Евгений Лукин
Алая аура протопарторга
– А ты кто? – отважился Анчутка.
Незнакомец хмыкнул, покосился весело и грозно.
– Про Африкана слышал?
Анчутка только ойкнул и вжался спиной в трухлявую кору пня. Слышал ли он про Африкана? Да кто ж про него в Лыцке не слышал? Его именем бесов изгоняли, не говоря уже о прочей мелкой нечисти.
– Ну, не дрожи, не дрожи… – Огромная ладонь грубовато огладила вздыбленный загривочек Анчутки, и домовой наконец рискнул открыть глазёнки. – Или это ты от холода так?
– Ага!.. – соврал Анчутка.
– А вот мы сейчас костерок разведём, – утешил страшный собеседник и поднялся, хрустнув суставами. – А то и меня тоже что-то пробирать начинает… Ну-ка, посторонись.
Анчутка поспешно отскочил от пня шага на четыре. Африкан же насупился, воздел широкие ладони и невнятно пробормотал нечто такое, от чего домовой в страхе попятился ещё дальше. Разобрать ему удалось всего несколько слов: «Из искры – пламя», ну и, понятно: «Во имя Отца и Сына…»
Сухой пень громко треснул и полыхнул – да так яростно, будто солярой на него плеснули.
– Увидят!.. – ахнул Анчутка, испуганно тыча лапкой в сторону моста, наполовину утонувшего в сумерках.
– Да и пёс с ними, – равнодушно отозвался Африкан, присаживаясь перед пламенем прямо на траву. – Они ж ещё ничего не знают… Может, я сюда на рыбалку приехал… Так, значит, говоришь, Анчутка, выжили тебя из Лыцка?
Анчутка вконец оробел и потупился. Спрашивал-то не кто-нибудь – спрашивал первый враг всей лыцкой нечисти. Не жаловаться же, в самом деле, Африкану на Африкана… Ой! А вдруг никакой он не Африкан? Мог ведь и нарочно соврать! У людей это запросто… Нет, всё-таки Африкан! Вон аура какая… с протуберанцами… Аж обжигает…
– Выжили… – с судорожным вздохом признался домовой.
– Вот и меня выжили… – задумчиво молвил тот. Помолчал и подбросил в костёр обломок гнилой хворостины. – Так что оба мы теперь, выходит, беженцы…
Бедная Анчуткина головёнка пошла кругом. Да что же это творится на белом свете? Ну ладно, домовой, допустим, сошка мелкая… Но чтобы самого Африкана! Этак, пожалуй, скоро и Сатану из пекла выживут…
Анчутка хотел со страхом взглянуть на внезапного товарища по несчастью, но со страхом – не получилось. Вместо этого домовой ощутил вдруг такой прилив доверия, что даже слегка задохнулся.
– А под мостом нарочно верёвку натянули… – тут же наябедничал он от избытка чувств. – И елеем пропитали…
– Ну а как ты хотел? – покряхтывая от неловкости, ответил ему Африкан. – Борьба идёт с вашей братией… Борьба…
– Да-а… – обиженно распустив губёшки, протянул Анчутка. – Борьба! Ну вот и открыли бы границу, раз борьба. Мы все тогда разом и ушли бы… Или уж уничтожьте нас, что ли, совсем, чтоб не мучаться…
Последнюю фразу домовой скорее прорыдал, нежели произнёс. Пригорюнился – и умолк.
Сумерки к тому времени успели перебраться и на территорию суверенной Республики Баклужино. Темнело быстро. Потрескивал, приплясывал костёр. На мосту включили пару прожекторов и принялись шарить ими вверх и вниз по течению: не пытается ли кто пересечь государственную границу вплавь. Пламя на левом берегу, надо полагать, вызывало сильнейшие подозрения и у лыцких, и у баклужинских прожектористов. Обоих беженцев то и дело окатывало ушатами света.
– Наивный ты, Анчутка, – промолвил наконец Африкан после продолжительного молчания. – Бороться и уничтожать – далеко не то же самое. Я тебе больше скажу: у нас в политике – это вообще понятия прямо противоположные… – Подбросил в огонь ещё одну гнилушку и, мудро прищурившись на пляшущее пламя, продолжал с ядовитой усмешкой: – Надо тебе, скажем, споить народ… Ну и объяви борьбу с алкоголизмом… Надо расшатать дисциплину – объяви борьбу за её укрепление… А уничтожают, Анчутка, по-другому… Уничтожают так: бац – и нету! Никакого шума, никакой борьбы… Была нечистая сила – нет нечистой силы. Не веришь – поди посмотри, вон на стенке Указ висит: нетути… Отменена с сегодняшнего дня. Число и подпись…
Он опять закряхтел, нахохлился и, низко надвинув пегие брови, уставился в костёр.
– Или, скажем, так… – сдавленно примолвил он как бы про себя. – Был чудотворец Африкан – нет чудотворца Африкана… М-да…
Анчутка слушал и помаргивал. Из сказанного он мало что уразумел, поскольку в высокой политике не разбирался. Одно было ясно: плохо сейчас Африкану. Может быть, даже хуже, чем самому Анчутке.
Внезапно по костру будто палкой ударили. Прогоревший почти уже насквозь пень ахнул и развалился, осыпав беженцев искрами и раскалёнными добела угольками. Анчутка подскочил, отряхивая шёрстку. Африкан медленно повернул голову и тяжко воззрился в исполосованный прожекторами сумрак.
– Ох, вы у меня там сейчас достреляетесь… – проворчал он, и до Анчутки дошло наконец, что кто-то из пограничников пальнул по их костру из снайперской винтовки.
– У них пули освящённые! – торопливо предупредил он.
– Да знаю… – вздохнул Африкан. – Сам и освящал…
Согнулся, став ещё сутулее, и зачем-то принялся медленно расшнуровывать высокие ботинки солдатского образца. Разулся, скрепил шнурки единым узлом и со вздохом поднялся на ноги. Повесил обувь на плечо, а потом вдруг склонился к Анчутке и, раскрыв как бы через силу глубокие усталые глаза, заглянул домовому в самую что ни на есть душу:
– Так что, дружок, дорога нам теперь с тобой – одна…
Эти произнесённые хрипловатым шёпотом слова почему-то бросили Анчутку в дрожь. Веяло от них жутью… Африкан взял домового в большие ладони и, оступаясь, направился вниз, к воде. Да, но он же сам сказал, что тоже не умеет плавать! Значит, где-то лодку припрятал в камышах… Обрадоваться этой своей мысли Анчутка так и не успел, поскольку в следующий миг луч прожектора обмахнул берег, не обозначив нигде ни лодки, ни даже камышей…
«Топиться идёт!» – грянула догадка, и Анчуткино сердечко неистово заколотилось.
Ну конечно! Назад пути нет, вперёд – тоже… Сейчас ведь утопит! Анчутка зажмурился и вцепился всеми четырьмя лапками в пахнущую ладаном рясу, уткнувшись в неё мордочкой, словно надеясь оглушить себя хотя бы этим слабым дурманом.
Внизу зачавкало, потом захлюпало, потянуло холодом. Вода, надо полагать, подступала всё выше и выше. Берег крутой, стало быть, ещё шаг – и скользкое дно уйдёт навсегда из-под косолапых ступней Африкана… Но тут в отдалении грянули, отразились от речной поверхности истошные человеческие крики – и любопытство превозмогло. Анчутка не выдержал, осторожно приоткрыл один глаз и, к изумлению своему, обнаружил, что они с Африканом почти уже достигли середины Чумахлинки.
Упрямо склонив плешь и уперев бороду в грудь, опальный чудотворец пересекал государственную границу по воде, аки посуху. Оба прожектора давно уже держали его сутулую грузную фигуру в перекрестье лучей. Из-под босых косолапых ступней Африкана при каждом шаге разбегались по наклонной речной глади сверкающие концентрические круги. Если верить слуху, на мосту творилось нечто невообразимое: беготня, суматоха… Потом, как бы спохватившись, с левого берега забил пулемёт. Первая очередь вспорола воздух совсем рядом, и Анчутка, ойкнув, снова зарылся личиком в рясу.
