! Зачем?

А потом он разрыдался. Бросился к минивэну, остановился, побежал обратно к трупу жены. Может, ему все это показалось? Ведь не может же это быть реальностью?

Но она по-прежнему лежала там же. Даня снова закричал. Наклонился к Кате, но отдернул руку. А потом почувствовал что-то внутри. Чей-то безжалостный кулак сжал его желудок. Он отвернулся от Кати. Даню стошнило. Он сам не ожидал, что такое может произойти. Сначала он блевал на свои ботинки, но потом отклонился в сторону. Он блевал и плакал. А в голове раздался голос.

Ищи сына.

Он наверняка тут же. Он… Я боюсь. Я не хочу на него смотреть. Если кто-то убил ее, то наверняка и его тоже.

Ищи сына, идиот! Он может быть жив. Может быть, ему нужна помощь. Быстрее. Потом будешь страдать, потом будешь оплакивать свою супругу и свою семейную жизнь. Будет еще время.

Он вытер рот рукой. Смазал желчь о футболку. Его лицо скривилось так, будто он жрал лимоны, нафаршированные горькими таблетками.

Он снова высветил тело жены. Руки в разные стороны. На одну он наступил. Лежит в черной луже. На плечах – пень, откуда эта лужа и натекла. Вся в грязи. Раньше за ней он подобного поведения не замечал, чтобы она вот так могла разлечься в дорожной пыли. Да, смерть меняет людей. А все потому, что она потеряла голову.

В горле застрял смешок, но Даня не позволил ему выплеснуться наружу. Если бы позволил, тут же сошел бы с ума. И убежал бы в лес.

– Костя! – закричал он. – Костя!

Даня звал сына, а сам не мог отвести взгляда от мертвеца. Он осветил Катю со всех сторон, но не увидел того, что искал, чего боялся. Следов насилия. Конечно, он об этом подумал. Ведь кто-то мог сначала трахнуть ее, потом убить, чтобы она никому не рассказала. И они сделали это на глазах у Кости. Но нет, ничего такого. Штаны на месте, футболка цела. Никаких следов борьбы. Будто она стояла, а потом грохнулась – потеряла сознание.

А ты бы не потерял сознание, если бы у тебя голову отрезали?

– Костя!

Он осматривал место преступления и заметил, что у черной лужи-мамы есть детишки – маленькие лужицы. Сначала он принял их за брызги, но при ближайшем рассмотрении понял, что это чьи-то следы. Следы того, кто наступил на кровь, а потом бегал вокруг тела. Они были такие маленькие.

Может, животное?

Ага, животное в ботинках.

Даня присел на корточки, стараясь больше не смотреть на мертвую жену. Потом еще насмотрится, в морге, на похоронах. Если, конечно, ее не утащат в лес дикие собаки – или кто там обитает в ночном лесу, – пока он ищет своего сына.

Маленькие следы определенно были от ботинок. Это были следы Кости. Значит, когда она лежала тут мертвая, а тот, кто ее убил, смеялся над ее трупом, Костя бегал вокруг мамы.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25 
Рейтинг@Mail.ru