Евгения Минаева
Король Севера. Война

– Как долго вы намерены оставаться во Фрисме, милорд?

– Сколько мне будет угодно, – все с той же улыбочкой сказал Фадрик. – У вас все, эр Шарх? Простите, дела…

Глаза Байярдовой крысы потемнели. Но голос его, когда он вновь заговорил, оставался все таким же подхалимски-ласковым.

– Ну разумеется, разумеется, милорд. Оставляю вас вашим делам… и вашей супруге… Уверен, мы с вами еще увидимся… по роду моей деятельности… так сказать…

Шарх пятясь вышел прочь из кабинета.

И только неприятный смешок, который он позволил себе напоследок, еще долго отдавался в ушах Фадрика колокольным звоном.

Илиен

Когда Илиен с сестрами были всего лишь маленькими девочками, няня часто рассказывала им легенду о девушке и единороге.

– Раз в год, – говорила она, – когда у ирисов появляются бутоны, а луна становится такой полной, что похожа на блюдце, к Круглому озеру приходит на водопой белый единорог. Его шерсть отливает серебром, а рог, витой как нить хорошей прядильщицы, толщиной с женскую руку, торчит прямо изо лба. Грива его, подобная тончайшему шелку, спускается до самой земли, заплетенная в косы. А на спине его сидит девушка красоты неописуемой, какой больше нигде на свете нет. Только раз в год приводит девушка своего единорога на водопой. Никто не знает, откуда она приходит и куда уходит, но известно… – Тут голос няни становился таинственней и глуше. – Если подкараулить странную наездницу в тот единственный день и накормить ее скакуна свежей травой с росистых лугов, она исполнит самое сокровенное твое желание…

Илиен с сестрами, затаив дыхание, слушали рассказ, представляя, как однажды темной лунной ночью они покинут Иэраль, подойдут к водам Круглого озера, и там, на песчаном берегу, омываемом тихими водами, их будет ждать девушка на белом единороге.

И в самом деле, когда Илиен исполнилось тринадцать, она и Иоля сбежали из замка и отправились на поиски.

До озера они, само собой, не дошли. Нянька, пришедшая проверить детей, не найдя сестер в кроватях, подняла шум, и весь Иэраль бросился на поиски. Беглянок нашли, хотя сестры прятались как могли: они очень хотели видеть единорога и обоснованно полагали, что стражники к озеру их не поведут, а потащат домой, и шанс загадать желание сказочной красавице будет упущен. Так и случилось. Пойманных девочек привели в замок, где сама не своя от пережитого волнения мать оттаскала их за ухо и где им к тому же пришлось полчаса выслушивать нотации отца. Но далеко не это расстроило беглянок. Няню в тот же день выслали из замка.

О девушке на белом единороге пришлось забыть.

Но теперь, спустя пять лет, глядя, как в ворота Холдстейна въезжает Иоля, Илиен снова вспомнила эту историю.

Восседавшая на белой лошади, облаченная в белую заячью шубу до земли, сестра была похожа на призрачное видение. Она откинула капюшон, и летевшие с серого неба снежинки оседали на ее пепельно-русых волосах, волнистыми прядями струившихся до самого пояса. Легкий румянец от мороза играл на нежных щеках, светло-серые глаза глядели по сторонам с наивным восторгом. Иоля первый раз выехала за границы Иэраля, и все ей было удивительно, все в новинку.

Сразу за сестрой на сером в яблоках жеребце ехал отец. Он почти не изменился с осени, когда Илиен видела его в последний раз и когда он уехал в Ирвинделл собирать армию для ее мужа. Только морщинка меж бровей стала немного глубже, да седины чуть-чуть прибавилось. Но взгляд уже по-старчески водянистых глаз оставался все таким же цепким, а руки, все в темных пигментных пятнах, по-прежнему крепко держали поводья.

За отцом следовал хорошо вооруженный отряд, и Илиен радостно вскрикнула: среди незнакомых воинов она увидала родное лицо. Лорд Улисс Драмл – вассал Теллина, веселый радушный человек, часто наезжавший в Иэраль из своего поместья на юге Ирвинделла и привозивший дочерям суверена то мед, то сладкое, пахнущее летом малиновое варенье – сопровождал отца. Здесь, в холодном замке Моэраля, где даже собственные служанки перестали быть ей близкими людьми, Илиен так приятно было видеть знакомого с детства человека!

Кадмэ, стоявшая возле невестки, отбросив назад черные с проблеском седины волосы, выступила вперед и сказала:

– Приветствую лорда Ирвинделла! Добро пожаловать, родственник!

– Здравствуйте, миледи. – Теллин спешился, небрежным движением передав поводья жеребца подбежавшему мальчишке. Потом так же небрежно подал руку Иоле. Та опустилась на землю как пушинка. – Леди Кадмэ, леди Арнелла, – обратился он к дамам, – это моя дочь. Иоля – младшая сестра Илиен.

И только потом, глядя Илиен прямо в глаза, сказал:

– Здравствуй, дочь.

Они поговорили по душам вечером, когда устроили лордов и целую сотню воинов, пришедших вместе с лордом Теллином, когда заснула Иоля, взахлеб рассказывавшая сестре, как изменилась жизнь в Иэрале после ее отъезда, когда окончился поздний ужин, организованный Кадмэ для гостей, и слуги убрали со стола. Теллин не захотел оставаться в большом зале у камина, и Илиен отвела отца в собственную спальню.

В очаге ярко горел огонь, и в комнате было тепло. С тех пор, как уехал Моэраль, покои претерпели ряд изменений, и теперь ничто в них не напоминало о былом присутствии мужчины. По стенам висели яркие вышивки, каждую поверхность в комнате накрывала узорчатая салфетка. В вазе на камине стояли засохшие цветы. Сама не отдавая себе в том отчета, Илиен, не находя покоя в душе, стремилась хотя бы к внешнему уюту.

Лорд Ирвинделл придирчиво оглядел комнату, но ничего не сказал.

– Присаживайся. – Илиен кивнула на удобное кресло, в котором обычно сидела за вышивкой. – Ты сюда надолго?

– Завтра уеду. – Теллин устроился поудобнее, протянул ноги к камину. – Илиен, я еду, чтобы присоединиться к твоему мужу.

– Но зачем? – удивилась Илиен. – Ты же дал ему армию! Отец, ты уже немолод, разве нужно тебе самому участвовать в войне?

– Г’аньше я думал, что нет, – вздохнул лорд, – поэтому отдал тебя замуж и уехал, поручил фойска Фаргиньону, помнишь его?

Илиен кивнула. Еще бы ей не помнить огромного, похожего на быка – только кольца в носу не хватает – Фаргиньона Ренса, заведовавшего войсками отца и замковой стражей. Она мельком видела его осенью, когда Моэраль готовился к выступлению. Но тогда она была занята собственными проблемами и не особенно вникала в другие дела.

– Но теперь, – продолжал Теллин, – обстоятельства изменились. Когда я давал Холдстейну фойска, у него союзников почти не имелось. Артейны были с ним, но возник риск скандала, Канторы не поддерживали, молчали Орпу, а на Вольные Княжества надежды не было никакой. Я был его самым сильным союзником и продолжаю им оставаться. Вот только фсе лорды, кроме меня, лично участвуют в походе на Сильвхолл, а значит, моими ресурсами пользуются, но выгоды мне от этого никакой нет. Понимаешь?

Илиен, весьма удивленная, что отец говорит с ней о мужских делах, помотала головой. Она понимала немного. Гораздо больше, чем политические вопросы, ее интересовал отец, чья речь стала значительно хуже за время, что они не виделись. При посторонних Ирвинделл следил за собой, выговаривая каждый звук, лишь иногда звуча невнятно. Перед дочерью он расслабился. Илиен хотелось спросить отца о здоровье, но время было неподходящее. Она бы только разозлила его. Нужно было сидеть и слушать, раз уж Ирвинделл заговорил о важном.

