Евгений Луковцев
Тест на профпригодность
8.
– Сволочь!!! Ты просто сволочь! Я придушу тебя собственными руками!
Вообще-то, Кильдей использовал другие слова, но смысл был примерно тот же. Димка спешно убавил громкость персокома, чтобы яростные вопли не собрали к его убежищу всю шестую лабораторию.
– Чего ты орёшь? Что случилось?
– Что случилось?!! Ты не знаешь, что случилось?!! Я тебе скажу: в каюту только что вломился проросший с целым взводом синих в полной боевой выкладке! Они Лизу стащили с койки за ногу! Они мне выбили два зуба! Спасибо, хоть спросили имя, а не потащили сразу макать башкой в мицелий!
– Постой, Кильдей, за что? При чём здесь ты, и что им от меня нужно?
– Я не знаю, что ты сотворил, но спорангий искал именно тебя. Из-за твоего долбаного взломанного медбота они были уверены, что ты дома. Я сказал, что ты сейчас в моей комнате, но знаешь что? Вали оттуда сейчас же, потому что я хочу найти тебя первым и…
Димка сбросил звонок. Ну не пускаться же в объяснения, что он и не появлялся в общежитии механиков? Даже если служба безопасности поверила Кильдею и отправилась на кают-палубу шестой лаборатории, времени это добавит не много. Если же шерстить начали сразу по всему кораблю, звонок уже отслежен и синие мундиры вот-вот объявятся в доках.
Димка наспех отключил терминал, с которого работал, выдернул клемму питания из персокома, лишая преследователей возможности пеленга. Непосредственно до этого места они сигнал всё равно отследят, надо бежать, но куда? Никаких идей в голове, чистая паника.
Он вышел из кабинета и пошёл по коридору, сильно пригнув голову и едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег. Если под потолком есть камера, нескольких неестественных движений в кадре хватит, чтобы бот охраны заинтересовался и запустил протокол установления личности. Следует свернуть в узкие технические коридоры, где меньше датчиков. Хотя, как там выразился тот механик? Сканеров понатыкано по сто штук на квадратный метр? Это уж точно, на корабле, даже таком огромном, как научная станция, от них не скрыться.
Он на ходу взглянул за стеклянную стену коридора, через которую открывалась панорама доков – жутковатое зрелище для человека, всю жизнь прожившего под куполом тесной маленькой колонии Z-14. Вдали справа высились махины рудовозов, перед ними два самых ближних причала пустовали, чуть левее торчал, присосавшись к кишке выдвижного трапа, челнок. Его корпус перекрывал обзор на последний порт, у пришвартованного там катера видны были только длинные антенны системы дистанционного управления.
Идея пришла в голову настолько же простая, насколько и безумная. Димка толкнул первый попавшийся по пути люк на внешнюю сторону, не сбежал – мухой слетел по лестнице на три уровня вниз. Любое движение, замеченное теперь на палубе, представлялось ему отрядом синих под предводительством самого спорангия, поэтому сдерживаться дальше не хватило сил. Как только подошвы коснулись пола, Димка повернул налево и побежал.
9.
Невесомость. Не самая приятная штука с непривычки, даже для того, кто освоился жить в условиях пониженной и временами переменной гравитации. А осознание, что ты находишься один в пустом корабле, состоящем только из двигателя и трюма, внутри которого даже нет воздуха в целях экономии, и весь твой запас – это два заправленных скафандра по полтора часа дыхания в каждом, плюс ещё четыре регенеративных патрона – всё, что уместилось в руках… В общем, настроение у Димки после отстыковки было ниже среднего.
Он попробовал успокоить себя тем, что финт с побегом из-под всевидящего ока службы безопасности прошёл удачно. Ракета вышла из дока до появления синих, затем защитные колпаки закрыли порт и никто уже не мог увидеть её разворота на курс и вспышки ускорителей. Поскольку рейс изначально планировался контрабандным, никаких документов о нём найти в БЧ-6 нельзя. Для бота охраны Димка просто исчез, растворился в воздухе.
Но что дальше? Он не знал ни направления, ни времени полёта. Резкий старт едва не сломал его пополам, потому что перегрузки рассчитывались на отсутствие хрупких живых пассажиров. Теперь синяк на спине болел и чесался. Последнее было хуже всего, попробуй почеши толстой перчаткой под баллоном с дыхательной смесью.
Работающие дюзы создавали такую силу тяжести, что плотно придавливали тело к кормовой переборке, позволяя шевелиться с большим трудом. В корабле не было света, воздуха и отопления, ресурс скафандра тратился с пугающей быстротой. Если трюм, плюс ко всему, не защищён от космической радиации, то организм сейчас получает ударную дозу – тут обычный рабочий скафандр механика помочь ничем не может.
Когда Димка наспех опустошал шлюзовой шкаф (прости ещё раз, Кильдей, пропажу скафандров тоже запишут на твой код доступа), ему казалась гениальной идея пробраться в подготовленный к вылету катер. Ну а что, добраться до конечной точки маршрута и там дальше сориентироваться по обстановке. Ржавый баркас на реактивной тяге не послали бы далеко, а те несколько часов, что он проведёт вне станции, изрядно запутают преследователей, собьют со следа.
Теперь же он понимал, что «недалеко» – очень сомнительное понятие, если ты не сидишь в мягком кресле жилого модуля, а болтаешься в чёрном брюхе старой гептиловой кофемолки. Если скафандр разрядится прямо в полёте, каковы шансы не успеть выбраться из него и перепрыгнуть в запасной? Задержать дыхание на две минуты – полбеды, в трюме собачий холод, просто адский космический холод, на котором закоченевшие руки могут попросту не справиться с клапанами…
Димка вздрогнул и едва не закричал. Показалось, что-то движется к нему во тьме. Какой-то звук… В панике он не выдержал, включил наплечные фонари. Трюм из давящей чёрной дыры сразу расширился до обычного цилиндрического ангара с латанными-перелатанными стенами, кое-где розовыми, кое-где буро-коричневыми. Борта равномерно делились на секции выпуклостями рёбер жёсткости, создавая впечатление, что ты попал внутрь огромной круглой вафли. Нарушали картинку только шарниры открывающего устройства, да три здоровенных механических паука в креплениях – спящие до поры рабочие дроны. Ничего страшного.
Батарея скафандра разряжалась. Димка дважды принимал твёрдое решение выключить свет, но так и не пересилил себя. Махнул рукой, признав, что фонари тратят куда меньше, чем контур отопления. Если там, куда летит этот закопчёный самовар, не окажется подходящего источника энергии, риск замёрзнуть ничуть не меньше, чем сойти с ума от страха в темноте.
Можно попытаться доползти до рубки, взять на себя управление и отыскать в планах корабля, где находится зарядный автомат. Кильдей бы, к примеру, с такой задачей справился. Димка не пилот и не механик, он теоретически в самых общих чертах представляет устройство обычных кораблей, а на этом корыте неизвестно, где находится рубка. И есть ли она тут, катер же автоматический.
Может, включить свой персоком, активировать аварийный маяк и вызвать помощь? Ну да, и какой смысл тогда был улетать? Найдут-то его моментально, только спасательная партия первым делом закуёт в кандалы и представит под светлы очи… или что там остаётся у человеческой головы, когда в ней прорастает спорангий?
Вот уж кто не боится темноты и тишины. Готовы полными циклами сидеть в своих гнёздах, слушая только скрип зубов проросших. Никаких фобий, никакого инстинкта самосохранения, в случае опасности без раздумий жертвуют и собой, и окружающими. Ну а чего им опасаться, если на все особи у спорангия и личность одна, и память общая? Индивидуальность мышления сохраняется только у проросшего, и та до определённого предела – пока ему самому не придёт пора отрастить вместо головы серый мешок.
После окончания войны потребовалось полтора десятилетия, чтобы люди начали худо-бедно воспринимать проросших по-прежнему членами общества. Необычных, молчаливых, беспрекословно подчиняющихся хозяину, но тем не менее. А самого спорангия так до сих пор и не признали. Советовались – да. Слушались – конечно. Но по-прежнему только вследствие того, что боялись, а не уважали. Не имеет чувств и ничем не дорожит, знает сразу обо всём, что происходит в обитаемых звёздных системах, но никогда не делится знаниями без нужды, отвечает только на те вопросы, которые сочтёт нужными. Слишком уж чужероден, слишком не-человечен, если не считать тела человека как обязательной кормовой базы спорангия.
После первого контакта люди неистово уничтожали их и боролись с любыми проявлениями спор. Спорангий оказался вездесущ, свободно проникал везде, включая лаборатории самого высокого класса защиты. Как только где-то, не важно, где именно, пытались препарировать проросшего или запереть в клетку шароголового, связь с объектом прерывалась. Аварийная бригада находила всегда одно и то же: выгоревшие стены, оплавленный бетон, писк радиационных датчиков. И почерневший персонал в разной стадии прорастания под руководством нового спорангия, доброжелательного и готового к сотрудничеству. Ему было искренне жаль, что столько прекрасных человеков потеряли свободу выбора, почему бы не обойтись без нерациональных трат биоматериала? – так он, кажется, говорил.
Противостояние продлилось недолго, каких-то десять полных циклов. За это время целые города превратились в безмолвные обиталища серых и чёрных подобий человека. В шароголовых можно было стрелять, проросших можно было заливать напалмом и боевыми реактивами, их гнёзда можно было бомбить вакуумными зарядами, но их место вскоре занимали новые особи.
Никто не знал, какое оружие эффективно против пришельцев. Поговаривали, что некая корпорация в те годы учредила тайное общество под названием «Заслон», собирая по планете лучших учёных для разработки такого оружия. Историю шёпотом передавали друг другу бойцы сопротивления, но кроме названия об этом обществе никто ничего не мог рассказать. В детстве Димка считал, что это логично: общество ведь тайное! Но с годами пришёл к мысли, что оно либо не достигло поставленных целей, либо было лишь сказкой для поддержания морального духа последних солдат.
Война закончилась, когда люди нанесли по собственной планете серию высокоэнергетических орбитальных ударов стратегической и тактической мощности. Наверное, какое-то больное место чужаков при этом удалось зацепить, а может – просто переполнилась чаша терпения. Сутки спустя человечество осталось без космофлота. Все новейшие межзвёздные корабли и все межпланетные торговые транспорты на базонной тяге, все орбитальные станции и все экспедиционные караваны разом передали сигнал СОС и замолчали навсегда.
Столь же быстро и радикально люди потеряли энергетику. Все силовые установки от континентального класса и выше, все звёздные генераторы и аккумуляторные зеркала погасли в течение примерно десяти часов. Регионы, имевшие резервы в виде старых атомных станций, сумели в срочном порядке перейти на вспомогательные линии, обеспечив в лучшем случае десятую долю от минимальной для выживания потребности. У многих не было и этого, а значит – их ожидал хаос, голод и вымирание.
Орбитальные удары вызвали, ко всему прочему, массовое одичание проросших и столь же массовое прорастание людей. Спорангий приложил все свои силы, чтобы вернуть ситуацию под контроль (по крайней мере, так он говорил), но ущерб цивилизации был нанесён колоссальный.
Зато в итоге воцарился долгий и прочный мир, в котором никто не терроризировал население, если люди в ответ не проявляли к спорангию агрессию или как-то ещё не «нарушали правила». Правил у него было великое множество, некоторые совершенно странные и неочевидные, поэтому так трудно шло согласование мирных инициатив даже с теми, кто их действительно хотел. Проросшие, чей голос использовал спорангий во время переговоров, выражались туманно и косноязычно, а альтернативный метод общения – головой в мицелий – раскрывал пришельцу слишком много личных тайн и до поры казался дикостью.
Ничего, притерпелись. Приняли помощь физической силой, проросшие показали себя исключительно исполнительными и неутомимыми работниками. Встав на ноги – ещё и советами, и кое-какими технологиями. О многом в устройстве вселенной спорангий знал несоизмеримо больше людей, хотя и однобоко, теоретически, не умея в деталях объяснить механику процессов. Просто знал, как факт, о существовании того или иного явления, заранее предсказывал итоги того или иного эксперимента, подсказывал, в какую сторону копать учёным, а те уж потихоньку справлялись с поставленной задачей.
