Евгений Лукин
Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной
© Е. Ю. Лукин, 1990, 1995, 2000, 2003, 2004, 2005, 2007, 2008, 2010, 2012, 2015
© А. Е. Дубовик, иллюстрация на обложке, 2013
© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023
Издательство Азбука®
* * *
Я – фантаст. То есть человек, постоянно проверяющий на прочность прописные истины. А прописная истина – предмет сакральный. Сказали предки, что связка ломов тонет быстрее, чем отдельно взятый лом, – стало быть, так оно и есть. Поэтому препарировать освященные временем заблуждения проще с ухмылкой, нежели с благоговением.
Евгений Лукин. Из интервью, взятого у писателя Марией и Сергеем Дяченко
Предисловие автора
Наверное, любой фантаст хотя бы однажды, но сталкивался с двумя проблемами: как переместить героя в заранее подготовленную реальность и как преодолеть языковой барьер. Для решения первой проблемы приходится строить космический корабль, машину времени, изобретать способ проникновения в параллельное пространство, что неминуемо утяжеляет повествование и отвлекает от главного. Со второй проблемой тоже хлопот хватает: изволь сконструировать язык туземцев и потратить добрую пару глав на его изучение или же, будь любезен, снабди персонаж каким-нибудь электронным переводчиком.
Можно, разумеется, прибегнуть к помощи волшебной палочки, но не каждый же раз, согласитесь!
И вот году этак в восьмидесятом возникла крамольная, хотя и чертовски соблазнительная, мысль о множестве лоскутных русскоязычных государств, в каждом из которых свои законы, в том числе и физические. Соблазнительная – потому что достаточно перешагнуть пограничную черту, чтобы оказаться в ином мире, где вдобавок все изъясняются на твоём языке. Крамольная – потому что, напоминаю, шёл 1980 год, Советский Союз представлялся незыблемым, как Древний Рим, и предположить публично, будто со временем он распадётся и раздробится, означало не только нажить себе житейские неприятности, но и в каком-то смысле обрушить свой собственный внутренний мир.
Однако лет десять спустя действительность в который раз превзошла фантастику – страна и впрямь распалась. Так вышло, что меня занесло тогда в Тирасполь, где я увидел воочию, как давняя моя бредовая выдумка становится явью. Осколок России, крохотное государство с населением в несколько сот тысяч отчаянно отстаивало свою независимость и стало для меня (на какое-то время) пугающим символом будущего. Мне уже мерещилось, как дробится на отдельные районы Волгоградская область.
Так возникло Баклужино.
«Баклужина» – словцо волжское, означает то же самое, что и «бакалда». По словарю Даля: «глухой заливец, колдобина, ямина, которая наливается водой по весне и остаётся как бы озерком, глубокая зажора».
Любопытно, что за первую повесть о распавшейся Сусловской области и противостоянии Баклужино и Лыцка я взялся опять-таки лет десять спустя, когда стало ясно, что дальнейшее раздробление государства временно приостановлено. Возможно, дело тут в тайном суеверии. Я уже не раз говорил об удивительной способности фантастов наводить порчу: твердили-твердили, что коммунизм – неизбежное светлое будущее человечества, – ан и дотвердились!
Честно сказать, я не предполагал, что после «Алой ауры протопарторга» Сусловская область понадобится мне ещё раз. Однако стоило взяться за «Чушь собачью» – стало ясно: происходящее требует небольшой территории и небольшого населения. И действие перекочевало в город Суслов.
Дальше – проще. Когда окружающие, как сговорившись, кинулись чуть ли не поголовно в эзотерику, шаманство, колдовство, грех было не воспользоваться уже готовыми типажами: старым колдуном Ефремом Нехорошевым и его учеником, будущим президентом Баклужино, Глебом Портнягиным. В итоге – «Портрет кудесника в юности», а потом и «Штрихи к портрету кудесника».
Карты бывшей Сусловской области не существует. Я даже и не пытаюсь её нарисовать. С каждой новой повестью к уже имеющимся районам-государствам прилепляется ещё один (одно): Сызново, Гоблино… Со временем прибавится Понерополь.
Сейчас для меня Сусловская область – привычный полигон, где я и провожу сомнительные свои социальные эксперименты, каждый раз надеясь слепить общество, в котором бы хотелось жить.
Читатели не однажды спрашивали меня, намерен ли я когда-нибудь объединить все баклужинские истории под одной обложкой или хотя бы издать несколькими томами.
И случай представился.
Приятного чтения!
Там, за Ахероном
Пятеро в лодке, не считая седьмых[1]
Мини-повесть
Часть 1
Туманно утро красное, туманно
Глава 1
– Ты что? – свистящим шёпотом спросил замдиректора по быту Чертослепов, и глаза у него стали как дыры. – Хочешь, чтобы мы из-за тебя соцсоревнование прогадили?
Мячиком подскочив в кресле, он вылетел из-за стола и остановился перед ответственным за культмассовую работу Афанасием Филимошиным. Тот попытался съёжиться, но это ему, как всегда, не удалось – велик был Афанасий. Плечищи – былинные, голова – с пивной котёл. По такой голове не промахнёшься.
– Что? С воображением плохо? – продолжал допытываться стремительный Чертослепов. – Фантазия кончилась?
Афанасий вздохнул и потупился. С воображением у него действительно было плохо. А фантазии, как следовало из лежащего на столе списка, хватило лишь на пять мероприятий.
– Пиши! – скомандовал замдиректора и пробежался по кабинету.
Афанасий с завистью смотрел на лысеющую голову начальства. В этой голове, несомненно, кипел бурун мероприятий с красивыми интригующими названиями.
– Гребная регата, – остановившись, выговорил Чертослепов поистине безупречное звукосочетание. – Пиши! Шестнадцатое число. Гребная регата… Ну что ты пишешь, Афоня? Не грибная, а гребная. Гребля, а не грибы. Понимаешь, гребля!.. Охвачено… – Замдиректора прикинул. – Охвачено пять сотрудников. А именно… – Он вернулся в кресло и продолжал диктовать оттуда: – Пиши экипаж…
«Экипаж…» – старательно выводил Афанасий, наморщив большой бесполезный лоб.
– Пиши себя. Меня пиши…
Афанасий, приотворив рот от удивления, уставился на начальника.
– Пиши-пиши… Врио завРИО Намазов, зам по снабжению Шерхебель и… Кто же пятый? Четверо гребут, пятый на руле… Ах да! Электрик! Жена говорила, чтобы обязательно была гитара… Тебе что-нибудь неясно, Афоня?
– Так ведь… – ошарашенно проговорил Афанасий. – Какой же из Шерхебеля гребец?
Замдиректора Чертослепов опёрся локтями на стол и положил хитрый остренький подбородок на сплетённые пальцы.
– Афоня, – с нежностью промолвил он, глядя на ответственного за культмассовую работу. – Ну что же тебе всё разжёвывать надо, Афоня?.. Не будет Шерхебель грести. И никто не будет. Просто шестнадцатого у моей жены день рождения, дошло? И Намазова с Шерхебелем я уже пригласил… Ну снабженец он, Афоня! – с болью в голосе проговорил вдруг замдиректора. – Ну куда ж без него, сам подумай!..
– А грести? – тупо спросил Афанасий.
– А грести мы будем официально.
…С отчаянным выражением лица покидал Афанасий кабинет замдиректора. Жизнь была сложна. Очень сложна. Не для Афанасия.
Глава 2
Ох, это слово «официально»! Стоит его произнести – сразу же начинается какая-то мистика… Короче, в тот самый миг, когда приказ об освобождении от работы шестнадцатого числа пятерых работников НИИ приобрёл статус официального документа, в кабинете Чертослепова открылась дверь, и в помещение ступил крупный мужчина с озабоченным, хотя и безукоризненно выбритым лицом. Затем из плаща цвета беж выпорхнула бабочка удостоверения и, раскинув крылышки, замерла на секунду перед озадаченным Чертослеповым.
– Капитан Седьмых, – сдержанно представился вошедший.
– Прошу вас, садитесь, – запоздало воссиял радушной улыбкой замдиректора.
Капитан сел и, помолчав, раскрыл блокнот.
– А где вы собираетесь достать плавсредство? – задумчиво поинтересовался он.
Иностранный агент после такого вопроса раскололся бы немедленно. Замдиректора лишь понимающе наклонил лысеющую голову.
– Этот вопрос мы как раз решаем, – заверил он со всей серьёзностью. – Скорее всего, мы арендуем шлюпку у одного из спортивных обществ. Конкретно этим займётся член экипажа Шерхебель – он наш снабженец…
Капитан кивнул и записал в блокноте: «Шерхебель – спортивное общество – шлюпка».
– Давно тренируетесь?
Замдиректора стыдливо потупился.
– Базы нет, – застенчиво признался он. – Урывками, знаете, от случая к случаю, на голом энтузиазме…
Капитан помрачнел. «Энтузиазм! – записал он. – Базы – нет?»
– И маршрут уже разработан?
Чертослепов нашёлся и здесь.
– В общих чертах, – сказал он. – Мы думаем пройти на вёслах от Центральной набережной до пристани Баклужино.
– То есть вниз по течению? – уточнил капитан.
– Да, конечно… Вверх было бы несколько затруднительно. Согласитесь, гребцы мы начинающие…
– А кто командор?
Не моргнув глазом Чертослепов объявил командором себя. И ведь не лгал, ибо ситуация была такова, что любая ложь автоматически становилась правдой в момент произнесения.
– Что вы можете сказать о гребце Намазове?
– Надёжный гребец, – осторожно отозвался Чертослепов.
– У него в самом деле нет родственников в Иране?
Замдиректора похолодел.
– Я… – промямлил он, – могу справиться в отделе кадров…
– Не надо, – сказал капитан. – Я только что оттуда. – Он спрятал блокнот и поднялся. – Ну что ж. Счастливого вам плавания.
И замдиректора понял наконец, в какую неприятную историю он угодил.
– Товарищ капитан, – пролепетал он, устремляясь за уходящим гостем. – А нельзя узнать, почему… мм… вас так заинтересовало…
Капитан Седьмых обернулся.
– Потому что Волга, – негромко произнёс он, – впадает в Каспийское море.
Дверь за ним закрылась. Замдиректора добрёл до стола и хватил воды прямо из графина. И замдиректора можно было понять. Ему предстояло созвать дорогих гостей и объявить для начала, что шестнадцатого числа придётся вам, товарищи, в некотором смысле грести. И даже не в некотором, а в прямом.
Глава 3
Электрик Альбастров (первая гитара НИИ) с большим интересом следил за развитием скандала.
– Почему грести? – брызжа слюной, кричал Шерхебель. – Что значит – грести? Я не могу грести – у меня повышенная кислотность!
Врио завРИО Намазов – чернобровый полнеющий красавец – пребывал в остолбенении. Время от времени его правая рука вздёргивалась на уровень бывшей талии и совершала там судорожное хватательное движение.
– Я достану лодку! – кричал Шерхебель. – Я пароход с колёсами достану! И что? И я же и должен грести?
– Кто составлял список? – горлом проклокотал Намазов. Под ответственным за культмассовую работу Филимошиным предательски хрустнули клеёные сочленения стула, и все медленно повернулись к Афанасию.
– Товарищи! – поспешно проговорил замдиректора и встал, опёршись костяшками пальцев на край стола. – Я прошу вас отнестись к делу достаточно серьёзно. Сверху поступила указка: усилить пропаганду гребного спорта. И это не прихоть ничья, не каприз – это начало долгосрочной кампании под общим девизом «Выгребаем к здоровью». И там… – Чертослепов вознёс глаза к потолку, – настаивают, чтобы экипаж на три пятых состоял из головки НИИ. С этой целью нам было предложено представить список трёх наиболее перспективных руководителей. Каковой список мы и представили.
Он замолчал и строго оглядел присутствующих. Электрик Альбастров цинично улыбался. Шерхебель с Намазовым были приятно ошеломлены. Что касается Афанасия Филимошина, то он заворожённо кивал, с восторгом глядя на Чертослепова. Вот теперь он понимал всё.
– А раньше ты об этом сказать не мог? – укоризненно молвил Намазов.
– Не мог, – стремительно садясь, ответил Чертослепов и опять не солгал. Как, интересно, он мог бы сказать об этом раньше, если минуту назад он и сам этого не знал!
– А что? – повеселев, проговорил Шерхебель. – Отчалим утречком, выгребем за косу, запустим мотор…
Замдиректора пришёл в ужас:
– Мотор? Какой мотор?
Шерхебель удивился.
– Могу достать японский, – сообщил он. – Такой, знаете, водомёт: с одной стороны – дыра, с другой – отверстие. Никто даже и не подумает…
– Никаких моторов, – процедил замдиректора, глядя снабженцу в глаза. Если уж гребное устройство вызвало у капитана Седьмых определённые сомнения, то что говорить об устройстве с мотором!
– Но отрапортовать в письменном виде! – вскричал Намазов. – И немедля, сейчас!..
Тут же и отрапортовали. В том смысле, что, мол, и впредь готовы служить пропаганде гребного спорта. Чертослепов не возражал. Бумага представлялась ему совершенно безвредной. В крайнем случае в верхах недоумённо пожмут плечами.
Поэтому, когда машинистка принесла ему перепечатанный рапорт, он дал ему ход, не читая. А зря. То ли загляделась на кого-то машинистка, то ли заговорилась, но только, печатая время прибытия гребного устройства к пристани Баклужино, она отбила совершенно нелепую цифру: «1237». Тот самый год, когда победоносные тумены Батыя форсировали великую реку Итиль.
И в этом-то страшном виде, снабжённая подписью директора, печатью и порядковым номером, бумага пошла в верха.
Глава 4
Впоследствии электрик Альбастров будет клясться и целовать крест на том, что видел капитана Седьмых в толпе машущих платочками, но никто ему, конечно, не поверит.
Истово, хотя и вразброд, шлёпали весла. В осенней волжской воде шуршали и брякали льдышки, именуемые шугой.
– Раз-два, взяли!.. – вполголоса, интимно приговаривал Шерхебель. – Выгребем за косу, а там нас возьмут на буксир из рыбнадзора, я уже с ними договорился…
Командор Чертослепов уронил мотнувшиеся в уключинах вёсла и схватился за сердце.
– Вы с ума сошли! – зашипел на него Намазов. – Гребите, на нас смотрят!..
С превеликим трудом они перегребли стрежень и, заслонённые от города песчаной косой, в изнеможении бросили вёсла.
– Чёрт с тобой… – слабым голосом проговорил одумавшийся к тому времени Чертослепов. – Где он, этот твой буксир?
– Йех! – изумлённо пробасил Афанасий, единственный не задохнувшийся член экипажа. – Впереди-то что делается!
Все оглянулись. Навстречу лодке и навстречу течению по левому рукаву великой реки вздымался, громоздился и наплывал знаменитый волжский туман. Берега подёрнуло мутью, впереди клубилось сплошное молоко.
– Кранты вашему буксиру! – бестактный, как и все электрики, подытожил Альбастров. – В такую погоду не то что рыбнадзор – браконьера на стрежень не выгонишь!
– Так а я могу грести! – обрадованно предложил Афанасий.
Он в самом деле взялся за вёсла и десятком богатырских гребков окончательно загнал лодку в туман.
– Афоня, прекрати! – закричал Чертослепов. – Не дай бог, перевернёмся!
Вдоль бортов шуршала шуга, вокруг беззвучно вздувались и опадали белые полупрозрачные холмы. Слева туман напоминал кисею, справа – простыню.
– Как бы нам Баклужино не просмотреть… – озабоченно пробормотал Шерхебель. – Унесёт в Каспий…
Командор Чертослепов издал странный звук – словно его ударили под дых. В многослойной марле тумана ему померещилось нежное бежевое пятно, и воображение командора мгновенно дорисовало страшную картину: по воде, аки посуху, пристально поглядывая на гребное устройство, шествует с блокнотом наготове капитан Седьмых… Но такого, конечно, быть никак не могло, и дальнейшие события покажут это со всей очевидностью.
– Хватит рассиживаться, товарищи! – нервно приказал Чертослепов. – Выгребаем к берегу!
– К какому берегу? Где вы видите берег?
– А вот выгребем – тогда и увидим!
Кисея слева становилась всё прозрачнее, и вскоре там проглянула полоска земли.
– Странно, – всматриваясь, сказал Намазов. – Конная милиция. Откуда? Вроде бы не сезон…
– Кого-то ловят, наверное, – предположил Шерхебель.
– Да прекратите вы ваши шуточки! – взвизгнул Чертослепов – и осёкся. Кисея взметнулась, явив с исключительной резкостью берег и остановившихся при виде лодки всадников. Кривые сабли, кожаные панцири, хворостяные щиты… Тёмные, косо подпёртые крепкими скулами глаза с интересом смотрели на приближающееся гребное устройство.
Глава 5
Туман над великой рекой Итиль истаял. Не знающий поражений полководец, несколько скособочась (последствия давнего ранения в позвоночник), сидел в высоком седле и одним глазом следил за ходом переправы. Другого у него не было – вытек лет двадцать назад от сабельного удара. Правая рука полководца с перерубленным ещё в юности сухожилием была скрючена и не разгибалась.
Прибежал толмач и доложил, что захватили какую-то странную ладью с какими-то странными гребцами. Привести? Не знающий поражений полководец утвердительно наклонил неоднократно пробитую в боях голову.
Пленников заставили проползти до полководца на коленях. Руки у членов экипажа были связаны за спиной сыромятными ремнями, а рты заткнуты их же собственными головными уборами.
Полководец шевельнул обрубком мизинца, и толмач, поколебавшись, с кого начать, выдернул кляп изо рта Намазова.
– Мин татарчá! Мин татарчá! – отчаянно закричал врио завРИО, резко подаваясь головой к копытам отпрянувшего иноходца.
Татары удивлённо уставились на пленника, потом – вопросительно – на предводителя.
– Помощником толмача, – определил тот, презрительно скривив рваную сызмальства пасть.
Дрожащего Намазова развязали, подняли на ноги и в знак милости набросили ему на плечи совсем худой халатишко.
Затем решили выслушать Чертослепова.
– Граждане каскадёры! – в бешенстве завопил замдиректора, безуспешно пытаясь подняться с колен. – Имейте в виду, даром вам это не пройдёт! Вы все на этом погорите!
Озадаченный толмач снова заправил кляп в рот Чертослепова и почесал в бритом затылке. Услышанное сильно напоминало непереводимую игру слов. Он всё-таки попробовал перевести и, видимо, сделал это не лучшим образом, ибо единственный глаз полководца свирепо вытаращился, а сабельный шрам поперёк лица налился кровью.
– Кто? Я погорю? – прохрипел полководец, оскалив обломки зубов, оставшиеся после прямого попадания из пращи. – Это вы у меня в два счёта погорите, морды славянские!
Воины спешились и побежали за хворостом. Лодку бросили в хворост, пленников – в лодку. Галопом прискакал татарин с факелом, и костёр задымил. Однако дрова были сырые, разгорались плохо.
– Выньте у них кляпы и пусть раздувают огонь сами! – приказал полководец.
Но садистское это распоряжение так и не было выполнено, потому что со дна гребного устройства поднялся вдруг представительный хмурый мужчина в бежевом плаще. Татары, издав вопль изумления и ужаса, попятились. Перед тем как бросить лодку в хворост, они обшарили её тщательнейшим образом. Спрятаться там было негде.
– Я, собственно… – ни на кого не глядя, недовольно проговорил мужчина, – оказался здесь по чистой случайности… Прилёг, знаете, вздремнуть под скамьёй, ну и не заметил, как лодка отчалила…
Он перенёс ногу через борт, и татары, суеверно перешёптываясь, расступились. Отойдя подальше, капитан Седьмых (ибо это был он) оглянулся и, отыскав в толпе Намазова, уже успевшего нахлобучить рваную татарскую шапчонку, неодобрительно покачал головой.
Часть 2
Бысть некая зима
Глава 1
Нагрянул декабрь. Батый осадил Рязань. Помилованных до особого распоряжения пленников возили за войском на большом сером верблюде в четырёх связанных попарно корзинах. Подобно большинству изувеченных жизнью людей, не знающий поражений полководец любил всевозможные отклонения от нормы.
Над татарским лагерем пушил декабрьский снежок. Замдиректора Чертослепов – обросший, оборванный – сидел на корточках и отогревал связанными руками посиневшую лысину.
– Хорошо хоть руки спереди связывать стали, – без радости заметил он.
Ему не ответили. Было очень холодно.
– Смотрите, Намазов идёт, – сказал Шерхебель и, вынув что-то из-за пазухи, сунул в снег.
Судя по всему, помощник толмача вышел на прогулку. На нём уже был крепкий, хотя и залатанный местами полосатый халат, под растоптанными, но вполне справными сапогами весело поскрипывал снежок.
– Товарищ Намазов! – вполголоса окликнул замдиректора. – Будьте добры, подойдите на минутку!
Помощник толмача опасливо покосился на узников и, сердито пробормотав: «Моя твоя не понимай…» – поспешил повернуться к ним спиной.
– Мерзавец! – процедил Альбастров.
С ним согласились.
– Честно вам скажу, – уныло проговорил Чертослепов, – никогда мне не нравился этот Намазов. Правду говорят: яблочко от яблони…
– А что это вы всех под одну гребёнку? – ощетинился вдруг электрик.
Чертослепов с Шерхебелем удивлённо взглянули на Альбастрова, и наконец-то бросилась им в глаза чёрная клочковатая бородка, а заодно и висячие усики, и лёгкая, едва намеченная скуластость.
Первым опомнился Шерхебель.
– Мать? – понимающе спросил он.
– Бабка, – буркнул Альбастров.
– Господи Исусе Христе!.. – не то вздохнул, не то простонал Чертослепов.
Положение его было ужасно. Один из членов вверенного ему экипажа оказался ренегатом, другой…
– Товарищи! – в отчаянии сказал Чертослепов. – Мы допустили серьёзную ошибку. Нам необходимо было сразу осудить поведение Намазова. Но ещё не поздно, товарищи. Я предлагаю провести такой, знаете, негромкий митинг и открытым голосованием выразить своё возмущение. Что же касается товарища Альбастрова, скрывшего важные анкетные данные…
– Ну ты козёл!.. – изумился электрик, и тут – совершенно некстати – мимо узников проехал не знающий поражений полководец.
– Эй, ты! – заорал Альбастров, приподнявшись, насколько позволяли сыромятные путы. – В гробу я тебя видал вместе с твоим Чингисханом!
Полководец остановился и приказал толмачу перевести.
– Вы – идиот! – взвыл Чертослепов, безуспешно пытаясь схватиться за голову. – Я же сказал: негромкий! Негромкий митинг!..
А толмач уже вовсю переводил.
– Товарищ Субудай! – взмолился замдиректора. – Да не обращайте вы внимания! Мало ли кто какую глупость не подумав ляпнет!..
Толмач перевёл и это. Не знающий поражений полководец раздул единственную целую ноздрю и, каркнув что-то повреждёнными связками, поехал дальше. Толмач, сопровождаемый пятью воинами, подбежал к пленным.
– Айда, пошли! – вне себя напустился он на Чертослепова. – Почему худо говоришь? Почему говоришь, что Субудай-багатур не достоин лежать с великим Чингизом? Какой он тебе товарищ? Айда, мало-мало наказывать будем!
Глава 2
– Я его что, за язык тянул? – чувствительный, как и все гитаристы, переживал Альбастров. – Мало ему вчерашнего?..
За юртами нежно свистел бич и звонко вопил Чертослепов. Чистые, не отягощённые мыслью звуки.
– И как это его опять угораздило? Вроде умный мужик…
– Это там он был умный… – утешил Шерхебель.
Припорошённый снежком Афанасий сидел неподвижно, как глыба, и в широко раскрытых глазах его стыло недоумение. Временами казалось, что у него просто забыли выдернуть кляп, – молчал вот уже который день.
– Ой! – страдальчески сказал Шерхебель, быстро что-то на себе перепрятывая. – Слушайте, это к нам…
Альбастров приподнялся и посмотрел. Со стороны леска, хрустя настом, к узникам направлялся капитан Седьмых. При виде его татарский сторож в вязаной шапочке «Адидас» вдруг застеснялся чего-то и робко отступил за ствол березы.
Электрик осклабился и ещё издали предъявил капитану связанные руки. Капитан одобрительно посмотрел на электрика, но подошёл не к нему, а к Шерхебелю, давно уже всем своим видом изъявлявшему готовность правдиво и не раздумывая отвечать на вопросы.
– Да, кстати, – как бы невзначай поинтересовался капитан, извлекая из незапятнанного плаща цвета беж уже знакомый читателю блокнот. – Не от Намазова ли, случайно, исходила сама идея мероприятия?
– Слушайте, что решает Намазов? – отвечал Шерхебель, преданно глядя в глаза капитану. – Идея была спущена сверху.
«Сверху? – записал капитан, впервые приподнимая бровь. – Не снизу?»
– Расскажите подробнее, – мягко попросил он.
Шерхебель рассказал. Безукоризненно выбритое лицо капитана становилось всё задумчивее.
– А где сейчас находится ваш командор?
– Занят, знаете… – несколько замявшись, сказал Шерхебель.
Капитан Седьмых оглянулся, прислушался.
– Ну что ж… – с пониманием молвил он. – Побеседуем, когда освободится…
Закрыл блокнот и, хрустя настом, пошёл в сторону леска.
Из-за ствола березы выглянула вязаная шапочка «Адидас». Шерхебель облегчённо вздохнул и снова что-то на себе перепрятал.
– Да что вы там всё время рассовываете? – не выдержал электрик.
– А! – Шерхебель пренебрежительно шевельнул пальцами связанных рук. – Так, чепуха, выменял на расчёску, теперь жалею…
Припрятанный предмет он, однако, не показал. Что именно Шерхебель выменял на расчёску, так и осталось тайной.
Потом принесли стонущего Чертослепова.
– А тут без вас капитан приходил, – сказал Альбастров. – Про вас спрашивал.
Чертослепов немедленно перестал стонать.
– Спрашивал? А что конкретно?
Ему передали весь разговор с капитаном Седьмых.
– А когда вернётся, не сказал? – встревожась, спросил Чертослепов.
Электрик хотел ответить, но его перебили.
– Я всё понял… – Это впервые за много дней заговорил Афанасий Филимошин. Потрясённые узники повернулись к нему.
– Что ты понял, Афоня?
Большое лицо Афанасия было угрюмо.
– Это не киноартисты, – глухо сообщил он.
Глава 3
Замдиректора Чертослепову приснилось, что кто-то развязывает ему руки.
– Нет… – всхлипывая, забормотал он. – Не хотел… Клянусь вам, не хотел… Пропаганда гребного спорта…
– Вставай! – тихо и властно сказали ему.
Чертослепов очнулся. Снежную равнину заливал лунный свет. Рядом, заслоняя звёзды, возвышалась массивная грозная тень.
– Афоня? – не веря, спросил Чертослепов. – Ты почему развязался? Ты что затеял? Ты куда?..
– В Рязань, – мрачно произнесла тень. – Наших бьют…
Похолодеть замдиректора не мог при всём желании, поэтому его бросило в жар.
– Афанасий… – оробев, пролепетал он. – Но ведь если мы совершим побег, капитан может подумать, что мы пытаемся скрыться… Я… Я запрещаю!..
– Эх ты!.. – низко, с укоризной прозвучало из лунной выси, глыбастая тень повернулась и ушла в Рязань, косолапо проламывая наст.
В панике Чертослепов разбудил остальных. Электрик Альбастров спросонья моргал криво смёрзшимися глазёнками и ничего не мог понять. Зато Шерхебель отреагировал мгновенно. Сноровисто распустив зубами сыромятные узы, он принялся выхватывать что-то из-под снега и совать за пазуху.
– Товарищ Шерхебель! – видя такую расторопность, шёпотом завопил замдиректора. – Я призываю вас к порядку! Без санкции капитана…
– Слушайте, какой капитан? – огрызнулся через плечо Шерхебель. – Тут человек сбежал! Вы понимаете, что они нас всех поубивают с утра, к своему шайтану?..
– Матерь Божья Пресвятая Богородица!.. – простонал Чертослепов.
Пошатываясь, они встали на ноги и осмотрелись.
Неподалёку лежала колода, к которой татары привязывали серого верблюда с четырьмя корзинами. Тут же выяснилось, что перед тем, как разбудить замдиректора, Афанасий отвязал верблюда и побил колодой весь татарский караул.
Путь из лагеря был свободен.
Босые, они бежали по лунному вскрикивающему снегу, и дыхание их взрывалось в морозном воздухе.
– Ну и куда теперь? – с хрустом падая в наст, спросил Альбастров.
– Товарищи! – чуть не плача, проговорил Чертослепов. – Не забывайте, что капитан впоследствии обязательно представит характеристику на каждого из нас. Поэтому в данной ситуации, я считаю, выход у нас один: идти в Рязань и как можно лучше проявить себя там в борьбе с татаро-монгольскими захватчиками.
– Точно! – сказал Альбастров и лизнул снег.
– Вы что, с ума сошли? – с любопытством спросил Шерхебель. – Рязань! Ничего себе шуточки! Вы историю учили вообще?
Альбастров вдруг тяжело задышал и, поднявшись с наста, угрожающе двинулся на Шерхебеля.
– Христа – распял? – прямо спросил он.
– Слушайте, прекратите! – взвизгнул Шерхебель. – Даже если и распял! Вы лучше посмотрите, что делают ваши родственнички по женской линии! Что они творят с нашей матушкой Россией!
Альбастров, ухваченный за локти Чертослеповым, рвался к Шерхебелю и кричал:
– Это ещё выяснить надо, как мы сюда попали! Небось в Хазарский каганат метил, да промахнулся малость!..
– Товарищ Альбастров! – умолял замдиректора. – Ну нехристь же, ну что с него взять! Ну не поймёт он нас с вами!..
На том и расстались. Чертослепов с Альбастровым пошли в Рязань, а куда пошёл Шерхебель – сказать трудно. Налетела метель и скрыла все следы.
Глава 4
Продираясь сквозь колючую проволоку пурги, они шли в Рязань. Однако на полпути в электрике Альбастрове вдруг заговорила татарская кровь. И чем ближе к Рязани подходили они, тем громче она говорила. Наконец гитарист-электрик сел на пенёк и объявил, что не сдвинется с места, пока его русские и татарские эритроциты не придут к соглашению.
Чертослепов расценил это как измену и, проорав сквозь пургу: «Басурман!..» – пошёл в Рязань один. Каким образом он вышел к Суздалю – до сих пор представляется загадкой.
– Прииде народ, Гедеоном из тартара выпущенный, – во всеуслышание проповедовал он на суздальском торгу. – Рязань возжёг, и с вами то же будет! Лишь объединением всея Руси…
– Эва! Сказанул! – возражали ему. – С кем единиться-то? С рязанцами? Да с ними биться идёшь – меча не бери, ремешок бери сыромятный.
– Братие! – возопил Чертослепов. – Не верьте сему! Рязанцы такие же человеки суть, яко мы с вами!
– Вот сволок! – изумился проезжавший мимо суздальский воевода и велел, ободрав бесстыжего юродивого кнутом, бросить в подвал и уморить голодом.
Всё было исполнено в точности, только вот голодом Чертослепова уморить не успели. Меньше чем через месяц Суздаль действительно постигла судьба Рязани. Победители-татары извлекли сильно исхудавшего замдиректора из-под обломков терема и, ободрав вдругорядь кнутом, вышибли, к шайтану, из Суздаля.
А электрик Альбастров болтался тем временем, как ведро в проруби. Зов предков накатывал на него то по женской линии, то по мужской, толкая то в Рязань, то из Рязани. Будь у электрика хоть какие-нибудь средства, он бы от такой жизни немедленно запил.
И средства, конечно, нашлись. На опушке леса он подобрал брошенные каким-то беженцем гусли и перестроил их на шестиструнку. С этого момента на память Альбастрова полагаться уже нельзя. Где был, что делал?.. Говорят, шастал по княжеству, пел жалостливо по-русски и воинственно по-татарски. Русские за это поили мёдом, татары – айраном.
А через неделю пришла к нему белая горячка в ржавой, лопнувшей под мышками кольчуге и с тяжеленной палицей в руках.
– Сидишь? – грозно спросила она. – На гусельках играешь?
– Афанасий… – расслабленно улыбаясь, молвил опустившийся электрик. – Друг…
– Друг, да не вдруг, – сурово отвечал Афанасий Филимошин, ибо это был он. – Вставай, пошли в Рязань!
– Ребята… – Надо полагать, Афанасий в глазах Альбастрова раздвоился, как минимум. – Ну не могу я в Рязань… Афанасий, скажи им…
