Евгений Ермошко
Книга Петра
Глава 5
Ким
Когда он впервые пришел в себя, прошло не менее двух дней. Новостей снаружи до сих пор не было, если, конечно, не считать того, что к концу второго дня они и вовсе перестали быть возможными из-за вышедшего из строя сообщения с внешним миром. Вдобавок ко всему иногда можно было заметить малозаметные колебания стен, говорящие лишь о том, что наверху творится что-то колоссальное и губительное, доносящееся до нас лишь своими отголосками. Все, что мы знали, заключалось в обрушившемся на нас природном катаклизме в виде нескончаемых, затопляющих все вокруг потоков воды. Комендант, делавший каждый день обход, уже ничего не мог поделать с нашим небольшим зверинцем, хотя и пригрозил нам пальцем, что при поступлении первых жалоб ему придется предпринять меры. Мы же любезно и деликатно заверили его в том, что таковых не будет, потому как тщательно следим за пушистыми. Щенки же, в свою очередь, как будто все понимали и не создавали нам больших проблем своим лаем или беспорядочными минными полями.
Я не знал, чем помочь нашему пациенту, и потому просто разговаривал с ним, хотя по большей части беседой это было назвать очень трудно, потому как он постоянно молчал и лишь изредка выдавливал из себя несколько слов, дававшихся ему с болью. Все его тело, как мне казалось, судя по его стонам, пребывало в некой адской печи, где то и дело раздували жерла. Страшная боль то сжимала, то колола его затылок, огромнейший ушиб груди не давал свободно дышать, а гематома левого бедра словно ножом резала при любой попытке сдвинуть ногу с места.
Врач пришел только к вечеру, жалуясь на многочисленных пациентов и категорическую нехватку времени.
Осмотр его длился недолго, и, убедившись в том, что у пациента нет переломов, он выписал ему заживляющие мази и дал обезболивающее, после чего быстро откланялся. На следующий день после обеда мне показалось, что Ким снова отключился, но позже я убедился в том, что он просто спит. Более-менее в себя он смог прийти лишь на четвертый день, ближе к вечеру, когда мои товарищи ушли на ужин в общую столовую, а я нес свой караул, наблюдая за своим первым пациентом. Этим вечером мне наконец-то удалось узнать нашего больного поближе и разузнать у него те обстоятельства, сопровождающие его неутешительное состояние.
О поправке говорить все же было рано, но то, что он с каждым днем становится все крепче, говорило само за себя. Все же мой собеседник казался изрядным интровертом, посему мне для продолжения диалога приходилось зачастую вытягивать из него те немногочисленные слова, которыми он все же решался поделиться со мной.
Иногда к нашему диалогу подключался Меир, и тогда беседа становилась по-настоящему интересной. Меир был исключительно одаренным, интеллектуальным человеком, который мог поддержать беседу во всех направлениях.
Этим вечером он рассказал мне про свой древний род и про то, что он был абсолютным атеистом, хотя и некая своеобразная вера в нем все же присутствовала. Заключалась она в следующем: каждое живое существо, имеющее душу, а ей, согласно теории Меира, обладала даже травинка, должно было прожить жизненный цикл, изменяясь при этом и наполняясь различными оттенками, расцветая в своем развитии или же, наоборот, увядая, после чего отправлялась в неведомый мифический центр перераспределения, откуда и произрастала жизнь, являясь неким сферическим циклом, где она находилась среди бесконечного числа таких же душ, ожидающих своей очереди, чтобы начать свой новый путь. В нем она могла возродиться снова в человеке либо же в муравье или медведе. Все зависело от того, в каком состоянии и с какими оттенками ты прибыл сюда. Состояние зависело от той материальной оболочки, в которой ты находился до попадания сюда и которая давала точку отсчета, направление же определялось оттенками, чей цвет состоял из поступков, совершаемых при жизни. Он считал, что если ты прожил достойно свою жизнь, то ты переходишь на новое кольцо спирали, где обретаешь новые потенциальные возможности в следующей жизни, или же, наоборот, у тебя забирают их и могут спустить на несколько колец назад, где ты окажешься в оболочке животного. Вся эта теория мне показалась крайне любопытной, хотя я и был абсолютным приверженцем христианства и не мирился ни с какими другими верами, но я слушал, потому как мне казалось, что этот человек был кем-то особенным и феноменальным, со своими причудами и тайнами.
