bannerbannerbanner
Ружемант 4

Евгений Лисицин
Ружемант 4

Полная версия

Позвал Ириску. До следующей станции оставалось чуть больше минуты. Скверно…

– Спрыгиваем с поезда, – приказ был отдан всем. Запротестовали тройняшки: малышкам было жутко, можно понять. Командующая слушать не желала.

– Спрыгиваем! Все к крайнему отсеку. Потапов, у тебя осталась взрывчатка? – заставила проверить. Вещмешок, слава богу, никуда не делся. Ответил, увидел спешно несущиеся к нам силуэты девчат. С одного корпуса на другой перескакивали, словно птички.

– Давай, – командующая потребовала, выдохнула прямо в лицо. На щеках нездоровый лихорадочный румянец, знать бы, что задумала. Ждать не заставила, пояснила: – Прыгайте. Я заложу заряды на оставшиеся отсеки с резервуарами.

– Мы через полминуты прибудем на станцию! – глянул на закрепленный Ириской таймер.

– Тогда не теряй времени, лейтенант! Если что, доведешь задание до конца!

Сгинула, оставив один на один с девчонками. Елена качнула головой, принимая звериный облик. Тройняшки, впервые видевшие ее в полной трансформации, прянули в сторону. Ириска любопытной лисицей смотрела, что делает командующая, в душе скреблись кошки. Казалось, видим ее в последний раз.

Тщетно, оборотень схватила малышек в охапку, единым прыжком нырнула на рельсы, мягко приземлилась на лапы – мне бы так! Фел сиганула следом и не раздумывая. У Наты перевязано плечо, кровила забинтованная голень. Тяжело дышала, до прибытия пятнадцать секунд, свет станции показался из туннеля. Сделала шаг назад, всегда уверенная в себе инфо-фея сейчас поддалась страху.

Лена была права: молчание, решительность – все, что требуется.

– Я боюсь, – услышал от нее за миг до того, как обхватить, заключить в объятия. Улыбнулся.

– Пока со мной – будешь в порядке. Веришь?

Она поверила.

Боль ударила по спине, плечам, щиколоткам. Запоздало, словно не поспевая за всем остальным, застонала поясница. Тяжко пришлось ногам, колени желали отвалиться. Кубарем покатились, больно впивались в тело шпалы рельс.

Чудом ничего не сломали. Все это время крепко стискивал в объятиях Нату, как родную дочь. Она оказалась на мне сверху, поправила волосы. Ей тоже досталось: кровоподтек на щеке, под глазом бух спелый синяк.

– Вставай, – велел ей хриплым голосом, слыша, как вдалеке затормозил состав. Время играло против нас.

Елена сразу догадалась, что будет дальше, а потому заведомо нырнула с тройняшками в служебный проем. Схватив инфо-фею на руки, последовал их примеру за миг до того, как грянул взрыв.

Успел в последний момент. Падая и спотыкаясь, рухнул на руки рядовой Ипиной, волчица подтащила нас обоих. Взрывная огненная волна вырвалась, заполнила собой туннель. Свод, не выдержав потрясения, затрещал, обрушился. Пыль вперемешку с каменным крошевом заполнила собой все. Стоять не стали, нырнули в дверь служебного входа. Отчаянно, не давая ни минуты покоя, слал Бейке один запрос за другим, Ириска лишь качала головой. Белый шум был ответом. Злость, обида, ярость, злые слезы потери… Шмыгнул носом, приговаривая солдатскую надежду: еще поздно хоронить. Словно забыл, кто такая Бейка.

Не забыл, но тогда с ней была рядом Айка…

– А… как же командующая? – недоумевала Старшенькая. В глотке застрял комок. Нам вот-вот предстояло выяснить…

Глава 5

Они смотрели на меня, словно на последнюю надежду. Тяжкое дыхание, молчание в эфире. Первым принял, что не стоит ждать сообщений от Бейки. Торчать в служебном коридоре тоже не было смысла. Включили фонари. Давно погасшие лампы не работали, осколками лежали на земле, сорвало только что случившимся потрясением.

– Скверна, – принюхавшись, проговорила Лена, поморщилась. Раньше она ее пугала, сейчас попросту злила. Привыкла? Спрошу потом.

Наверх шли через кабинеты диспетчерской. Механический цех, домкраты, свежие инструменты блестели на полках. Грязная ветошь, мусор, разлитые лужи машинного масла. Ойкнул кто-то из тройняшек, взбудораженная крыса с возмущенным писком заспешила прочь.

Недавно здесь правили бал порядок, стерильность и чистота, как любили в Царенате. Ремботы спали, их отключили от питания. Некому и незачем чинить поезда в таких условиях.

В диспетчерской грязно. Человека заменял столб теперь молчавшей машины. Старые бумаги, покрывшаяся грязью кофемашина остались с тех пор, как те, кого увели в рабство, работали здесь.

Осматриваться не стали, заспешили на поверхность. Первый выход оказался завален, дверь не желала открываться. Сквозь трещину сыпалась пыль, даже сумей мы ее разломать, увидим перед собой стену обломков.

Пришлось идти к запасному выходу.

Девчонки кусали губы, занимаясь тем же, чем я пару минут назад. Тщетно взывали к командующей, надеясь услышать ее очередной приказ, раздраженный голос.

Лишь Фел приняла правду одной из первых.

Спрашивал себя: как же так? Она же говорила, что может восстанавливаться. Тут же поправил самого себя, на это ей требовалось время. День, два, неделя, кто его знает?

Открыл дверь, отшатнулся от открывшегося зрелища. Передо мной стояла Бейка собственной персоной. Поправила кожанку плаща, водрузила фуражку, придерживая от беспощадного ветра. Изодранная форма, ни единого кровоподтека. Нутром чуял, что-то здесь не так.

Она рухнула нам на руки, не устояв на ногах, блаженно улыбнулась.

Осмотрелся. Взрыв натворил дел. Все, что готово было нас изрешетить при малейшем движении, уничтожено. Стонали обожженные солдаты в карсирской форме. Пара царенатских офицеров нашла свою смерть, от них остались лишь клочки одежды, кусочек погон.

– Ты как выжила? – собирались положить Бейку на спину. Она нашла в себе силы протестовать.

– Только не на спину. На живот.

Командующей было больно. Я вдруг ощутил на руках теплую скользкую зеленую жижу – то, из чего командующая состояла на самом деле.

Вдруг вспомнил, что на Бейке не было плаща, когда мы собирались в рейд.

– Дай всем отбой.

– Отбой? Мы посреди вражеской территории, где только что взорвался целый состав! Здесь…

– Здесь никого не будет, рядовой Потапов. Выходы перекрыты, кроме пешеходных. И ты правда думаешь, что у них сейчас мало дел, чтобы распылять силы на тех, кто, возможно, мертв? А если не мертв, то… корчится от боли, – сказав последнее, она сморщилась. Я закусил губу.

– Можно? – кивнул на куртку.

– Не снимешь, а встать и снять сама не смогу. Режь.

Выудил клинок из ножен, позвал Фелицию помочь, кивнула. Тройняшки служили фонариком. Рядовая Ипина деловито готовилась использовать остатки аптечного короба.

Кожа куртки плохо поддавалась лезвию, но вскоре обнажила то, что командующая поспешила закрыть от чужих глаз.

Да уж, тут «асклепием» точно не обойтись…

– Зачем? Куртку надевала зачем?

Бейка позволила себе улыбку. Тронул лоб – несчастную бросало в жар, колотило лихорадкой. У бедняги не хватало целого куска спины. Скверна разъедала кожу, спешила взяться за мягкую плоть. Вместо мяса, костей, внутренностей у Бейки не было ничего. Лишь зеленоватая слизь, словно детский игрушечный слайм.

Как она и говорила раньше.

Испугался, почему мы не взяли с собой Владу? Почему-то верил, что вампир точно бы знала, что нужно делать в таком случае. Бросил взгляд на волчицу, на лице той застыло обезнадеживающее смятение.

Одна лишь Фел выглядела той, кто знает, что следует предпринять. Смотрел на снайпера, как на божество.

– Куртка – чтобы не растеклась, – тихо ответила она за Бейку, сглотнула. – Видишь, скверна? Она не дает частицам тела командующей срастись.

