Наша роль в этом мире – прийти и уйти.
И никто нам не скажет о смысле пути.
Омар Хайям
© Бугров Е., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017
Он проснулся от жалобного повизгивания Тотошки. Старый пудель стоял рядом и скулил тихо, но настойчиво, изредка вставляя в свое обращение к хозяину корректное «гав». Олег Леонидович открыл глаза и понял, что уже давно утро. В комнате было светло.
Он прежде всего потрогал голову. Та была еще тяжелая, но боль ушла. Олег Леонидович приподнялся на диване и увидел, что лежал одетым в домашний халат, правый тапок на ноге, левый – на полу. У дивана горел торшер. Он сел, выключил свет.
Вчера эта мерзость схватила его неожиданно. Олег Леонидович уже собирался отходить ко сну, как вдруг почувствовал подозрительную пульсацию на висках. Затем знакомый гул в голове и эта пугающая темнота. Он даже не прополоскал рот после зубной пасты, пошатываясь, выбрался из ванной, прошел в комнату, сел на диван, двумя руками сжал голову, а дальше уже ничего не помнил.
Только этот огненный обруч, сжимающий его голову, и дикая боль. Приступ был короткий, но очень сильный. Потом черная бездна. Нет, сначала слишком яркая вспышка, а уже потом потеря сознания.
Последняя стадия приступа была долгой. Он плыл по воздуху. Хотя скорее не так. Олег Леонидович висел в нем, а мимо него тихо скользили облака, дома, деревья. Затем раздались короткие автоматные очереди, выстрелы «РПГ», гортанные выкрики какого-то моджахеда и истошный вопль командира десантно-штурмового батальона «Назад, засада!».
А потом солнце светило прямо в глаза. Нет, это было не оно, а торшер над его головой.
«Да все правильно, – вспомнил Олег Леонидович. – Я пришел в себя, а потом заснул. Просто боль высосала из меня все силы, я не мог даже встать с дивана и… заснул.
У нас с болью как бы джентльменское соглашение. Я ее больше не ругаю, а она предупреждает меня о своем приходе, хотя бы за несколько секунд, и не нападает на улице. Удивительно, но она, боль, соблюдает это соглашение. – Олег Леонидович выгнул спину, потянулся, глубоко вздохнул. – Зарядка сегодня отменяется, это понятно, а вот утренняя прогулка – ни в коем случае. Да и Тотошка не позволит мне ее пропустить. Вон как смотрит, подхалим. В глазах сочувствие и понимание, а своим куцым хвостиком так и вертит».
– Да, конечно, пойдем сейчас, – буркнул Олег Леонидович и осторожно поднялся с дивана.
Пес тут же подпрыгнул и трусцой двинулся в направлении кухни. Привычки хозяина он изучил досконально.
Прежде всего попить. Во рту пустыня Сахара. Хлебнув воды, Олег Леонидович стал искать сигареты.
«Черт, куда я их дел?.. А, на лоджии! – Он прошел туда и сразу увидел на подоконнике пачку, в которой была только одна сигарета. – Это сколько же я вчера вечером выкурил?! – поразился Олег Леонидович. – Получается, что штук семь или восемь».
Вообще-то он считал себя человеком выдержанным, но вчера тормоза чуть не отказали. Олег Леонидович поругался с представителем автосервиса «Четыре колеса». Эта контора устроила в их дворе свою хозяйственную зону. Да не просто шиномонтаж, диагностику, но еще и автомойку.
Сначала Олег Леонидович пытался спокойно объяснить этому типу, что такая вот деятельность в зоне плотной жилой застройки противоречит всем нормам и правилам. Но манагер, молодой хамоватый мужчина с уже солидным животиком, только презрительно усмехнулся.
– Все законно, папаша. Разрешение имеется, – заявил он и потряс перед лицом Олега Леонидовича кипой бумаг в прозрачной папке.
– Кто дал разрешение?! – рявкнул Олег Леонидович.
– А это тебя не касается. – Манагер демонстративно повернулся к нему спиной, давая понять, что разговор закончен.
Этот демонстративный жест и презрительное «папаша» и вывели его из себя. Олег Леонидович сжал кулаки. У него возникло страстное желание врезать пинка в толстый бабий зад манагера. Слава богу, что сдержал себя.
– У вас возникнут проблемы, мы будем жаловаться, – как можно спокойней пообещал Олег Леонидович наглецу.
– Да жалуйтесь куда хотите, – небрежно бросил манагер, так и не повернувшись к наивному «папаше» и продолжая наблюдать, как рабочие устанавливают синий забор.
Эмоции!.. Их все труднее удерживать в русле благоразумия или пофигизма. Раздражение в последнее время стало привычным для него чувством. Олега Леонидовича выводили из себя многие вещи. Например, самодовольные физиономии слуг народа, вещающих с экранов телевизоров о том, как растет благосостояние населения страны, вальяжные чиновники ЖЭКа, неохотно снисходящие до объяснений с пенсионерами, молодые люди в транспорте, уткнувшиеся в свои смартфоны и планшеты, вызывающе огромные таблички на лобовых стеклах автомобилей «Плюю на всех, паркуюсь где хочу».
«Откуда это вылезло? – с горечью размышлял иногда Олег Леонидович. – Ведь раньше, лет двадцать назад, такого не было. Это что, и есть демократия?! Если так, то мне она и напрочь не нужна».
Он одевался в прихожей, а пудель уже стоял на низком старте, уткнувшись носом в угол между косяком и дверью.
– Сегодня только во дворе! – предупредил пса хозяин.
Тот только вильнул хвостиком, подтвердив прием информации.
Выйдя из дома, Олег Леонидович лицом к лицу столкнулся с соседом из другого подъезда, который работал юристом в каком-то консалтинговом центре.
Он поздоровался с ним и не утерпел, задал вопрос:
– Они что, все-таки построят свой автосервис?
– Это мы еще посмотрим, – с нескрываемым оптимизмом сообщил сосед. – Устроим им спокойную жизнь. Будем обращаться в природоохранную прокуратуру и в областную администрацию. Я уже составляю письма.
– А как они получили разрешение на строительство?
– Олег Леонидович! – Юрист усмехнулся. – Вы что, не знаете, как это делается?
– Да, конечно. – Мужчина грустно вздохнул.
– У меня к вам просьба, Олег Леонидович. Вы соберете подписи наших пенсионеров под этими обращениями?
– Думаете, поможет?
– Конечно! Ведь вы, пенсионеры, – это общественность, то есть настоящая сила. Я к вам вечером забегу?
– Да, конечно, заходите.
«Пенсионеры – сила? – Олег Леонидович грустно усмехнулся. – Что-то с трудом верится. На Западе да, там так оно и есть. А у нас пенсионеры – это помойка».
Он не спеша шел за своим домашним питомцем. Тотошка деловито обнюхивал следы людей, которые недавно прошли на работу. Он хотел было забраться на сугроб, громоздившийся на газоне, но не решился на такой подвиг. Может быть, потому, что не хотел вывозиться в снегу, который выпал за ночь, пусть и не самым толстым слоем. Но, скорее всего, причина состояла в том, что там ничего интересного его не ожидало.
Олег Леонидович подумал, что самое унизительное для стариков в его стране – это вовсе не маленькая пенсия и даже не пренебрежительное отношение к ним чиновников, а ощущение ненужности, одиночества. Он понял это совсем недавно.
Когда внучка была маленькой, дед возился с ней и был необходим. А сегодня Иришка уже взрослая девушка, и он ей не нужен. Нет, она его, конечно, любит, иногда забегает к нему и даже советуется с ним по своим девичьим делам, которые не доверяет даже матери. Дочь тоже относится к нему нормально, с любовью, как оно и положено. Но это свои, домашние, самые близкие.
Ощущение одиночества возникает от понимания того, что никому уже не нужны его знания, опыт. А ведь он совсем не старый, всего-то пятьдесят девять лет. Мужик еще довольно крепкий. Руки, ноги работают, память не отшибло, «компьютер» функционирует безотказно.
Ну да, болезнь! Но в последние годы она обращается с ним аккуратно. Посещает его редко, но… метко. Самый подлый удар, который нанесла ему эта поганка, – потеря работы. Специальность у него была довольно редкая: лингвистика. Олег Леонидович занимался сравнительным анализом языков иранской и семито-хамитской групп. На многих из них он говорил совершенно свободно, даже использовал местные наречия.
И что? С этим грузом знаний идти в охрану? Ну уж нет! Лучше жить на хлебе и воде, но не потерять уважение к себе.
Это произошло пять лет назад. Олег Леонидович читал лекцию студентам третьего курса. Ничто не предвещало неожиданностей. Болезнь подкралась к нему тихо и застала врасплох. Он потерял сознание и упал прямо на кафедре, на глазах около сотни студентов.
Через три дня Олег Леонидович вошел в колею. В первый же день, когда вернулся на факультет, его вызвали к ректору университета. В огромном кабинете, кроме хозяина, сидели декан и начальник отдела кадров.
– Олег Леонидович, как сейчас ваше самочувствие? – Ректор, благообразный мужчина с бородкой клинышком а-ля Петр Ильич Чайковский, участливо наклонился к преподавателю.
Внутри у того все похолодело.
«Вот и все, – понял Олег Леонидович. – Кадровое решение принято».
Он интуитивно ощутил это по интонации, с которой был произнесен вопрос, вроде бы совершенно естественный в такой ситуации. Что ж, все правильно, инвалидов на свалку!
– Нормально, – прохрипел Олег Леонидович, во рту у которого вдруг стало сухо.
– Олег Леонидович, мы тут посовещались… – Выражение лица ректора стало вдруг каким-то непривычно льстивым. – Хотим вам предложить работу полегче. Может, консультантом или письменным переводчиком на полставки. На дому. Вы же понимаете, у нас иностранные студенты. Все-таки имидж университета!..
Дальше он уже ничего не слышал, вернее, плевать хотел на то, что говорил ректор. Кровь бросилась в голову. Вот так: преподаватель портит имидж заведения! Знания и опыт – дело десятое. Главное – внешняя атрибутика. Все правильно, полностью в духе последних реформ российского образования! Старый ректор до такого не додумался бы. А этот… новая метла. В чью сторону она метет?!
Олег Леонидович не помнил, что ответил тогда ректору, как вышел из его кабинета. Обида захлестывала, жгла сердце словно горячая липкая смола. Не раздумывая, он в тот же день положил на стол декану заявление об уходе по собственному желанию. Тот, правда, уговаривал не торопиться и не обижаться на него. Обещал ему неплохую подработку на дому. Но Олег Леонидович принял решение. Окончательно и бесповоротно, по-военному.
Он до сих пор не знал, правильно ли тогда поступил. Во всяком случае, не опустился до унижений, не потерял уважения к себе. А это главное, все остальное – мелко!
Через неделю к нему пришли парни и девчонки из студенческого комитета, сказали, что устроят акцию протеста против увольнения любимого преподавателя. Он их отговорил. Олег Леонидович очень не любил быть объектом громкого пиара, особенно скандального.
Он выгулял пуделя, переступил порог своей квартиры и понял, что пришла Лина. На кухне шумел кран, громыхала посуда, которую он вчера не помыл.
– Тотошка, тихо! – Олег Леонидович приложил указательный палец к губам. – Возможно, нам сейчас будет выволочка.
Но пудель не внял его просьбе, радостно гавкнул и побежал на кухню.
– Папа, ну что за бардак у тебя! – Лина встала перед ним в прихожей, как только он разделся.
– Небольшой беспорядок. – Олег Леонидович виновато улыбнулся. – Я как раз сегодня собирался делать уборку.
– А надымил! Квартира как вагон для курящих.
Дочь прошла в большую комнату, Олег Леонидович проследовал за ней.
– Как дела у вас? – Он сел на диван, дочь опустилась в кресло.
– Нормально. Ирина собирается поступать в иняз. Как ты думаешь, какой язык ей выбрать?
– Китайский.
– Почему китайский? – Дочь удивленно уставилась на отца.
– Лет через двадцать это будет самый востребованный язык.
– Но он такой сложный.
– Ничего сложного.
– Да там от одних иероглифов мозги закипают.
– Во-первых, главное – понять их систему иероглифов, и все будет легко. В Китае, чтобы сойти за образованного, достаточно усвоить полторы-две тысячи иероглифов. Во-вторых, у Иришки отличная зрительная память. Кроме того, для общения это не особенно важно.
– А что самое главное в китайском?
– Интонация. В немецком – это ударение, в английском – произношение.
– А в русском тогда что? – Дочь заинтересованно посмотрела на отца-полиглота.
Олег Леонидович загадочно усмехнулся.
– В русском – полисемия, замешенная на контексте.
– Папа, объясни нормально! – Лина капризно надула губы.
– Возьмем самое простое: местоимение «ты». Так вот, в русском оно имеет три оттенка…
– Какие?! – изумленно воскликнула дочь.
– А вот такие: нейтральное звучание, это мы с тобой на «ты». Грубое: это когда незнакомый человек обращается к тебе на «ты». И третий оттенок доверительно-интимный. Когда, например, большой начальник применяет к тебе это местоимение. Но так должно быть, только если ты с ним наедине.
– Надо же, я даже не задумывалась над этим. Кстати, папа. – Лина вдруг встрепенулась. – Вчера я действительно встречалась с большим человеком. Это было у нас на работе. Начальник первого отдела вызвал меня к себе. Он обратился ко мне, вернее, к тебе, с немного странной просьбой: перевести с пленки текст на фарси. Я сейчас тебе его дам. – Лина достала из своей сумочки небольшую кассету.
– А откуда он меня знает? – в свою очередь удивился Олег Леонидович.
– Я не в курсе. Это же первый отдел! Почти контрразведка.
– Все равно странно, – пробормотал Олег Леонидович. – Сейчас послушаем. – Он вставил кассету в старенький магнитофон, стоявший на подоконнике, включил его и прислушался.
– Да, это фарси, – подтвердил Олег Леонидович и стал делать синхронный перевод: – «Тот сказал: «Разве я тебе не говорил, что не снесешь ты мои поступки?..» А Мусса сказал: «Если я тебя спрошу о чем-либо, то оставь меня и ступай дальше». – Он отключил магнитофон.
– Чушь какая-то, – заметила Лина.
– Нет, не чушь. Это Коран.
– Начальник отдела сказал, что здесь около трех тысяч знаков. Это много?
– Нет, немного. Страница печатного текста.
– Он просил сделать перевод к послезавтрашнему дню и сказал, что заплатит за работу пять тысяч рублей. Это нормальная цена?
– Да за такой тариф я готов сделать ему перевод всего Корана, и мне этих денег хватит лет на десять безбедной жизни.
– Вот видишь! – оживилась Лина. – Я же тебе говорила, что старые знания когда-нибудь да пригодятся!
– Да никому не нужны мои знания, – заявил Олег Леонидович и вяло махнул рукой.
– Ну, все, папа, мне надо бежать. – Лина встала с кресла и прошла в прихожую. – Я тебе там, в холодильнике, положила пирожки с капустой, какие ты любишь.
– Спасибо.
– И не кури много. Я завтра вечером заскочу. Пока. – Она чмокнула отца в щеку и быстро вышла из квартиры.
В одиннадцать часов утра посетителей в рюмочной было совсем немного. Только самые жаждущие и страждущие. За высоким столиком у окна стояли двое мужчин. Один – бомжеватый тип лет сорока, с испитым лицом и рыбьими глазами. Другой – высокий субъект лет этак пятидесяти пяти, в потертой лоснящейся дубленке, рыжей шапке, без шарфа, но в галстуке. Лицо его чем-то напоминало американского киноартиста Шварценеггера – худое, вытянутое, с выступающими скулами, на которых серебрилась трехдневная щетина.
Мужчины уже приняли по соточке и вели неторопливый разговор.
В основном говорил человек, похожий на Шварценеггера:
– Я в середине девяностых работал начальником лаборатории на заводе радиоизмерительной аппаратуры. Иду как-то утром на работу, а на асфальт из наших окон летят приборы, да чуть ли мне не на голову. Я к новому хозяину завода, за грудки его. «Ты что делаешь, сука! Ведь это же штучный товар, таких приборов нет больше нигде». А он в ответ: «Они мне не нужны. Я завод купил, что хочу, то делаю». Уволили меня, Жорик. Да я бы и сам не остался с такими хозяевами работать.
– Да, дела, – глубокомысленно протянул Жорик.
– Я же ведь такими вещами занимался, о которых ты даже представления не имеешь. Вот простой радиопередатчик. Знаешь, как он работает?
– Ну, в целом, да. – Жорик сморщил лоб, изобразил на лице напряженную работу мысли.
– А я занимался разработкой лучевого радиопередатчика.
– Это что такое?
– Это передатчик, который сжимает радиоволну до узкого пучка, и поймать ее практически невозможно. Аппаратура эта называется… черт, подожди, сейчас вспомню. – Рассказчик наморщил лоб. – А! Это секретная информация. Тебе ее знать не обязательно. – Он пьяно махнул рукой.
– Гриша, ты можешь мне отремонтировать телевизор? Еще старый, советский. Звук нормальный, а изображение исчезло. Стоит в сарае уже два года, выбросить жалко.
– Без проблем. Могу хоть сейчас.
– Нет, сейчас не надо. Давай завтра.
– Заметано. Ну, тогда угости.
– А нам не хватит?
– Нормалек. Еще по сто грамм, и будет в самый раз.
– Конечно, сейчас сделаю. – Жорик удалился за очередными порциями водки к буфетчице.
Григорий в ожидании товарища облокотился на столешницу, тупо уставился на надкусанный бутерброд с серым «стратегическим» сыром.
В помещение рюмочной с улицы зашли двое, оба в куртках-дутиках и спортивных шапочках, надвинутых до самых бровей. Они прямым ходом направились к столику, за которым стоял Григорий.
Один из них на ходу достал из внутреннего кармана куртки шкалик водки, поставил его на стол перед Григорием, повернулся к своему спутнику и сказал:
– Так что, берем еще по кружке пива и по бутербродику?
– Э-э, мужики, здесь занято, – сообщил Григорий новым посетителям.
– Нам тут нравится, а ты канай в другой угол.
– Не понял. – Григорий удивленно уставился на не очень вежливых мужчин.
Подошел Жорик, поставил на столик две стопки водки и с испугом посмотрел на этих субъектов.
– Ты чего такой непонятливый? – Наглец набычился, с прищуром посмотрел на Григория. – Да я ж тебя по полу размажу! – Он протянул растопыренную ладонь к лицу Григория, видимо, для того, чтобы показать серьезность своих намерений.
Дальше все произошло так быстро, что окружающие не успели даже зафиксировать действия Григория. Тот схватил хамоватого посетителя за запястье, вывернул ему руку и коротким, но резким ударом в голову уложил его на пол.
Второй мужчина успел только сжать кулаки, но Григорий опередил его. Он двумя руками резко толкнул столик в грудь противника. Тот зашатался. Бутылка водки и рюмки упали на пол и разбились. Григорий обогнул столик и каким-то непонятным резким ударом левой руки по шее выключил данного фрукта.
– Что вы делаете?! Я сейчас милицию вызову! – завизжала буфетчица.
– Гриша, все, хватит. Пошли быстрей отсюда, а то она и правда ментов вызовет. – Жорик схватил Григория за рукав и потащил к выходу.
– Ну что за народ, не дадут спокойно выпить! – с досадой произнес Григорий, вышел на улицу, добавил крепкое словцо и поправил шапку на голове.
– Мужики какие-то странные. Я их первый раз тут вижу. А здорово ты их сделал! – Жорик с восхищением посмотрел на своего товарища.
– Спецназ ГРУ не пробьешь…
– И не пропьешь! – значительно добавил Жорик. – Слушай, мы тут с мужиками договорились сделать рейд по дачам. Пошли с нами. Иногда за одну прогулку можно с тысчонку заколотить.
– Нет, Жора, я до этого еще не опустился.
– Ну, смотри. Мы таких людей, как ты, уважаем. У нас все честно, по справедливости.
– Нет, пойду домой. Жаль, водку не допили, – сказал Григорий и, слегка пошатываясь, пошел прочь от собутыльника.
В подъезде Григорий достал из почтового ящика рекламную газету и открытку, присланную аж из Москвы.
– Это еще что такое?
Текст на открытке гласил:
«Уважаемый Григорий Александрович!
В связи с двадцатилетием выхода советских войск из Афганистана вам вручается правительственная награда. Просим вас прибыть четырнадцатого февраля в Москву, в гостиницу “Пекин”. Проезд и проживание в гостинице нами оплачиваются.
Всероссийский Союз ветеранов Афганистана».
Контактный телефон. Подпись неразборчива.
– Ничего не понимаю. Это чья-то глупая шутка. – Григорий Александрович пьяно икнул. – Или… ладно, позвоню завтра в наше отделение ветеранов. Там должна быть информация.
Он положил открытку в карман и стал подниматься по лестнице в свою квартиру.
Тишина. Только морские волны тихо шуршали о прибрежную гальку. Солнце ярко освещало берег и молодых людей у полосы прибоя моря. Невдалеке стояли несколько легковых машин и небольшой автофургон. Двое парней вытаскивали из багажника дрова и канистры. Молодежь приехала на природу развлечься, сделать шашлычок, попить вина.
Привычную картину нарушали два человека в черных балахонах. Они вытащили из «Газели» большие решетки, устроили из них клетку у самого моря, положили в нее поленницу дров. Затем эти люди вывели из машины молодого человека. На нем штаны, куртка и шапочка, все ярко-оранжевое. Парень, подталкиваемый сзади, двигался механически, как настоящий робот. Лицо похоже на маску, глаза пустые. Его завели в клетку, закрыли ее.
– Дай мне гаечный ключ, – попросил человек в черном балахоне другого, одетого точно так же.
Тот выполнил просьбу товарища.
– Нет, другой, на двенадцать.
Черный человек вставил болты в ушки на краях решетки, скрепил их гайками. Затем напарники проверили всю конструкцию на прочность, с силой расшатывая металлическую клетку.
– Нормально, – удовлетворенно объявил один из них.
К ним подошел молодой человек, на вид лет двадцати семи или чуть больше. Худощавый, лицо обрамлено короткой черной бородкой. Глаза его лихорадочно блестели.
– Готово? – резко спросил он людей в черном.
– Да, – ответил один из них. – Можно начинать.
– Бензин выливайте весь, – приказал молодой человек.
Парень в оранжевом стоял в клетке безучастно, находился в явной прострации. Один из палачей залез на верх решетки. Второй подал ему канистру. Из нее внутрь решетки полился бензин. Затем прямо на человека в оранжевом была опорожнена вторая канистра.
Он поднял голову. Взгляд его стал осмысленным. Лицо перекосила гримаса ужаса.
Старший, тот самый, который с бородкой, повернулся к молодым людям, стоящим полукругом вокруг места казни.
– Воины! – обратился он к ним. – Мы ступили на тропу джихада. Но среди нас оказался предатель. Изменник в наших рядах – это хуже врага. Что он заслуживает?
– Смерть! – ответил хор молодых людей.
– Да будет так! Слава Аллаху! – произнес старший, повернулся к палачам и приказал: – Начинайте!
Но в ходе казни произошла небольшая заминка. Один из палачей хлопнул себя по груди, затем по бедрам.
– Спички забыл в машине. Я сейчас, быстро! – выкрикнул он и побежал к автомобилю.
Все стояли молча и терпеливо ждали.
В это время на верхнюю решетку села чайка. Она покрутила головой, подозрительно посмотрела на людей, собравшихся вокруг клетки, затем начала чистить клюв о металлический прут решетки. Смертник опять поднял голову и широко раскрытыми глазами уставился на птицу.
Вдруг этот парень в оранжевом бросился на решетку, начал двумя руками трясти ее и закричал:
– Рамиль, не надо, прости меня! Рамиль!..
Человек с бородкой сжал челюсти, повернулся спиной к предателю, приговоренному к смерти.
– Не надо, я жить хочу! – диким голосом провопил тот.
Взгляд его был безумен, по лицу текли слезы.
Палач в черном балахоне подбежал к решетке, зажег спичку, взглянул на Рамиля.
– Давай! – приказал тот.
Дикий рев огласил пустынный берег. Пламя поднялось метров на пять и заслонило солнце. Человек в клетке немыслимым образом подпрыгнул и уцепился за верхнюю решетку. Все его тело было объято пламенем.
Лица молодых людей, стоящих вокруг клетки, окаменели. Паренек лет двадцати в джинсовой куртке не смотрел на экзекуцию, упер взгляд в землю.
Рамиль подошел к нему, взял за подбородок, резко поднял его голову и крикнул:
– Смотреть!
Рев прекратился. Тело смертника, прилипшее к верхней решетке, изогнувшееся крючком, через пару минут рухнуло вниз. В это же время на землю повалился паренек в джинсовой куртке. Он был в обмороке.
Снова наступила тишина, которую нарушало потрескивание догорающих дров. Ярко светило солнце, ласковое море еле слышно шуршало волнами о прибрежную гальку.