Занимается часовых дел ремеслом, на что имеет дубликат аттестата, выданного ему из Владикавказской ремесленной управы 8 февраля 1884 г. за № 389. Оседлости не имеет.
Какого образа жизни и поведения проживающие евреи
Ведет жизнь кроткую, поведения хорошего
…Октября 29-го дня 1886 г. пристав 1-го участка Нальчикского округа подполковник Ловен
Сл. Нальчик[30].
Вероятно, позднее этой семье пришлось покинуть Нальчик: в действие вступил закон 18 июня 1892 г., запрещавший «европейским» евреям в отличие от горских (татов) постоянно проживать в пределах Кубанской и Терской областей. Всем им было предписано выехать к местам «приписки», в случае с Фрахтманом – в гор. Темир-Хан-Шуру (ныне г. Буйнакск в Дагестане). Но в детские годы Евгения Баранова Захария (Зейлик) проживал в Нальчике и был известен как часовщик, о чем свидетельствует, например, такая запись в ведомости расходов Георгиевского полицейского управления за 1871 г. с его собственноручной распиской:
«Ведомость расходов аванса Георгиевского полицейского управления 1871 г.
Часовому мастеру еврею Фрахтману за починку часов 2 руб. 6 марта. Расписка часового мастера Фрахтмана»[31].
«На Захарии я останавливаюсь несколько долее, – продолжает Баранов, – потому, что в раннем моем детстве он был очень хорошим моим приятелем и немного – учителем, так как я от него кое-что перенял. Он был большим мечтателем. Своим ремеслом он не занимался (им занимались трое взрослых его сына), а «выдумывал» разные «составы», «порошки», что-то по ночам «искал на небе», направляя в него старинную подзорную трубу, собирал на берегу реки какие-то камни, дробил их, прожигал и промывал. Я часто присутствовал при его опытах. Раз весной, уединившись в старую кухню, мы принялись кипятить в колбе какой-то «состав». Вдруг произошел страшный взрыв; одну из стен кухни вынесло на двор, мы же остались каким-то чудом целы и невредимы.
В доме Фрахтмана было довольно много книг; среди них были переводные романы, были и описания путешествий. Вот с этих-то путешествий и началось мое чтение».
В воспоминаниях Евгения Захаровича Баранова школьным годам уделено немного места, но все же попытаемся с их помощью представить школьную жизнь Нальчика того периода.
«Семи лет, – пишет Баранов, – я начал ходить в Нальчикскую горскую школу». Значит, это произошло в 1877 г. К тому времени Нальчикская горская школа была самым крупным учебным заведением Нальчика, одновременно ее посещали до 100 мальчиков.
Чтобы полнее обрисовать характер школы, ее учебную программу, перспективы учащихся и т. п., приведем обширную выписку из устава горских школ, утвержденного царем 20 октября 1859 г.
«…Для распространения гражданственности и образования между покорившимися мирными горцами и для доставления служащим на Кавказе семейным офицерам и чиновникам средства к воспитанию и обучению детей учреждаются горские школы на степени уездных и первоначальных училищ…
Окружные школы состоят из четырех классов, из коих один есть приготовительный…
Кроме штатного смотрителя при каждой из этих школ находятся: законоучители православного исповедания и мусульманского закона, три учителя наук и один учитель приготовительного класса, которые определяются на общем основании попечителем Кавказского учебного округа, первые два – из духовных лиц, а учителя наук и приготовительного класса – из лиц, кончивших курс в высших учебных заведениях или в педагогическом отделении специальных классов при Ставропольской гимназии или, по крайней мере, в гимназиях и равных им заведениях.
Окружные школы хотя и открываются преимущественно для туземцев и детей русских военных и гражданских чиновников, но в них могут обучаться мальчики и из всех других свободных сословий без различия вероисповеданий.
В окружных школах преподаются следующие предметы: а) закон Божий православного вероисповедания, т. е. молитвы, краткий катехизис, краткая священная история и понятие о богослужении православной церкви, для детей православного вероисповедания;
б) мусульманские законы для мусульман;
в) русский язык и русская грамматика с практическими упражнениями в языке;
г) краткая география всеобщая и русская; последняя с статистическими сведениями об административном устройстве империи и Кавказского края в особенности;
д) краткий очерк всеобщей и русской истории;
е) арифметика и понятие об алгебре;
ж) начальные понятия о геометрии, т. е. объяснения линий, плоскостей и тел и важнейших их свойств и черчение геометрических фигур;
з) чистописание и, если можно, рисование.
Все сии предметы распределяются между преподавателями, сколь можно уравнительно, что и возлагается на обязанность штатных смотрителей, которые каждодневно представляют распределение уроков на утверждение директора училищ.
Курс в окружных школах полагается годичный для каждого класса, исключая приготовительного, в котором дети могут оставаться два года и более.
Учебный год в горских школах начинается 15 августа, время же вакансий определяется с 1 июля по 15 августа.
Желающие поступить в эти школы приходящими учениками подают о том просьбы штатным смотрителям и в приеме их сии последние руководствуются общими правилами, постановленными для уездных училищ Кавказского учебного округа.
Плата за учение в этих школах полагается с приходящих учеников по 5 руб. в год. Бедные от взноса денег освобождаются не иначе как по представлению педагогического совета, с разрешения местного начальника.
Деньги, взимаемые с учеников за право учения, собираются и расходуются согласно с положением, изданным Министерством народного просвещения 16 мая 1852 г., на следующем основании: одна половина поступает на награды учителям, а другая делится на две части, из коих одна употребляется на пособие бедным ученикам книгами и одеждою, а другая поступает на улучшение учебных пособий и других нужд заведений.
Ученики окружных школ пользуются по окончании курса теми же правами, кои присвоены обучающимся в уездных училищах Кавказского учебного округа.
Окончившие курс с хорошими успехами принимаются в гимназии Кавказского учебного округа в IV класс без экзамена, если избирают отдел готовящихся на службу, но буде изъявят желание поступать по университетскому отделу, то должны по предварительном приготовлении выдержать испытание в новейших языках…»
Кроме приходящих «своекоштных», т. е. живущих дома на собственные средства учеников, примерно половина являлась пансионерами, т. е. живущими в пансионе (интернате) при школе. Это было необходимо для учащихся из других населенных пунктов. При Нальчикской школе учреждался пансион на 65 мест, из них 50 содержались за счет казны и Кабардинской общественной суммы, а остальные – за счет родителей. Плата за содержание в пансионе составляла 80 руб. в год.
Женя Баранов относился к категории приходящих своекоштных учеников с платой 5 руб. в год, что было вполне по средствам семье нальчикского торговца.
Таким образом, по привычной нам схеме окружную горскую школу в Нальчике можно приравнять к неполной средней.
За 49 лет существования (1860–1909) школа выпустила 427 человек, т. е. примерно 9 человек в год[32]. Многие по разным причинам не доходили до выпускного класса, но все-таки овладевали русской грамотой и начальными познаниями в разных сферах и могли применить их во взрослой жизни.
Впрочем, ко времени поступления сюда Баранова школа прошла уже 17-летний путь, накопила определенный опыт и уже активно обсуждался вопрос об изменении ее статуса.
В первые годы учебы Евгения Баранова школа переживала серьезный кризис.
Об этом можно судить по публикациям того времени.
Вот как описывал школу путешественник П. Остряков, побывавший в Нальчике в 1878 г.: «Существующая в настоящее время народная школа состоит из трех классов и программа преподаваемых в ней предметов совершенно своеобразна, не имеет ничего общего с программами наших училищ. Реального или профессионального образования она не дает, а благодаря отсутствию классических и новых языков не дозволяет своим питомцам продолжать дальнейший курс в гимназиях или реальных училищах.
В настоящее время школа помещается в доме начальника округа и помещение это более чем роскошное, ему могут позавидовать многие наши прогимназии. В школе более 60 учеников, живущих пансионерами, и все порядки, отношение преподавателей к ученикам, самое преподавание, содержание учеников не оставляют желать ничего лучшего, но беда вся в программе.
Чтобы поправить это дело, как я уже упомянул, кабардинцы составили приговор о том, что они вполне гарантируют все расходы, нужные для преобразования школы в прогимназию, и при последней сделать отдельные классы для желающих или, вернее, недостаточных, где бы преподавались основания земледелия и скотоводства, а также ремесла: столярное, слесарное и кожевенное, как самые необходимые в крае.
Тот, кто имеет средства и желает получить высшее образование – пусть, мол, проходит общий курс прогимназии, а неимущий должен сделать из себя человека все-таки полезного обществу и краю.
Мысль хорошая, но уже при своем рождении она, кажется, встречает себе преграду. Несмотря на готовность всего народа, на сочувствие и непосредственное участие начальника округа, запятая уже вышла в том, что когда предложили учебному персоналу школы составить новые программы, то он весь выразился против прогимназии.
Дело совершенно понятно: по существующему законоположению почти никто из нынешних преподавателей не имел бы права занять должность учителя в прогимназии и при осуществлении плана придется всем им оставить насиженные местечки. Не знаю, чем кончится это дело…»
Более осведомленный в делах школы автор статьи в газете «Терские ведомости» за 1879 г. с подписью «П. Ч-в» (очевидно, смотритель Павел Чернов) был настроен не столь благодушно. Оказывается, общественности пришлось приложить определенные усилия, чтобы сохранить саму школу, которой «грозило закрытие, по неимению для нее удобного помещения с пансионом». Учебное начальство планировало преобразовать Нальчикскую горскую школу в городское училище (т. е. формально повысить статус), но вместе перенести ее в Пятигорск (поскольку Нальчик был слободой, а не городом). И только решительные действия педагогов (думаю, заботившихся не только о своих «насиженных местечках», но и об интересах учеников), поддержанные начальником округа, позволили оставить школу на месте, обеспечив ее пристойными материальными условиями.
Одновременно принимались меры по изменению учебной программы, чтобы дать возможность выпускникам продолжать образование в реальных училищах. Автор статьи уточняет содержание приговора, о котором упоминал П. Остряков. В нем шла речь не только о предоставлении школе «свободного инженерного дома», но и «пополнении курса ее наук введением французского языка и естествоведения», а также «усиления обучения ремеслам».
Кроме того, проектировался специальный класс для подготовки аульных учителей, так что, по заключению автора статьи, «если программа этой школы будет применена к соответствующим классам реальных училищ или военных прогимназий, то окончившим курс дан будет двойной исход: или, при знании одного из новейших языков, поступать в средние учебные заведения, или же со знанием местного языка, вступать на учительское поприще, для правильной цивилизации родного края»[33].
Впрочем, все эти проблемы вряд ли волновали первоклассника (вернее, «приготовишку») Баранова.
А вот что осталось в его памяти: «В начальном отделении, куда я попал, учителем был невежественный и грубый человек Стригуненко. Учить он не умел, зато был большой мастер давать щелчки сразу тремя пальцами. У него я ничему не научился, притом же и убегал часто из класса».
Трудно сказать, насколько справедлива эта характеристика.
Вот что удалось почерпнуть об этом человеке из документов и печатных источников.
21 января 1870 г. старший аптечный фельдшер при 7-м Кавказском линейном батальоне (расквартированном тогда в Нальчике) Стрыгуненко обратился к старшему врачу батальона Лесневскому с просьбой содействовать во взыскании денежного долга с двух горских офицеров (Бермамытова и Седакова). Из последующей переписки выясняется, что в 1865 г. названные офицеры проживали на квартире у Стригуненко и задолжали ему за квартиру, а кроме того, заняли деньги у его бабки солдатки Поповой. Тогда сам заявитель был старшим аптекарским учеником. Рапорт по тому же делу от 30 декабря 1871 г. подан уже учителем Нальчикской горской школы Потапом Стрыгуненко начальнику округа. Факт, что аптекарский фельдшер Стрыгуненко и учитель с той же фамилией – одно и то же лицо, подтверждается сличением подписей под обоими рапортами[34]. Таким образом, Потап Стрыгуненко (как он сам писал свою фамилию) стал учителем в течение 1871 г. О том же говорит справка от августа 1872 г., в которой Стригуненко назван «вновь назначенным» учителем приготовительного класса, который к тому же безвозмездно давал учащимся уроки пения. Ревизор, проверявший работу школы, отозвался о Стригуненко с похвалой, написав: «Усердие и умение его требуют хотя бы малого вознаграждения». В 1872 г. учитель обратился с просьбой об отводе от 3 до 5 десятин земли «с целью рационального разведения пчеловодства и ознакомления воспитанников местной горской школы с правилами этой науки».
К этому времени он был достаточно зрелым, женатым человеком. Судя по документам, помещенным в сборнике документов «Народное образование в Кабарде и Балкарии в XIX – нач. ХХ в.», у него были обширные планы по развитию просвещения. Несмотря на отсутствие систематического образования (сам он называл себя самоучкой), он вознамерился стать не просто учителем начальных классов, но и педагогом, способным готовить других педагогов.