Вскоре дверь открылась и в комнату вернулся Ник, как раз в тот момент, когда наш пациент немного ожил и начал подавать активные признаки жизни.
– Я уже думал, ты так и проспишь всю свою жизнь, – с порога начал Ник.
Ким огляделся, но ничего не ответил. Я же, воспользовавшись секундной паузой, напомнил Киму о том, что именно этот человек спас его. Ответа, как и прежде, не последовало, но выражение его лица как будто изменилось, стало, что ли, более сердитое и озлобленное. Мы переглянулись между собой, но никак не прокомментировали. Все понимали, что человек только начал поправляться и, может быть, ему просто тяжело разговаривать.
Молчание развеял Меир, из любопытства спросив, слышал ли Ник какие-нибудь новости, разгуливая по бункеру.
– Нет, ничего особенного, господа, над нами все так же толща воды. Но хочу заметить, что все больше появляется безумцев, верующих в разгневанных богов и в то, что потоп был божьей карой за наши грехи.
– Да, да, я тоже слышал, говорят, они даже хотят сделать молитвенную комнату, и это всего на четвертый день жизни в этом бетонном пристанище. Неужели они и вправду думают, что мы здесь застряли надолго?
– В том-то и дело, что никто не знает, – сухо ответил Меир. – Там наверху определенно что-то происходит. Кардинальные перемены! И кто сейчас сможет из вас дать гарантии, что мы выйдем в тот же самый мир? Если выйдем, конечно. И когда?
– Все же их можно понять, – включился в разговор Ник. – Сейчас людям нужен Бог, нужна вера в то, что высшие силы не оставили нас и помогут нам в тяжелые времена.
– Нет Бога, предрассудки! – Ким закашлял, каждое слова давалось ему с трудом. Наш пациент почти никогда не разговаривал, но тут включился в разговор. Все мы оглядели его с удивлением. – Предрассудки, оставленные нашими предками нам в наследство. Вера может быть только в собственные силы. Но и она отнюдь не помогает.
– Согласен, мы – это нонсенс природы, – неожиданно на его сторону встал Меир, чему мы с Ником сильно удивились. – Мы должны были лазить по деревьям, есть бананы, размножаться, бить себя по груди, показывая свою значимость в социуме, но уж точно никак не копошиться в своих мозгах, перебирая все с полочки на полочку. Нас не должно было быть. Но все же мы тут, как многие считают, в ковчеге, но это всего лишь бункер, дающий нам возможность пережить природные катастрофические явления.
– Бог есть, – не выдержал я. Течение всей этой беседы мне ужасно не нравилось, и мне хотелось как можно скорее закончить этот беспорядочный поток слов. – Его не может не быть. Он внутри нас. Внутри тебя, меня и даже тех, кто не верит. Внутри каждого. Не убеждайте меня в обратном, даже не смейте. Не знаю, как жил свою жизнь каждый из вас, но знаю одно точно: что все, что происходит сейчас с нами, не просто так. Назовите это божьим гневом или природным явлением, но, как бы там ни было, мы все еще живы благодаря ему.
Я понял, что вспылил, но мне не хотелось верить в обратное. Я просто не мог промолчать. Некоторые слова просто нужно сказать, а иначе не можешь.
– Как бы там ни было, – мягко ответил Ник, – вера помогает нам жить. Есть он или нет, мы не знаем наверняка, как и то, что творится снаружи этих стен. Но мы знаем, что если будем помогать друг другу, то шансов у нас явно больше. Ты помогаешь людям, они – тебе. Именно так должно быть в этом мире. Наша сила – в сплоченности, с ней мы смогли добиться всех тех благ, которые имеем. Мы всегда ищем похожих на себя. Может быть, в этой комнате мы собрались вчетвером не просто так.