Африкан недовольно мотнул головой – и пулемёт заклинило. Оплетённый древесными корнями баклужинский берег был уже в десятке шагов от нарушителя.
Глава 2
Историческая справка,
возраста не имеет, документ
Соперниками Лыцк и Баклужино чувствовали себя с незапамятных времён. Хаживали бесперечь стенка на стенку, а то и учиняли прелютые дрекольные бои, доходящие во дни гражданских распрей до сабельных. Однако уже за годы первых пятилеток грамотность населения заметно возросла, кулачных и прочих физических расправ стало поменьше, сведение счётов приняло форму доносительства в письменном виде, а там и вовсе переродилось в социалистическое соревнование. Теперь же, после распада Сусловской области, противостояние двух бывших районов, а ныне – держав, обрело чётко выраженный идеологический характер. Если в Лыцке к власти пришли православные коммунисты, то на выборах в Баклужино победу одержало общественно-политическое движение «Колдуны за демократию».
И это вполне естественно. Не зря ведь при царском режиме всех лыцких обывателей дразнили богомольцами, а баклужинцев – знахарями да шептунами.
Перебирая архивные документы, постоянно ловишь себя на мысли, что Лыцк и Баклужино больше всего на свете опасались как-нибудь случайно оказаться по одну сторону баррикады. В исторических памятниках первое упоминание об их вражде совпадает по времени с воцарением дома Романовых, когда Лыцк единодушно признал законным государем Михаила Фёдоровича, а Баклужино столь же решительно поддержало какого-то там по счёту Лжедмитрия… Погожим летним днём ватаги воровских казаков Заруцкого и еретицы Маришки перешли Чумахлинку и осадили бревенчато-земляные стены Лыцка. По одним данным, вёл их атаман Неупокой-Карга, по другим (менее достоверным) – атаман Баловень. Однако все без исключения источники утверждают, что мятежников на Лыцк навели именно баклужинцы.
Пощады ждать не приходилось. Обычай атамана Баловня (да и прочих атаманов) – забивать пленникам порох в интимные места, а затем его поджигать – был в ту пору общеизвестен. Отразить приступ также не представлялось возможным в связи с общей ветхостью городских стен и подавляющим преимуществом противника. Кроме того, кто-то из баклужинских знахарей, приставших к воровским казакам, применил разрыв-траву и с её помощью сбил засовы с крепостных ворот.
И тогда, совершенно справедливо рассудив, что заботиться пора уже не столько о бренных телах, сколько о бессмертных душах, жители причастились, исповедовались и вышли навстречу гибели с чудотворным образом Лыцкой Божьей Матери.
Дальнейшее известно. Как только шествие с пением и плачем показалось на гребне покатого земляного вала, кто-то из разбойников (тоже, как говорят, баклужинец) выпалил в икону из пищали и, что самое страшное, попал. Осаждающими тут же овладело безумие, с оружием в руках кинулись они друг на друга и, понеся крупные потери, расточились сами собой.
Впрочем, известный русский историк Костомаров сомневался в достоверности этой легенды, указывая, что нечто подобное ранее имело место при осаде Новгорода суздальцами. Упрекать его за это не стоит. При всей своей проницательности ученый просто не мог предвидеть, что в 1919 году чудо повторится. А оно повторилось. Только на сей раз чудотворная рассеяла уже не воровских казаков еретицы Маришки, а – боязно молвить! – красногвардейский полк имени товарища Марабу (возможно, Мирабо). К сожалению, опираться здесь приходится лишь на устные предания, поскольку документов, подтверждающих это ошеломительное событие, в архиве обнаружить не удалось. Скорее всего, бумаги чуть позже были изъяты и уничтожены по личному распоряжению Лаврентия Павловича Берии.
Непонятно, правда, почему малое время спустя чудотворная не обратила в бегство трёх баклужинских чекистов, пришедших изымать её из храма. Видимо, батюшка просто побоялся вынести икону им навстречу.
В годы социалистического строительства борьба двух райцентров свелась в основном к тому, что Лыцк и Баклужино всячески помогали советской власти ущемлять друг друга. И советская власть, как правило, шла навстречу: то с религией борьбу начнёт, то с вредными суевериями.