Теллин огорченно вздохнул – в такие моменты он особенно сожалел об отсутствии у него сына – но терпеливо продолжил:

– Вот смотри, с Моэралем сейчас несколько лордов: Фардис Кантор – лорд-наместник; лорд Орпу – тоже наместник, еще не в армии короля, но, вне сомнений, скоро присоединится; лорд Сольер – сам не участвует в войне, стар, но послал двоих сыновей, которые, между прочим, заняли посты командиров. Ластар Артейн с сыновьями убит, но Моэраль, по всей видимости, подмял под себя его фассалов. Молодой Льесс тоже в армии Холдстейна. Каждая из земель, давших твоему мужу людей, имеет своего представителя – лорда, могущего на равных говорить с Холдстейном – кроме Ирвинделла. Фаг’геньон не лорд-наместник и не его сын. Всего лишь фассал, и его, в случае чего, Холдстейн слушать не будет. А твоего кузена я руководить войском не поставлю.

Илиен едва не фыркнула от смеха. Вальф Ирвинделл – ее кузен и будущий лорд Иэраля – не пользовался большой любовью Теллина. Суровый северный лорд считал своего приемника бесполезным юнцом, ничего не понимающим в управлении землями, и бесконечно скорбел, что такому человеку достанется его кресло. Небеса бы содрогнулись, если бы Теллин отдал Вальфу руководство своей армией!

– Так вот, – уловив веселье дочери, тоже усмехнулся Ирвинделл, – получается, в случае чего, мы останемся в стороне. Убит Каллье – кто окажется на его месте? Оставит ли Моэраль приемником сына Ансельма? Или разделит захваченные земли между союзниками? Как бы то ни было, интересы Иэраля некому соблюсти. Вот из-за этого, Илиен, я и поеду на войну.

Илиен только вздохнула. Она мало поняла из рассуждений отца, но ясно усвоила – еще один дорогой ей человек будет подвергать жизнь опасности. Зачем эта война? Кому она вообще нужна?

Она не знала ответа. Политика для нее была пустым звуком, и ей не вполне ясно было, зачем Моэралю сражаться за корону, которая по завещанию все равно должна принадлежать ему.

Но озвучивать свои мысли она, само собой, не стала. Как она не понимала отца, так и он не понял бы ее.

Совсем другое дело – сестра.

Когда лорд Теллин ушел от дочери, в комнату вьюнком проскользнула Иоля. С распущенными волосами, одетая в длинную ночную сорочку – до самого пола, – она походила на выходца из склепа. И ноги у нее, когда она забралась в постель к Илиен, тоже оказались как у выходца из склепа – ледяными.

– Ух, холодрыга. – Поежилась она, нырнув под одеяло. – Холодней, чем дома. Как ты здесь живешь?

– Помаленьку. – Илиен улыбнулась, крепко прижимая к себе сестру и согревая теплом собственного тела.

– Не понимаю. Я б тут и дня не протянула. Одни леди Кадмэ и Арнелла чего стоят…

Илиен кивнула. Леди Кадмэ и ей поначалу показалась строгой и неприступной женщиной, которой, впрочем, и являлась, и молодой королеве можно было только радоваться, что мать мужа в итоге оказалась на ее стороне. Если бы случилось иначе, Илиен не знала, как смогла бы жить в Вантарре.

С Арной было сложнее. Сестра короля, похожая на него до чрезвычайности, жила сама по себе, ни с кем из замка особенно не общалась и никого до себя не допускала. Жена брата не стала для нее исключением – Арнелла мило улыбалась ей, поддерживала разговор, если Илиен сама его начинала, во всех других случаях либо сидела молча, либо уходила к себе. По слухам, единственной ее подругой была Далая Кантор, но в последние годы Далая в Вантарре не появлялась. У простолюдинов за юной принцессой закрепилось прозвище «Дичок» – как нельзя более ей подходившее. Дичком называли яблоню, дававшую мелкие кислые яблоки и плохо приживавшуюся в садах с более благородными сортами.

Но, конечно, просвещать сестру об особенностях характеров членов семьи Холдстейн в первый же день ее пребывания в замке Илиен не стала.

– Они хорошие, тебе понравятся, – только и сказала она.

Иоля, по всей видимости, не очень-то поверила старшей сестре, но промолчала, поудобнее умостилась в складках теплого пухового одеяла, и только тогда спросила:

– А твой муж?

Королева взглянула на сестру. Глаза ее блестели как у хитренькой лисички, и Илиен приуныла. Иоля, если захочет, из кого угодно что угодно может вытянуть, так всегда было.

– Он тоже хороший, – осторожно ответила Илиен.

– Да я не об этом. – Иоля заворочалась и села. – Он какой? Добрый, ласковый? Любит тебя? А дети? Ты уже беременна?

Илиен только покачала головой. Сестра невольно растревожила ее, задела саднящее место.

Заметив, как опечалилась Илиен, Иоля и сама расстроилась. Некоторое время девушки молчали, потом старшая спросила:

– Ты сама попросилась поехать с отцом?

– Нет. – Иоля расстроено вздохнула. – Я, конечно, хотела тебя повидать, но увезли меня считай что силой. Отец сказал, я буду жить у тебя.

– Да ну?! – удивилась Илиен. – А мне ничего не сказал.

– Наверное, решил – сама догадаешься, не на войну ж мне в самом деле с армией ехать, – пожала плечами сестра. – Он хочет, Илиен, чтобы ты выдала меня замуж.

– За кого?! – опешила Илиен. – Все же ушли на войну!

– Он говорит, ты королева, и у тебя должен быть свой двор, значит, вокруг тебя должно крутиться много всяких молодых людей из хороших родов. Среди них и мне жениха можно найти. Илиен. – Иоля стала серьезнее. – Мне кажется, отец всех нас решил пристроить… Ты же понимаешь, он идет на войну, и мало ли…

Глаза девушки наполнились слезами, и Илиен торопливо прижала ее к себе, утешая. Но в словах Иоли была суровая правда, и от этого было горько. Лорд Теллин действительно не вечен…

– Расскажи мне, – внезапно потребовала Иоля. – Все-все расскажи о замужестве! Как ты выходила замуж? Мне так хотелось на это посмотреть! Ты была красивая, отец говорил, и ты надела то самое желтое платье, которое разрешила вышивать Анжеле! Помнишь, она еще по подолу жемчуг криво нашила, мама отпарывала и ругалась? Ну, Илиен, расскажи! О свадьбе и о том, что… ну… потом бывает… – Глаза девушки, нетерпеливо-ждущие, оказались совсем близко к Илиен.

А Илиен в очередной раз почувствовала, как в тоске сжалось сердце. Что она, в самом деле, могла рассказать сестре? Может быть, она должна была сказать ей, как радостно выходить замуж, и как кошмарно потом узнавать, что женились на тебе по необходимости? Рассказать, каким кошмарным может быть то, что происходит между супругами, когда наступает ночь? А рассказать, каким сладким это может быть… разве можно говорить о таком с невинной девушкой, растравливая ее не вполне еще созревшую чувственность?

С другой стороны, в свое время с Илиен никто об этом не говорил, и вот что получилось…

– Тебе не нужно ничего бояться, – сказала она сестре. – У тебя все будет хорошо. Я расскажу тебе обо всем, когда ты будешь выходить замуж, но не сейчас – слишком рано. А у меня все замечательно. Мой муж… – Илиен на мгновение задумалась. – Он старается быть справедливым, старается не обижать меня. Просто он мужчина, Иоля, а они совсем, совсем другие…

Лорд Теллин уехал, а Илиен поспешила последовать его завуалированному совету, переданному через Иолю. Она ведь и в самом деле королева, а значит, ей требовался свой двор. Нужны были фрейлины – как юные, уже на выданье, девушки, так и совсем маленькие девочки, которым при королеве можно дать соответствующее воспитание; нужны юноши – среди которых летом можно будет провести турнир; нужны поэты и музыканты. Илиен понимала, что свита северной королевы никогда не превзойдет свиты королевы, сидящей в Сильвхолле, и тем не менее с энтузиазмом отнеслась к этой затее.

Которая, впрочем, практически провалилась.

Первое письмо с предложением приехать в Холдстейн отправили Далае Кантор, и Илиен не сомневалась – подруга Арны не замедлит приехать. Каким же было ее удивление, когда она получила вежливый, но категоричный отказ. В самых приятных выражениях Далая сообщала, что была бы рада присоединиться к свите ее величества, но брат, ушедший на войну, оставил замок на ее попечение, в связи с чем Далая не может оставить Кантор ни на день.

Илиен расстроилась. Немного приободрил ее приезд двух старших дочерей лорда Орпу – двух пухлых девиц с унылыми лицами. Но Арна как-то упомянула, что, завидев их, коровы сразу дают простоквашу, и королева с сожалением согласилась. Такие фрейлины не столько привлекут мужчин к ее двору, сколько оттолкнут. Гораздо больше порадовала дочь лорда Сольера – милая девчушка девяти лет. Илиен сразу же пообещала себе воспитать ее настоящей леди. Таким образом, женская часть двора королевы в итоге состояла из четырех девушек, считая Иолю.

С мужской частью тоже оказалось негусто. Вся краса и гордость севера ушла на войну, и в распоряжении королевы оказались кузены да младшие сыновья, оставшиеся дома. На зов королевы явился племянник лорда Сольера, приехал, сопровождая сестер, один из сыновей Орпу, и – что Моэраль счел бы благоприятным знаком, поскольку лорды этих земель не вполне еще определились, кому же принадлежит их верность – приехало двое молодых лордов из Кэхольда и Ульрька. Последним Илиен радовалась как дитя: красивые мужчины двадцати двух – двадцати трех лет, похожие друг на друга как близнецы, стали жемчужинами ее двора. Впрочем, сестра мужа не разделяла ее радости. Едва взглянув на милордов, Арна презрительно фыркнула: «Вертопахи!» и ушла, только грива смоляных волос взметнулась. Но Илиен не прислушалась к ее словам, списав все на расстроенные чувства Арнеллы, связанные с Далаей Кантор.

Кадмэ совершенно равнодушно отнеслась к гостям, впрочем, вполне одобрив затею невестки.

– Твой отец прав, ты теперь королева и должна вести себя по-королевски, – сказала она. –А королеве положено иметь двор. Нужно показать этим Сильвбернам, что мы можем быть не хуже их.

И в голосе матери Моэраля не слышалось ни малейшего сомнения в собственных словах.

Иоля разделяла радость сестры. Воспитанная в тех же строгих традициях, что и Илиен, она изумлялась тому, как ее жизнь поменяла свое течение. Неизбалованная мужским вниманием, она расцветала под взглядами юношей, а те вились возле нее, как пчелы у цветка. Особенно отличился в этом плане Адаль Кэхольд. Впрочем, и его друг, Ниелис Ульрьк, не шибко отставал. Илиен приглядывалась к обоим, но почему-то именно Адаль казался ей более подходящим мужем для сестры.

Иоля с ней соглашалась.

Вардис

Воздух пах морем.

Он ни разу не видел море, но почему-то знал, что запах именно морской. Насыщенный и влажный, насквозь пропитанный гнилью водорослей и терпким ароматом соли. Запах был теплым, тяжелым, густым как гуляш.

Вокруг был лес. Причудливая невообразимая чащоба. Он шел по нему, а по обе стороны поднимались огромные красно-коричневые стволы, заслоняющие небо, с них свешивались длинные изогнутые листья разной ширины, алые и ярко зеленые. Когда листья колыхались, из-под них клубами выползал мареновый туман.

По всему телу тек пот. Из-за этого пота Вардис казался себе толстым лоснящимся угрем. Угрем он проскальзывал между лиан, его тело ножом вскрывало мглу под ними, и наконец он увидел небольшой кусочек свободного пространства. Там тек ручей, и отблески на воде больно кололи глаза. В воде плавали рыжие лианы, отливающие медью, и Вардис сразу понял – это волосы Иши. Иша лежала в ручье, и она была мертва.

Он пошел дальше, думая, что где-то тут, совсем близко, должна быть Далая. Но везде он натыкался только на отрубленные головы Эрея. Брат превратился в многоголовую гидру и преследовал его.

Потом мир вокруг стал прозрачней и пронзительней, и Вардис услышал голоса. Они тревожили, потому что их не должно было быть среди влажного безмолвия леса. Но голоса были, и он стремился уйти подальше от них, потому что они мешали искать Даллу. Чем громче звучали голоса, тем дальше она оказывалась.

Из-за этих голосов он обречен вечно бродить вокруг ручья, в котором вода колышет волосы Иши.

Где его ожидает чудовище.

Он рванулся сквозь заросли красных и зеленых листьев, и вырвался на волю. Свет затопил пространство вокруг.

Вардис почувствовал боль в глазах и моргнул. Когда он снова их открыл, то увидел над собой потолок. Над ним склонились люди: один – с хорошо знакомым лицом, второй – молодая девушка, которой он не знал.

Он пришел в себя.

Его рука болела до сих пор, особенно сильно если приходилось ею пользоваться: одеваться, например, держать щит, править конем. Но он был благодарен, благодарен этой боли, потому что она напоминала, каким дураком он был.

Лекарь сказал, тревожить руку нельзя. Укус волка не внес в плоть человека заразы, человек сам сделал это, размяв подзажившую рану. Холод помешал быстрому загноению, но не спас Вардиса от горячки из-за попавшей в кровь дряни. Лорд Кантор две недели провалялся в постели, страдая от жара.

Он не запомнил, как пришел в себя в первый раз, помнил только ощущение чего-то потустороннего и пугающего, оставшегося позади, но никогда не забудет второго пробуждения. Тогда он долго убегал от кого-то, рыщущего во тьме, идущего по его следам. Потом он ощутил падение, а спустя мгновение почувствовал свое тело – все от и до, от кончиков волос до кончиков пальцев ног. Открыл глаза. Поверхность под щекой была белой, и он застонал в отчаянии, понимая, что это снег, белый снег, и он лежит на нем, на том бескрайнем поле, которое не сможет преодолеть. А потом понял, что лежит на снегу совсем голый, и снег укрывает его, и снег этот… теплый. И рядом суетится девушка, красивая мягкая девушка, приятно пахнущая травами, и ее ласковые руки обтирают его влажной губкой, и ее воркующий голос что-то говорит ему. Эта девушка навсегда стала одним из его самых любимых, самых важных для него воспоминаний, хотя он даже не узнал, как ее зовут. Это было совершенно ни к чему.

Лекарь настаивал, что Вардис должен лежать в постели до полного выздоровления, не беспокоя руку, но тот не послушался. Хватило уже тех долгих дней, когда он метался в бреду, терзаемый снами, которых не мог вспомнить. Дела королевства не могли ждать, да и к тому же, он сильно сомневался, что бездействие полезно для руки. Она должна была оставаться такой же крепкой и сильной, как до ранения, поэтому ее следовало разрабатывать. Чем Вардис и занялся, едва лишь немного срослась израненная плоть. Поначалу сильная, с трудом переносимая боль чуть не заставила его отказаться от этой затеи, но лорду Кантору упрямства было не занимать, и несчастное тело смирилось. Рука болела, конечно, но повиновалась беспрекословно.

Лорд Орпу суетился над раненым Вардисом, как клуша над цыпленком. Именно он первый переполошился, узнав, что Вардиса нет в замке, он же отправил на поиски несколько отрядов. Даже собственные вассалы Кантора не проявили такой прыти, и Вардис взял себе на заметку припомнить им это. С другой стороны, опасения Орпу были понятны: суровый король севера наверняка вынул бы из лорда душу, не выживи Вардис. По распоряжению Орпу к Моэралю отправили голубя с соответствующим известием, но имелись сомнения, что король получил письмо. Во всяком случае, ответа пока не было, а слуга с голубятни честно предупредил Вардиса, что зимой птицы часто гибнут от холода, и почта теряется.

Еще одно письмо ушло в Зубец, и Вардис провел немало неприятных минут, представляя, как ведет себя Далая, узнав о его состоянии. Очень хотелось надеяться, что не молит богов о его смерти.

Впрочем, от нее можно ожидать чего угодно.

Поэтому, едва толком придя в себя, он накропал сестре длинное послание, в котором сообщил о своем здравии. Вторым он написал Моэралю.