Едва он успел закончить свое предложение, как с потолка посыпалась пыль, а кровати начало немного потряхивать. Я смотрел на Кима, как он корчился от боли, но ничего поделать не мог. Через минуту все же это прекратилось, но все равно все держались за кровати, ожидая новых сюрпризов.
– Возможно, я поверю во все то, о чем вы говорите, если случится чудо и мы действительно выберемся отсюда, – с сарказмом сказал Меир, отворачиваясь к стенке.
Так закончился наш четвертый день в серых подземных подвалах. Дальше мы просыпались, завтракали, разговаривали, рассказывали истории из жизни, а затем ужинали в надежде, что с утра нам военные скажут, что все закончилось и мы можем выйти и вдохнуть свежего воздуха. Каждому из нас было ужасно интересно, что там теперь наверху. Что стало с городом, в котором мы жили, с людьми, населявшими его. И вообще коснулось ли это только небольшого участка планеты или так повсюду.
Вскоре закончилась первая неделя здесь, но новостей так и не было. Все это не могло не волновать каждого из нас, потому как все мы понимали, что так долго продолжаться не сможет, хотя бы потому что запасов, количество которых умело скрывалось военными, надолго хватить просто не могло. Как бы там ни было, наша компания начинала все больше сплачиваться и держаться друг за друга.
На восьмой день Ким впервые встал, и мы смогли отвести его в столовую, хоть и не без помощи наших плеч. По дороге мы встретили своих старых друзей – Танка и Биту, которых я не видел с тех первых дней нашего знакомства. По их недвусмысленным глазам было очевидно, что ими ничего не забыто и вскоре они нанесут ответный удар. Все же мы старались не обращать на них внимания, игнорируя их ухмылки и запугивающие жесты.
На девятый день нам подали овсянку и кисель. Ким, как всегда, налетел на нее, как голодный буйвол, словно не видевший еду всю свою жизнь. Он быстро восстанавливался, быстрее, чем кто бы то ни было из нас мог представить. Он так налегал на пищу, что мне казалось, что остановить его не сможет даже землетрясение, обрушившиеся потолки и потоки воды. Но все же на мое удивление это случилось и его ложка упала на пол! Послужили этому радостные возгласы семилетнего ребенка, узнавшего своего отца и чуть не сбившего его со стула.
В немалой степени я также был рад за него, потому как надеялся, что вскоре и мне так же повезет когда-нибудь встретить свою дочь, хоть она и жила совсем в другом городе. С каждым днем я ждал, когда нас выпустят отсюда, но лишь замечал, как значительно нам стали урезать пайки и как отчаяние все больше начинало поселяться в людях.
Глава 6
Инсомния
Подводную лодку то и дело бросало из стороны в сторону, как будто огромные щупальца кальмара хватали ее и тормошили, разворачивая и накреняя под разными углами. Иногда они часами могли плыть спокойно, хотя нервное ожидание очередных скачек никуда не уходило и всегда держало их в напряжении. За это тихое и безмятежное время каждый здесь пытался выспаться и надеялся на то, что больше не услышит очередных звуков сирены, разносящихся из динамиков подводной лодки. Своими пугающими громкими звуками надвигающейся беды они мелодично разносились из одного уголка субмарины в другой, эхом отражаясь от стен, и угрожающе оповещали, что все это может стать последним испытанием для всего экипажа.
Инсомния лежала в тесной и неуютной каюте и, глядя в потолок, разглядывала капельки крови. Задвинутая шторка ограничивала обзор, и создавалось впечатление, словно ты находишься в некоем пластиковом ящике. И хоть из него ничего не было видно, зато отчетливо можно было услышать, как снова о чем-то шептались ее родители. Они всегда разговаривали очень тихо, как будто думали, что их подслушивают МИ-6 или ЦРУ, но все же, находясь от них не так далеко, она могла, хоть и с трудом, улавливать некоторые слова.
