bannerbannerbanner
Харбин. Книга 2. Нашествие

Евгений Анташкевич
Харбин. Книга 2. Нашествие

Глава 2

– Я изучил материалы на «Семью», господин полковник. Что прикажете делать? – доложил Кэндзи и положил папку на стол.

Асакуса посмотрел на календарь:

– Сегодня 7-е, пятница, довольно быстро!

Полковник сложил в стопку и отодвинул лежащие перед ним бумаги.

– Для продолжения дела по Хабаровску нам нужен, как я уже говорил, подходящий человек из русских.

– Он будет вербовать?

– Нет! Вербовать будем мы. Он должен дать нам несколько стоящих наводок. Дело в том, господин Коити, что в прошлом году Сталин провел широкомасштабную кампанию политических чисток, много людей, в том числе и функционеров высокого уровня, исчезли, пропали, многие расстреляны. В это время мы потеряли связь с нашим источником в штабе ОКДВА. Знаете, что такое ОКДВА?

– Да, это Особая Краснознаменная Дальневосточная армия.

– Хорошо! Ставлю вам «уд», то есть «удовлетворительно». Так вот, наш источник в Хабаровске, назовем его Большой корреспондент, является, или являлся, сотрудником отдела кадров штаба армии. От него мы получали серьезную документальную информацию о возможностях Красной армии, новых вооружениях, направлениях развития инженерного и фортификационного дела, оборудовании укреплённых районов на границе и так далее. Связь осуществлялась через коридор Благовещенск – Сахалян. Туда из Хабаровска от Большого корреспондента приезжал его доверенный, наш агент Старик. Он пересекал границу по официальному каналу как работник Дальгосторга и передавал информацию нашим коллегам из Сахалянской военной миссии. Восемь месяцев назад на обусловленную явку он не прибыл. Наши люди доложили, что Дальгосторг тоже подвергся чистке. Старик остался цел, однако его настоящее положение до сегодняшнего времени нам неизвестно. Не исключено, что он утратил возможность пересекать границу.

– А может, его тоже арестовали или расстреляли?

– Нет, в том-то и дело – наши люди видели его в городе.

– Почему не поинтересовались…

– Мы запретили подходить к нему даже близко, они могли быть под наблюдением НКВД, и тогда – провал, а рисковать Стариком и Корреспондентом мы не имеем права.

– А кого-то направить к Корреспонденту, кроме Старика?

– Он, к сожалению, нам недоступен, это было его главным условием – связь только через Старика. Он очень осторожен, их военная контрразведка работает неплохо. А сам Корреспондент из бывших, то есть из царских офицеров, как это у них называется – красный военспец, а за этой категорией особый контроль. Он в карты проиграл довольно внушительную сумму казённых денег и начал работать с нами, мы его фактически спасли.

Кэндзи внимательно слушал эту непривычно длинную речь и неожиданно спросил:

– Значит, самого Корреспондента никто из наших не видел? А может, его и нет?

Асакуса удивлённо посмотрел на лейтенанта и замолчал, через несколько минут он сказал:

– Это вы, наверное, слишком. Мы об этом думали, но информация, которую он нам передавал, подтверждалась из других источников, поэтому сомнения в его реальности отпали. Сейчас задача – восстановить с ним связь и со Стариком. Это главное. Этого ждёт Токио, господин лейтенант! Кстати, как у вас с прикрытием?

– Всё согласно моему рапорту. С начала учебного года я преподаю в японско-русском институте. Там учится много русских, есть китайцы и японцы. Преподавание позволяет интересоваться чем угодно и не вызывает подозрений, тем более что я в их стране ни разу не был…

Асакуса одобрительно кивнул.

– …хотя и они, многие, тоже на родине не были или были привезены оттуда совсем маленькими, но я заметил, что даже двое русских – это уже целая Россия.

Коити замолчал и посмотрел на полковника.

– Продолжайте! – попросил Асакуса.

– Они говорят только об этом или о чём-то сопутствующем. И что интересно, постоянно спорят: что было бы, если бы было так или не так! Спорят до хрипоты, почти до драки. Среди них, господин полковник, интересно находиться, они, как глухари на току, даже забывают, что я не их, говорят всё, что на душе лежит. Видимо, заряжаются от родителей, которые Россию – ту Россию – помнят хорошо. Но это к слову, извините. Для установления нужных контактов хочу посетить литературный кружок имени поэта «КР», бывшая «Чураевка».

– Вас приглашали? Кстати, «Чураевка» – это совсем не то же самое, что «КР», а знаете, как расшифровывается «КР»?

Кэндзи отрицательно мотнул головой.

– «КР» – это поэтическое общество его высочества великого князя Константина Романова и с «Чураевкой» никак не связано.

Кэндзи понимающе кивнул.

– Так вот, если не приглашали, то вы там будете не совсем к месту. Но продолжайте! Мы ещё об этом подумаем.

– Мне это показалось возможным потому, что я неплохо знаю русскую поэзию.

– Конечно, конечно! Вы же окончили университет «Васэда»?

– Да, у Варвары Дмитриевны Бубновой.

– Слышал о ней! А поэтическое общество «Чураевка» прекратило свою деятельность, там действительно когда-то была обстановка, я бы сказал, очень свободная, для своих, но почти все чураевцы разъехались, «КР», правда, осталось, тут вы правы.

– Здесь Ачаир, организатор и их учитель, он в Харбине.

– Я знаю! Знаком с ним, к сожалению, только заочно. Но он нам, насколько я понимаю, и не нужен.

– Конечно, хоть и бывший царский офицер, но человек далёкий от политики. Я думал, что я смог бы там обзавестись хорошими и полезными для нас связями. Однако я учту ваше замечание, хотя, впрочем, Адельберг там бывает довольно редко, он в основном увлекается американским джазом, играет на трубе…

Кэндзи сказал об этом и тут же пожалел: во-первых, ему нужно было разрешение на посещение кружка, но вовсе не из-за Адельберга… а во-вторых, при упоминании слова «американский» Асакуса сошёл с лица, оно у него заострилось и посерело, он было открыл рот, чтобы сказать что-то гневное, но Кэндзи его опередил:

– Извините, господин полковник, я хотел сказать «англосаксонский». Понимаете, я уже привык общаться с русскими, а они, когда говорят между собой, не стесняются. Они вне политики, то есть вне нашей политики.

– Это и плохо. – Полковник немного успокоился. – Япония и Белое движение должны освободить Россию от коммунистов. То есть они должны думать, что мы поможем освободить и вернуть им их родину… а весь мир от американского засилья.

«Пронесло!» – подумал Кэндзи, но всё-таки сказал:

– На самом деле русские так думают не все, это правда.

– Я знаю. Подумайте, как можно сойтись с Адельбергом поближе, но без поэтического общества. И вот вам материалы на Большого корреспондента.

После того как Кэндзи простился с начальником, он пошёл, почти побежал в «секретку». Ему хотелось буквально накинуться на материалы по Большому корреспонденту, но после разговора с Асакусой из головы уже не выходила мысль об Адельберге – стало понятно, что контакт надо будет устанавливать именно с ним. Кэндзи это понравилось, потому что Адельберг вызывал хорошую человеческую симпатию, но самую большую симпатию вызывала его знакомая – Соня Ларсен, а именно она была членом поэтического кружка поэта «КР». Она была красива, умна и грациозна, всё-таки поэтесса и танцовщица, и он почему-то всё время о ней думал. И даже сейчас, пока ему открывали «секретку», пока он устраивался за столом, пока листал дело…

Они познакомились случайно два года назад на концерте русского певца Александра Вертинского, гастролировавшего в Харбине. У Коити Кэндзи уже заканчивалась стажировка, и в один из последних дней он пошёл на концерт. Тогда, в антракте, после выступления Вертинского, Кэндзи, стоя со стаканом фруктовой воды у буфетной стойки, задумался и не заметил, что сам себе под нос он тихо напевает что-то из того, что только что слышал со сцены, что-то про «китайчонка Ли», и в это время кто-то за его спиной произнёс: «Недурно!» Он даже не подумал, что речь может идти о нём, повернулся и увидел перед собой высокого молодого брюнета и красивую русскую девушку, которая смотрела на него, улыбалась и напевала ту же мелодию…

Глава 3

Кэндзи сидел в кабинете своего начальника. На столе у Асакусы лежали два дела: «Семья» и «Большой корреспондент».

Он ткнул пальцем в первое и спросил:

– Что вы об этом думаете?

Кэндзи молчал не больше секунды.

– Я изучил материалы, но неясна задача, поэтому не очень понятно, в какую сторону надо его, это дело, развивать.

– Правильно думаете, правильно! А всё-таки? В какую сторону развивали бы это дело вы? – Асакуса, как колоду карт, перебирал в руках пачку фотографических снимков из дела «Семья».

– Господин полковник, – Кэндзи подобрался и сосредоточился, – я думаю, что полковник фон Адельберг был бы интересным собеседником для человека постарше, чем я, и в другом звании.

Асакуса согласно кивнул.

– Моим объектом, как мы в прошлый раз говорили, может быть или Адельберг-младший, или кто-то из его окружения. У нас схожи и возраст, и некоторые интересы, но думаю, что это ещё предстоит выяснить.

– Хорошо!

– Но здесь у меня есть одна сложность…

– Вам необходима сформулированная задача, если я вас правильно понимаю.

– Да, господин полковник.

Асакуса встал из-за стола и подошёл к карте, он отдёрнул занавеску и тонкой бамбуковой указкой показал на характерное стреловидное очертание границы СССР в том месте, где Уссури под острым углом впадает в Амур.

– Вот задача!

Асакуса положил указку и вернулся к письменному столу.

В принципе всё, что он хотел, он мог изложить своему подчинённому в нескольких коротких фразах, отдать приказ и дожидаться исполнения. Но ему требовалось другое, ему хотелось с этим явно неглупым молодым офицером немного порассуждать, послушать, как рассуждает он, понять, насколько он способен фантазировать на такие непростые темы, как, например, эта операция. А эта операция представлялась совсем не простой, и от её исхода зависело многое, в том числе и их карьера, обоих.

 

Уже несколько месяцев из русского отдела управления штаба Квантунской армии слали строгие указания относительно отсутствия информации от Большого корреспондента. Однако жив ли он, репрессирован, служит ли ещё в штабе Дальневосточной армии, можно ли с ним восстановить связь и получать информацию, очень высоко оценённую в Токио, было неизвестно. На эти вопросы ответов не было.

– Давайте, лейтенант, коротко повторим суть материалов, – предложил полковник. – Дело «Большой корреспондент» велось сначала Сахалянской военной миссией, а потом перешло под прямой контроль Харбинской, с 1930 года. Тогда наш агент, вы уже знаете о нём – Старик, принёс первое сообщение о некоем Горелове, офицере штаба ОКДВА. Тогда же и начал бесперебойно работать информационный канал Хабаровск – Благовещенск – Сахалян – Харбин. Но всё закончилось внезапно, в тридцать седьмом, когда Сталин, как вам известно, провёл чистку своих политических и военных кадров. Из нашего поля зрения одновременно исчезли и Старик, и Горелов.

Кэндзи слушал, всё это ему было известно из материалов Большого корреспондента, он смотрел на своего начальника – то, что речь шла о Хабаровске, ему было ясно из их предыдущих разговоров, но что необходимо делать? И Асакуса закончил:

– Вот вам и задача!

В кабинете стало тихо.

Возникшая пауза была на руку Кэндзи, и, чтобы собраться с мыслями, он попросил разрешения подойти к карте. Он хорошо знал географию, но нужно было спокойно подумать. Он понимал, что интерес Генерального штаба императорской армии к этому агенту делает задачу крайне важной и сейчас, в разговоре со своим начальником, ошибиться нельзя.

Он прибыл на службу в Харбин не так давно, летом 1937 года, когда окончил университет. Штат Императорской японской военной миссии в Харбине постоянно увеличивался, прибывала молодёжь из потомственных военных, как правило выпускников русского отделения Токийского института иностранных языков. Многие из маститых японских разведчиков, работавших в Маньчжурии, тоже были выпускниками этого института, среди них был и полковник Асакуса. Между ними сложилось некое братство, они поддерживали друг друга и, конечно, помогали друг другу продвигаться по службе. Кэндзи был единственным выпускником токийского университета «Васэда». Кроме того, он лучше многих, практически лучше всех, кроме Асакусы, знал русский язык. Коллеги завидовали, и это делало его положение уязвимым. Предлагая «подумать над делом Большого корреспондента, Асакуса давал ему шанс. Это радовало, но одновременно ставило в трудное положение – если он не справится, его карьера покатится по наклонной вниз. Это было невозможно – стать позором семьи сыну самурая, внуку и правнуку самурая. Корни его семьи уходили в глубокую древность.

Кэндзи недолго задержался у карты; он был хорошо готов к разговору.

– Господин полковник, позвольте я начну несколько с другого.

Асакуса кивнул.

– Судя по тому, что вы мне рассказали и я прочитал, никто из нашей агентуры, кроме Старика, не видел Корреспондента собственными глазами. Это первое. Второе. Они пропали одновременно. Пропал Старик, пропал и Корреспондент, и за прошедшие полгода, а может быть, и больше, сам Корреспондент сигнала о себе не подавал, хотя, насколько я понимаю, контакт с нами был для него выгодным, и он мог привыкнуть жить на наши деньги. Может быть, он уже готов к возобновлению с нами контакта, может быть, собирается покинуть Советы и перейти границу! Почему бы ему не оказаться у нас, в Маньчжурии? В этом случае он должен как-то подготовиться! То есть не исключено, что в данных условиях он, может быть, уже готов общаться с нами напрямую, без посредства Старика. Прошу прощения, я говорю слишком сумбурно…

– Ничего, я вас понимаю, и если подытожить, то у вас есть сомнения в том, что Корреспондент действительно существует, так?

– Я хочу сказать, что нам следовало бы убедиться в том, что такой человек есть. И если это так, то он ещё жив и способен с нами сотрудничать.

Кэндзи ненадолго умолк, но Асакуса попросил его:

– Продолжайте!

– Я понимаю, господин полковник, наверное, я говорю что-то крамольное, но это действительно приходит мне в голову. Токио останется очень недовольным, если окажется, что семь лет мы получали секретные материалы от агента, которого в реальной жизни не существовало.

– К чему вы клоните, господин лейтенант?

– К тому, что на первоначальном этапе в планировании наших действий надо сделать акцент на установление факта существования Корреспондента. И если это подтвердится, вывести на него нашего надёжного связника, а может быть, даже и нашего офицера под соответствующим прикрытием. – Коити секунду помолчал, в качестве этого офицера он уже мечтал оказаться сам. – И восстановить связь со Стариком.

– Азбука разведки, дальше!

– Здесь сами Адельберги вряд ли могут быть нам полезными, поскольку из дела не видно, что у них в Хабаровске есть кто-то из родственников или близких друзей. Однако они люди в Харбине авторитетные, в том числе и Александр-младший, естественно, – среди молодежи. Видимо, есть смысл установить с ним близкий, «дружеский» контакт и изучить его окружение. В принципе в наших целях можно было бы использовать любого из эмигрантов, у кого есть связи в Хабаровске или где-нибудь поблизости, но Адельберги, если я правильно понимаю, далеки от всех белоэмигрантских партий, борющихся против Советской России. Они нейтральны, это может оказаться нам на руку. Поэтому необходимо завербовать его самого, то есть младшего, а через него или с его помощью завербовать того, кто нам окажется нужен…

– А кто нам может оказаться нужен?

– Тот, у кого в Хабаровске есть близкие родственники или друзья.

– А не слишком долго?

– Зато надежно! Как прямой удар «Цки»!

Асакуса посмотрел на Кэндзи:

– Вы владеете «искусством меча»?

Кэндзи потупил глаза и крепко сжал кулаки, он не входил в помещение миссии в военной форме, поэтому не мог сжать рукоятку своей катаны, доставшейся ему от деда, а тому от прадеда.

– Хорошо, господин лейтенант, – задумчиво произнёс Асакуса. – Как вариант можно попробовать. Сколько вам потребуется времени, чтобы изучить окружение Адельберга-младшего?

– Я думаю, господин полковник, что с ним сначала надо поближе познакомиться.

– Через месяц, нет, через две недели жду от вас доклада. Что вам нужно? Чем могу помочь?

– На этот срок мне нужно будет наружное наблюдение.

– Получите!

– Усиленную бригаду!

Асакуса хмыкнул:

– Обычную! Вы же будете следить не за профессиональным разведчиком, – сказал он и посмотрел на стол. – Так, сегодня пятница, 7 января, вот с понедельника, с 10-го, и начнёте.

На этом разговор мог быть окончен.

– Кстати! – Асакуса вдруг остановил уже откланявшегося Кэндзи. – Есть информация о том, что Адельберг-младший серьёзно разошёлся во мнениях с Родзаевским.

– Этого в деле нет! – невольно вырвалось у Кэндзи. – А по какой причине?

Асакуса промолчал.

– Господин полковник! – Кэндзи задумался. – Во-первых! – Он снова задумался. – Нет! Это не то. А от кого информация? От нашего источника?

– Да! Свежая…

– Ну тогда это лишний раз подтверждает нейтральный статус их семьи!

Асакуса отпустил лейтенанта и снова подошёл к карте.

«Во-первых»! А где «во-вторых»? Но надо отдать ему должное – молодой человек в целом мыслит неплохо. Немного сбивчив, но это ничего. Главное – он мне понятен».

Глава 4

Кэндзи зябко поежился и зарылся подбородком в заиндевевший меховой воротник зимнего пальто. Он надвинул поглубже шапку, но и это не помогло. От холода окна внутри машины покрывались инеем, Кэндзи пытался протирать их грубым наружным швом кожаной перчатки, но через несколько минут очищенное стекло снова замерзало, и тогда становилось ещё холоднее.

Он сидел в машине и думал, что мог бы руководить бригадой наружного наблюдения из хорошо натопленной конспиративной квартиры и не мёрзнуть; Асакуса дал ему хорошую бригаду филёров, и они вполне профессионально отслеживали каждый шаг младшего Адельберга, однако Кэндзи ещё в самом начале решил, что он должен испытать на себе все тяготы работы в разведке, поэтому хотел всё видеть своими глазами; то же ему посоветовал полковник Асакуса.

Город постепенно освещался зимним рассветом; в сухой красноватой морозной дымке уже становился различим острый шатёр Свято-Николаевского собора; появлялись и исчезали маленькие чёрные и изогнутые, как мазок кисти, закутанные в тёплое редкие на ещё не проснувшихся улицах люди.

Вот уже две недели лейтенант Харбинской ЯВМ Коити Кэндзи и его филёры следили за младшим Адельбергом. Информации о нём накопилось и много и мало. Много, потому что Адельберг оказался человеком активным, общительным и в городе его многие знали, а мало, потому что эта информация большой оперативной ценности не имела. Он жил обычной жизнью, жизнью этого города, с самого своего основания абсолютно свободного в быте и нравах, наполненного предпринимательством, искусством, наукой, культурой и политикой. Со стороны могло показаться, что Харбин вообще располагался на какой-то отдельной планете, без войн, революций, восстаний и других потрясений. Харбинцы ели, спали, ходили на работу, мирно выпивали и покуривали в многочисленных кафе и ресторанах и ни с кем особо не конфликтовали; их дети учились в гимназиях, праздновали Рождество и Пасху и смотрели американское кино.

В Харбине мирно слились две нации – русские и китайцы. К русским примыкали украинцы, татары, грузины, армяне, евреи, литовцы, латыши, эстонцы, а китайцев было просто очень много. Для русских весь Восток был на одно лицо: что китайцы, что корейцы, а для китайцев, кроме них самих, все были русские. Особняком жили только японцы.

Когда сорок лет назад русские инженеры планировали Харбин, они выстроили его центральную улицу – Большой проспект – по длинной плоской возвышенности, протянувшейся на несколько километров параллельно основной магистрали – КВЖД. Улицы, расположенные поперёк проспекта, спускались с одной стороны к вокзалу и железной дороге, а с другой – к мелкой и извилистой речке Мацзягоу. Этот район назывался Новый город, и Адельберги жили в самом его центре на улице под названием Разъезжая.

За прошедшие две недели Кэндзи выяснил, что в рабочие дни, рано утром, примерно в одно и то же время, Адельберг выходит из своего дома, несколько десятков метров поднимается по Разъезжей на Большой проспект, поворачивает направо, пересекает Соборную площадь и доходит до пересечения с улицей Новоторговой. Возле большого универсального магазина известной на весь Дальний Восток русской торговой фирмы «Чурин и К°» он садится в городской автобус и за гривенник едет через виадук на Пристань. Там он выходит на пересечении улиц Диагональной и Участковой, где после оккупации поселилось много богатых японцев, и идёт на работу в японскую транспортную контору.

С того момента, когда Адельберг пересекал порог конторы, наружное наблюдение можно было снимать, потому что он не покидал её до самого окончания рабочего дня.

Вечером было интереснее – если Адельберг сразу не ехал домой, то заходил с друзьями в кафе, иной раз его можно было довести до какого-нибудь спортивного зала. Однажды, буквально в первый день, когда за Адельбергом было поставлено наблюдение, он встретился с уже знакомой Кэндзи Соней Ларсен. Они поехали на вокзал, и там он посадил Соню в шанхайский поезд.

Кэндзи скрупулёзно отрабатывал все связи Адельберга, он бы и сам «потопал» и с любопытством посмотрел на тех, с кем тот встречается, но это было невозможно, потому что помимо выявления связей ему предстояло личное внедрение, поэтому «расшифроваться» было нельзя.

Он ёжился в промороженной машине и ждал появления Сашика.

«Чёрт бы побрал этих японцев! Зачем они начинают работать так рано? Шесть утра! Самый холод!» – думал Кэндзи и, пытаясь согреться, поколачивал себя кулаками по коленям.

Погода была ясная, Кэндзи видел, как солнце начало высовываться из-за горизонта, тихий утренний ветер пугал поднимавшиеся из труб печные дымы, и белёсо-розовая дымка ложилась на располагавшуюся ниже Нового города Пристань. Городской район Пристань находился по ту сторону железной дороги, сзади от вокзала, и простирался до самой Сунгари. Эту харбинскую погоду, когда утром почти не было ветра и стоял крепкий мороз, Кэндзи называл «стеклянным холодом».

Сегодня – понедельник, 24 января 1938 года – был последний день из отведённых ему для наблюдения двух недель. Итоги Кэндзи не радовали, зацепиться было не за что. То, что сегодня был последний день, Кэндзи очень огорчало, и он терпеливо ждал, когда Сашик выйдет из дома.

«Ничего, ничего! – подумал он с надеждой. – Как они говорят: «Бог не выдаст – свинья не съест!»

 
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru