Евгения Минаева
Кататония
Открыто окно настежь,
Густой воздух крадет силы,
О чем пою не знаешь,
О чем живем и где мы…
Пустой взгляд к небу,
Пустой взгляд к земле,
Был день и нету,
И дом не помнишь, где.
Хотела оставить следы,
Не зная, зачем и как.
Теряя родные черты,
Исчезла, ушла во мрак…
«Ушла во мрак»/ Декабрь
Ну что ты, Костя?
Снова плачешь! Ну как баба, право слово.
Что ты плачешь, что? Тут слезами не поможешь. А у тебе двое сыновей растет, ты вдумайся только: двое! Надо им, чтобы у них был не папа, баба?
Вот то-то. Вытри слезы. Успокойся. Дай обниму.
Не пристаю я к тебе, у меня свой муж для этих дел.
Вот, успокоился, уже и пожалеть нельзя…
Да не виноват ты ни в чем. Никто не виноват. В ней, в ней самой что-то такое было, чему ни ты, ни я помочь не могли.
Знаю ли? Знаю… Как вспомню глаза ее, лицо. Глаза все же особенно. Как скажет: «А я-то тут где?!»
Правда. Ну так и что же? И мне она говорила, что плохо ей, а кто, скажи, кто, кроме нее самой, мог ей помочь?
Знаешь, Костя, я тебе не рассказывала раньше, а ведь она мне много звонила в последнее время. Главное, позвонит, и все про меня да про меня спрашивает. Каждую проблему мою обмусолит, каждый вопрос разберет. И: «Ну пока, созвонимся!». Не дошло до меня тогда: она не про меня, она про себя говорить хотела, да видно неудобно ей было про себя разговор заводить. И впрямь, ну как так, позвонить и сразу на человека ушат вылить… А я-то, дура, не понимала! Не догадалась спросить так по-доброму, участливо: «Ну а ты-то как?»
Эххх… Костька, все мы делаем на бегу! Все! Живем на бегу. Остановиться, отдохнуть, задуматься чуток – все времени нет. А потом – бац – время есть. А нас уже нет…
Вот и я… Нет бы подумать, что это подруга звонит да говорит ни о чем? А голос такой… тусклый-тусклый.
Я думала: устает. Дети, конечно… а вышло вот как…
Да не плачь ты, Костя! Ну правда, врачи-то что говорят?
А знаешь… Вот ты не думаешь, что она… ну… вернется?
Нет?
Да и я, Костя, по правде-то… не думаю…
Книга 1. Творец миров
Глава 1
Август 2022
Черным квадратом Малевича развернулось окно.
Влада стояла у подоконника, обняв себя за плечи, глядя во тьму.
«Один шаг, и все. Больше никаких проблем, никаких забот. Больше не придется вставать по утрам. Больше не придется быть никому обязанной».
Что за голос нашептывал ей, рисуя привлекательные картины? Зовя к свободе, пусть даже свободе небытия? Не тот ли самый, что раньше, года два-три назад лишь попискивал тонко, а теперь вырос в настоящий густой баритон?
Говорят, так дьявол беседует с человеком, толкая на смертный грех – единственный, искупить который уже не успеешь.
Какая разница…
И все же, какой соблазн.
И все же, она знала, что не сможет ему поддаться.
Такой уж она была, Усольцева Владислава Алексеевна, слишком сильной, слишком ответственной, чтобы уступить мыслям о самоубийстве.
Себя было не жаль, нет. Не было мыслей, что она почувствует, упав с высоты на асфальт, не было размышлений, пожалеет ли о содеянном в полете. Сладко замирало сердце, едва представляла себе: вот она встает на подоконник и делает шаг… Но тут же пред глазами вставали лица, лица, лица…
Мама… Ее жизнь закончится вместе с жизнью Владиславы. Муж. В самом деле, как почувствует себя Костя, если жена покончит с собой? Дети…
Пожалуй, дети крепче других зацепили ее, в самое сердце запустили крючья-коготки, накрепко к жизни прикрутили, не порвать эту леску.
Вот не было бы их, тогда бы… даааа…
Но отказаться от идеи смерти вовсе не то, что продолжать жить.
Влада засунула руку в задний карман джинсов и вытащила телефон. Время 22:45, поздновато, конечно, но для близкой подруги еще не за гранью приличия. Влада одним пальцем проскроллила экран, поискала среди вызовов Соню. Давненько не созванивались. Влада нажала вызов.
За полгорода от нее Соня после пятого гудка взяла трубку.
– Алле.
– Привет. Я тебя не отвлекаю?
– Немного. Моюсь, домой собираюсь. Надо хоть до двенадцати дома быть, завтра вставать рано. Представляешь, притащили мне на индивидуальные тренировки на девять тридцать. Ну кто, скажи, в такое время детей в бассейн таскает? Этому семилетке спать уже пора, но, нет. Они, понимаешь, удаленно учатся, у них свой режим. Они в 12 встают, к двум раскачиваются. Все занятия у ребенка вечером: сначала школа с уроками, потом на музыку едут, потом у них китайский, а потом бассейн. У меня. Вот скажи, ребенок нормально в таком графике жить может?
– Не думаю. Не думаю, что это полезно. И я бы как мама не смогла столько по кружкам таскаться.
– И я о чем! Это же ненормально! Он, знаешь, на детей в раздевалках кидается: «Давай играть!», ему общения не хватает.
– А что родители?
– А родители что… Вундеркинда растят. Не думают, что в этом возрасте другое важно. Формирование системы нервной, например. Навыки коммуникации, в конце-то-концов. Дети играть должны, друзей заводить, с палками во дворе бегать и шалаши строить, вот, как мы с тобой, помнишь? А не это вот все. Я, короче, не одобряю. И мне беспокойство, Саша один Берту укладывает, а она с папой-то не особо засыпает…
– Как у вас дела?
– Ой, да на букву х, не подумай, что хорошо! У меня в дневную группу в два раза меньше народу ходить стало. Знаешь, с этими санкциями у людей финансовые проблемы, им не до того, чтобы своих клопов плаванию учить. Индивидуально ходят, конечно, и дети, и взрослые, но тоже поменьше. Поэтому я за этих «поздних» учеников и держусь, которых ненормальные родители в десять вечера в бассейне полощут.
– А Саша?
– Да у него тоже заказов меньше стало. Волнуемся, как ипотеку платить. Еще Берту к стоматологу повели, нашли три кариеса…
– Чувствую, тысяч на тридцать удовольствие?
– На двадцать пять, но это тоже не сильно легче… Ладно, мне бежать уже надо… Ты как?
– Ничего. Я ничего.
– Ну давай тогда, до созвона. Пока.
– Пока.
Загудели гудки отбоя. Влада уронила телефон, не глядя, удачно он упал на пол или с летальным исходом. Не нужна. Не нужны никому ее проблемы. На что она реально рассчитывала? На то, что Соня в суматохе собственной увлекательной жизни немного приглядится к лучшей подруге? На то, что услышит что-то за ее «ничего»?
Какая глупость! Как там сказала Вера Григорьевна? «Спасай себя»?
Влада соскользнула на пол, прижалась спиной к холодной батарее, сжалась в комок, поджимая к груди колени. Стараясь… что? Согреться? Успокоиться?
На кой черт она полчаса назад села за руль и уехала с дачи, никого не предупредив, оставив спящих в гостевой комнате детей? Чтобы рыдать в ночи в пустоту квартиры? Слушать гудки телефона? Узнать, что жизнь близких людей прекрасно течет и без нее?
В ушах билось: «Спасай себя, спасай себя».
Сука.
Ненавижу.
Вот как, как она могла рассказать Соне, даже если б смогла прервать ее экспрессивные монологи, об этом «спасай себя»?
Но ведь это скотство…
Влада закрыла глаза, откинула голову назад.