Пока лорд Кантор валялся в беспамятстве, лорд Орпу сделал свое дело. Возможно, его впечатлили известия о победе Холдстейна над приречными лордами, возможно, он сам пришел к наиболее правильному для себя решению, но теперь стремился всеми силами поддержать Моэраля, и на подмогу королю готовилось отправиться четыре сотни хорошо вооруженных воинов: полторы сотни конников, две с половиной – пехотинцев, а также сотни три ополчения. Лорд лично намеревался следовать с войском, оставляя свои земли на старшего сына. Младшего он поначалу хотел взять с собой, но по неизвестным Вардису причинам отправил в Вантарру вместе с двумя сестрами (весьма непривлекательными молодыми девицами, не раз бывавшими в Лисьем Зубце). Впрочем, Вардис по этому поводу ничуть не сожалел: парень нравился ему не больше его сестер и казался туповатым.

Так или иначе, а армия подготовилась, и медлить было нельзя. Поэтому в письме Моэралю Вардис написал о выступлении к Речному Приюту.

Когда король севера выступал на Каллье, он спешил, и путь его от Зубца до замка предателя напоминал своей прямотой стрелу. Торопясь покарать Ансельма, Моэраль не гнушался гнать войска по бездорожью и, таким образом, покинув земли Кантора, наискосок миновал земли дружественного Сольера, где к его армии примкнули братья Эмунд и Эстан со своими отрядами. Он прошел по самой границе Ирвинделла и Ульрька, и после этого вторгся в Каллье, оставив в стороне сам Ульрьк, чей лорд пока не проявил к делу Холдстейна особой лояльности, что выражалось во множестве посылаемых с птицами обещаний и в отсутствии реальных войск, а также Кэхольд, чья позиция в войне оставалась неясной. Преследуя интересы своего короля, Вардис решил по пути в Приречье заглянуть туда.

Его дорога проходила по границе земель Ирвинделла и Сольера. Лорд Иэраля и отец Эмунда с Эстаном были добрыми соседями, и дороги у границы были добротными и ухоженными. Вардис провел по ним свою армию в шесть дней. На ночевку останавливались в приграничных деревнях, где кормились за счет местных.

На седьмой день, миновав небольшой лесок, войско Вардиса вышло в Ульрьк.

И Кэхольд, и Ульрьк не отличались особым богатством. Небольшой по размеру Ульрьк, зажатый между Каллье, Ирвинделлом и Вантаррой (если не считать тонкой прослойки земель Сольера меж ними), жил за счет торговых пошлин, взимаемых с купцов, шедших торговать от речного порта Каллье к Иэралю и Холдстейну. Торговля была не то чтобы оживленной – вместо того, чтобы снабжать товарами угрюмый север, купцы предпочитали направлять свои телеги на запад, юг, на восток, где раскинулись богатые земли лордов-советников, в крайнем случае – в Приречье. Так что можно было только представить, как сложно было лорду Ульрька наполнять сундуки.

Немного Ульрьку помогал Каллье. Богатый за счет ловли рыбы в Муоре, лорд Каллье также отправлял свой свежайший товар дальше на север через территорию соседа, с чего Ульрьк имел прибыль, которая, пожалуй, была его единственным стабильным источником дохода. Земля родила плохо и отличалась редкой даже на севере скудостью.

Лорд Аренмар – нынешний лорд-наместник Ульрька – оставался наместником лишь по старой памяти. Когда-то и для этих земель были хорошие времена. Теперь же все понимали: недалек тот день, когда Ульрьку придется стать чьим-либо вассалом. При отсутствии золота в казне сохранять независимость слишком сложно.

Впрочем, насколько Вардис помнил наследного лорда, гонора у лордов Ульрька хватило бы и на короля.

Кэхольд был чуть побогаче своего совсем уж нищего соседа. Его земли также использовались Каллье для доставки рыбы на территорию Артейна, кроме того, подходящий вплотную к самым горам, Кэхольд имел несколько каменоломен. Через его территорию проходил приток Муора (по которому, как подозревал Вардис, в Каллье были привезены пленные леди Артейн), но местный лорд то ли был слишком уж невезуч, то ли недостаточно смекалист, но приспособить реку для своих нужд в Кэхольде не смогли.