В 1870-е гг. система российского народного образования находилась в стадии модернизации, как и другие сферы общества – ведь в стране продолжались «великие реформы», начатые отменой крепостного права в 1861 г. Именно так расценивал расширение школьной сети в Георгиевском округе его начальник, выступая на церемонии открытия Нальчикской начальной школы для мальчиков 2 февраля 1873 г. В передаче газетной корреспонденции, автором которой был, вероятно, уже знакомый нам учитель Чернов, начальник Георгиевского округа высказал, насколько «обожаемый монарх заботится о своих подданных, уничтожая после крепостного права последнюю преграду к братскому слиянию всех сословий повсеместным введением грамотности».
Примечательно, что преподавание в новой школе было возложено на женщину, дочь подпоручика Анастасию Семеновну Петрову. Объясняя это необычное назначение, автор газетной заметки резюмировал: «Не распространяясь о многих данных в преимуществе женщины в деле народного воспитания, в особенности в неотразимом ее влиянии на нравственную сторону детей, скажем, что привет и ласка размягчает сердца, загрубевшие под корой невежества, а доброе семя, садимое по руководствам Корфа, Ушинского, Дистервега, даст благоприятный результат в образовании крестьянских мальчиков нашей слободы. При правильном ведении дела, согласно современным требованиям педагогики, с которыми достаточно ознакомлена уже преподавательница, практиковавшаяся в первоначальном обучении в здешней горской школе, предвидится несомненный успех открытого заведения»[35].
Корф Николай Александрович (1834–1883) – русский педагог, разработавший систему начального обучения, в основном, принципы 1-классной земской школы с 3-годичным сроком обучения, предложил методику ведения урока при одновременном занятии с тремя классами, пропагандировал воскресные повторительные школы. В 1871 г. написал книгу для чтения как дополнение к «Родному слову» К. Д. Ушинского.
Дистервег Фридрих Адольф Вильгельм (1790–1866) – немецкий педагог, доктор философии. Обосновал принципы массовой народной школы. Автор свыше 20 учебников по математике, немецкому языку, естествознанию, географии, астрономии. Разработал дидактику развивающего обучения.
Опыт Нальчикской начальной школы решено было перенести и в сельские (аульные) школы, о желательности открытия которых предоставлены соответствующие общественные постановления («приговоры») в том же 1873 г.
Как о знаменательном событии оповещал об этом циркуляр Кавказского учебного округа за 1876 г.: «В некоторых аулах уже образовались школы, как только явились желающие учить. Таковые в настоящее время имеются: в ближайшем к Нальчику ауле Шардановском на Шалушке; здесь приняла на себя обязанность учительницы окончившая курс в Тифлисском институте дочь окружного начальника Елисавета Мазаракий; не зная еще сама по-кабардински, она учит при помощи переводчика, – одного из бывших учеников Нальчикской школы;…затем в ауле на Чегеме учительницей также тифлисская воспитанница, кажется из заведения св. Нины… Фуза Шакманова; и наконец, в одном из аулов на Баксане, в 7 верстах от почтовой станции, здесь учит кабардинка княгиня Уракова, которая сама обучалась в Петербурге… Во всех этих школах обучают по-русски и в каждой находятся от 20 до 25 учащихся кабардинских мальчиков».
К сожалению, мало что можно добавить к этому документу. Сохранилась ведомость о народных школах по Пятигорскому округу за декабрь 1875 г., из которой явствует, что в Шардановской школе (ныне сел. Шалушка) числилось 22 ученика, в школе сел. Куденетова-1 (ныне гор. Чегем) – 17 учеников, в школе сел. Кучмазукина (ныне часть г. Баксана) – 19 мальчиков. Учительницей этой школы названа «княгиня Гуляна Уракова». Из других материалов можно узнать, что учительница жила не в самом ауле, а на посту Баксанском, где находилось участковое управление, на квартире у некоего «мещанина Григория Мухина», при ней находился помощник, отвозивший ее в школу и, видимо, охранявший.
Гораздо лучше известна биография третьей учительницы – Фузы Шакмановой. Еще в 1862 г., после смерти отца – балкарского таубия подпоручика Умара Шакманова, 6-летняя Фуза (Хуже) вместе с дочерью Асламбека Абаева Ханифой была отправлена в одно из немногих женских учебных заведений Кавказа – Тифлисское заведение св. Нины. Этот пансион содержался благотворительным обществом, совет которого составляли знатные дамы – жены высокопоставленных чиновников. В его «Уставе» говорилось: «Воспитание девиц в учебных заведениях св. Нины имеет целию образовать добрых жен и хороших матерей… Будучи предназначены провести жизнь свою, большею частию, в кругу скромном и при ограниченных средствах, они приобретают в заведениях общества познания, соответствующие будущей их участи, приучаются к полезным рукоделиям и к домашнему хозяйству, а главное, к бережливости и порядку, могущим пособить в домашнем быту недостатку средств». Учеба Фузы и Ханифы продолжалась 11 лет. В программу обучения входили русский язык, арифметика, география, история, рисование, рукоделие.
По окончании основного курса обе девушки поступили в специальный, педагогический, класс, но вскоре Ханифа Абаева, приняв предложение учителя Гасан-бека Меликова (Зардаби), вышла замуж и уехала в Баку. Она стала известной в Азербайджане деятельницей женского просвещения, заведуя русско-мусульманским училищем, помогая мужу издавать газету, устраивать спектакли, собирать музыкальный фольклор. Ее знали как Ханифу-Ханум Меликову.
Фуза Шакманова окончила педагогический класс в мае 1873 г. и благотворительный совет, сообщая об этом в Нальчик, просил выслать «на обмундирование г-жи Шакмановой около 200 руб.», а также предоставить ей место для службы. В Тифлис был командирован окружной переводчик Салях Махаров (родственник Шакмановых), который и привез Фузу в Нальчик в начале июня 1873 г.
Разумеется, обладая определенными педагогическими познаниями, юная учительница могла рассчитывать на какой-то эффект. Но – и это было главным препятствием – от учеников ее отделял языковой барьер.
Учитывая многовековые традиции горского общества, организация аульных школ на русском языке сама по себе была шагом рискованным, а невозможность непосредственного языкового контакта с учениками делала образовательные задачи почти недостижимыми. Чем же был вызван этот странный эксперимент? Наивной верой в силу просветительских идей? Или надеждой дать хоть слабые навыки обучения в ожидании выпускников педагогического класса горской школы? И тогда юноши-переводчики могли считаться своего рода практикантами? Видимо, подобные мотивы присутствовали в намерениях таких энтузиастов народного просвещения, как знаменитый попечитель Кавказского учебного округа Януарий Михайлович Неверов (1810–1893) или смотритель Нальчикской горской школы А. Фролков, горячий поклонник К. Д. Ушинского, издавший о нем книгу. Подтолкнуть к решению, конечно, могла и необходимость дать работу «народной стипендиатке»[36].
Однако усилия просвещенцев оказались тщетны. Вокруг аульных школ сгущалась напряженная атмосфера недоброжелательства, и не последнюю роль играл пол преподавателей. Поползли грязные сплетни – в концентрированном виде их запечатлел известный обличитель явных и надуманных пороков местного быта, всезнающий публицист Яков Абрамов, в 1883 г. написавший: «В Кабарде некогда были устроены три начальные школы, в которые были посажены учительницы и куда ученики сгонялись полициею, но так как эти школы, помимо обучения мальчиков, служили и для другого назначения – быть местом «сладкого отдыха» для лиц начальствующих, то они, возбудив в населении общее омерзение к себе, принуждены были закрыться».
Наверно, обывательское мнение, переданное Абрамовым, сыграло свою роль, но вряд ли было решающим.
А теперь вернемся в декабрь 1877 г., к тому благотворительному спектаклю, о котором шла речь в первой главе нашего повествования. Как сказано, благотворительный вечер, устроенный попечительницей женской школы Софьей Полозовой, был приурочен к очередному съезду доверенных Большой и Малой Кабарды и Пяти горских обществ (официальное название собрания представителей Кабарды и Балкарии), на который был вынесен вопрос как раз о судьбе сельских школ.
Работа аульных школ зависела от прозаических материй – ведь деньги на них черпались из Кабардинской общественной суммы – своеобразного фонда, которым распоряжалось собрание уполномоченных. Очередному съезду 18 декабря 1877 г. был предложен следующий проект приговора: «Обсудив сего числа в полном нашем собрании вопрос об аульных школах, введенных в 1875 г. в аулах Кучмазукина, Куденетова-1 и Шалушкинском, нашли: 1. На содержание означенных трех школ употреблено денег, собранных с народа, до девяти тысяч рублей. 2. Ходившие в школы в течение всего времени мальчики не оказали успехов в изучении и понимании русской грамоты (в этом месте к каллиграфически выполненному тексту другой рукой сделана характерная приписка: «и на будущее время не могут оказать успехов по отдаленности аулов от русских селений и невозможности поэтому иметь причину в разговоре по-русски». – Е. Т.). 3. Употребленная на содержание школ сумма затрачена бесполезно и 4. Таковой сбор с народа слишком обременителен, а потому постановили: просить разрешения г-на начальника Терской области о закрытии с 1 января будущего 1878 года означенных аульных школ и об учреждении взамен оных ремесленного отделения при Нальчикской окружной горской школе с увеличением числа воспитанников из кабардинцев и горцев сверх положенного ныне штата, для какового учреждения обязываемся взносить ежегодно начиная с будущего 1878 г. по девятисот рублей сбором от народа»[37].
На том же съезде принято решение о дополнительном сборе с каждого двора по 1 руб. для покрытия уже сделанных затрат, включая расход, употребленный в предшествовавшие годы на учебные пособия для аульных школ до трехсот рублей.
Итак, налицо парадоксальная ситуация: готовность собравшихся депутатов поддержать материально Нальчикскую женскую школу. В то же время закрыть аульные начальные школы.
Но как же описанные события коснулись учителя Стригуненко? Самым непосредственным образом. Как сказано, Стригуненко, видимо, состоял надзирателем (т. е. воспитателем) при пансионе и постоянно общался с детьми, прибывшими из аулов, и прекрасно сознавал трудности обучения в приготовительном отделении тех, кто не имел никаких навыков учебы и даже не владел языком, на котором им предстояло учиться.
Потому он, конечно, был сторонником открытия начальных школ в аулах и, возможно, одним из инициаторов этого дела. Еще в 1873 г. он составил руководство по обучению русской грамоте учеников в аульных школах, одобренное попечителем Кавказского учебного округа Януарием Михайловичем Неверовым, известным сторонником просвещения горцев. Неверов просил командировать Стригуненко в специализированное учебное заведение. (Сам Стригуненко высказал желание отправиться в учительский институт, готовивший преподавателей для средней школы.) Однако Стригуненко было решено направить в учительскую семинарию, дававшую право стать учителем начальной (народной) школы. Такие семинарии стали открываться в 1872 г. Ближайшей к Нальчику была Кубанская, куда в 1874 г. и был он послан. Здесь он подготовил реферат «Об устройстве специально-педагогического отделения при Нальчикской окружной горской школе для приготовления аульных учителей». Проект был одобрен педагогическим советом школы 25 марта 1876 г. и утвержден как экспериментальный на 2 года. Руководителем отделения, естественно, был назначен сам Стригуненко. Такой класс действительно был открыт и 10 учащихся приступили к занятиям в том же 1876 г.[38]
Об этом сам Стригуненко рассказал на страницах областной газеты в 1876 г. Очевидно, при его же активном участии разработаны «Положение о специальном отделении» и методические принципы преподавания будущим учителям основных дисциплин. Они также приведены в газете[39].
Приговор съезда доверенных о закрытии аульных школ, конечно, был воспринят педагогами болезненно. Правда, просвещенцы еще надеялись сохранить аульные школы. Они попытались заменить женщин учителями-мужчинами. Так, в Кучмазукинской аульной школе Уракову заменил Анзоров (его имени пока не встретилось), который сообщил педагогическому совету Нальчикской горской школы, что, не дожидаясь утверждения приговора руководством Терской области, начальник округа Полозов 17 января 1878 г. вызвал к себе учителей аульных школ и приказал им немедленно прекратить занятия. Не имело успеха даже заступничество директора народных училищ, протест которого начальник области расценил как наклонность «к пререканиям с местной полицейской властью, пререканиям крайне неуместным и подрывающим в среде кабардинского юношества основные начала дисциплины и порядка»[40].
Еще один аспект добавляет газетное выступление нальчикского учителя П. Чернова. «К сожалению, – пишет он, – по военным обстоятельствам края, открывшиеся было в Кабарде аульные школы, а затем и специальное отделение были закрыты, не успев проявить своей полезной для края деятельности. Вскоре и самой горской школе грозило закрытие, по неимению для нее удобного помещения с пансионом».
Как явствует из приговора, главным аргументом в пользу закрытия аульных школ были непомерно большие расходы на их содержание. Дело в том, что прежний начальник округа Владимир Иванович Мазаракий покинул Нальчик, а ревизия Кабардинской общественной суммы выявила крупную денежную недостачу, связанную в том числе с затратами на народное образование. Из переписки Терского областного правления с Пятигорским окружным управлением за август-сентябрь 1877 г. следует, что «в прошлом (т. е. в 1876 г. – Е. Т.) и текущем годах израсходовано из Кабардинской общественной суммы на содержание аульных и сельских школ и училищ, переводчиков, депутатов, находившихся при землемерах, рассыльных, на квартиры и разъезды 5879 р. 97 к., на выписку же учебных книг и припасов для школ 1638 р. 13 к.». На вопрос, каким образом будут возвращены эти долги, начальник округа Полозов ответил, что затраты на школы и землемеров будут собраны с населения по 60 коп. с каждого двора, а на учебные книги и пособия – после их продажи. Однако, не говоря уж о том, что расходы на школы показаны здесь суммарно с расходами на землемеров (а в эти годы шло активное межевание участков по той же земельной реформе), общий итог (5879-97 и 1638-13 = 7518-10) не достигает размера, предъявленного съезду доверенных (9 тыс. руб.)[41].
В рапорте от 30 декабря 1877 г. на имя областного начальника Полозов объяснил, что в затраты в 9 тыс. руб. включены, очевидно, и средства на содержание специального педагогического класса, и на учебу в семинарии Стригуненко. Начальник области согласился, что затея с аульными школами оказалась слишком затратным предприятием. Тем более в условиях войны и, кроме того, «народные школы в Кабарде – рассадник идей своеволия и беспорядка».
Война – это война России с Османской империй (Турцией), объявленная в апреле 1877 г. и проходившая до февраля 1878 г. на двух театрах: Балканском (за Дунаем) и Кавказском (Южный Кавказ). На Балканском театре сражался 1-й Владикавказский казачий полк, на Кавказском – 1-й и 2-й Волгские казачьи полки из Пятигорского округа. На Кавказский же фронт направлен и Кабардино-Кумыкский конно-иррегулярный полк, сформированный из добровольцев 15 февраля 1877 г. (расформирован 20 августа того же года). Снаряжение полка потребовало, конечно, дополнительных сборов с населения. Его командиром назначен Владимир Иванович Мазаракий, бывший начальником Пятигорского округа, с претензиями к которому в связи с непомерными заимствованиями из Кабардинской общественной суммы и выступил его преемник полковник Полозов. Положение осложнялось вспыхнувшим в Терской области восстанием в горной Ичкерии (апрель-сентябрь 1877 г.) и горном Дагестане (май-ноябрь 1877 г.), на подавление которого брошены местные войска, что ослабило потенциал российских военных сил для внешнеполитических акций[42]. Евгению Баранову та война запомнилась поговоркой, которая возникла среди нальчан, вернувшихся с фронта с винтовками американской системы Мартини-Пибоди, доставшимися им при штурме турецкой крепости Карс. Армейская винтовка Пибоди-Мартини образца 1869 г. – длинноствольное, скорострельное оружие, с умеренной отдачей, удобная в обращении, использовалась для охоты на крупных зверей. Винтовка вполне пригодная, но почему-то у слобожан вызывала насмешку – про плохое ружье они говорили: «Ну, настоящая „пибодия“».
Итак, возвращаясь к судьбе аульных школ, понятно, что в сложившихся условиях их закрытие связано с различными соображениями. А закрытие школ делало ненужным и специальный педагогический класс для подготовки для них учителей, а значит, лишало перспективы проект, над которым с таким увлечением работал нальчикский учитель Потап Стригуненко. Правда, после закрытия специального класса сначала он занял должность секретаря окружного управления и его роспись стоит под соответствующими документами 1877 г., но в 1878 г. его подпись исчезает. Значит ли это, что он совмещал две должности (т. е. работал и учителем) либо вернулся к педагогической деятельности позднее. Но несомненно, что драматические события и разочарования, очевидно, сказались на его характере к тому времени, когда с ним познакомился ученик Женя Баранов, что и вызвало его негативную оценку.