Всегда ведь знала: не надо подслушивать чужие разговоры, особенно если речь идет о тебе…
Начерта они поехали на эту дачу? На самом деле, Влада прекрасно знала ответ на этот вопрос. Потому что в Вере Григорьевне проснулась бабушка – что происходило с ней ровно раз в полгода – и она возжелала видеть внуков.
«Влада, я уже позвонила Константину, теперь тебе звоню, а то вдруг он поздно скажет: я на даче, жду вас. Собирайтесь вечером, приезжайте. Если собираетесь делать шашлык, заедьте в магазин, у меня тут нет ничего такого…»
Вот так. И ни малейших сомнений: они приедут, и в магазин заедут, и шашлыка пожарят, и все будет ровно так, как Вера Григорьевна себе запланировала.
А с чего бы ей сомневаться? Влада в своем стремлении нравиться свекрови ни в чем ей не противоречила.
Они приехали примерно в шесть, как только Костя вырвался с работы.
Свекровь встретила у ворот, одетая в элегантный спортивный костюм, немного измазанный землей. На руках красовались желтые резиновые перчатки.
– Привет, – сказала она, чмокая губами в воздухе около щеки Влады, затем проделывая то же у щеки сына. – А я тут прополку устроила. Представляете, у меня же от дома до клумбы с гладиолусами тропинка идет. Она заросла, я раскапываю.
Влада вежливо улыбнулась.
– Привет, бабушка, – пропели в унисон Ростик и Ромка и, не ожидая ответного приветствия, понеслись к дому.
– Аккуратнее! – прокричала вслед им Вера Григорьевна. – У меня там герань в горшке на входе стоит, не поломайте!
Влада подхватила пакет с овощами и пошла к дому, молясь, чтобы за минуту ее отсутствия дети что-нибудь не испортили. А испортить что-то в доме Веры Григорьевны было проще простого. Достаточно не туда повесить полотенце или положить мокрую тряпку на бесценную столешницу, и все…
Но дети не пакостили. Уселись перед включенным телевизором и принялись копаться в Ютубе, выискивая «Диких скричеров». Влада достала овощи из пакета и начала мыть. В окно было видно, как Костя на улице разжигает мангал.
Салат был почти готов, когда вошла Вера Григорьевна. Резиновые перчатки она сняла, спортивный костюм отряхнула.
– Влада, ты позволяешь им смотреть такую гадость? – возмущенно спросила она, глядя в телевизор.
– Иногда, – дипломатично ответила Влада. – Иначе они начнут бегать.
Вера Григорьевна фыркнула и отвернулась.
А Влада внезапно содрогнулась от неприязни. Какая же ее свекровь… слоеная. Будто капуста: один слой, другой, третий. Сверху вроде бы интеллигентная женщина, внимательная бабушка, хорошая мать, терпеливая свекровь. Но снимаешь слой за слоем, и видишь одинокую эгоистичную женщину, занятую лишь собой. К тому же – злую эгоистичную женщину.
Спустя час-полтора все уселись за стол на улице. Ростик тут же потянулся за едой, Вера Григорьевна остановила его:
– Подожди, пока всем разложат.
Влада промолчала. В конце концов, это дом Веры Григорьевны и ее правила.
Вечерело. Воздух стал теплым-теплым, насыщенным. Мальчишки носились по газону вокруг ухоженных клумб под благосклонным взглядом бабушки, едва сказавшей им за вечер пару слов. Влада убирала посуду, Костя медленно тянул коньяк из широкого стакана. Вдалеке шумела железная дорога, где по рельсам катили электрички, уносясь в город пустыми – накануне выходных желающих уезжать из пригорода не было.
В этот вечер мальчишки легли спать на удивление легко: набегались на свежем воздухе, и их разморило.
– Спокойной ночи, мамочка, – прошептал Рома, проваливаясь в сон.
– Спокойной ночи, солнышко, – ответила Влада. – Вам все сегодня понравилось?