Ее отец, в очках и с броской лысиной, только казался обычным, заурядным преподавателем городского университета. О том, что он не был таковым, она догадалась еще в последних классах средней школы. Точнее, он был не только им. Подозрения начали рождаться еще в детстве, когда он пропадал неделями, уезжая, как он говорил, на конференции. Иногда это происходило внезапно поздней ночью, иногда просто за ужином раздавался телефонный звонок. Но чаще ее отец просто забегал домой и открывал дверку шкафа, доставая из него дорожную сумку, после чего спешно складывал туда предметы первой необходимости и покидал дом.
Когда ей исполнилось четырнадцать, она начала подозревать его в изменах матери. Юный альтруистический разум не мог понять, как он может поступать так с тем человеком, которого он так любит и каждый вечер питает такими нежными красивыми словами. И вот однажды, набравшись смелости, она решила проследить за ним и наконец выяснить, что скрывается за его созданным обманом в виде бесчисленных конференций и лицемерных слов. Вооружившись примитивным фотоаппаратом и разбив свою игрушечную копилку, она отправилась за ним. Место встречи, которым являлся самый обычный недорогой отель с названием «Голден Шерле», находилось в другой части города, и ей не пришлось ехать далеко. Стоя тогда возле двери, она хотела посмотреть ему в глаза, ожидая самых пагубных и неприятных разворотов судьбы, и, тяжело вздыхая, готовила себя к худшему. Но когда двери открылись, оттуда вышли лишь пожилые мужчины в дорогих костюмах с кожаными портфелями.
В тот вечер отец схватил ее за рукав и отвез домой, где ее ждал скандал самой страшной силы. Впервые она увидела своего отца в самом настоящем безудержном диком гневе, который раньше не проявлялся никогда. Долгое время она не могла понять, чем ее поступок так взбесил его, но после этого случая ее попытки разгадать его истинную профессию остались в прошлом, и постепенно подозрения ушли. Звонки продолжались вместе с его командировками. Инсомния все больше взрослела и все меньше обращала на них внимания, пока за неделю до случившегося не раздался телефонный звонок, после чего все изменилось…
Был скучный дождливый день, и вечер не предвещал ничего другого, как просмотра зомбоящика и постной диетической еды. Ее отец, усевшись в своем любимом кресле, читал книгу с пестрым названием «Огонь и ярость», а мать, как всегда, пыталась приготовить что-то новенькое по рецептам из телепрограмм. Все занимались своими делами, пока три длинных раскатистых гудка не заставили их взглянуть на газетный столик, где сидел отец. Когда он понял, с кем разговаривает, на его лице выступило явное удивление совместно с каким-то отдаленным потрясением. Тут же он покинул комнату и ушел в спальню. Так бывало и раньше, и Инсомния, лишь покачав головой, снова погрузилась в телевизор. Всего через минуту дверь в спальню снова открылась и из нее вышел отец. Лицо его было встревоженным, скулы – напряженными, а глаза постоянно бегали из стороны в сторону. Он медленно подошел к ней и выключил телевизор, позвал мать, поправил очки и попросил всех его выслушать. В тот вечер он попросил их взять все необходимое и сделать это как можно быстрее.
Тогда она уже училась на последнем курсе Симферопольского университета экономики и управления. В их семье все прекрасно знали, что перечить ему не имело никакого смысла. Его слово было законом. Но все же он был мягок. Настолько, насколько это было возможно. Их вопросы он пытался обходить, где-то просто промолчав, где-то объясняя, что на это просто нет времени. Ну, никто особо и не спорил. Все прекрасно знали: если отец сказал это сделать, значит, случилось что-то серьезное, значит, для этого есть весомые основания. Он всегда был прав.
Через полчаса их забрала военная машина и отвезла в севастопольский порт, где они пересели на ту самую подводную лодку, на которой сейчас и находились. В точку назначения, о которой никто не говорил и что было строжайше засекречено, они должны были попасть уже к вечеру. Но в связи с тем, что осколки чего-то весомого зацепили их корабль, плавание затянулось на неопределенный срок. Вскоре завершилась первая неделя их плавания, а туристическая субмарина, рассчитанная всего на 64 человека, продолжала дрейфовать где-то в Черном море.
Разглядывая морскую пучину в «тихое время» через акриловый иллюминатор, Инсомния знакомилась с некоторыми пассажирами, при этом все больше подмечая, что все они, как правило, являлись выдающимися людьми. Здесь были семьи нескольких успешных предпринимателей, имена которых были на слуху, известные хирурги, чьи услуги стоили целого состояния, руководители заводов и главные инженеры, высокопоставленные военные и начальники ОВД. Все это и происходящее снаружи их корабля вызывало у нее немало вопросов, первый из которых был: почему подводная лодка забрала именно их?
На все эти загадки ей мог ответить лишь один человек – ее отец.
Слишком много вопросов с самого детства. Ей нужны были ответы. Она хотела знать правду. От нее всегда все скрывали. Но почему? Теперь она уже не была ребенком и имела право знать, что происходит здесь и вообще в их семье. Наконец ей надоело разглядывать капли собственной крови на потолке, и Инсомния рывком отодвинула штору. Разговор шепотом между родителями резко прекратился, и они уставились на нее.
– Я хочу знать. – Их с отцом глаза пересеклись. Ей показалось, что снова он ее морально задушит только одним взглядом, но она сдержалась. – Всю жизнь я жила твоими тайнами и даже сейчас не знаю, что происходит. Что там творится наверху? Почему мы не можем выйти из этой консервной банки, которую уже давно починили? Почему этот корабль забрал именно нас и куда мы движемся уже вторую неделю? – конечно, она хотела сказать это более уверенно, но не смогла. Его глаза словно прожигали всю ее уверенность.
– Ты все поймешь, когда мы прибудем в нашу точку назначения, – отец всегда говорил ровно и отчетливо, как будто внушая, что ты уже давно получил ответы на все свои вопросы.
– Кто ты? Ты же не просто университетский преподаватель политологии…
– Я твой отец, и моя задача – заботиться о тебе, что я и делал все эти долгие годы. А где я работаю, ты прекрасно знаешь. – По его глазам было видно, что этот разговор ему крайне не нравится и он начинает злиться.
– Ты можешь сказать, хотя бы через сколько мы выберемся отсюда? Куда мы направляемся и когда все закончится?
– Я не могу тебе сказать, когда все закончится, но ты должна знать, что рано или поздно этот момент наступит. На нашей субмарине лучшие адмиралы, которые сделают все возможное для того, чтобы мы достигли нашего места назначения.
– Скажи, куда мы плывем, ты просто не можешь этого не знать.
– Наше направление зависит лишь от того, чем все закончится, и это все, что я сейчас могу тебе сказать.
– Ты опять все скрываешь. Мы постоянно движемся, как будто убегаем от чего-то, и нас кидает и разворачивает, как будто спичечный кораблик. Что там происходит, за пределами этих стен? Я знаю, у тебя есть ответы, но даже сейчас, когда мы в шаге от смерти, ты не можешь мне ничего рассказать!
После последней фразы у Инсомнии налились глаза, и она отвернулась к стенке, не желая, чтобы отец видел ее такой.
– Платон, – ее мать обратилась к нему, – прошу тебя.
– О том, что там происходит снаружи, я, как и ты, могу лишь догадываться. Мы плывем в безопасное место, по крайней мере я надеюсь, что оно и осталось таковым. Ты должна понять только одно: скорей всего, больше мир не будет таким, каким ты его помнишь, и если подтвердятся мои худшие предположения, вряд ли мы будем жить так же беззаботно, как и прежде. Возможно, нам придется выживать.
Глава 7
Самвел
С самого младенчества, с пеленок детского дома г. Краснотурьинска, расположенного на восточном склоне северного Урала, они были вместе, держась друг за друга, вопреки всем невзгодам и превратностям судьбы. Вот и сейчас он помогал ей взбираться по Конжаковскому хребту на одну из гор с примечательным названием Северный Иов. Вода с каждым днем неумолимо преследовала их, затопляя все большие пространства, заставляя уходить все выше вверх по предгорью, усеянному кедрами и разбросанными дунитами.