Умножать свою численность не стремился, даже наоборот, после заключения мира убрал почти все свои особи с глаз долой, в глубокие бункеры, ставшие бесполезными для людей. Кормить не просил, чем они там питались – не объяснял, да не очень-то выжившие этим интересовались. Баба с возу, как говорится.
Раболепия и жертвоприношений не требовал. Даже наоборот, не с первого раза согласился обращать безнадёжно больных, кто пожелает добровольно избавить себя от страданий. Да, появились желающие, когда пообвыклись существовать со спорангием в своего рода симбиозе.
Следом нашлись и те, кто предложил проращивать преступников, приговоренных к смерти. От этой идеи спорангий открещивался ещё дольше, полагая, что насильственное обращение вызовет новую волну неприязни. В общем-то, так оно и вышло в итоге, ведь спорангий никогда не ошибается в своих прогнозах. Но ничего, и к этому притерпелись.
Сложнее всего оказалось с полётами. Развлекатели в своих передачах всё время твердят, что это для нашего же блага, для безопасности человечества, ещё не окрепшего от потерь и не готового к новым опасностям глубокого космоса. Но Димка знал, что в этом вопросе «правила» спорангия наиболее жёсткие, детальные и неадекватные.
Ни одного корабля без спорангия и хотя бы пары проросших на борту. Ни одного рейса без спроса. Ни одного груза без перепроверки накладных. Ответственность лично на капитане, и отвечать он должен головой. В прямом смысле: по первому требованию совать голову в раскрывшийся мешок с мицелием и честно отвечать на все вопросы. А нечестно не получится, прямой контакт с мозгом, попытайся что-то утаить – и ты снят с должности, списан на ближайшую планету и отдан под трибунал.
Чтобы пресечь попытки персонала жульничать, не ставя капитана в известность, спорангий оставил за собой право вызвать на аналогичную процедуру любого члена экипажа. Удалось выторговать единственное условие: офицер не может подвергнуться допросу мицелием чаще одного раза в полный цикл.
Так появились люди с морщинистыми рыхлыми лысинами, покрытыми черными пятнами ожогов. Появился скорбный список кораблей, пытавшихся поднять бунт и исчезнувших в короткой неяркой вспышке. И другой список – тех, что отправились в полёт тайно, не спрашивая спорангия или вопреки его приказам. Иногда их находили на дальних орбитах покорёженными, дрейфующими по инерции, без признаков жизни на борту. Обследовать «летучие голландцы» спорангий, как правило, запрещал, предсказывая, что экспедиция непременно окончится новыми жертвами. И все знали, что спорангий никогда не ошибается в своих прогнозах.
По всей видимости, Димка задремал, потому что прозевал момент отключения разгонных дюз и не успел приготовиться к торможению. Пришёл в себя, когда его вдруг швырнуло куда-то, завертело и ухнуло шлемом об корпус ближайшего дрона.
Димка вцепился в металлические конечности, попытался удержаться и сориентироваться в пространстве. Он догадался, что катер врубил реверс, а значит, пройдена как минимум середина пути. Или даже больше, учитывая, что перегрузка всё возрастает и руки вот-вот вырвет из плеч.
Он не удержался, выпустил ногу дрона и тут же приложился всем телом об следующего, аж полетели искры из глаз. Мысль, что надо было использовать встроенный в пояс линь не для крепления запасного скафандра к себе, а себя к переборке, пришла слишком поздно. Следующий удар был по касательной, о борт трюма, но и таким едва не вышибло дух. Потом его тащило со скрежетом вдоль поверхности, он цеплялся пальцами за малейшие выпуклости, задел спиной лонжерон и подумал, что пробитый кислородный баллон после всего пережитого стал бы слишком обидным концом.
Его полёт прервала ещё одна переборка, означавшая, что трюм закончился. Судя по ощущениям, в ней должна была остаться приличная вмятина, аккурат по форме скафандра. Перегрузка навалилась такая и длилась так долго, что Димка устал считать выдавленные из глаз слезинки и слушать хруст суставов. Его даже не беспокоил вопрос, что будет, если именно сейчас подойдёт к концу запас кислорода: всё равно сдавленные лёгкие практически не могли сокращаться.
