Семёну было сорок, но от любви кружилась голова как у какого-нибудь прыщавого юнца. «Лиза, Лизонька», – шептал, а иногда даже пытался неумело напевать он.
Старики родители тоже были рады. Почти прекратились срывы, когда Семён ни с того ни с сего начинал кричать, надувая у губ пузыри – так вместе со слюной выходила обида на жизнь, хлопая дверями и демонстративно включая в своей комнате эту кошмарную, молотком бьющую по голове музыку.
Он корил их в своих неудачах на личном фронте. Но видит бог, при чем здесь они? Разве родители были виновны в его полноте, мешавшей подружиться с девочками? Разве из-за мамочки и папочки на его одежде в области подмышек появлялись огромные пятна, источавшие столь неприятный запах? Или из-за них лицо его приобретало пунцовый оттенок, когда Сëма оставался наедине с одноклассницами, а потом одногруппницами в институте? Нет! Конечно, нет! Они совершенно ни при чем. А если даже и так, то совсем чуть-чуть.
Впрочем, все эти неприятности и эти досадные дрязги теперь в прошлом. Ведь появилась Елизавета, или, как её называл Семён, Лизонька. Отголоски прежней стеснительности, вероятно, ещё звучали, ведь сын пока не решался представить избранницу своей семье. И семья понимала, довольствуясь до поры до времени восторженными рассказами.
Лиза была блондинкой с голубыми, льдисто-кристальными глазами. Она умело модно, а главное, изысканно одеваться, на неё заглядывались буквально все мужчины, совершенно никто не мог устоять. И какая же удача, что такая девушка, а ведь ей всего чуть больше 20, выбрала их Сëмочку. Чудо! Истинное чудо.