Евгений Додолев
«Машина времени». История группы. Юбилейное издание
Державин Андрей. Интервью 2013 года
Разговор с Андреем ДЕРЖАВИНЫМ я хотел изначально выстроить вокруг его корней и сольной карьеры, даже не вспоминая о «Машине времени». Соригинальничать. Но не сумел. Прокололся в первом же вопросе.
– Хочу спросить насчет твоего прихода в «Машину времени». Потому что случилось это как раз тогда, когда уже рок-н-ролл был мертв, а Гребенщиков – еще нет. Ты же помнишь, чем был рок в 80-х гг. в нашей стране?
– Мы все выросли на этой музыке.
– Стеб оценил: мы все выросли на музыке Макаревича, а к 2000-му году это уже стало нишевой историей. А вот как раз тот жанр, в котором ты работал, достаточно развлекательный и легкий …
– …Он в то время набирал.
Я вообще не делю музыку на жанры. Но если отвечать на твой вопрос, я бы ответил на него так: в нашей стране любой человек, занимающийся музыкой, на вопрос – хотели бы вы поиграть в «Машине времени»? – ответит утвердительно. Я думаю, что большинство даже с восторгом ответит.
Поэтому я как человек, который всю жизнь, практически со школы занимался музыкой, не раздумывал даже – для меня это ужасно интересно было: поиграть в таком коллективе. Потом я неплохо знал каждого в отдельности, поскольку мы давно познакомились.
В первый раз мы пересеклись с «Машиной времени», когда «Машина» приехала на гастроли в Свердловск, а мы там, в этой же гостинице, целый месяц жили со «Сталкером». Потому что у нас там было очень много концертов.
И когда мы увидели в буфете легендарных музыкантов, наше восхищение не имело границ. Они тогда с любопытством на нас посмотрели. Но потом сходили на наш концерт, послушали.
И мы, конечно, сходили к ним на концерт. И они нам даже дали поиграть на своих инструментах.
«Сталкер» Андрей Державин, «на клавишах» по жизни
– А у них лучше было «железо», чем у вас?
– Гораздо лучше. Тогда это было не «железо», тогда это были инструменты. Потому что это были и гитары, которых мы никогда не видели, и синтезаторы, которых…
Хотя синтезаторы мы видели.
Некоторые были у нас и не хуже. Но, все равно, это была группа, скажем так, мирового масштаба. А мы все-таки из провинции и как-то немножко неловко себя чувствовали и стеснялись.
Потом мы мало кому говорили о том, что если синтезатор мы покупали где-то у фарцовщиков, то аппаратуру часто делали своими руками. Потому что не было денег, чтобы купить аппаратуру. Покупались динамики, а ящики уже сколачивались на всяких деревообрабатывающих комбинатах. А чаще просто в гараже.
– Кстати, Кутиков как-то рассказывал про «Машину» начала 70-х гг.:
«У нас было много самодельной аппаратуры, изготовленной замечательными умельцами, которые творили чудеса и делали очень приличную аппаратуру почти из воздуха. Хотя границы были закрыты, и привозить «оттуда» что-либо было сложно, тем не менее, Андрюшкин папа привозил ему усилители, гитары, шведские динамики, отец Сережки Кавагое заказывал в Японии гитары и клавиши, усилители, микрофоны».
Вопрос про деньги: была ли принципиально большая разница между тем, что зарабатывал «Сталкер» и тем, что «Машина времени» в те времена?
– Думаю, принципиальной разницы не было. Потому что «Машина» работала в государственном учреждении. «Росконцерт», если мне память не изменяет. А «Сталкер» работал в Коми Республиканской Филармонии. У нас были концертные ставки. Они мало чем отличались. Сильно разнились они только у народных артистов.
С Державиным на «Кинотавре», в год его резонансного прихода в «Машину»
Я не помню точно градацию, но все равно разница была несущественной.
– Градский поразил. Он мне сказал (явно со значительной долей иронии): если мне приносили бы каждый день вот такую пачку денег, он не стал бы ни писать музыку, ни выходить на сцену, вообще бы занимался строительным бизнесом, например. Мне кажется, Александр Борисович немножко кокетничает, потому что вы все начинали в общем-то по велению души – верно?
– Градский сказал двоякую вещь, на мой взгляд. Получается, что при таком раскладе он был бы, условно говоря, сыт, а сытый художник не может творить – наверное, это он имел в виду.
С одной стороны, это так.
А с другой стороны, за удовольствие выступать на сцене, за это счастье, получается, мы же сами и платили.
Мы покупали все, что можно. Даже в школе, помню, я копил деньги, чтобы купить какую-то педаль; квакер, по-моему. На педаль, которая продавалась в магазине, у меня денег не хватало. Поэтому я попросил мастера (у нас был мастер такой – золотые руки), и он из каких-то коробочек смастерил квакер, который звучал лучше магазинного, а стоил дешевле.
– Как и Макаревич, ты тоже школьником начинал играть?
– Да. И, общаясь впоследствии со старшими товарищами, я узнал, что в то время практически каждый человек, которого тянуло к музыке, начинал в школе свою творческую деятельность.
По-другому было невозможно. Этот магический звук электрогитар, электрооргана, барабанов давал столько адреналина! И дальше ты уже шел в эту каморку, откуда это доносилось. Находил ее по звуку. И там фонари висели какие-то цветные. И ребята что-то репетировали. И, конечно, были толпы поклонниц.
– Кстати, о поклонницах. Тот же Градский (и опять же, не без иронии) говорил, что пошел в шоу-бизнес для того, чтобы быть окруженным девушками.
– Я недавно нашел фотографию школьную. Как раз того периода, когда мы выступаем на сцене. И увидел на ней девчонок, которые стоят и смотрят на нас. У них такое недоумение на лицах! Видимо, мы играли громко.
– Помню, в 2000-м году как раз все говорили, что «Машина» приобрела целую армию фанаток Державина.
– Только что ты ответил на свой собственный первый вопрос. Ты спросил меня, зачем я перешел в «Машину» и почему оставил сольную карьеру? Цель была такая: «Машину» поддержать.
– Стеб снова оценил.
Ты ведь явно не суеверный человек, раз ты сел за клавиши «Машины времени», учитывая, что произошло с твоими предшественниками: трагическая история с Зайцевым, который был до Подгородецкого. И с Петром коллеги расстались не самым лучшим образом, там ведь полный набор звучал упреков: кокаин и прочее. Кстати, тяжелая история была с наркотиками и у Зайцева тоже.
– Абсолютно не думал об этом.
Это было мое решение. Причем, практически моментальное. Я ведь пришел для того, чтобы попробовать себя, поиграть замечательные песни, которые мне нравились.
Покинув ряды «машинистов», Державин сумел найти свой имидж и свою стезю
– Но как композитор ты стал меньше работать? Для «Машины времени» ты же меньше писал, чем до этого для себя.
– Я бы не сказал, что стал меньше писать. Просто у меня появилась возможность заниматься чем-то немного другим. Я стал сочинять музыку для кино, для театра, для мультфильмов. И для «Машины времени».
Стал много времени проводить уже не за сочинительством песен, а именно в работе с инструментами, искать звук.
Мне было интересно попробовать, что еще можно сделать.
Я с детства любил всякие интересные звуки. Еще с момента появления в моей жизни первого синтезатора.
И поэтому я обставился со всех сторон. У меня было сразу два, нет, три или четыре инструмента на сцене, и каждый по-своему хорош. Мне нравилось находить какие-то интересные звуковые палитры.
– Первой твоей музыкальной практикой профессиональной были рестораны?
– Нет. Это были ансамбли, которые играли на танцплощадках. Танцплощадки тоже все были под эгидой отдела культуры. Там получали зарплату. Это были штатные профессиональные коллективы. Понятно, что они не дотягивали по уровню до филармонических… Но тем не менее, там был репертуар, были репетиции, и как минимум, там люди знали ноты.
Но, по секрету тебе скажу, я играл, будучи школьником. Поэтому я страшно боялся, что родители узнают.
– То есть родители не знали, что ты музицируешь?
– Нет, я говорил, что пошел гулять, к другу, к девушке.
Вообще тогда считалось, что если человек занимается музыкой, значит, у него в жизни не все будет хорошо. До сих пор ко мне подходят люди и спрашивают: «Скажите, Андрей, вот вы поете, а работаете-то вы где?»
Мои родители – серьезные люди, инженеры, причем, в буквальном и настоящем смысле этого слова – они отличные геофизики. И хотели, чтобы сын что-то вроде этого выбрал. Я поступил в институт на строительный факультет… Но уже много лет до этого начал заниматься музыкой, как я уже говорил, играл в самых разных коллективах и старался скрывать это, чтобы не расстраивать родителей.
– Ведь ты не доучился, по-моему, диплом не получил в вузе?
– Я учился там дважды. Уходил, приходил. Но диплом так и не получил, правда, потому именно тогда мы создали группу «Сталкер».
– Когда ты говоришь «мы», ты кого имеешь в виду?
– Я имею в виду своих друзей.
– Это Виталий Лихтенштейн в первую очередь?
– В первую очередь это, наверное, Сережа Костров, с которым мы попробовали что-то сочинить. Он написал стихи, я написал музыку. Или наоборот, дело не в этом, я сейчас не помню точно. Суть в том, что у нас было, на чем записывать. Поэтому была сочинена песня.
Кстати, если вспоминать, то, по-моему, я написал первую песню именно на стихи. Да, на стихи.
– Я знаю, что история с твоим мегахитом «Чужая свадьба» была такой: ты сперва написал музыку, а потом заказывал всем подряд тексты.
– Это было намного позже. Уже в Москве.
Мы учились все в одном институте. И прогуливали занятия уже с определенной целью. Мы записывали свои первые опыты, музыкальные эксперименты. И потом эта пленка пошла в народ. Сама по себе. Людям понравилось.
Не без помощи, конечно, ресурса. У нас был огромный ресурс в лице того же Сережи Кострова, который работал ди-джеем, и в лице Виталика Лихтенштейна, который работал в институтском баре ди-джеем. Тот был в городском, а этот – в институтском. И они поставили у себя наши песни на дискотеке. И народ взорвался.
А дальше это все как-то разлетелось по дискотекам, по республике, потом по стране. И все. Началось.
Мы год поработали в нашем городе, нам отдали молодежный центр. Потом мы уехали на гастроли и в город уже не вернулись.
Сначала поехали от филармонии, год ездили. С кратковременными возвращениями домой. Но за этот год мы успели филармонию как-то с картотеки, насколько я помню, вытащить и принести хорошие прибыли. А потом мы поехали работать второй год, и тут началось: познакомились с «Машиной времени», увидели, что такое настоящая жизнь, нам захотелось так же. Нас стали вербовать какие-то другие организации.
– Вербовать как коллектив или по отдельности?
– Как коллектив. А когда прозвучало предложение от Саши Кутикова приехать в Москву, записать в Москве наш проект с хорошим звуком, мы, конечно, ни секунды уже не раздумывали и назад не вернулись.
Наверное, мы поступили не очень хорошо.
– Нехорошо по отношению к кому?
– К филармонии. Но, правда, нас известили телеграммой, что мы оттуда уволены. Так что как-то все само собой сложилось.
– Ты сказал, что от родителей скрывал занятия музыкой. А сестра-то была в курсе, Наталья Владимировна? У вас же разница почти восемь лет в возрасте. Совсем маленькая ведь была.
– Сестра была в курсе многого.
– Но не заложила старшего брата?
– Она не заложила, а как иначе. Сестре доверялось многое, начиная от мытья посуды и заканчивая тем, что путь в музыкальную школу она проделывала практически сама. Сейчас с ужасом вспоминаю, конечно. Но тогда время было спокойное. Нужно было ее водить за руку, а я помню, что я сестру выводил из дома, мы с ней доходили до определенного угла, я говорил: «Так, я на репетицию». Она молча кивала. Спасибо тебе, моя дорогая.
– Андрей, а с командой ты ведь фактически расстался, когда перешел в «Машину времени»?
– Нас, скажем так, развела жизнь.
Маргулис Евгений. Интервью 2013 года
Это первая из бесед с Евгением МАРГУЛИСОМ в студии проекта «Правда 24», которую зрители канала «Москва 24» могли видеть в прямом эфире.