Единственное, что объединяло подчас давних соперников, – это глубокая неприязнь к областному центру. Собственно, всё началось с того, что Павел Первый со свойственной ему внезапностью разжаловал Баклужино с Лыцком в селения и отдал первенство – кому? Даже вспомнить неловко, что это был за городишко и как он в ту пору назывался!
Впрочем, в данном случае всё ограничилось неприязнью – до ненависти не дошло. Город Суслов был всегда настолько зауряден, что отнестись к нему всерьёз соперники не могли при всём желании. Достаточно сказать, что, когда ликующие россияне, развалив социалистическую державу, кинулись на радостях возвращать градам и весям их исконные имена, Суслов даже переиначить не удалось. До 1982 года он, оказывается, звался Бонч-Бруевичи, а предыдущее имечко, наречённое ему в сердцах Петром Первым, звучало просто непристойно. Тогда привлекли краеведов. Те подняли документы – и обнаружили, что городок известен ещё с XV века и что именовался он в ту пору опять-таки Сусловым, но только уже не в честь видного идеолога и члена Политбюро ЦК КПСС, а в честь самого обыкновенного сусла.
Два столетия подряд Лыцк и Баклужино, скрепя сердце, признавали первенство этого убогого населённого пункта – и ждали своего часа. И вот час настал. Теперь уже ни Москва, ни областной центр, ни Павел Первый не могли помешать двум суверенным государствам расквитаться друг с другом за прошлые обиды.
И первейшей из обид являлось пребывание в баклужинском краеведческом музее чудотворной иконы Божьей Матери Лыцкой, изъятой в своё время тремя антихристами в кожанках.
Православные коммунисты вот уже несколько раз требовали немедленного возврата святыни, на что Лига Колдунов отвечала неизменным отказом, мотивируя своё решение тем, что в момент распада области данное произведение искусства находилось на территории Баклужино и, стало быть, является достоянием Республики.
Танковое сражение возле хутора Упырники (ныне – колхоз «Светлый путч»), где, по слухам, с одной стороны участвовало девять машин, с другой – семь, ничего в судьбе иконы не изменило. Как, кстати, и артобстрел Чумахлы.
Хотя вот тут, честно говоря, как-то всё сомнительно. Ну, обстрел – это ладно, поверим, но откуда, скажите, в бывших райцентрах взяться танкам? В Суслове – да, стоит там до сих пор на окраине какая-то танковая часть, однако все машины на месте. Американцы тоже, говорят, не продавали… Никто не продавал! Откуда же бронетехника?
Может, не было никакого сражения? А с другой стороны, как это не было? Висит же вон в Лыцком Эрмитаже батальное полотно художника Леонтия Досюды «Подвиг протопарторга», где пламенный лидер правых радикалов Лыцка Африкан, в развевающейся рясе, на фоне полуобрушенной водонапорной башни мечет бутылку со святой водой в заговорённую гусеницу вражеской машины! Танк, правда, изображён нечётко, в облаке пыли, и вообще чувствуется, что художник с военной техникой не в ладах. Судя по очертаниям башни и ствола, на Африкана, скорее всего, наезжает самоходное орудие «фердинанд», что, конечно же, маловероятно…
Короче, было оно или не было, но только танковое сражение возле хутора Упырники вызвало сильнейший международный переполох, и вскоре в аэропорту бывшего областного центра приземлился лайнер со специальной комиссией ООН на борту.
Православные коммунисты её, однако, в Лыцк не пустили, утверждая, что комиссия прислана с целью промышленного шпионажа, а упомянутый выше протопарторг Африкан, заслышав о предстоящем визите, призвал уничтожить богопротивных империалистов ещё в воздухе, причём не поленился съездить и освятить все шесть ракет заброшенного комплекса ПВО…
И это в то время, когда очередной Президент Соединённых Штатов, вдряпавшись в очередную амурную историю, ползал с лупой по карте полушарий, не зная, кого бы ещё разбомбить!
Над бывшей Сусловской областью нависла реальная угроза стать новой горячей точкой планеты, тем более что после вступления Астрахани в НАТО и введения шестого флота США в Каспий американская палубная авиация легко могла дотянуться до любых интересующих её целей. Вскоре с борта десантного вертолётоносца «Тарава», полным ходом идущего к Лыцку по Воложке Куропатке, поднялся и произвёл посадку на столичном баклужинском аэродроме «летающий вагон». Местные дамы испятнали американцев помадой с ног до головы и забросали их цветами. А на следующий день у совершавшего разведывательный полёт «ночного призрака» чёрт знает с чего вышли из строя восемь бортовых компьютерных систем – и машина рухнула в Чумахлинку…
Теперь уже возликовали в Лыцке. Прослышав о случившемся, народ, смеясь и плача от радости, хлынул на украсившиеся флагами проспекты. Совершенно незнакомые люди обнимались и поздравляли друг друга. Единственное, что омрачало всеобщее торжество: пилот «ночного призрака» остался в живых и был, как это принято у американцев, подобран с вертолёта.
В беседе с иностранным журналистом протопарторг Африкан заявил, будто разведчик уничтожен силами противовоздушной обороны Лыцка. Когда же корреспондент осведомился не без ехидства, какими именно, лидер правых радикалов надменно изрёк, что была бы вера, а сбить можно из чего угодно.
Средства массовой информации США, равно как и суверенной Республики Баклужино, хранили смущённое молчание. Результаты расследования, проведённого совместно капелланами шестого флота и баклужинской Лигой Колдунов, по некоторым причинам не были предъявлены прессе.
Контакты нечистой силы вообще штука опасная, особенно когда оба вида долгое время развивались изолированно. Если наши домовые – это, согласно преданию, обрусевшие черти, то американские гремлины, судя по наколкам на предплечьях, перебрались в авиацию с флота, причём сделали это относительно недавно – в самом начале XX века. Сперва они специализировались на двигателях, а затем занялись и бортовыми приборами.
Однако в данном случае поразительно другое: ведь всего два часа стоял «летающий вагон» на бывшем выпасе (ныне – военном аэродроме Баклужино)! И этих-то двух часов гремлинам шестого флота вполне хватило, чтобы разжиться у местных домовых контрабандным ладаном! А к ладану, между прочим, тоже нужна привычка. Дозу опять же знать надо. Так что пилот «ночного призрака», можно сказать, спасся чудом.
Естественно, что разведка будущих целей была временно приостановлена, любые посадки на баклужинской территории (за исключением вынужденных) категорически запрещены, а протопарторг Африкан под горячую руку объявлен международным политическим террористом…
Глава 3
ГЛЕБ ПОРТНЯГИН,
сорок четыре года, Президент
Левое переднее колесо отвалилось прямо на проспекте – в аккурат напротив краеведческого музея. Обретя независимость, оно ещё какое-то время бежало рядышком с лимузином, шедшим, кстати, под горку и на приличной скорости, а затем стало помаленьку забирать влево, явно намереваясь пересечь белую осевую черту и выскочить на встречную полосу движения.
Лимузин почуял потерю не сразу и захромал на утраченное колесо лишь несколько секунд спустя. Металлическая культяпка легонько чиркнула по асфальту, брызнули радужные искры – и водитель спешно затормозил.
Сталь с визгом въелась в полотно, искры (теперь уже не радужные, но ослепительно-белые) ударили, как опилки из-под циркульной пилы. Льдистый тормозной след был похож на штрих конькобежца.
Впереди раздался смачный хруст стекла. Сбежавшее колесо всё-таки лобызнулось со встречным транспортом и устремилось вспять – по прежней траектории и с прежней скоростью.
Шофёр лимузина сидел ни жив ни мёртв.
– Гриша… – послышался сзади мягкий укоризненный голос Президента. – Я в качестве кого тебя на работу брал?
Шофёр молчал. Он смотрел на неотвратимо приближающееся колесо.
– Колдунов, Гриша, мне в гараже не надо… – всё так же неторопливо и раздумчиво продолжал Президент. – У меня вон их в Парламенте как собак нерезаных…
Колесо каким-то чудом миновало похилившийся лимузин – и сзади раздался аналогичный хруст. Не иначе вмазалось в джип с охраной.