Никогда нельзя было назвать их жизнь сказочной и счастливой, но всего за пару недель до того, как они оказались здесь, она и вовсе превратилась во что-то невообразимое. Первые звуки всего того, что их неумолимо сопровождало в будущем, они услышали из окон девятиэтажного, находящегося в ветхом, аварийном состоянии, плиточного дома. Тогда на белые металлические отливы звонко и стройно упали первые капли после жаркого и сухого дня. С каплями пришли раскаты грома и первые звуки сирен от кружащих по окрестностям военных машин. Вместе с напуганными жителями улиц они следовали к отправным пунктам, где провожали взглядом переполненные машины. Дождь усиливался, а новых спасительных грузовиков все не было. Продрогшие до нитки и напуганные жители, которым никто ничего не объяснял, снова расходились по домам, прятались в магазинах или толпились под карнизами. Почти отчаявшись после очередной попытки, они укрывались в подъезде напротив того самого места, откуда отъехала последняя машина. Из окон разрисованного подростками подъезда они смотрели на то, как нескончаемые потоки воды размывают грунт, образовывая дюжины ручейков, сливающихся друг с другом и набирающих силу.
Его сестра Алия, рожденная всего на несколько минут позже его, предлагала остаться и укрыться дома, но Самвел, полагавшийся всегда на свою интуицию, иногда даже вопреки здравому смыслу, и сейчас чувствовал необходимость, как можно скорее покинуть это место. Эту улицу. Этот злополучный надоевший город. Всего несколько минут ему потребовалось на то, чтобы воспользоваться отверткой и проволокой, чтобы угнать припаркованный на стоянке автомобиль. Алия, когда узнала, что он сделал, вернувшись к прошлому промыслу, выбежав из подъезда, чуть не ударила его, наградив его все же малоприятными язвительными словами. Но времени обсуждать уже сделанное не было, и со злой гримасой на лице сестра села в заведенный старый внедорожник.
Теперь их путь лежал в направлении Косьвинского Камня, куда некогда раньше всем не вместившимся в транспортировочную военную машину убедительно предлагал добраться военный водитель, перед тем как уехать от них. Самвел не раз слышал об этом месте как о труднодоступном загадочном бункере, где, по слухам, располагался центр РВСН, предназначенный для ядерного удара. Возможно, именно это осознание всей остроты сложившейся ситуации и зародило в его разуме неприятное предчувствие надвигающейся опасности и заставило его пойти на крайние меры вопреки всем обещаниям сестре завязать с прошлым.
После детдома он устроился механиком в автосервисе, куда тайно перегоняли краденые машины, за разборку которых он получал хорошую премию. Но и этих денег им едва хватало, чтобы сводить концы с концами, оплачивая квартплату и проживание. Зато теперь на этих хребтах Конжака не было ни богатых, ни бедных. Здесь были лишь те, кому повезло спастись из затонувшего города, и те, кому снова не хватило мест на закрытой военной базе. Те, которым вместо сухой и теплой комнаты достались выдаваемые военными базовые палатки и карты тех мест, куда им следует отправляться дальше.
Спустя долгое время впервые дождь прекратился и они смогли выйти из-под натянутого брезента, чтобы размять кости и полюбоваться открывшейся панорамой живописных гор и немногочисленными солнечными лучами, пробивающимися сквозь хмурые серовато-черные тучи.
– Как ты думаешь, когда мы сможем спуститься? – тихим мягким голосом спросила Алия, прижимаясь к нему, чтобы согреться.
– Если бы я знал… – мрачно произнес Самвел. – Такого дождя я никогда не видел прежде.
– Такого продолжительного никто не видел. Город затоплен, в противном случае нас бы уже эвакуировали отсюда. Прошло уже столько времени, и никто так и не появился. Вряд ли нам стоит надеяться и дальше на чью-то помощь.
– Мы всегда справлялись сами, без какой-то помощи. Справимся и сейчас.
– Вдалеке уже виднеются только холмы, а позади вода, – с грустью вздохнула Алия.
На горизонте сверкнули раскаты молнии, и через секунду до них добрались громогласные грохотания приближавшейся грозы.
– Наверно, кто-то решил создать весь этот мир заново, вот только, как мне кажется, лишние в нем ему совсем не нужны.
– Мы и так всегда были в нем лишними, но все же мы еще живые в отличие от тех других, – отметил Самвел. – Завтра нам придется перебраться выше. Кто бы там чего ни хотел, нас ему не победить, как бы он ни старался. – Он еще крепче прижал сестру к плечу и улыбнулся.
– Смотри, – Алия показала пальцем в сторону лодок, движущихся к их хребту, – еще несколько спасшихся.
Когда лодки примкнули к берегу, их уже встречали местные переселенцы, накидывая сразу на детей сухую одежду и отдавая те скудные припасы, которые еще сохранились у каждого из них. Три исхудавшие семьи сразу же отвели в общий лагерь и посадили возле костра, с любопытством ожидая от них рассказов, откуда они прибыли и что там происходит. Новости были неутешительными, но прогнозируемыми: их деревня была полностью затоплена. С самого первого дня проливных дождей они жили на чердаке, потом и вовсе перебрались на крышу, а когда вода подошла и к ней, им больше ничего не оставалось, кроме как отправиться туда, где еще можно было стоять на ногах.
Гроза вместе с сумерками все ближе приближалась к ним, и Самвел, взяв сестру за руку, направился к их палатке, расположенной на окраине общего лагеря. Оставив Алию для сохранения затухающего костра, он отправился собрать немного веток.
По дороге он разглядел вдалеке едва заметное колыхание воды. Остановившись и присмотревшись, Самвел разглядел, как небольшая стая волков движется к ним с восточной возвышенности. Все выживали как могли, даже животные. Стая без труда доплыла до берега, а вожак, костяк которого был значительно крупнее остальных, принюхавшись и отряхнувшись, повел свою группу в противоположную от их лагеря сторону.
Когда он вернулся, Алия уже лениво позевывала и готовилась ко сну. Закинув в огонь побольше веток, Самвел убедил Алию ложиться и не ждать его, а сам достал из рюкзака два одинаковых ножа ручной работы с выгравированными на рукоятях кельтскими знаками, при взгляде на которые на него нахлынули воспоминания из глубин его детдомовской юности.
Ножи-близнецы были его первым трофеем, когда он вошел уже много лет назад в шайку таких же подростков, втайне по ночам покидавших стены детдома, чтобы залезть в какое-нибудь жилище и своровать оттуда побольше ценных вещей. Тогда поздней ночью, забравшись на дерево, они без труда перебрались на балкон, а затем и внутрь двухэтажного особняка, хозяева которого, со слов их главаря, должны были находиться где-то далеко за городом и появиться не раньше утра. Внутри было боязливо и темно. Вся его банда разбежалась с жадными глазами в поисках дорогих побрякушек, золотых украшений и драгоценностей. Увидев ножи, висевшие скрещенными на стене, он уже не мог ни на секунду от них оторваться. Когда все искали и забивали свои сумки всевозможными вещами, он как завороженный смотрел на них, забыв обо всем.
Той же поздней ночью, когда они вернулись обратно, вся их банда, воодушевленная своим успехом, сразу же принялась отмечать свой триумф, разливая по кружкам дорогой пятизвездочный коньяк, украденный из того же места. Уже ближе к утру веселье приняло дурной оборот, в котором они собирались наведаться в девчачьи комнаты и потискать местных красавиц. Самвел пытался остановить их, потому как знал, что их глава Арчи давно уже неровно дышит к его сестре. Поначалу ему удавалось их сдерживать, напоминая им, какие неприятности их ждут, если их застукают воспитатели, а после этого еще и проведут шмон. Но когда один из мальчишек вбежал в комнату и сообщил, что видел его сестру, направляющуюся в душевую, пьяные оголтелые подростки словно с цепи сорвались. Перегородив проход своим телом и не выпуская никого из комнаты, остановить их он уже не мог. Напившиеся и осмелевшие подростки жаждали продолжения вечера. Первым к нему подошел Арчи. Будучи старше и крупнее остальных, он излучал злобу и страх всем не подчинявшимся его слову. Идти против него означало лишь одно – получить кучу синяков и быть прилюдно униженным в глазах своих товарищей. Когда он в упор склонился над ним, Самвел едва сдержал свою дрожь. Неподчинение и прилюдное непослушание не заставили себя долго ждать, и вскоре последовал сильнейший удар в живот, после чего ноги подкосились, а от боли сперло дыхание. «Я отымею ее во все щели, – прошептал ему Арчи, – а если посмеешь мне мешать, то заставлю и тебя сделать то же самое, Цыган».
Так его называли все за его сравнительное сходство с этим этническим слоем. Хотя своих корней он и не знал и никогда не видел даже фото родителей. Смуглое, чернявенькое лицо с южными чертами и вьющимися длинными волосами смотрело исподлобья на своего врага. Самвел был на голову меньше его и чуть ли не вдвое худее и вряд ли как-то мог ему противостоять. Но кровь уже бурлила в нем. «Грязный ублюдок, я убью тебя!» – сам того не ожидая, выкрикнул Самвел, совсем не думая о последствиях. Развернувшись, с бешеной злобой и гневом Арчи пригвоздил его к стене, хлестко долбанув по лицу. Ударившись затылком, у Самвела все потемнело в глазах, но, открыв их лишь на секунду, он сразу же почувствовал очередную боль от чьего-то колена, прилетевшего в живот. После его швырнули на пол и нанесли еще кучу ударов ногами. Когда все же им надоело, дверь захлопнулась, и он, скрюченный, остался стонать, проклиная их и обещая отомстить. Они же двинулись дальше, и немного позже тонкая щеколда душевой вылетела со свистом, упав на кафель, где они увидели испуганное лицо Алии. Лицо с такой же, как и у брата, небольшой капелькой цыганской внешности, добавляющей ей лишь изысканность. Увидели ее длинные мокрые угольно-черные волосы и идеальную подростковую фигуру, с немного припухлой грудью. Алия хотела убежать, но бежать было некуда, в душевой был всего один выход, и лежал он только через Арчи и двух его прихвостней. Перед тем как ее схватили, ей все же удалось расцарапать лицо Арчи, что только еще больше только разозлило его…
Отдышавшись, Самвелу удалось встать. Его голова ужасно кружилась, а все вокруг плыло. Ребра ныли и все еще не давали нормально дышать. Но единственное, о чем он думал сейчас, это то, что если не успеет ей помочь, то уже никогда не сможет простить себя.
И он пошел, держась одной рукой за стенку, а другой вытаскивая то единственное, что мог унести из того дома. Приближаясь все ближе к душевой, он все громче слышал ее крики, слышал, как смеялись и глумились остальные. С каждым шагом его кровь все больше подступала к голове и пульсировала, насыщая его яростью и нечеловеческой злостью. Когда же дверь в душевую открылась, от увиденного он впал в исступление. Переставая контролировать себя, он двигался вперед. За спиной Арчи его сестра стояла на коленях, лицо было опущено, а руки по бокам держали две мерзкие шавки с улыбающимися рожами. Все произошедшее дальше было настолько скоропостижно и молниеносно, что двое державших его сестру едва успели открыть рот, как уже два острых близнеца торчали между лопаток Арчи, а в помещении раздались жуткие душераздирающие крики вперемешку с воплями боли и стонами. Самвел, держась за рукояти, немного оттащил его, а затем ударом ноги в спину вытащил ножи. С окровавленными ножами исподлобья он смотрел на остальных. Кафель быстро наполнился кровью и мочой насильника, пытающегося спасти свою шкуру. Карабкаясь по стене с испуганным лицом, Арчи не понимал, как это все могло с ним произойти. У Алии в это время началась истерика, и, схватив бренную голову Арчи за волосы, она со страшной силой принялась стучать ей о потертую керамическую плитку на полу.