– Начнем с «лягушки в кустах», что, согласись, звучит гораздо естественнее «рояля в кустах». У меня лягушка для тебя в подарок, потому что ты коллекционируешь статуэтки этих рептилий. Такой у тебя точно нет.
– Точно нет. Это откуда?
– С каких-то островов. Как получилось, что ты начал собирать лягушек и сколько их у тебя сейчас?
– Сколько сейчас я, честно говоря, не знаю, но больше 600, наверное (напомню, беседа состоялась в 2013 году. Сейчас наверняка значительно больше – Е.Д.).
А началось все на каком-то из моих дней рождения. Не сговариваясь, Андрюша Макаревич и Саша Кутиков подарили мне по лягушке.
– Это мистика просто. Сам-то Кутиков ложки собирал во время ваших гастролей по Союзу… И вдруг – рептилия.
– Это было много лет назад, и меня, кстати, они ужасно прикололи. Я начал собирать лягушек, но собираю из тех мест, где я бываю.
Кутиков: «Женя ушел трудиться самостоятельно, что у него неплохо получается»
– Чем коллеги мотивировали выбор? Ведь и знака Зодиака нет такого – Лягушка.
– Не понимаю. Макар мне подарил старую нецке. Мы были в тот момент в Нью-Йорке, он обходил какие-то антикварные магазины. И со страшной силой запал на жабу. Она действительно такая красивая, пузатая, костяная пуговица – нецке. И она мне перепала. Он уговаривал, по-моему, продавца неделю, чтобы тот сбил цену со 100 долларов до 13, потому что время было дикое (по словам Макаревича: «по себе судит, на самом деле с 600 до 250» – Е.Д.).
А Сашка Кутиков приволок мне здоровую деревянную лягушку.
И они мне их всучили на день рождения, чему я был страшно рад.
– Это знак денег на самом деле, но денег почему-то не прибавляется. Ты видел, наверное, либо драконов, либо лягушек, сидящих на монетках. Они как бы способствуют денежному достатку.
Анна Торбан для Евгения Маргулиса больше, чем муза: жена + соратница
– Помню, символом телекомпании «ВИD» была морда с какой-то жабой на голове.
– Я не помню. Морду помню, тебя помню, а лягушку и всего остального…
– Скажи, пожалуйста, лягушачьи лапки ты ешь?
– Нет. Я вообще французскую кухню не ем. Раньше ел. Тогда это было в новинку, а сейчас уже столько соблазнов вокруг.
– А что ты сейчас ешь?
– Когда за границей – японскую кухню. Потому что здесь боюсь. Итальянскую, испанскую.
– А здесь-то ты все-таки бываешь, не так ли?
– Здесь бываю, но, в основном, итальянскую кухню предпочитаю, потому что к ней доверия больше. И хожу в те места, которые знаю уже лет пятнадцать.
– Как Алексей Романов относится к тому, что тебя называют основателем группы «Воскресение»?
– Основателем – громко сказано. Один из основателей. Мы придумали это вместе с Сережей Кавагое, царство ему небесное. С Кавой, когда мы в 79-м году в первый раз покинули вокально-инструментальный ансамбль «Машина времени». Он меня и выдернул на создание нового проекта. Лешка Романов был бесхозный в тот момент, мы его подцепили, потому что он единственный из нас мог писать слова и придумывал песни. Мы это не делали. Мы были хорошими организаторами процесса.
– Ты еще в тот момент не занимался сочинительством?
– Занимался, но вяло. Когда есть, на кого свалить, за правым плечом стоит Макар, а за левым Лешка, то легко сказать: пускай они делают то, что у них получается лучше. Это я потом научился…
Мы сделали команду сначала из двух человек, а потом уже к нам подсоединился Леша Романов, Лешка Макаревич – двоюродный брат Андрея, Андрюша Сапунов. И так появилось «Воскресение».
– Я до эфира разговаривал с музыковедом. Он спросил: «Как ты считаешь, место Маргулиса адекватно его талантам?»
– Во-первых, я занимаюсь той музыкой, которая никогда не бывает популярной на весь мир.
В 70-е гг. это было совершенно другим. В те годы все в текстах песен искали двойной смысл. И безобидная песня про что-нибудь превращалась в борьбу с режимом и прочее.
Я, честно говоря, не знаю. Я очень ироничный человек и всегда смешливо отношусь к тому, что делаю. Я не упираюсь рогами, но всегда был сам по себе. То есть я никогда не напрашивался в группы.
Как-то так исторически получалось, что меня приглашали на спасение коллектива.
Когда в группе случался кризис, меня вызывали, чтобы я что-то разруливал. Я разруливал, а когда мне надоедала такая история, я уходил, если терял интерес к тому, что делаю или мы делаем.
– Мне здесь подготовили вопросы.
– У тебя чистый лист бумаги!
– Тебя не проведешь… Нет, вопросы в голове, а на чистый лист бумаги я буду писать ответы… Назови пять самых крутейших концертов твоей жизни.
– Первый концерт в Архитектурном институте. Это мой первый выход с «Машиной времени». Мне было 19 лет, сейчас мне 56 – минус 19. Сколько это?
– В Мархи 75-й год. Пишу. Первый концерт из top-five[3] Евгения Маргулиса.
– Это был страшный концерт. Страшный, потому что я вышел играть на большую аудиторию и напрочь забыл то, что я должен был играть. Просто забыл. Но так как аппаратура была несовершенная, а я все-таки весьма неглупый юноша, я на бас-гитаре выключил все высокие частоты, оставив один низкий гул. Что тут ты берешь, что здесь ты берешь – один черт.
– Хорошо. Второй в top-five?
– Мы поехали в 76-м году на фестиваль в Таллин. Там была масса разных историй. Я познакомился с Боречкой Гребенщиковым, но там уже был размах совершенно другой, и, скажем так, все прибалтийские артисты были абсолютнейшими западниками, потому что у них принималась Финляндия.
– То есть им было что послушать и посмотреть по финскому ТВ?
– Да. У нас этого не было. Нет, в принципе, было у некоторых. Я учился в одной весьма неплохой школе, в 150-й, напротив «Аэровокзала». Это была базовая школа министерства обороны, вследствие чего некоторые дети, как я, уезжали в пионерский лагерь «Снегири», а некоторые ездили по заграницам, и 1 сентября они притаскивали пластинки. Так что информации у меня всегда было навалом.
– Почему этот концерт 76-го года в Таллине входит в top-five?
– Потому что такое количество зарубежных людей собрались в одном месте.
То есть мы попали практически за границу.
Концерт номер три – это первый концерт с группой «Аракс», по-моему, в Самаре, во Дворце спорта. Был конец 79-го года, и мы играли по четыре концерта в день.
– И зарабатывали при этом сколько в день?
– По двадцать рублей на каждого.
– То есть восемьдесят рублей за день. Кстати, это нормально, по тем временам.
– Я вернулся миллионером. Мы там были пять дней. Я купил себе новые джинсы, которые тогда стоили сто восемьдесят рублей.
– С одной стороны джинсы стоили сто восемьдесят рублей, а с другой стороны Гребенщиков в те годы пел «Я инженер на сотню рублей, и больше я не получу», – такие были зарплаты. А стипендия вообще сорок рублей была. И обед в «Пекине» стоил рубля три-четыре. Так что нет, это было неплохо. А четвертый?
– Четвертый концерт – это 84-й год с Юрием Антоновым в Праге.
– С «Аэробусом» его? «Аэробус» – команда, которая аккомпанировала Юрию Антонову? То есть Антонов чесал по Восточной Европе?
– По Восточной Европе и по нашим войскам, что раньше там стояли, – это было можно.
– Да, там же были наши гарнизоны. Это был твой первый выезд за границу?
– Конечно. В 84-м году. Антонов собирал там большие залы. Мы, кстати, на этих гастролях были восемнадцать дней.
– А ведь за границу раньше… надо было проходить разные инстанции. Тебе еврейская тема не мешала никогда?
– Мне много чего мешало, поэтому я даже и не рыпался. А Юрий Михайлович Антонов как-то все это устроил. Мы даже не проходили собеседование.
– Не может быть!
– Клянусь тебе. Мы не проходили собеседование.
И Чехословакия меня поразила. Вспомнил очень смешную шутку, услышанную мною там. Что такое «Гимн Моравии»? Это пауза между чешским и словацким гимном.
– Это смешно. И, наконец, пятый, чтобы мы top-five закончили.
– Наверное, в той же самой Самаре, когда на этом поле, где мы играли, присутствовало 350 тысяч человек.
– В составе предыдущего «оркестра»? «Машины времени»?
– Предыдущего места моей службы. Да.
Кутиков Александр. Интервью 2013 года
Эта беседа с Александром КУТИКОВЫМ записана весной 2013 года в студии канала «Москва 24».
– Ты же с детства музицировал? По-моему, в пионерском лагере был трубачом.
– Все правда.
– То есть освоил все инструменты, кроме ударных?
– Да, ударные мне не давались просто. Я пробовал играть на ударных и в первой группе, которую мы собрали лет в 15-16.
– В 19 лет ты пришел в «Машину времени». До этого уже успел где-то помузицировать?
– Четыре года. На «худграфе» МГПИ имени Ленина. У нас была группа тоже, мы ее, помню, назвали «Бизанты». До того, как я пришел в «Машину времени», была масса музыкальных приключений.
– Я у Маргулиса спрашивал (и вообще у всех рок-легенд), есть ли будущее у рок-музыки в России?
– Любой человек, который берет на себя эту ответственность, прогнозируя будущее…
– Тебе же удавалось. Ты некоторые вещи предсказывал, и они были абсолютно верными…
– То, что касалось музыки, да. Допустим, мне казалось, что вот эта группа перспективная, и она действительно подтверждала свою состоятельность через какое-то время. Но то, что будет происходить глобально в музыке, я не могу спрогнозировать.
В силу того, что во-первых, у нас, нет шоу-бизнеса. То, что называется шоу-бизнесом, – это шоу, а не бизнес. Бизнес убили в 90-е годы.
– Я заинтригован.
– Он был убит, потому что уничтожили то, что питает настоящий шоу-бизнес – рыночную базу. То количество пиратской музыки, которое было…
– А, вот почему.
– Да. И тот рынок, который по идее мог бы сложиться, он не сложился, ему неоткуда деньги брать, чтобы питать всю эту историю.
– Хорошо, а разве гастроли не могут приносить нормальные деньги?
– Гастроли могут приносить нормальные заработки только тем, кто уже известен.
– Подняться нельзя?
– Тому, кто неизвестен вообще – нет. Это абсолютно точно.
– Беседовал с небезызвестным господином Разиным – создателем проекта «Ласковый май».
– Импозантная фигура.
– Да. И он мне сказал, что в принципе, по сравнению с ним, с Разиным, и по сравнению с «Ласковым маем», все деятели шоу-бизнеса, включая Филиппа Киркорова и Пугачеву, вообще «нищие крысы». Что они (Разин и компания) реально очень обеспеченные люди. И сделали они деньги именно на гастролях в те самые 80-е годы. Можешь прокомментировать?
– В принципе, я могу сказать, что «Ласковый май» – это одна из самых больших афер на музыкальном пространстве периода конца Советского Союза и начала новой России.
– Так они и сейчас даже деньги зарабатывают, если верить Разину.
– Это естественно. Они же не пели никогда живьем. Но это понятно, работало по несколько составов, они косили деньги, а наши люди в силу недостаточного своего культурного образования приходили на эти шоу, думая, что это концерты. А я для себя это все называл дефиле. Потому что когда люди демонстрируют себя, демонстрируют одежду, демонстрируют свои движения и так далее и тому подобное, это не концерт. Это дефиле под фонограмму.
– Тогда у нас вообще половина эстрады «не концерты». Сейчас Разин смотрит нас и думает, «Кутиков завидует тому, что я, Разин, богатый».
– Я никому не завидовал, слава богу.
Нет, я завидовал Моцарту, Рахманинову, The Beatles. Но моя зависть была рождена восхищением талантом. А что мне завидовать людям, которые, с моей точки зрения, использовали искусство для того, чтобы просто заработать денег?
– Но если мы говорим о шоу-бизнесе, то бизнес подразумевает извлечение прибыли, поэтому там, где бизнес, там и заработки. Это же очевидно.
Ефремов – Макаревич – Кутиков: в 2019 г. исполняется 40 лет этой «машинной» связке
Снял Александра Викторовича перед нашей беседой в студии «Правды-24»
– Безусловно. Я и говорю, что у нас, к сожалению, в 90-е годы бизнес как таковой в сфере искусства не сложился. У нас сложилось шоу.
– То есть ты считаешь, что будущего у рок-музыки в России нет?
– Нет, я так не считаю. Я вообще считаю, что будущее всегда и в любом деле связано с появлением новых талантливых людей. Если учесть, что Россия была и будет богата талантливыми людьми, то я надеюсь, что появятся люди, наделенные талантом в этой области, которые принесут что-то новое и продолжат то, что было.
– Насчет талантов в стране хотел бы уточнить такую вещь. С Крисом Кельми как-то прогуливался по городку Ки-Вест во Флориде, и там играл на улице какой-то ансамбль. Я так в шутку (это еще в советские времена было), сказал: «Ты сможешь в случае чего эмигрировать, профессия конвертируется: будешь играть на улице». На что Крис грустно заметил: здесь на улице и в метро играют так, как у нас на сцене; культура музицирования там, на Западе многократно выше, чем в России.
– Да, это так, и ничего не изменилось.
Это очень просто. От осинки не растут апельсинки. Что слушаешь, на чем воспитываешься (не только с точки зрения музыки, но и с точки зрения общего культурного фона), то в итоге и получается.
– Извини, мы с тобой помним советское телевидение. Мы слушали постоянно просто потому, что телевизор включали – того же Рахманинова, Чайковского, в общем-то, вынужденно потребляли все время субкультуру советской творческой интеллигенции, то есть классическую музыку.
– Да, абсолютно так.
– Так почему же не привилось?
– Эта музыка никаким образом не складывалась с блюзом, с джазом, с ритм-н-блюзом, с рок-н-роллом, со свингом. То есть со всеми теми направлениями, которые существовали в тот период времени и даже раньше. В Советском Союзе они существовали только в очень узких идеологических рамках или вообще не существовали.
– Ты считаешь, что это была ошибка властей, запрет на музыку, или это было чем-то закономерным?
– Я вообще считаю, что самая большая ошибка России произошла в 1917 году. А все остальное уже следствие этой ошибки.
– Но ведь сейчас, если мы говорим об идеологии, положение исправлено, у нас рыночная экономика, капитализм, который был именно до 1917 года.
– Нет, у нас совершенно другая история, и ты прекрасно об этом знаешь, и я тоже об этом знаю очень хорошо. И наш капитализм – жалкий уродец. И государственно-административная система, сложившаяся к сегодняшнему дню, на мой взгляд, чрезвычайно комична постольку, поскольку это все равно, что скрестить осла и козла. Вот приблизительно так у нас это происходит.
– Если я правильно понял, ты очень любишь Италию, то есть чувствуешь, что в Италии – твое место.
– Нет, любовь и место, в котором ты обретаешь свою жизнь и работу, не всегда совпадают…
– Да, почти никогда не совпадают.
– Поэтому я очень люблю нашу страну, люблю свою родину.
– В Италии в каких-то вопросах значительно более комфортно.
– Я винщик и откровенно ярый и открытый поклонник итальянской кухни. Очень люблю хорошее вино, как часть жизни нормального интеллигента. Обычно в моем доме не менее шестидесяти бутылок вина, на которые я не просто смотрю, а которые периодически раз в месяц-два ротирую… Считаю, что самая лучшая кухня в мире – итальянская. Не французская, а именно итальянская. Допускаю, что это мое заблуждение, но тем не менее это так.
– Ты сам в отличие от Андрея Вадимовича Макаревича не готовишь?
– Готовлю.
В первую очередь, варю супы дома. И друзьям, которые приходят к нам в дом, нравится. Если Андрей придет в гости, ты можешь задать ему вопрос, как я готовлю мясо.
Опять же, моим друзьям очень нравится.
– Музыка каких композиторов больше всего повлияла на творчество?
– Моцарта и Рахманинова.