Сколько Вардис помнил себя, несчастный лорд Эсхор Кэхольд то и дело разрывался в своих пристрастиях между Артейном и Каллье, однако в последнее время больше склоняясь к Каллье. Кантору очень не терпелось проверить, остался ли лорд верен Ансельму Каллье теперь.

Лорд Аренмар Ульрьк встретил армию Вардиса в восьми часах езды от собственного замка. Он боялся, и честно пытался это скрыть, но чужой страх притягивал лорда Кантора, как собаку запах свежего мяса, и он просто не мог не почувствовать смятения бедного соседа.

Ульрьк приехал на весьма приличной лошади – гнедой с подпалинами. Возможно, это была самая лучшая лошадь на его конюшне. Почуяв запах незнакомой кобылы, Вьюнок Вардиса жадно потянулся к ней, и та, напуганная прытью жеребца, дернулась, пытаясь отскочить. Ульрьк пошатнулся в седле и, разозленный тем, что собственная лошадь позорит его перед Кантором, с силой хлестнул гнедую по крупу. Кобыла вздрогнула, испуганно ржанув, и теперь навстречу ей потянулся уже боевой Вихрь, до этого послушно следовавший на привязи. Его, как и хозяина, тоже влекли чужие страдания.

– Здравствуйте, милорд. – Вардис шутливо поклонился прямо в седле. – Какая у вас невоспитанная лошадь!

– Рад приветствовать вас на моих землях, милорд, – ответствовал Аренмар. – Лошадь очень молода, вот и пугается. Что привело вас в Ульрьк?

И он обреченно уставился на Вардиса. Кантор мысленно усмехнулся – бедный Ульрьк надеялся, что армия северного короля оказалась в его землях проходом. Даже жаль было его разочаровывать…

– Насколько я помню, королем Моэралем к вам направлялся приказ относительно сбора войск для армии в грядущей войне. Впрочем, почему грядущей? Война началась… А ваших войск, милорд, так никто и не увидел. Так что можете считать, я приехал с проверкой от имени Холдстейна.

Ульрьк побледнел. И без того не одаренный крепким здоровьем, худощавый, строением тела напоминающий огородное пугало – не тело, а какое-то изобилие палок в тряпках – теперь он и вовсе стал выглядеть как покойник. Его стража, сгрудившаяся за спиной лорда, недоуменно лупала глазами, не понимая происходящего.

В Ульрьке явно никто не готовился к войне.

– Что такое, милорд? – ласково улыбнулся Вардис. – Я чем-то вас расстроил? Бросьте, отдайте в мое распоряжение собранных вами людей, и я даже не буду заходить в ваш замок.

Ульрьк немного помолчал.

– Мои войска еще не собраны, лорд Кантор.

– Что ж… – Вардис был сама учтивость. – В таком случае, в ваш замок нам все-таки придется заглянуть.

Родовой замок Ульрька – Одинокий камень – производил гнетущее впечатление, и Вардис даже удивился: стоило ли прилагать столько усилий, мчаться навстречу чужой армии, чтобы попытаться не допустить нежданных гостей до этого, с позволения сказать, вороньего гнезда. Воронье гнездо – именно это название больше подходило строению, представшему теперь перед Вардисом.

Замок когда-то был красив. Об этом свидетельствовали останки глубокого рва, теперь осыпавшегося и пересохшего, две уцелевшие башни из светло-серого камня, понизу поросшие зеленоватым мхом, местами обрушенная стена внушительной толщины. Все остальное лежало в руинах. Или Вардис чего-то не понимал, и неведомый мастер, проектировавший строение, не запланировал никаких оборонных сооружений с северной и западной сторон.

Подвесной мост сгнил и осыпался в ров, и теперь, чтобы подойти к воротам, приходилось спуститься в небольшую ложбину, миновав при этом грязноватые крестьянские хибары. Крыши их устилала прошлогодняя солома, местами весьма побуревшая, что и давало сходство замка с вороньим гнездом – стебли соломы так же неряшливо торчали из крыш, как веточки из гнезда. К стыду лорда Ульрька такую же знавшую лучшие времена солому Вардис углядел на крышах башен замка.

И такой же соломой были заткнуты дыры в некогда неприступной стене.