– Ну, ладно… – с недоумением промолвил Президент. – Засомневался ты, допустим, в какой-то гайке, заговорил её… Гриш! Но ты ж ведь знал, что мимо краеведческого поедем! На что ж ты рассчитывал, не пойму…
В салоне потемнело. Снаружи к пуленепробиваемым стёклам припали, тревожно гримасничая, наводящие оторопь хари. Одна другой краше. Секьюрити…
– Ну и денёк… – вздохнул Президент, открывая дверцу лимузина.
Будучи рослым дородным мужчиной, он не любил замкнутых пространств и всегда веселел, покидая автомобиль, о чём, кстати, прекрасно знали его приближённые. С видимым наслаждением распрямившись во весь свой изрядный рост, глава Лиги Колдунов Баклужино ополоснулся изнутри энергией и прочистил чакры. Поверх отлично сидящего костюма на нём была раскидистая аура золотистых тонов, видимая, впрочем, далеко не каждому.
– Вы целы, Глеб Кондратьич? – с почтительным страхом выдохнул референт, кое-как протиснув личико меж крутых плеч мордоворотов из охраны.
Не отвечая и даже не взглянув на юношу, Президент окинул недовольным оком окривевшую на левую фару малолитражку и столбенеющего неподалёку владельца с монтировкой в упавшей от изумления руке. Да, ошалел мужик… Не каждому, согласитесь, дано вот так запросто поцеловаться с левым передним колесом президентского лимузина.
– Ущерб возместить, – негромко повелел Глеб Портнягин и огляделся с самым рассеянным видом.
Рассеянность, впрочем, была кажущейся. В отличие от нас, простых избирателей, глава баклужинской Лиги Колдунов подмечал всё, в том числе и незримое. Шагах в десяти от лимузина прямо на тротуаре неопрятно лежал кем-то выдавленный из себя раб. Портнягин поморщился. Вообще-то, Чехов рекомендовал по капле выдавливать, а не вот так, разом… Надо будет сказать, чтоб убрали.
По той стороне проспекта шла девушка выше человеческого роста и с таким надменным лицом, что её невольно хотелось назвать красавицей. Чёрное вечернее платье, в руке кулёк с семечками… Заклятие, что ли, на эти семечки наложить? Ну куда это годится: тут специальная комиссия ООН вот-вот прибудет, а проспект – в шелухе!
Завидев припавший на переднее колесо лимузин, прохожая остановилась и в восторге уставилась на Президента. Тот в свою очередь присмотрелся и обратил внимание, что девушка щеголяет в поперечно-полосатой ауре… Однако! Ох, уж эти модницы… Сколько же она должна была закатить беспричинных скандалов своим родным и сколько бескорыстных услуг оказать заклятым врагам, чтобы создать такую вот чересполосицу? Самое забавное, что девушка не была ведьмой, то есть даже не имела возможности полюбоваться своей «тельняшечкой»…
В небе заныло, заворчало, и Президент всё с тем же рассеянным видом поднял голову. Над столицей разворачивалось звено оскалившихся по-акульи боевых самолётов. Блок НАТО готов был в любой момент защитить баклужинскую демократию от посягательств лыцкого мракобесия.
Хорошо бы намекнуть Матвеичу, чтобы он действовал в Чумахле поаккуратнее, а то сверху-то оно – как на ладони. Вон у них контейнеры какие… и все ведь с аппаратурой… со шпионской…
Президент отвернулся и с пристальным вниманием оглядел напоследок здание краеведческого музея.
– А давненько я сюда не захаживал… – задумчиво молвил он и, подойдя к широкому парадному крыльцу, двинулся вверх по лестнице.
Телохранители последовали за ним с полным равнодушием на мордах. Они давно привыкли к неожиданным решениям своего беспокойного патрона. Собственно, великий человек и должен быть непредсказуем.
* * *
В просторном и несколько сумрачном вестибюле музея белел мраморный бюст… Нет-нет, только не Глеба Портнягина. Во-первых, Президент был скромен, низкопоклонства не терпел, а во-вторых, какой же нормальный колдун позволит себя ваять? Страшно даже помыслить, что будет, попади его скульптурный портрет в чужие руки! Готовое орудие для наведения порчи.
Не следует также забывать и о тех случаях, когда порча наводится через памятники как бы сама собой. Давным-давно вычислена и неоднократно уточнена так называемая критическая масса прижизненных изваяний, превышение которой чревато параличом, слабоумием и быстрым политическим крахом – даже без вмешательства каких-либо враждебных сил.
Однако вернёмся в вестибюль…
На обрубке гранитной колонны ехидно ухмылялась мраморная голова старого и вроде бы не слишком трезвого сатира. Именно так выглядел когда-то учитель Глеба, известный баклужинский чародей Ефрем Нехорошев. Вот его уже можно было и лепить, и высекать хоть в полный рост, поскольку двадцать четыре года назад он благополучно скончался в наркологическом отделении областной больницы им. Менделеева.
Глеб Портнягин приостановился перед бюстом и со скорбным упрёком взглянул в молочно-белые зенки учителя. Рано, рано ушёл ты, Ефрем… Вот она, водка-то… Помнится, когда Глеб, наивный, недавно освободившийся юноша, пришёл набиваться в ученики к Нехорошеву, чародей как раз выходил из очередного запоя.
– Сколдовать любой дурак сможет… – мрачно изрёк он, выслушав сбивчивые речи гостя. – Тут главное – отмазаться потом… Природа – она ж дотошней прокурора! Так и норовит, сука, под вышку подвести…
На всю жизнь запомнил Глеб эти пророческие слова и всегда соблюдал осторожность. Например, ставши Президентом, он, к изумлению Лиги, отменил далеко не все запреты – даже из тех, что наложены были ещё советской властью, хотя полномочия имел. Сапёрам, правда, разрешил ошибаться дважды, но этим и ограничился. Поэтому вечные двигатели первого рода в Баклужино до сих пор изымались точно так же, как и в Лыцке, а штрафовали за это дело, пожалуй что, и покруче.
Правоту Президента осознали, когда мировая общественность была потрясена известием о царицынском феномене. Как позже выяснилось, тамошний мэр личным распоряжением приостановил в черте города действие закона о сохранении энергии… Нашёл, понимаешь, лекарство от энергетического кризиса! Всем мегаполисом в чёрную дыру загремели – шутка?
Вот американцы в этом плане молодцы. Что бы ни случилось – и дух соблюдают, и букву. Там у них за нарушение закона Ома или, скажем, закона всемирного тяготения высшая мера в ряде случаев светит – и никакая реанимация не отмажет.
* * *
Постояв перед бюстом, Глеб Портнягин двинулся дальше.
Позади изваяния на задней стене отсвечивало свежим лаком обширное полотно, изображающее знаменитое танковое сражение возле хутора Упырники. Композиционным центром картины, несомненно, являлась исполненная нечеловеческого напряжения фигура неизвестного чародея, преградившего путь вражеской армаде. Между воздетых ладоней героя рождалась ветвистая молния, жалящая несколько целей сразу. Определить, что это были за цели, опять-таки затруднительно, поскольку башни бронированных чудовищ буйно полыхали.
Краски – ничего себе, яркие, а вот энергетика, честно говоря, так себе… Отдать полотно на подзарядку? Да нет, бесполезно. Как только вернут в вестибюль – тут же опять и подсядет.
Крупные губы Портнягина пренебрежительно скривились, чуть не уложив в обморок директрису музея. Впрочем, старушенция и так что ни день по малейшему поводу билась в истерике.
Над дёрганым, вихлявым плечиком страдалицы бледнела унылая физия референта. Мальчуган был в отчаянии. По его мнению, Президент зашёл в краеведческий исключительно ради того, чтобы лишний раз продемонстрировать окружающим редкое своё самообладание. Но ведь встречи-то уже назначены! Люди-то ждут! Чёрт бы драл это расколдовавшееся колесо вместе с шофёром Гришей!..
