Евгений Андреевич Тарасенко
Снятся ли богам кошмары
"Многие знания, многие печали." Бегал бы он сейчас, ничего не понимая, с расширенными от ужаса глазами и все пули, как по волшебству, пролетали бы мимо него. Глупость конечно! Разве тогда он не думал, что это последние секунды его жизни?! Не боялся в миллион раз сильнее, чем сейчас?!
Такие невеслёые мысли крутились у Артёма в голове, пока он вглядывался в видневшиеся вдали немецкие укрепления.
– Артём! – позвал его кто-то из находившейся в стороне группы бойцов. Артём не сразу понял что обращаются именно к нему, поскольку обычно его редко кто звал по имени, чаще использовали прозвище – "Бондарь" или "Бочкарь" или же вовсе обидное "Бочка". И звали его так отнюдь не из-за тучного телосложения, которое как раз наоборот являлось худощавым, особливо после госпиталя, а из-за фамилии Бондарев.
– Ты чего там застыл? Иди к нам.
Артём нехотя подошёл к скучковавшимся в стороне солдатам. Среди них оказались его приятели: долговязый пулемётчик Володя Акимов и небольшого роста, но крепко сбитый связист Костя Анциферов, они то его и окликнули.
– Федосич рассказывает, как встречался вчера в деревне с партизанами. Садись послушай, – тихо проговорил Володя, когда Артём подошёл к собравшимся.
Солдаты сгруделись вокруг одного из их «отцов», – самого старшего в их роте сорокадвухлетнего бойца Ивана Федосовича Апалина. Это был не высокий, но жилистый мужичок, с пшеничного цвета усами, успевший немного послужить ещё в царской армии. Без конца смоливший самокрутки, неизвестно где находивший табак для их наполнения, даже когда он заканчивался во всём батальоне. Хотя, судя по редкостной едкости дыма, Артём подозревал, что в такие моменты в ход шло всё что угодно, от сухих листьев липы и дуба, до щавеля и иной травы.
В обычное время, Федосич всё время подбадривал молодых и неоптыных бойцов, в основном рассказывая интересные и смешные истории, ещё «из той» жизни. Сейчас же он сидел необычно серьёзный, с ниезменной самокруткой в зубах, и глядел немигающим взглядом перед собой. Остальные бойцы также выглядели непривычно притихшими, большинство тоже курило.
– И вот значится, ребятки, пришли мы на хутор энтот. Нашли избу, где встреча условлена была, – встрепенулся Федосич. – Командиры то сразу внутрь зашли, разговаривать, а мы снаружи остались. Притулился я здесь же, на заваленке, стал ждать. Сижу, курю, смотрю на этих партизан и вдруг вижу, что у одного уж больно рожа знакомая. Я значится и так и этак на него посмотрю, а уже темнеет, а у меня левый глаз ещё с гражданской посечён, считай что и нету его вовсе. Словом никак не могу его разглядеть хорошенько. Но тут он и сам меня заприметил, подошёл. Тут уж я его и узнал, – Митрофан стало быть, мы с ним в империалистическую вместе воевали, только тогда он, конечно, молодой был, чуть постарше меня. А сейчас состарился сильно, поседел весь и зарос до самых ушей. Бородища что твоя лопата, – Федосич слабо улыбнулся, ненадолго прерывая свой рассказ. Сквозь клубы табачного дыма он оглядел внимательно слушающих его бойцов, но слушатели по-прежнему оставались смурными.
– Ну апосля того как потискали мы друг дружку немножко, да былое повспоминали, – после недолгого молчания продолжил Федосич. – Он мне про тех детишек то и рассказал.
Рассказчик вновь умолк и стало слышно как тихонько потрескивает махорка, в многочисленных самокрутках. Солнце уже начинало клониться к закату и Артём не удержавшись снова взглянул в ту сторону, где просматривались вражеские укрепления.
– Прибились они к их отряду уже почитай как месяцев пять назад. Вышли из леса прямо на дозорных, – снова заговорил Федосич. – Все оборванные, голодные, ели на ногах стояли. Девочка чуть постарше, а мальчонка совсем малой, пяти годков отроду. Митроха говорит, что он как увидел их, так у него будто сердце кто калёнными клещами ухватил. Личики маленькие чёрные, толи от сажи, толи от грязи и голода. Девочка в рваном тулупчике, а под ним почти ничего, только тряпки какие-то намотаны. На одной ноге сапог не по размеру, на босу ногу, а вторая так и вовсе голая. И это в начале весны то, когда по лесам ещё снега полным полно! А малец вроде и закутан получше, а от слабости даже говорить не мог, так она сама ели живая, последние несколько вёрст на руках его несла…
– В общем, когда накормили их, обогрели, да приодели немного, девочка и рассказала, что с имя приключилося, – Федосич затушил остатки самокрутки, но выбрасывать не стал. Достал из-за пазухи мешочек с махрой, убрал туда затушенную цигарку, аккуратно завязал тесёмки и лишь после этого продолжил говорить. – Как говорит Митроха, девчушка смышленая оказалась, рукастая. Алесей её звать, а мальца Степан, это стало быть её брат младшой.
Деревню их немцы ещё в начале войны заняли, и вроде бы, по первости даже никого не трогали. Установили свою власть значится, поставили старосту из местных и на том и успокоились. И в тот день, по их словам, тоже ничего странного не происходило, только взрослые подозрительно перешептывались: почему мол всем соседним деревням приказали собрать фурманки и ночью ехать в центральную деревню, в которой размещалась комендатура, а им того распоряжения не пришло. Да видать поговорили, поговорили, да на том и разошлись по домам. А ночью каратели начали окружать деревню.
Но мать что-то почувствовала, разбудила их перед самым рассветом и отправила в сарай, до поры до времени схорониться. Не успели они с братом спрятаться, как на улице послышался шум, крики. И начался истинный ад. Немцы врываются в хаты, выводят людей на улицу, кто в чём есть, кого в одном исподнем, кого и вовсе, в чём мать родила. У матерей на руках младенцы заливаются, те блажат, а немец же на них кричит, да прикладом приходует. Добрались и до их хаты. Выволкли значит мать на улицу, малой то как увидел это, давай в крик, хотел с кулаками на немца броситься. Да Леся ему вовремя рот то ладошкой успела прикрыть, так он её айда кусать, чуть палец ей не оттяпал. Но она всё стерпела, да ещё и смогла кое-как успокоить его, когда немец пошёл сарай энтот обыскивать. Залезли они в, загодя для такого случаю заготовленную, яму. А когда немец ушёл, выбрались обратно.
И тут девчушка, уж не знамо как, сообразила что дальше оставаться в этом сарае опасно и немцы девревню будут жечь. Выбрались они оттудова, похватали дома быстро что было съестного, одела она потеплее Степашку, а на себя намотала, что под руку подвернулось и бросились бежать.
– Сначала по незнанию, побежали в лес через поле, как всегда ходили. Да не успели до леса ещё добежать, глядь, а впереди них рябитишки соседские бегут, видать тоже до поры где-то схоронилися. Но не успели те ещё и до леса добежать, как оттуда немцы им навстречу вышли. Старшего то сразу застрелили, а младшего…, – Федосич в очередной раз замолчал. Руки его дрожали. Было видно, что ему тяжело дальше продолжать свой рассказ. Он было потянулся за пазуху за своим кисетом, но видать передумал, решив в начале всё же закончить повествование, а потом уже закурить.
Ясно что в конце рассказа без курева будет не обойтись. Если честно, Артём уже даже немного пожалел, что послушался Костю и подошёл. Конечно, с одной стороны подобные истории, напоминали им с кем и за что, они все здесь сражаются, заставляя ещё яростнее бить врага. Но с другой, здесь и так не весело, а после таких рассказов сердце в груди сжималось так, как выразился этот самый Митроха, будто раскалёнными клещами, что казалось без курева и вправду представишься здесь же на месте. Хотя Артём особо и не любил это дело и курил от случая, к случаю. Но сейчас явно была та самая ситуация. Хорошо хоть его мать с сестрой находятся в далекой сибирской деревне и им кроме голода, пока ничего не угрожает.
– Так что они там с дитём то сделали? – Не выдержал кто-то из находившихся рядом бойцов. – Рассказывай раз начал, Федосич, не рви душу. Завтра мы этим гнидам за всё отомстим! Так, братцы?
Вокруг послышились слабые одобрительные возгласы. Федосич глубоко вздохнул, трясущейся рукой тыльной стороной ладони, протёр глаза:
– Мальчонка этот испугался и в крик. Немец его сначал отвести пытался к постройкам, куда всех деревенских сгоняли. Да видать тот от страха совсем ополоумел. Не хотел от застреленного брата отходить. И когда немец его на руки поднял, брыкался и кусался. Немец разозлился, схватил его за ноги, да об дерево…
Несколько пар глаз синхронно опустились к земле, у кого-то на лице заиграли жевалки, кто-то неслышно прошептал молитву.
– А Леся всё это время с братом в канаве пролежали. И когда немцы обратно в лес ушли, побежали в другую сторону. И снова девчушка, не знамо как, но сумела сообразить, что вся деревня окружена и нужно бежать, в ту сторону, куда немец весь народ сгоняет. Ибо поняла, что все кто из деревни выбираться будут, побягут в противоположную сторону, а немец то только того и ждёт.
Добрались они крадучись до окраины, а там крик стоит пуще прежнего. Весь люд в два больших сарая загоняют и немец уже в открытую лютует, всех кто побёг тут же с пулеметов расстреливают. Бабы орут, на коленях перед ними стоят, младенцев на руках держат, а те изверги их хвать, да аки поленья, в те сараи кидывают.
Словом загнали эти нелюди народ, словно скот, в эти сараи, двери закрыли, да ещё подперли снаружи жердями и запалили с четырёх сторон. Пока они этим заняты были, Леся с братом смогла незаметно мимо них пробраться. Но когда немцы те сараи то подожгли, как она сама сказывает, крик и плачь такой поднялся, что не выдержала она, поднялась, схватила братца и бросилась бежать со всех ног, дороги не разбирая. Вроде и немец даже в них стрелял, да видать не попал, вот только сапог свой она тогда и потеряла.
Весь день шли они по лесу, но сколько не убегали, дым от тех пожарищ цельный день был виден. Этот дым и заметили партизаны, выслав в ту сторону разведку, которая в начале встретила детей, а потом дошла до той деревни. Оказались, что после того как немцы сожгли в сараях людей, они и остальные дома попалили…, – видно было, что Федосич, хотел ещё что-то сказать, но сил уже не было. Вытерев шершавой ладонью собравшуюся в уголке глаза слезу, он непослушными руками достал кисет и хотел было скрутить самокрутку, но вся махорка полетела на землю.
– Нелюди!
– Гнида фашистская!
– Ну мы им завтра покажем!
Отовсюду слышались сдавленные ругательства.
– Отец, давай я тебе подсоблю, – протянул руку один из бойцов.
– Спасибо, сынку, – проговорил Федосич, отдавая тому свой мешочек. – Зря я вам всё это рассказал, перед боем то. Вы, сынки, завтра сильно не яритесь, да вперёд нас стариков не бегите. Поберегите себя, мы то своё уже отходили на этой земле, а вам ещё работать, страну нашу порушенную восстанавливать, да детишек рожать…
– Брось, Федосич! Мы ещё поживём! И этих гадов с нашей земли прогоним и ты вместе с нами ещё до Берлина дойдёшь! Верно, братцы?! – встав проговорил Тимофей, самый опытный в их роте солдат, воюющий с самого начала войны.
Раздались одобрительные возгласы. Поднялся ещё какой-то боец, потом ещё один. Но Артём их уже не слушал, развернувшись он побрёл на своё место. На душе было тяжело.
– Артём, погодь! – нагнал его Володя. – Ты куда?
– Да…, – Артём не договорил, молча махнул рукой и двинулся дальше.
– Тяжко? – осторожно осведомился Володя, ступая сзади.
– Тяжко, – не стал скрывать Артём.
– Мне тоже. Но ведь это война, кому здесь легко? – пустился в философские рассуждения Володя. – Но мы должны знать с кем и за что мы воюем, что б ещё беспощадней бить врага!
– Тебе в политруки надо было идти, – слабо хмыкнул Артём. – Вон как стелешь!
– Да ну тебя! – обиделся тот. – Думаешь я не понимаю?! Я всё понимаю! И мне жалко ребятишек. Но что ж, по твоему лучше не знать, что эти сволочи творят на нашей земле? Вести себя как мальчишки, чтоб на душе легче было? Так по твоему что ли?
– Нет, конечно! – Артёму не хотелось продолжать этот разговор, но теперь уже некуда было деваться. – Но нам и здесь этого хватает! У меня до сих пор перед глазами стоит Толя Лопатин с распоротым животом! И то как он свои кишки обратно пытался завернуть!
Володя опешил, видимо не ожидав подобного от Артёма.
– Ну ты… Ты конечно… Да, иди ты! – не найдя что сказать, ругнулся Володя. – Я тебе помочь пытался, подбодрить! Это война, здесь всем тяжело, не только тебе! А ты разнылся!
Артём уже вернулся на своё место и теперь сидел опустив голову. Он не хотел, что называется на пустом месте, ругаться с другом, да ещё и перед боем.
– Володь, погоди! – остановил он развернувшегося приятеля.
– Вы чего ругаетесь, на всю роту? – откуда-то неслышно подошёл Костя. В отличие от Вовы, он мало говорил и всегда ходил почти бесшумно.
– Да вон Артём, что-то совсем расклеился, – бросил Володя.
– Что с тобой? – спокойно спросил Костя, подходя ближе.
– Не знаю, – нехотя проговорил Артём. – У меня предчувствие. Похоже не вернусь я из этого боя.
–Чего-о?! – протянул Вова. – Какое такое предчувствие?! Да у нас у всех, перед каждым боем, такия предчувствия. Не думай об этом, да и всё! Будто первый год на фронте, ей богу!
– Вова дело говорит, – присоединился к разговору Костя. – Если постоянно об этом думать, то и вправду скоро сгинешь. А то, что кто-нить из нас всё равно погибнет и так ясно, без всяких предчувствий.
– Так то оно так, но в этот раз, мне как-то особенно не по себе. Хотя, может оно, конечно, и чушь всё это! – решил закончить на мажорной ноте Артём, чтобы поскорее прекратить этот разговор.
– Конечно чушь! – с готовностью подхватил Володя. – Давай, не раскисай, и завтра держись ко мне поближе. Со мной не пропадёшь, ты же знаешь! Уж я то их!
Он потряс кулаком в воздухе.
– Анцифиров! К лейтенанту, срочно! – к ним подбежал один из бойцов.
– Ладно, братцы, мне пора, – Костя дружески хлопнул Артёма по плечу. – Будем живы, – не помрём!
Проходя мимо Володи, он не сильно заехал тому кулаком в бок. Изобразив приступ ужасной боли Вовка согнулся пополам, но тут же с улыбкой выпрямился.
– Ладно, я тоже пойду, а то ещё пулемёт почистить надо, – задумчиво проговорил он, после того как Костя ушёл. – Может завтра свидимся ещё перед атакой, ежели будет такая возможность, то подходи.
– Бывай, – Артём снова уселся на своё место.
После ужина, лейтенант приказал отдыхать и набираться сил перед завтрашним наступлением. И к своему удивлению, Артём почти сразу уснул, даже не смотря на то, что в голове продолжал кружится целый рой мыслей. Вот только сам сон был не спокойным и больше походил на бред больного человека. Разумеется, при таком сне о каком-то отдыхе говорить не приходилось, но было бы удивительно, будь перед боем иначе.
Естественно, и во сне он снова воевал. Вокруг был диковинный лес, высокие сосны и посреди этого леса, нереально огромное здание, похожее на огромный бункер. Ему надо было спасти кого-то из своих товарищей, причём как часто это бывает, во сне он знал этого человека, но когда проснулся, не мог вспомнить кого именно он спасал. Как бы там не было, ему удалось это сделать, несмотря на то, что он в одиночку противостоял целой роте солдат, включая странные танки и даже самолеты, умеющие зависать в воздухе на одном месте. Конечно же, во сне он был сказочно силён и не уязвим, и даже знал об этом.
Но когда они со спасённым товарищем уже ушли от погони и затерялись в огромном лесу, неожиданно, на привале, их накрыло вражеским снарядом, больше похожим на ослепляющий луч света.
Артём в ужасе подскочил со своего ложа. Хорошо хоть не закричал, а то переполошил бы всех вокруг. Тело била мелкая дрожь, утро выдалось прохладным. Не за горами осень и тогда о спокойном сне вообще можно будет забыть. Сердце в груди всё ещё мелко частило, тем не менее он как мог, поплотнее укутался своей шинелью, чтобы всё-таки попытаться согреться и заснуть. Но ровно в четыре часа утра раздался ужасный вой, а через пару минут в отдалении послышался грохот разрывов, земля под ним заходила ходуном, – начался артобстрел.
Обстрел продолжался больше двух часов. И эти два часа показались бесконечными, недаром старые люди говорят, что хуже смерти, только ожидание смерти. К тому же Артём, скорее всего, никогда не привыкнет к грохоту разрывов. Умом он понимал, что должен радоваться, ведь это наши войска сейчас долбят ненавистных врагов и чем дольше это будет продолжаться, тем меньше людей погибнет в бою. Но при особенно сильных разрывах, он помимо своей воли вздрагивал и его тело стремилось сжаться в комок, а подсознание требовало срочно найти укрытие, дабы забиться в самый дальний угол и не высовываться оттуда пока всё не закончится.
Но зато артиллеристы постарались на славу, отутюжив казалось, каждый сантиметр занятой врагом родной земли. Можно подумать, что после такого массированного огня, никто и ничто не может выжить. И, если бы Артём воевал первый год, он несомненно так бы и считал, однако, сейчас он точно знал обратное, – враги выжили. И не просто выжили, но теперь настал их черёд заводить свою смертельную "музыку".
Откуда-то сбоку и сзади нарастал грохот и гул сотен работающих двигателей приближающихся танков. Наступал решающий момент. Артём уже не думал о вчерашнем нехорошем предчувствии. Все ресурсы его организма, мышцы, слух, зрение были подчинены только одной цели, – сделать всё возможное, чтобы выжить в этой адской мясорубке. Мозг работал как часы.
Как только танки пройдут, будет отдана команда и все они как один ринутся в бой. Артём быстро глянул в право, там, вглядываясь в даль, стоял Володя. Он не видел его, полностью сосредоточенный на предстоящем бое. Если получится, надо и вправду держатся ближе к нему, что не говори, а Володя обладал определённой удачливостей и многое в жизни ему давалось легче чем другим. Кости не было видно, но он всегда, по большей части, находился рядом с командованием, это нормально.
Отвлекшись на товарища, он чуть не пропустил главную команду. Сначала где-то в отдалении, а потом ближе, по всем окопам пронёсся возглас:
– К бою!
И чуть позже второй:
– Вперёд! В атаку!
И почти в ту же секунду раздался свист падающих снарядов и, вокруг, с грохотом, начали вспухать фонтаны земли, послышались крики боли. Но Артём уже не слышал и не обращал внимание на творящуюся какофонию, в каком-то смысле, было даже хорошо что именно так всё получилось, – начнись обстрел на пару секунд раньше и заставить себя вылезти из окопа было бы в разы труднее.
Восприятие окружающей действительности резко меняется, время замедлилось и ускорилось одновременно, становясь не равномерным и не одинаковым в каждой точке, – приобретая дискретный характер, оно начало двигаться покадрово, рывками.
Вот он бежит, сжимая побелевшими пальцами, винтовку. Рядом с ним рвутся снаряды, кто-то падает, кто-то отстаёт, кто-то напротив обгоняет. Все кричат, он тоже что-то кричит, быть может обычное "ура", а может просто материться в слух.
Следующий кадр, он лежит на земле, укрывшись за небольшим оврагом. Рядом, грохоча гусеницами, проносится наш танк. Через время он уже не один, за оврагом собирается целая группа бойцов, откуда-то появляется старшина.
– Ишь, как поливает! – имея ввиду засевшего в ближайшем доме немецкого пулемётчика, говорит боец попытавшийся вылезти из-за укрытия.
– Значит так, братцы! – запыхавшись, скороговоркой объясняет старшина, пытаясь перекричать стрёкот пулемёта и грохот разрывов. – Справа за овражком, наш танк подбитый, а за ним уж деревья начинаются! А там, аккурат супротив того дома, где пулемётчик то засел, канава есть, небольшая, но схоронится можно, ребята проверяли. Ежели до неё доберёмся, то пулемётчика энтого оттуда выкурим в два счёта!
– Все поняли?
Лежащие на земле бойцы слабо покивали головами.
– Вот только пока мы до той канавы доберёмся, он всех нас и посечёт, – тихо проговорил один из солдат.
– И что же ты предлагаешь, Махмудинов?! – недовольно спрашивает старшина. – Сидеть здесь, пока другие будут гибнуть?!
Махмудинов молчит, не глядя на старшину, он опустил голову вниз, губы его беззвучно двигаются. Остальные бойцы также молчат, каждый и так понимает, что большинство не доберётся до той канавы. Знает это и Артём.
– Значит, так! – продолжает старшина. – Хватит, разговорчики! По моей команде, начинаем передвижение по одному!
– Заживихин, – ты первый! – отдаёт команды старшина. – Пошёл!
– Трофимов, – ты следующий! Потом, – Пахомов и Бондарев! Дальше Махмудинов и Завьялов!
Тем временем, Заживихин уже добрался до подбитого танка. Дальше самый опасный участок, деревья слишком тонкие и редкие, чтобы за ними можно было нормально укрыться. Но делать нечего, он бросает быстрый взгляд на оставшихся бойцов, будто прощаясь, и бежит вперёд. Одновременно, из-за оврага выбегает Трофимов, он укрывается за танком и в это же мгновение, Заживихин падает, немного не добежав, до ближайшего дерева. Даже отсюда Артём видит отчаяние в глазах Трофимова. Умом он понимает, что возможно, и ему осталось жить пять минут, но чувства надёжно заперты внутри, если сейчас начать думать и выпустить их наружу, всё закончится ещё быстрее, нужно просто делать, то что нужно, – выполнять поставленную задачу.
– Дальше по двое, – решает поменять тактику старшина. – Добираетесь до танка и прикрываете бегущего бойца! Ясно?!
Оставшиеся кивают головами.
Значит подошёл его черёд. Они переглядываются с Андреем Пахомовым. Рассуждать некогда, надо действовать!
Первым выбегает Пахомов, Артём бежит следом. Мелькает мысль, что первым бежать, пожалуй, даже безопасней. Как бы там не было, они оба благополучно добираются до танка. Трофимову тоже везёт, он скрывается меж деревьев и даже Артём не сразу находит его глазами.
– Давай, я первый, – сам предлагает Андрей Пахомов, видя нерешительность в глазах Артёма. – А ты попробуй вылезти с другой стороны танка, чтобы отвлечь их на себя.
– Понял, – коротко бросает Артём.
Старшина уже что-то кричит и семафорит им руками из-за оврага. Слова почти не долетают, но всё и так понятно, нужно поторапливаться. Они с Андреем быстро обнялись.
Артём на сколько смог выполз из-за танка и открыл огонь в сторону видневшейся избы, откуда велась непрерывная стрельба. Почти сразу, рядом засвистели пули, высекая искры из брони танка, взметнулись фонтанчики земли. Андрей бросился вперёд. Сделав ещё пару выстрелов Артём отполз, – пора убираться, сейчас могут шарахнуть чем-нибудь потяжелее.
Следующим должен пойти Махмудинов. "Он то не станет меня прикрывать", – с горечью отметил про себя Артём. Но в этот момент вражеский пулемётчик перевёл огонь куда-то в сторону деревьев, – Андрей и Трофимов вызвали огонь на себя.
Понимая, что это единственный его шанс, Артём сорвался с места. Нужно углубиться как можно дальше, – первое дерево вообще не вариант, тонкое и кривое, оно простреливалось со всех сторон, под ним так и лежит Ермол Заживихин. Возможно, он даже ещё жив, но как узнать! В мозгу, не к месту всплыл образ какой-то бледной девочки, с ранкой на лбу, её тоже надо было проверить. Но где и когда это было, Артём вспомнить не мог. Он на ходу мотнул головой, совсем не ко времени эти воспоминания, потом подумает, где её видел.
Пробежав мимо Ермола, Артём метнулся в сторону, распластавшись на земле, под чахлым кустиком. И вовремя, рядом вновь засвистели пули. К счастью, в дело вступил старшина со своим ППШ, прикрывая отход Махмудинова и Завьялова. Пользуясь ситуацией, Артём снова переместился, выбирая укрытие понадёжней. Завязался бой.
Время опять скакнуло вперёд. Артём обнаружил себя лежащим в той самой канаве, о которой говорил старшина, рядом с домом где засел пулемётчик. Каким-то странным образом, он первым оказался здесь. Невдалеке виднелась фигура Егора Трофимова, но ему надо было совершить как минимум ещё одну перебежку. Остальные находились ещё дальше, за исключением Андрея Пахомова. При последнем перемещении, краем глаза Артём заметил, как того срезала очередная очередь пулемётчика.
Артём сжал челюсти от бессилия. Он вспомнил их крепкое дружеское объятие, перед расставанием, его спина, казалось, ещё хранила силу и тепло рук Андрея. Всего несколько минут назад он был живым, крепким, полным сил и здоровья парнем. И уж конечно, он не собирался помирать. И вот сейчас его нет, как и тысячи, миллионы других таких же простых сыновей русского народа.
Вражеский пулемёт почти не замолкал и Артём не знал, как ему действовать дальше. Наконец, подполз старшина, позади виднелась фигура Махмудинова.
– Где Павел? – не найдя глазами Завьялова, прошептал Артём.
Старшина молча закрыл глаза. Артём тоже больше ничего не сказал. На переживания не было ни сил, ни времени.
– Надо обойти избу с правой стороны, – заговорил старшина, после того как Махмудинов и Трофимов смогли подползти ближе. – Там начинается изгородь, а рядом стог сена, а уж онтудова можно и гранату докинуть.
– Невозможно, там открытое пространство, всё просматривается, – тихо проговорил Артём, прекрасно понимая что выбора у него попросту нет. – Никто не доберётся.
– Надо, Артём, – также негромко произнёс старшина. – Больше некому.
– Трофимов, тогда ты обойдёшь этот проклятый дом, по ещё большей дуге, – немного подумав, продолжил он. – И ежели у нас не получится, то на тебя последняя надежда.
Егор молча кивнул и отполз назад, снова углубляясь в редкий лесок.
Артём опустил голову, готовясь к рывку. Он вновь постарался отключить чувства и выкинуть из головы все мысли, дабы не впасть в истерику.
Но в последний момент, когда он уже напряг мышцы, готовый выпрыгнуть навстречу своей смерти, где-то рядом застрекотал Володин пулемёт. От неожиданности Артём всё-таки подпрыгнул, обнаруживая своё укрытие, но вовремя вернулся обратно.
– Акимов, твою бога душу мать! – с чувством выругался старшина, не скрывая радости. – А я уж думал, так и пропадём тута без следа! Ну красавец, хитрый лис! – Не переставал восхищаться он. – Видал, какую удобную позицию занял? Ну теперь то мы этого фашистского гада оттуда выкурим. Давай, Бондарев! Давай, родной, не подведи! И ты, Махмудинов тоже!
Артём отполз подальше, чтобы не вылезать из канавы в том же самом месте, и под аккомпанемент двух пулемётов, пригибаясь к земле, побежал к изгороди. Позади бежал Махмудинов, только он, в отличие от Артёма, избрал иную тактику, двигаясь короткими перебежками, он периодически залегал, за каким-нибудь камнем или пригорком, за которыми совершенно точно не возможно укрыться полностью.
"Дурак!" – ругнулся про себя Артём. Он твёрдо решил, преодолеть всё расстояние разом и не прогадал. Упав за изгородью, он шумно выдохнул и глянул назад, – Махмудинову оставалась совсем немного.
– Ну же! – приглушенно крикнул Артём, подгоняя товарища, но в этот момент прогремел одиночный выстрел и череп Махмудинова развалился, выбрасывая вверх фонтан крови.
"Снайпер!" От испуга Артём словно червь распластался на земле, всем телом вжимаясь в дёрн. В живот больно упирались стебли какой-то травы, но Артём этого почти не замечал. Он лихорадочно соображал, как ему спастись. Хилая изгородь, сплетённая из тонких ивовых прутьев, точно не могла защитить его от пуль.
Нужно двигаться! Главное не стоять на месте! Извиваясь как змея Артём пополз вперёд, но первая же пуля чиркнула ему по скатке шинели. Нет! Так не пойдёт! Сейчас снайпер пристреляется и следующая пуля попадёт ему в голову! Нужно бежать, постоянно меняя направление! Изгородь затруднит видимость и даст ему шанс! Артём вскочил и бросился вперёд.
Громыхнул очередной выстрел. Артём резко затормозил, обо что-то запнулся, нога подвернулась и он перевернулся через голову, но даже не почувствовал боли. Пытаясь использовать инерцию падения в своих целях, он снова поднялся и побежал, периодически меня направление то влево, то вправо, то пригибаясь, то выпрямляясь.
Он успел. Вернее, почти успел. За стог сена он не забежал, а в буквальном смысле завалился, упав в колючую траву. Левую руку словно пронзила молния. В глазах потемнело. Артём испугался, что может потерять сознание, но через пару минут, в голове прояснилось, а вот боль, казалось, наоборот только усилилась.
Рукав быстро намокал кровью. Пуля прошла чуть выше локтя, вероятно вскользь задев кость. Кое-как распоров ножом и перевязав этим же рукавом рану, Артём взял в здоровую руку гранату. Осторожно выглянув из-за стога, смотря сквозь торчащее сено, он наметил для себя траекторию, по которой необходимо метнуть гранату, дабы попасть рядом с окном, откуда вёл огонь вражеский пулемётчик.
Опасаясь того, как бы от боли и потери крови, его сознание вновь не помутилось, Артём для надёжности заранее приготовил вторую гранату и не став тянуть время, метнул их друг за дружкой в сторону дома. Два взрыва произошли практически одновременно и почти сразу же интенсивность стрельбы увеличилась в десятки раз, как будто все только и ждали подобного сигнала. Хотя может и вправду ждали, только ему об этом никто не говорил.
Откуда то появились другие бойцы их подразделения. А он то думал, что они остались здесь вдвоем со старшиной. Меж тем его товарищи уже шли на штурм дома, множество солдат бежало в их направлении. Кто-то ворвался в выбитую дверь, раздалось ещё несколько взрывов и наконец послышался радостный возглас. На этом участке, атака завершилась успешно, но как это часто бывает радость была преждевременной. Не успели бойцы отпраздновать захват ненавистного дома, как послышался гул приближающихся самолётов.
Отовсюду послышались крики:
– Воздух!
– В укрытие!
Артём тоже попытался найти укрытие. Но рана давала о себе знать, на него навалилась смертельная усталость и он решил просто поглубже зарыться в стог сена. Раздался вой падающих снарядов, а через пару секунд грохот разрывов. Где-то недалеко от Артёма тоже упало пару бомб, но по счастью всё обошлось. Бомбёжка продолжалась недолго, по всей видимости Мессершмитты шли дальше, а их зацепили просто походя.
Артём выкарабкался из сена. Рядом разгоралось несколько пожаров. Злополучный дом также разметало взрывом и несколько брёвен уже охватило огнём.
Неожиданно со стороны этого пожарища раздался крик о помощи.
– Помогите! Деда привалило! – крикнул кто-то из солдат, выбегающих из-за горящих развалин дома.
Хотя с его рукой, от него будет не так много пользы, Артём всё же поспешил на помощь, не сразу сообразив, какого "деда" имеют ввиду. По всей видимости это Федосич, но Артём почему-то вспомнил про своего деда танкиста, – он тоже воевал на этой войне. От неожиданности Артём так резко остановился, что чуть не завалился вперёд. Как такое может быть?! Сколько же ему тогда лет, если они оба воюют, а дед ещё и танкистом? А почему тогда отец не служил?!