– Как она вообще выжила? Чудом? – окинул взглядом разрушения. Руины говорили, что выжить в эпицентре подобного смог бы разве что Вит Скарлуччи.

Невесть в каком виде.

– Не кричи. Поможешь? Надо вырезать скверну, пока та не напитала ее тело, не стала опухолью. Бейку не убьет, но она отправится на перерождение. Хочешь таскать командующую в канистре?

При мысли об этом стало дурно, но сумел сдержать себя в руках. Кивнул, готовый ко всему.

– Что делать?

– Ассистировал раньше на операциях? – в вопросе проскочило любопытство.

– Доводилось.

Она кивнула, принимая на веру и не собираясь спорить.

– Тогда держи тут и здесь. Буду резать, ты подхватывай скверну. Не голыми руками, в перчатках!

– Кто-нибудь, – включился в процесс, не желал быть просто ведомым, – нагрейте воды. Тряпки, бинты, вода. Рядовая Ипина, в твоем коробе есть хирургические закрепы?

Фел задумчиво хмыкнула, моя решительность пришлась ей по вкусу…

* * *

Часы трудов окупились. Взмокший, словно мышь, позволил себе припасть спиной к каменному крошеву, выпрямиться. Поясница захрустела, говоря спасибо. Еще раз посмотрел на Бейку. Жадное, горячее дыхание, похожее на бой за каждый вдох, сменилось мерным и ровным.

Не задавал лишних вопросов. Фелиция, уставшая не меньше моего, последовала примеру, разлеглась на холодном полу.

– Спит, – заверила меня Ириска, неустанно сканирующая жизнеспособность Бейки. Не знаю, умеют ли ИИ волноваться, моя, кажется, была способна и на это.

Тройняшки свернулись калачиком. Хотел бы знать, откуда в них всех столько силы? Видел за свою жизнь хнычущих мальчишек, стонущих от вида крови. Плачущих, когда приходится стоять несколько часов на ногах.

А эти женственны и стойки.

«Есть женщины в русских селеньях» – вспомнилась смешливая поговорка. А может, то, что говорила Влада, что сон со мной в одной комнате делает девчонок сильней, самая что ни на есть правда? Не возвращался к ее словам долго, а вот теперь…

Выдохнул, посмотрел на Нату. Той хотелось пить, пожертвовала свою флягу, чтобы нагреть воды. Тройняшки поделились своей, но там было лишь на глоток. У Елены не лучше. Протянул свою – полна почти наполовину. Инфо-фея жадно припала к ней губами.

– Это надолго?

– Что? – переспросила Фелиция, повернувшись ко мне.

 

– Долго будет спать?

– Если мы все сделали правильно, она быстро восстановится. Физически, не морально. Не знаю, как ее собственное проклятие воспримет это. Станет ли лишать части тела?

В прошлый раз возрождение окупилось пальцами ноги. Вспомнил Бейкину насмешку: хорошо, что не головой.

Рядовая Ипина спала в обнимку со Старшенькой. Последняя в ее хватке походила на плюшевую игрушку.

Волчьими лапами, не смея жаловаться, рядовая Ипина оттаскивала прочь отрезанные куски скверны. Не знаю, куда девала, но был благодарен, скверна норовила прожечь перчатки. Одно касание кожей било болью, словно дубиной по голове. Она принимала ее в широкие волчьи лапы, шипела, скулила, но уносила…

Фел сказала, что если оставить эти куски здесь, завтра могут быть проблемы. Не спорил, как много не знал про этот мир…

Держал в руках Бейкин вещмешок – отстегнул с нее первым делом. Сейчас рылся в поисках съестного, не хотелось тащиться к сброшенному впопыхах своему. Положу завтра свой сухпай вместо съеденного.

– Не хочу спать. Ты? – Острый взгляд Фелиции пронзил насквозь.

Тоже ни в одном глазу. Но сил было разве только на то, чтобы шевелить языком. Проговорил одними губами:

– Расскажи мне про Бейку. Откуда знаешь, что надо делать? – вскрыл бумажный пакет своей добычи. В ноздри ударил запах еды: зерновые брикеты, шоколад, галеты…

– Про Бейку, значит? – Фел хмыкнула, призадумалась. Откинулась на спину, блаженно потянулась. Еще чуть-чуть – и услышу, как трещат ее кости. – Почти с детства знаю Шарлинн.

– С детства? Вита тоже?

Отрицательно затрясла головой. Спросил:

– Ты, значит, тоже урожденная царенатка?

– Можно сказать и так. На самом деле, девочка, которую она пожалела. Могла бы сдать полицейским и… меня бы отправили в фильтрационный лагерь. Потом в шавы, а если повезет – в серво. Царенат не любит долгих разговоров. Посмотрела на меня, увидела все еще не понимающий взгляд: – Я из семьи беженцев.

– Беженцы в Царенат? Из Российской Империи?

– Знаешь, как это бывает? Кто-то из родителей отчаянно верит, что про рабов – это ложь и пропаганда. Что стоит появиться здесь, как все расстелятся в ковровую дорожку. Тогда еще не было войны, только отдаленные отголоски ее начала. Отец забрал нас с собой, до последнего убеждая, что бежит из настоящей страны рабов на родину свободы, – она вдруг замолкла. Ей будто не хотелось вспоминать.

Не мог сказать, что осуждаю ее.

– Если не хочешь, можешь не рассказывать, – как назло, сунутый в рот крекер громогласно захрустел.

– Нет, знаешь, этот волдырь рано или поздно надо сорвать. С чем там у тебя крекеры? С луком? Дай-ка парочку, – протянула ко мне руку. Вставать было лень, потому взял два себе, остальные в бумажном пакете швырнул ей. Поймала на лету, продолжила: – По приезде ему выдали рабочую визу. Улыбчивость вокруг обещала гражданство первой категории, иногда специалисты из других наций здесь ценятся. В особенности когда владеют инженерными данными или секретами. Стоит ли говорить, что нам не показывали районы рабов, мать наткнулась на них самостоятельно. Отец долго отговаривался, сложно поверить, что пропаганда еще не равна лжи. Когда же увидел своими глазами, спросил. Ему было не занимать смелости, как и глупости. Для него и мамы все кончилось печально. Я же… бежала, пока их забирали в концентрационный лагерь. Поклялась, что обязательно их найду.

Вопрос о том, получилось ли, был риторическим.

– Шарлинн первая, кто наткнулся тогда на меня. Больную, голодную, замерзающую. Правду, наверное, говорят, что детям не видна большая политика. А еще она приняла меня за гражданку, долго спрашивала, где мои родители. Я огрызалась, представляешь? – еще одна горькая усмешка. Словно проговаривая, Фел избавлялась от юношеской глупости. – Закончилось тем, что мы подружились. Это она сумела переправить меня обратно на родину. Ждала, что на меня будут смотреть, как на дочь предателя. А меня приняли как родную. Да что там, я и была родная, только вновь оказавшись дома, поняла это. Всю неправоту отца, всю слепую неуверенность матери. Свою бестолковость в то, что легко поверила словам…

– Не вини себя. Выбор у тебя точно был невелик, – вспомнил, как сам хотел на футбол, а отвели в драматургический кружок. И никаких разговоров!

– Спасибо, товарищ лейтенант. Что понимаешь, не осуждаешь. Став старше, решила пойти в армию, бороться за… знаешь, еще бы месяц назад сказала за то, чтобы отыскать своих родителей. Но знаю, это просто самообман. Посмотрела на тебя и подумала: какого черта? Мне не нужно оправдание для того, чтобы делать, что делаю.

Неужели в самом деле вел себя так?

– Рад, что вдохновляю на хорошее.

– Не смейся, – она нахмурилась. И в мыслях не было, но озвучивать не стал. – Я же была первой, к кому Бейка обратилась после своего… бегства, если можно так назвать. Можно сказать, ее военная карьера в части – моя заслуга. Частично, не будь она столь хороша в управлении, никогда бы не достигла своих высот. Собственно, оттуда и знаю, что делать, думаешь, первый раз с ней такое?

Она кивнула на руки командующей.

Сглотнул, вспомнил, что Фелиции Бейка доверяла как самой себе. Теперь понятно, откуда такая привязанность.

– Хотелось помочь и Бейке, и себе, благо была такая возможность. Здесь я следила за Витом Скарлуччи, смогла втереться к нему хоть в малое, но доверие. Ну и пост – мне досталась должность, на которой могу спасать людей. Думаешь, никого из карсиров, действительно наших, оставшихся верными Российской Империи, не переправила? Это я предупредила Бейку о рейде. Жаль, что оказалось поздно…

Замолкла, ей в самом деле жаль.

– Ладно, давай попробуем уснуть? После еды потянуло в сон. Потапов, слышишь?

Я не слышал. Из вещмешка Бейки выпала знакомая пресловутая колба. Взял двумя пальцами и почувствовал себя нехорошо.

– Руж-волны, – успела предупредить Ириска где-то на задворках сознания. Вязкий, тягучий чужой сон вновь брал меня в плен…

* * *

Она любила хлопушки. Мышки и игрушки. А еще миленькое…

Как же меня раздражает ее «миленькое».

Отличаюсь от остальных, служу насмешкой, и все-таки забочусь о девчонке.

Другие звали ее Веселушкой. Имя? Имена лишь для учебников, их не запоминают.

Она не понравилась мне сразу, оптимизму не место на войне. Ее оптимизму тем более. Извращенный ум, извращенное сознание, попытка найти хорошее во всем. Даже в уродливом шраме царапины на моем боку. Хвалился остальным – боевой шрам! В какой-то миг ей пришло в голову, что я его стыжусь, заклеила змееподобным монстриком.

Ага, с улыбающейся мордочкой.

Девчонке будто всю жизнь не хватало хорошего, хотела яркости. А там, где серые будни красили все тусклым и мрачным, добавляла радужных блесток. Выглядело отвратно, но ей нравилось. А потом я привык.

У нее по-женственному маленькие руки, теплые пальцы, неугомонность движений. Таким опасно доверять палку, но нашелся уникум – выдал ружье.

Теребит брелок башмачка, оглаживает клееные стразы на магазине. Они отвалятся не сегодня, так завтра.

Если бы ее это хоть чуть волновало, в коробчонке «все для скрапбука» прятались неограниченные запасы. А еще любила читать, в самые жуткие, ненастные из дней с головой ныряла в глупость чужих приключений.

Не понимал, маги, разбойники… варвары. Сражались за невесть что, незнамо зачем, но были ей героями. Перенимала их повадки, словечки-фразочки. Иные девчонки подчас даже не понимали, о чем она. Частенько на нее хмурилась Молчунья, Верной доставалось не меньше: девчонка спешила вклинить неуместный комментарий о любви. О которой знала разве что с бумажных строк…

Иногда было стыдно за нее. В первые дни всегда. Потом сошло на нет, принял какой есть. Какой есть ее принимали все, даже окружающий мир. Жаль, что сегодня не будет как обычно.

Раньше думал, а убивает тоже с улыбкой? Был удивлен, получив ответ: нет никого серьезней на боевой позиции, чем она.

Словно в ней жило сразу две девчонки…

Переговорник шепчет и хрипит, знать бы, как она разбирает в белом шуме слова? Кивает, подхватывает за рукоять переноски, закидывает на плечо. Заставляет смутиться, мой ремень промеж ее небывалых размеров объемной груди. Тяжесть для плеч, нагрузка на спину, предмет зависти почти плоской Верной…

Кирпичный дом, заброшка. Бесстыдно роюсь в памяти Веселушки – в такие она ходила с подружками. Вызывать у зеркала Пиковую Даму, бояться мышей, гладить дворовых кошек. Играть в прятки. Среди сверстников это ей удавалось лучше всех, с возрастом навыки не ушли.

Где-то внутри, запертая на тысячу замков, ютится паника. Даю девчонке уверенности в себе, швыряю в тесную клетушку еще и страх.

Остается только оптимистическая уверенность. В чем? Все будет хорошо. Мантра под утро, мантра перед сном. Все будет хорошо к завтраку, ну, максимум к обеду! Как бы мне самому хотелось в это верить.

Сквозь оптику прицела вижу вместе с ней группу. Бегут, прячутся меж кустов. Движутся вдоль рытого котлована, ржавеет который год труба коммуникаций.

Изящный палец касается спускового крюка. Нервничая, девчонка успокаивает себя, оглаживая тертый, почти отполированный изгиб. Жмурится лишь на миг, наслаждаясь последними мгновениями тишины.

Потому что сейчас начнется веселье.

Словно подкошенный, срезанный короткой очередью падает идущий в середине боец. Девочка молодец, не спала на уроках военной подготовки. Противники бросаются к укрытиям. Не желторотики, что раньше, профессионалы.

Веселушка не ждет: поправив русую косу, забирает в чертоги смерти еще одного, обнажившего полкорпуса. Легко пробивается броня, мне плевать, какой там у них уровень!

Девчонка выдыхает, мягко отстегивает прицел. Знает, попытаются обойти по флангам – в заброшке тысяча выходов и входов, все попросту не удержишь.

Ей и не требуется, перевязанные бантиками растяжки ждут своего часа.

Хлопок, с потолка штукатурка прямо на голову. Смахивает, передергивает затвор, предварительно вогнав свежую обойму. Ящики с патронами. Вспоминает, как тащила их сюда вместе с Пышкой. Так ли много времени прошло, два часа, три?

Вместо ответов на глупые вопросы открывает огонь.

Спецназовец, да кем бы он ни был, проявляет неосторожность – тут же получает в лоб. Слетает сферический бронированный шлем. Второй пытается зайти через крышу, растяжка показывает ему путь на тот свет.

Веселушка в такие моменты представляет себя кошкой. Мышки вышли на дневную охоту, но сами станут добычей.

Следующий «мышонок» стоит этажом ниже с друзьями. Пригодилась сорванная с трупа светошумовая, шипящим тубусом шуршит им под ноги. Высунувшаяся из укрытия Веселушка бьет первым того, что в защитных очках. Скрывается за стеной, переждав отчаянный крик, не верит. Ныряет по памяти к той стене, за которой должны быть враги. Я пою им лебединую песнь, два тела безжизненно падают.

Игра. Для нее это все одна большая игра. Сначала думал, что она безумна. Потом понял, так она справляется с шоком, потрясением, войной. Со всем.

Они у нее не первые за сегодня. Деловито докладывает остальным, дожидается ответа. Сюда после должна на подмогу прибежать Молчунья, но от эльфийской карлицы ни слуху, ни духу.

Как и от Остроглазой.

Она знает или догадывается. Просто не верит.

Все будет хорошо, понятно? Это она себе говорит или я успокаиваю? Уже и не разберешь…

Свежая обойма, затвором загоняет патрон в патронник. Чую приятный, вкусный дух смазки на пару с ружейным порохом.

Еще одна группа, еще три магазина. Тела недвижно наглядным назиданием лежат для остальных.

Боль в плече, вторая схватка кончается хуже первой. В третьей она лишается возможности ходить. Молчит переговорник, не молчу я. Умоляю, корю, убеждаю. Продержаться еще чуть-чуть, еще одну волну, помощь придет.

Обманываю ее, обманываю себя. Ложь – единственное спасение от страха.

– Все будет хорошо? – спрашивает, глядя на меня. Обезболивающее из личного медпакета уже не работает, спазмы сковывают, спазмы прорываются. Холодеют руки, улыбка на лице, слезы в глазах.

Стискивает в кулачке талисман: колба, в которой написанная от руки записка. Сотню раз жаждал узнать, что там? А сейчас будто знаю ответ.

Отвечаю ей взглядом… с рукояти, шептала, курка, спускового крюка – отовсюду.

Понимаю последнее: она столько раз внушала надежду другим и себе, что сейчас, на пороге отчаяния, не осталось ничего. Больше не помогает мантра, ей нужна не своя, чужая.

Сквозь прицел вижу, что идут. Еще одна группа, десять человек. Далась им эта точка! Или уже от злости, вопреки здравому смыслу – найти, поймать, разорвать?

Все будет хорошо, говорю беззвучно. Она уже не слышит, проваливаясь в небытие.

Свист – последнее, что слышим вместе. Был неправ: враг решил задействовать тяжелую технику.

 

Артиллерийский разрыв, еще один. Пыль, грязь, колотый кирпич. Последнее, что помню – один за другим с жутким грохотом складываются этажи…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru