Евгений Александрович Козлов
Платоника и Плутос
Ибо поэта уничижали, люди его на землю опускали, но Небеса
Родина поэта, кров его в объятьях Рая белизны.
Ангелы Небесные его друзья.
Дух немощный понукает к благодеянью.
Законы земного тяготенья невосприимчивы душе, сама земля
Лихо отпускает раба пера к красотам тайн, противясь осязанью
Пытливо сотворит себе невесту из видений Идеала,
Созданье ангельское – плод вдохновенья.
Поэту обрезают крылья и о реалиях толкуют бесконечного начала.
Но он, отринув всякое сомненье, на Небеса закинет все устремленья
Сердца, взора, рук, души.
Крылья отрастя, в усталости вздернет рукавом, обнажив десницу,
И заскрипит перо в глуши тиши,
Вопреки, на волю отпуская мыслей птицу.
Из пепла писем возгорится возрожденьем.
Хмуря лоб и сломив ланиты,
Подвергнет взгляды дерзновенным обновленьем,
Помыслы очистив от сует безжалостной корриды.
Хлеб зрелищ безынтересно оставляет,
Само общество – суды, свадьбы, политические строи.
Велика Вселенная, но душа более стяжает
Чудес Божественных идей коих отворяют отшельнические доли,
Поэт уединившись, не меняя предначертанной роли,
Оставляет всё и следует за Ним, за Совершенством.
Голодный в пище, и в любви,
Нищий во славе и в женском обаянье (неотмеченный злодейством).
Столь возвышенный романтик в разрыве сердца на куски,
Нелюбим, но грезит о свиданье.
Прикованный к кресту безответной платонической любви.
Страдает, любимая его стоит внизу, отвращая созерцанье.
Неужели столь сердце холодно ее и годы для нее ничто,
Ужели благая верность не стоит ничего и отпущенье решено?
Ужель жена – сотворенная любить более чем кто,
Поэта не приемлет полюбить, ужель судьба веретено
Его оставит одного, но в мечтаньях
Живым всё станет и прелестным.
Из реальности в Парнас, утомлен в метаньях,
Ибо в мирах обоих приговор не будет лестным.
Но ныне, поэта дух влекомый откровеньем,
Писем искренний тайник явил поместье,
Мерцая в окнах дома остекленьем,
Ариану вел, порождая вольное предвестье
Волнений чувств подобным волнам моря,
Жемчужных слез в пучине глаз ее.
Веяло прохладой неоплаканного горя,
И в волосах ее кажется, заблистало серебро.
Вот дол прибрежный стался позади.
Дуб вековой видится кустом курчавым.
Вот поместье возросло, дверь отворяется, прошу, милостью входи.
Но не было здесь ни души, лишь поэт стался духом званым.
Ариана последовала вслед за ним во тьме, затем в свету.
И в комнате, в письменном шкафу, писанья сердечные нашла.
Чуть не спеша, освещенная окном, бледностью походила на луну.
Развернула томные посланья, и читать неотрывно начала.
А поэта дух рядышком стоял губами шевеля,
Вспоминались ему сердца своего слова.
“Ариана, люблю тебя, в прозе пылко, в поэзии так робко,
Молчаньем тихо, но сердцем звонким громко, не счесть
Имен людских, но имя данное тебе, меня чарует и только.
Ты, Любимая, прекрасней всей Вселенной, велика та честь
Созерцать ангела воплощенье в плоти столь изящной,
Столь льстящей чистотой невинной красотою
Очертаний девы в силе слогу неподвластной.
В платье белом смиряет новиною, не прельщая наготою.
Душу раскрывает миру в доброте, в заботе
О ближних, о страждущих плененных, не жалея сил духовных.
Ты рядом, слышны шаги, туфельки зацокали на пороге.
Иль то игра духов полуночных…”
Письмо второе с печальной тенью леса темного
Смеркалось над кроткой девой.
Она шептала строки из тумана прошлого.
“Девы – неведомые существа с непоколебимой верой,
Сказочные существа, рожденные изнуренным воображением Творца.
Ариана – Он создал тебя из моего ребра близ сердца,
Та кость внимала жадно чувства, биенье неумолимого борца
За жизнь, Он сотворил тебя ради затменья солнца,
Ведь ты солнца свет, ради услады глаз моих усталых
Повидавших столько небылиц.
Но вот просыпаюсь я посреди бумаг помятых,
На постели сотен вырванных страниц.
Я понимаю – родная мать меня отвергла,
И ты меня не полюбила, мое горе!
Как невыносимо жить, когда мечта померкла.
Ведая и принимая то, что женщина, ни одна глядя на море,
Не ожидала мое скорое прибытье, не ласкала по главе меня рукою,
Не напоила меня водою, не полюбила сердцем чутким.
Ставши непонятной вам неприкаянной душою,
На небеса младенцем я глядел, а мир окружающий казался жутким.
О Ариана, неужели ты меня оставишь?
Ужели отвергнешь ты меня, сославшись на закон толпы.
Прошу, заклинаю, не вступи в их злобные ряды, ты меня укроешь
От общины палачей, от камней словесных, ведь их уста гнилы.
Ибо ты Божье созданье и потому тебе любовь неведома
Моя, тебя несут два ангельских крыла,
А меня лишь перо вздымает невесомо.
Тебе радуется мир, а я призван сохранять его слова,
Моя грешная рука не коснулась тебя (как впрочем, и душа)
Я не осквернил тебя, бесстрастен мой робкий взгляд.
На сим обрывается с болью рукописная строфа.
Слишком поздно, погасли свечи, стоя в ряд…”
Отложила дева грустное письмо на стол, ощутив озноб,
“Ариана ты молчишь, ты вовсе онемела.
Ведь я жизнь тела даровал тебе, ложась охотно в гроб,
И ныне свой дух дарую я тебе, ты нежданностью побледнела.
Я очарованный предвзято наблюдаю за кротостью твоего вниманья,
Мысленно смежаясь, плачу временами содрогаясь”.
А Ариана, отбрасывая тень, свет светом преломляя,
Молитву распевную читала, не расплакаться пытаясь,
Дева письма ветхие листала, то были зеркала
В миры иные отраженья.
“Не говори мне, для меня ты не грешна,
Но грешен я, недостойный жизни и существованья.
Красота – моя доколе страсть – блуд творимый жадными очами.
И потому я не мог быть с тобою, ибо глаза мои не были чисты
Для созерцанья столь дивной красоты под Небесами.
Прости меня и ты, Ариана, ведь я нарушал посты.
Разве смею верностью хвастаться пред всеми,
Когда зренье осквернено мое, не в реальности, картины, что ужасны,
Те блудницы с полотна влекли меня в пустые сети.
Я воображеньем с ними даже спал – как помыслы мои ничтожны,
После сего умысла злодейства, вину ощущаю я и совести укол,
Я не могу смотреть в твои глаза, когда недавно
Они лицезрели на картинах нимф, уволь,
Мне оправданья нет, не научился я взирать на дам бесстрастно.
Лишь в облике твоем страсти и в помине нет.
Прости меня, иногда я воротился от прельщений,
Других небывало отношений, встреч иных, поцелуй – для меня секрет.
Лишь тебя я поместил в свое крохотное сердце без уничижений,
А девы на картинах забвеньем станутся, я знаю,
Лишь образ твой останется во мне, лишь твой один”.
Ариана страницу перевернула, искренность ей чрезмерной показалась,
там на краю,
На небе тучи расходились, превращаясь в пуфики дымка в потоке льдин.
Веет испарением костра, кто-то пикник в лесу устроил.
Скоро зажжется первая свеча – в храме Неба первая звезда.
Поэт к Любимой ближе воспарил и немного успокоил.
Любовь – глаза слепца, так гласят незрячие сердца.
Всю жизнь поэт мыслью стремился к Ариане.
Посвящал творенья ей, избравши путь бесславного творца.
Болезни стяжал в себе и кости корчатся в усталом голодном стане,
И волосы росли сами по себе, сплетаясь в канаты и узлы.
На бумаге оставлял ноктюрны серенад ночей.
Его руки костлявы и кривы,
Грацией не обладая, балет исполняли в танце красок и кистей,
Словно искуситель змей свои пороки обнажал,
И добродетели чужие возвышенно припоминал, дабы расточить гордыню.
Читателей спасти – о том мечтал, но себя безжалостно карал.
Обладал ли он талантом – не ему судить, но миру.
Так жил, так некогда писал поэт – Одинокий Иоанн.
Не стало тайны, и Ариана разумом слабея, захватила прыть
Ее, желанье возгорелось ужасом идеи (о безумный план),
Оставив письма, отворив ставень хрупкий, спорхнула птицей
На траву и поспешила не жалея сил.
“Куда же ты, свет очей моих усталых, разрывая ткани спицей,
Возвращаясь к дубу и к могиле, где я вечерами жил
Слушая духов пересуды.
Твои ножки необуты, позабыты туфли второпях.
Неужели Бог тебя призвал, нецелованные губы
Отворяешь ради поцелуя с встречным ветром”, юбки чуть приподняв
В световых огнях Ариана парила над землею.
Пряди ее волос в такт с воздухом меняли прически положенье,
Глаза ее слезились живительной росою.
Дева замыслила исполнить свое предназначенье.
Под покровом дуба, на колени пред крестом упав,
Крест без надписей дубовый был памятью поэта.
И дух его вслед за нею к телу погребенному своему вернулся, взалкав
Об вразумленье, он эфирно ей пропел нотами сонета.
“Твой создатель Бог, Он же и Спаситель твой.
Я не пожертвовал собой, ибо мы встретимся однажды
В Царстве Вечного блаженства, мы вернемся ожидаемо домой.
Но покуда не истек твой срок земной, в испытаньях жажды.
Оставь мертвецов и живи живыми.
Мы обрели покой, но вы боритесь с несправедливою судьбой.
Ведь, Ариана, я всегда с тобой (и пускай, мы не любимы),
В тебе жизнь тела моего и душа моя в твореньях.
Отпусти меня, более обо мне не помышляй.
Лишь покажусь мечтаньем в сновиденьях.
А очнувшись, ты будешь жить, про оду жизни никогда не забывай”.
Но Ариана камня не найдя, на кресте ноготком рьяно начертала,
Древесина поддалась и заскрежетала, посыпались песчинок сонмы.
Имя бесславного поэта она раскрыла, к которому взывала.
И окончив, увидала, отворивши очи слезной влаги полны. –
“Джек Лонли”.
Стихнет в горле крик неистово свирепый,
Мнится гнев алчущий утихающий вдали.
Поэт склонился, словно на ветвях повисший,
Возопил молебен, разрывая дух свой на куски.
“Творец, наш милостивый Господь,
Для чего Ты попустил ей открытье правды.
Пусть не ведает она о той трагедии, позволь
Ей жить, как заповедано Тобой, да не будут наши деянья праздны.
Неужто зря я толковал о жизни, дабы она позабыла смерть.
Ведь смерть – языческое бремя.
Но мы, дети небесного Отца, братья Спаса и Духа честь,
Нетленное бессмертное мы семя.
Но Господи, взгляни, как очи слезные ее грустны,
Нет у нее мечты, лишь одно желанье – принести мне цветы.
Кои мне не нужны, счастье и улыбка – они одни важны.
Ариана, люби творенья и Творца, матерь люби и отца,
Люби нищего калеку и слепца, люби богача или иного гордеца,
Люби обижающих тебя, люби ненавидящих тебя.
Люби и не причиняй никому вреда, терпенье – вот твое спасенье.
И забудь меня, словно сон в сумраке восхода дня.
Господь, услышь мое моленье”.
Рассветной вспышкой засияло Провиденье.
И вот Ариана всё также взгляд не отрывает от креста,
На полпути застыла на щеке ее слеза. Озаренье.
Она духу поэта нежно произнесла.
“Не утруждайся, побороть любовь и Богу не по силам,
Ибо Он и есть любовь, я буду помнить тебя всегда,
Всегда я буду благодарна, будучи великодушно милым
Ты красоты жизни мне открыл, и я наяву увижу те чудеса.
Я знаю, на Небесах однажды встретишь ты меня”.
Ариана встала с земли, поцеловав воздух там, где была его щека.
Душ поцелуй то стался, робея и неловкость ощутя,
Попрощались, дева радостно к дому отчему неспешно побрела.
А могилу бесславного поэта укрыла дуба волшебная листва.
Поэта дух влекомый повеленьем Бога,
Оставил плуг суетных терзаний.
Эфир звал его, та краткая иль дальняя дорога.
Без колебаний и промедлений, без отставаний
В графике времен, мы помышляем о новизне созданья.
Но всё уж сотворено до нас.
Лишь чувства неподвластны нам, коим нет названья,
Блаженства те открыл премудрый Спас.
Влекомый светом поэт унесся выше звезд небесных.
Так высоко его поэзия зардела,
Слова его облекались и являлись в платьях подвенечных.
Душа поэта благородством и неистовством кипела.
Или в покое чуть смирнела, охлаждаясь безучастьем.
Отныне его естество одному лишь Богу предано.
Преисполнен долгожданным счастьем.
С пользой использовал то время, что было лире отведено.
И ты, Ариана, как последним всякий день живи.
Добрую любовь дари или просто застенчиво люби.
Люби Бога и Его творенья, не раздели
Людей в уме своем на баррикады и не жди на земле награды.
Поэт на Небесах больше чем поэт.
А дева любимая более чем святая, нас соединили взгляды
Первые, что крепче брачных уз, тот неизбывный чувств фальцет.
Сквозь плоть коснулся я твоей души,
Сей образ восстает передо мною в плоти,
Ода памяти нетленной в прообразе любви,
Столь чистой, Ариана, как и ты.
Сохрани, не смертью, а усталостью добродетели усни.
Я прикрою твои веки дыханием весны.
Спи, и оду двух мечтателей храни.
Люби.
2012г.
Поэтические произведения написаны в 2011г. и в 2012г.
Автор Евгений Козлов.
Сборник опубликован в 2023г.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.