Однако в данном случае побуждения высокого начальства референт истолковал неправильно в корне. Дурацкая, на первый взгляд, история со сбежавшим колесом насторожила Президента настолько, что он уже готов был отменить все назначенные на сегодня встречи и вечернее заседание Лиги в придачу.
Глава баклужинских колдунов привык доверять интуиции. А интуиция нашёптывала ему что-то нехорошее. Он ещё раз зорко оглядел вестибюль. Помещение было совершенно пустым, если, конечно, не принимать в расчёт присутствующих здесь людей. Всего лишь единожды в распахнутых дверях левого крыла мелькнул прозрачный страшок – и тут же спрятался. Надо полагать, низшая потусторонняя живность сюда вообще не заглядывает. Да оно и понятно…
Портнягин и сам давно уже ощущал биение некой необоримой силы, исходящей из правого крыла здания. Как всегда, не заботясь о том, что о нём скажут или подумают окружающие, глава баклужинских чернокнижников воздел длань и, пошевелив пальцами, приcмотрелся. Золотистая аура, окутывавшая руку, заметно выцвела, полиняла…
Неприятно сознавать, но то, что хранилось в правом крыле, гасило колдовские способности Президента с той же лёгкостью, с какой разрушило недавно наивное заклятие шофёра Гриши, столь неумело заговорившего переднее колесо лимузина.
Преодолевая враждебные ему флюиды, Портнягин приблизился к дверям, ведущим направо, тронул скважину, шевельнул ручку.
– А косяки зачаровать не пробовали? – задумчиво спросил он.
– Шептуна вызывали… – простонала нервная старушенция, комкая морщинистые лапки перед кружевной грудью. – Тоже не смог…
Президент мрачно кивнул и проследовал в первое помещение, посвящённое первобытному колдовству, родиной которого, как известно, являлось Баклужино. Выморочная анфилада комнат гулко отзывалась при каждом шаге особым эхом, доступным лишь слуху колдуна. Пусто было в музее. Ни угланчика, ни страшка, ни барабашки.
Наконец возглавляемая Президентом группа остановилась перед тупиковой стеной, на которой одиноко висел тот самый экспонат, что распугал низшие потусторонние силы, обесцветил золотистую ауру первого чародея страны, а десять-пятнадцать минут назад лишил президентский лимузин левого переднего колеса.
* * *
Да уж, достояньице… Кому б его только сбагрить!
Лыцку икону отдать нельзя – это однозначно. Хотя бы из соображений престижа и национальной безопасности. А то вынесет её тот же Африкан на поле боя – и готово дело! Все, считай, заговорённые колёса поотваливаются.
А уничтожить – скандал. Причём международный. В кощунстве обвинят, в варварстве… Даже в сатанизме.
Хотели американскому президенту подарить – не принял. Сказал: и так уже всем известно, что Баклужино в НАТО просится. Дескать, за взятку сочтут. А скорее всего, усомнился в подлинности шедевра. Что-то, видать, заподозрил.
Однажды глава Лиги Колдунов уже провернул с этой иконой совершенно блистательный политический ход, а теперь чуял нутром, что можно провернуть второй. Однако пока он ещё не знал, что это за ход, и поэтому был очень собой недоволен.
Излучаемые иконой ало-золотистые флюиды продували ауру насквозь, бросая то в жар, то в холод. Склонив нахмуренное чело и слегка выпятив нижнюю челюсть, Глеб Портнягин стоял перед образом – и мыслил.
Доска доской – а вот поди ж ты! Хотя, в общем-то, источник чудотворной силы известен… Икона подпитывается чувствами верующих – прямиком из Лыцка, где стараниями дважды уже не к ночи будь помянутого Африкана религиозно-партийный фанатизм достиг предельной черты.
Да, но такой резкий скачок… Раньше благодать в радиусе пробивала метров на двадцать максимум, а Гриша гнал лимузин почти по осевой… То есть колесо расколдовалось, когда от иконы его отделяло метров тридцать с гаком. Нет-нет, тут не влияние Лыцка, тут другое…
– А что, много было посетителей за последний месяц? – как бы невзначай обратился Глеб к директрисе.