– Да… – потянул Ростик, – у бабушки есть «Дикие скричеры»…
– А остальное?
– Купаты папа сделал вкусные… Мама, а можно у нас тоже будет дача, мы будем жарить купаты и смотреть телевизор, а к бабушке ездить не будем?
Не успела Влада удивленно спросить, почему Ростик не хочет ездить к бабушке, как сын уснул.
«Спрошу завтра», – подумала Влада.
Спальни в доме Веры Григорьевны находились на втором этаже. Отсюда Влада слышала приглушенные голоса свекрови и мужа, доносившиеся из гостиной внизу. Погладив сыновей по взъерошенным головам, Влада направилась к лестнице: чтобы присоединиться к Косте и Вере Григорьевне, ей нужно было спуститься вниз, пройти через коридор и кухонную зону, и лишь потом очутиться в гостиной.
Влада не дошла.
– Я не понимаю, что происходит, и я никак не могу на это повлиять, – услышала Влада, едва ее нога коснулась последней ступеньки лестницы. – Я старался, как мог, я сотни раз предлагал ей: сходи к психологу. Она не хочет. И я больше так не могу.
– Понимаю тебя, – спокойно ответила Вера Григорьевна, – любому было бы тяжело.
– Она все время дерганая. Что я ни скажу – все воспринимает в штыки, на все огрызается. Я устал. Внимания просто ноль. Она не знает даже, с кем я сейчас общаюсь, чем занимаюсь. Все просто мимо нее.
– Ты пробовал с ней говорить?
– Много раз. Она меня не слышит. А мне плохо, понимаешь, мама? Я не могу больше это терпеть. Я не хочу идти домой, не хочу возвращаться к ней. Я все думаю: а как же дети? Как они будут себя чувствовать, если мы разведемся?
– Они все равно останутся твоими детьми. Никто не сможет тебе запретить с ними общаться. Это большое заблуждение, что нужно сохранять семью ради детей. Ни один ребенок не будет счастлив, глядя, как его родители живут и ненавидят друг друга.
– А Влада? Как ей придется, если мы разведемся?
– Костя, спасай себя.
Костя еще что-то говорил, но Влада перестала слышать. Внутри у нее все окаменело. Лишь ее рука, действующая будто отдельно от тела, от сознания, протянулась к стоящей у лестницы тумбочке и взяла ключи от машины.
«Уйти», – пронеслось в голове.
Быстрым шагом Влада подошла к входной двери, отрыла ее, вышла, тихо закрыла и пошла к машине.
Машину Костя оставил за забором, не стал заезжать на участок, и это было хорошо: не нужно открывать ворота, не нужно привлекать к себе внимание и объяснять, что делаешь и почему – на это у Влады не было сил. Она вышла через калитку, плотно прикрыла ее, нажала кнопку на брелоке автомобильной сигнализации и через секунду уже сидела за рулем.
Заурчал мотор, повинуясь обороту ключа, зажглись фары. Влада перевела рычаг передачи на «Драйв» и нажала педаль газа. Фольксваген Туарег покатил по грунтовке.
Что происходит позади, Влада не видела: слезы мешали, превращая пейзаж в зеркалах заднего вида в неясную размазню. Завибрировал телефон, забытый в заднем кармане джинсов, но Влада не реагировала. Ей казалось, что боль, от которой она пыталась уйти, ослабнет, пропадет по мере удаления от источника боли, а телефон был ниткой, крепко связывающей Владу и этот источник. За нитку Влада дергать не собиралась.
Телефон звонил и звонил, и Влада поставила его на беззвучный режим.
Боль рвала изнутри. Влада представила, что это ворочаются, распрямляются внутри нее крылья, что вот-вот прорвут кожу на спине и раскроются во всю мощь. И понесут Владу на свободу, наконец-то, на свободу.
Он думает о разводе? Что же, прекрасно, она не станет его держать, такого бедного-несчастного, никем, кроме мамы, не понимаемого. Пусть идет. Слава Богу, ее уровень образования позволит ей обеспечить себя и детей. Беспокоится о детях, что они будут чувствовать? Да пусть забирает себе!
Хотя нет. Детей она ему не отдаст. Это словно кусок сердца отрезать…
Ничего, проживут они и втроем. Они и так все втроем делают, справятся.
Пойдут в детский сад, ничего страшного. Она работать будет, и все у них будет хорошо!
Влада ехала и орала в голос, сама этого не замечая. Криком звериным страшным разрывая горло. А мысли текли сами по себе, будто не Влада думала, а кто-то за нее.
Пускай уходит. Пусть спасается. Если он такой, что плевать хотел на жену с двумя детьми, пусть проваливает. Сейчас она доедет до дома, соберет вещи, и уже завтра будет жить у мамы.
От дачи Веры Григорьевны до дома было минут 20-25 езды, и, когда Влада въехала во двор, уже окончательно стемнело. Она кое-как припарковалась у парадной – в моменты усталости и стресса Влада всегда парковалась плохо, не могла засунуть легковушку в пространство, достаточное для танка – и пошла к дому. Консьержка удивленно взглянула на одинокую женщину, обычно уезжавшую и возвращавшуюся с детьми, но ничего не спросила.
Может быть, ее отпугнуло бледное заплаканное лицо Влады.
Влада вошла в квартиру. Тихо и темно. Посреди коридора валялась игрушечная машинка – Ромка хотел взять с собой к бабушке, но в самый последний момент передумал. Влада скинула кроссовки и прошла в детскую, не включая свет.
В детской было сумрачно. Влада включила ночник. Подошла к окну.
Окно развернулось перед ней черным квадратом Малевича.
Мысли скакали.
Неоткуда ждать помощи. Не прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете, не исправит накосяченного за целую жизнь.
Спасай себя… Да, ей самой и придется себя спасать. Вот сейчас она еще немного посидит у батареи, сама с собой в обнимку. А потом пойдет спать, и будет спать, потому что завтра понадобятся силы, чтобы разобраться со всем, внезапно на нее свалившемся. Возможно, завтра ситуация будет выглядеть иначе. Возможно, они с Костей поговорят, и разговор все решит.
Ведь могут же быть у людей минуты слабости? Может, и мысль о разводе из таких слабостей…
Влада поднялась, намереваясь идти в спальню, но полумрак сбоку внезапно шевельнулся, разорвался.
Влада стояла, смотря, но не веря увиденному…
Глава 2
Сентябрь 2016 года.
– Эиртач, конечно, получится, но раннюю седину все равно будет видно. Я не пугаю, что выглядеть будет плохо, но только ты учти: седые волосы от крашенных в светлый цвет отличаются, – сказала Марина-парикмахер, перебирая волосы Влады.
– Ну что же, придется мне смириться, – вздохнула Влада. – В какой цвет будем меня красить, когда седина станет совсем невыносимой?
– Дай подумать… Ну смотри, кожа у тебя светлая, глаза голубые. Вообще, тебе родной твой светло-русый очень идет, может, его и оставишь?
– Идет. Но сегодня эиртач. Не зря же я на него деньги откладывала!
– Прям на него?
– Ну… И на него, и на платье это. Как тебе? – и Влада слегка откинулась на стуле, демонстрируя новый наряд.
– Круто. Могу оценить, но сама со своим ростом такое не ношу. Это для миниатюрных малышек.
– Я не миниатюрная малышка! – возмутилась Влада. – Я – женщина среднего роста и средней комплекции! Таких, как я – миллион.
– Ага, – усмехнулась Марина и накинула на Владу полиэтиленовую накидку.
Спустя восемь часов Влада вышла из салона. Эиртач – процедура не быстрая. За время, что Влада просидела в кресле парикмахера, погода на улице успела испортиться, поправиться, снова испортиться, опять исправиться, и теперь сентябрьские улицы заливало яркое солнце.
Влада неспешно направилась к дому. Ей хотелось есть: кофе и малюсенькой шоколадкой, что ей принесли в салоне, сыт не будешь. Влада гадала: дойти до дома и доесть суп, что варился вчера, или зайти в кафе. Хотя бы в «Пироговый дворик», их много открылось по городу, и цены были демократичные.
Владе, по правде говоря, супу совсем не хотелось. Она его не любила, всегда предпочитая жиже в тарелке какое-нибудь второе блюдо. Желательно рыбу… В «Пироговом дворике» была треска, а если задуматься дальше и разориться на «Евразию», то можно замахнуться на окуня на пару…
Влада сомневалась. За окрашивание волос она отдала восемь тысяч, еще в две ей обошлось платье. Дорого…
Позади раздались шаги, мужская рука обвила Владину талию, в ухо ткнулись губы, шею оцарапала дневная щетина.
– Я думаю: кто это тут такой красивый идет…
Влада повернулась и обняла Константина, просительно заглядывая ему в глаза:
– Скажи, меня красиво покрасили?
– Замечательно, – ответил муж. – Особо ничего не поменялось, но замечательно.
– Ну как это не поменялось?! Я восемь часов в салоне просидела!
– Ну и правильно сделала, если это доставило тебе радость. Владочка, ты с любыми волосами красивая. Пожалуй, ты бы понравилась мне даже лысой…
Влада фыркнула. Лысой, придумает тоже. За все время их знакомства ее волосы ни разу не были короче лопаток.
– У меня седина появляется… – грустно сказала она. – А еще я хочу кушать…
– Ну так пойдем сходим куда-нибудь. У нас тут, правда, особо некуда… Дойдем до торгового центра, там Буше? Хочешь?
– Не знаю… Я уже много денег потратила..
– Ну что ж, теперь не есть? Идем. Не зря ж я сегодня пораньше закончил.
Влада кивнула. Ему, Константину, легко было говорить. Он принадлежал к состоятельному среднему классу. Влада… скорее нет. Она помнила 1996 – 2001 год, когда они с мамой перебивались гречей и макаронами, когда мама занимала деньги у подруг, чтобы купить дочке учебники в школу, когда…
Влада откинула неприятные мысли. Это было давно. Уже все по-другому, и какая разница, что приходилось делать тогда? Но она не могла откинуть свое бережное отношение к деньгам. За три года замужества Константин не смог ее перевоспитать. Влада продолжала покупать дешевые продукты, дешевую одежду, экономить на кафе и ресторанах.
– Как прошел рабочий день? – спросила Влада мужа.
– Знаешь, на удивление хорошо. Я ехал в суд к трем, и думал, что раньше семи не выберусь. Ну там, знаешь, сначала заседание на час позже начнется, потом судья воды попить отойдет. Да и дело, то, нелегкое, не на пять минут.
– Сегодня заседание по «Островку» было?
– Да.
Налоговые проблемы ООО «Островок» были вечной головной болью Константина и вообще – всех работников фирмы, в которой он трудился. «Островок» упорно не хотел нанимать постоянного бухгалтера, а аутсорсовские творили такое, что потом юристы плакали в голос над исковыми заявлениями налоговой. Бизнес, надо сказать, у «Островка» шел хорошо, и суммы налоговых недоимок были колоссальными. Как и представительские расходы. Поэтому юристы плакали, но булку с маслом за счет «Островка» кушали.
– И что, отложили заседание?
– Ага. Представитель налоговой попал в ДТП. Просил не ждать, пока все оформится, а перенести дату. А судья только рада.
– Ты станешь легендой офиса: единственный юрист, вышедший из арбитража вовремя, – засмеялась Влада. – Что там с парковкой? По-прежнему туго?
– Да нет, знаешь, я нормально на набережной машину поставил. Правда, дорогу пришлось переходить, но это мелочи. И доехал сюда без пробок, кстати.
Они еще какое-то время поболтали, пока шли через парк к торговому центру. Потом долго обсуждали работу Константина, сидя в кафе. Влада ела пасту и сэндвич с лососем, ее любимый. Костя выпил две чашки кофе. Он становился кофеманом, и Влада не в первый раз подумала, что надо бы сделать мужу замечание. Говорят, кофе в больших количествах вредно для сердца и нервной системы.
Вечерело. В начале сентября в семь часов вечера в Питере еще не бывает темно, плюс зажигаются фонари.
На улице и в парке было много людей. Кто-то выгуливал собаку, кто-то целеустремленно шел в направлении метро. На детской площадке носились дети под присмотром мам и бабушек.
Константин обнял Владу за плечи, кивнул в сторону припаркованных колясок:
– Не передумаешь?
Влада помотала головой. Она не передумает.
Усольцева Владислава Алексеевна, она же в девичестве Серебрякова, всегда мечтала о большой семье. Единственный ребенок, к тому же брошенный отцом в раннем школьном возрасте, она остро ощущала детское одиночество, изолированность от большого яркого мира, называемого «счастливая семья». Мать, вечно занятая на работе, не могла обеспечить Владе ни домашнего уюта, ни человеческого тепла и понимания. Какие могут быть задушевные беседы, если уходишь на работу в семь утра, а приползаешь обратно к девяти вечера?
Влада маму не винила. Сложилось как сложилось. И на ее формирующемся характере, кстати, сказалось не только дурным образом. Например, Влада никогда не скучала наедине с собой.
И все же еще в глубокой юности она дала себе обещание: в ее семье все будет по-другому. В ее семье дети не будут чувствовать себя брошенными.
Пока что все шло, как запланировано.
Владе с мужем повезло. Он сходу согласился с идеей воплотить в жизнь ее мечты о семье с выводком детей и пару месяцев назад они решили завести ребенка. Но организм Влады с замыслом не согласился. Несмотря на абсолютное здоровье Влады, беременность не наступала. Желания зрели внутри Влады, а зародыши не хотели.
– Все придет в свое время, – успокоила врач. – О бесплодии говорят, когда зачать не выходит годами. Вам беспокоиться рано. Просто живите и получайте от жизни удовольствие.
Что они и делали. Едва войдя в квартиру, Константин обнял жену и принялся раздевать. Влада вывернулась, играя, дразня, скользнула в комнату. Константин скинул ботинки и зашел вслед за женой. Поймал ее, завалил на кровать и по любимой своей привычке запустил ей руку в волосы. Влада осторожно высвободилась: на следующий день с утра нужно было ехать на учебу, и она хотела сохранить укладку.
Влада училась два дня в неделю: в среду и в субботу – таким было расписание в магистратуре, по возможности подогнанное под работающих людей.
Влада не работала, и поэтому не пропускала занятия, как многие ее одногруппники.
В десять часов утра она вошла в аудиторию, полупустую, хотя занятие уже начиналось. Сразу следом за Владой зашла Ираида Александровна – нынешняя заведующая кафедрой уголовного процесса, высоко неся красивую седую голову.
– Доброго дня! Смотрю, летние каникулы пережили не все.
Из углов полетели разрозненные смешки.
Ираида Александровна продолжала:
– Я понимаю, два месяца свободы расслабляют. И поэтому сегодня я хочу не столько рассказывать что-то умное, сколько поболтать. А тему беседы я задам такую: «Особенности судебного прецедента в праве России». Это очень широкая тема, касающаяся как материального, так и процессуального права, и кто мне скажет, в каких конкретных ситуациях мы можем видеть влияние судебного прецедента на рассмотрение дела судом?
– Административная преюдиция, – сказала Влада, пока никто не успел ее опередить.
– Допустим. Еще?
– Нормативно-правовые акты Верховного Суда, – раздался голос от самой двери.
У входа в аудиторию стоял молодой человек лет 25-27 на вид. Среднего роста, русоволосый, чисто выбритый, плечистый. Одет он был в темно-синие джинсы и джемпер в серую клетку, из-под которого выглядывал воротничок голубой рубашки. Влада его не знала и задалась вопросом, в ту ли аудиторию он зашел. В этот день шло занятие только их группы, визитеров из других групп не приглашали.
– А, вот и Станислав прибыл! – улыбнулась Ираида Александровна. – С места сразу в бой.
– Нельзя считать постановления Пленума судебным прецедентом, – возразила Влада. – Это, строго говоря, не решения по конкретному делу.
– А я и не говорил про Пленум, – ответил молодой человек, подходя к первой парте и бросая на нее дипломат, – я имел в виду Президиум.
Попал… можно долго спорить по этому вопросу, но в рассуждениях было рациональное зерно. Влада рассердилась. Лучшая ученица в группе, она злилась, когда оказывалась неправа. Тем более, когда ее грубо тыкали в неправоту.
В обсуждение втянулись сокурсники. Беседа была интересной, но Владу не увлекла. Она то и дело бросала взгляд из-под ресниц на Стаса, которого знала Ираида Александровна и совершенно не знала Влада.
Он высказывался, и говорил достаточно умные вещи. Ему были знакомы и последняя судебная практика, и взгляды доктрины по тем или иным вопросам. «В моей практике», – прозвучало от него несколько раз, и Влада поняла, что он не только студент, но и практикующий юрист.
Ей хотелось срезать его, сказать что-то настолько умное, чтобы все прониклись и заткнулись. Но в голову ничего не шло.
Пара закончилась. Влада собралась и пошла в другую аудиторию на потоковую лекцию.
Аня – подруга Влады, обучающаяся на кафедре налогового права, уже сидела за первой партой и пила кофе. Второй бумажный стакан латте из кофейного автомата стоял рядом.
– Че грустная такая? – спросила она, пододвигая стакан. – Клевая прическа.
– Восемь сраных часов в салоне, – сказала Влада, садясь. – И Костя вчера растрепал всю укладку. Как дела?
– Норм, – Аня отхлебнула кофе. – К Димке переезжаю. Задолбало с мамой жить.
– А мама что?
– Мама хочет, чтобы сначала поженились, а потом переезжали, но пусть нафиг идет. Мы решили праздновать летом, и я не собираюсь в угоду ей все переносить. И жить с ней тоже больше не хочу.
Влада кивнула. Она бы тоже не хотела жить со своей мамой. Но к Константину она переехала за месяц перед свадьбой, а не за год…
Анька болтала до конца перерыва. Влада не возражала: подруге было, о чем поговорить. Она планировала грандиозное торжество с выездной регистрацией, со сменой платьев, с фейерверком. Много эмоций и подготовки.
Влада немного завидовала. Ее свадьба прошла во Втором Дворце Бракосочетаний, красиво, но ничего особенного. Выездная регистрация, как хочет Аня, конечно, гораздо душевнее. Если б можно было пожениться во второй раз, Влада тоже выбрала бы выездную регистрацию…
Влада, сама того не замечая, все время косилась на дверь. Заинтригованная, ждала странного нового одногруппника. Может, он и не одногруппник вовсе, а так, заглянул по случаю?
Но парень больше не показался.
После пар Аня и Влада вместе шли к метро. Аня снова болтала о свадьбе, кокетливо накручивая на палец белокурую прядь. Влада слушала с интересом, вспоминая, как радовалась, когда Костя сделал ей предложение, как готовилась к торжеству, выбирая платье, прическу, ресторан. Ее чудесный муж тогда оплатил все расходы, ему было так важно, чтобы ей все понравилось…
Увлеченные разговором, Влада и Аня не сразу поняли, что произошло. Шедшие по почти пустому тротуару, они внезапно оказались в плотной толпе.
– Да что же это, скорую надо… – долетели до Влады обрывки фразы.
– Алкоголичка какая-то, пьяная валяется…
– Да где там «приличная женщина», вы на одежду посмотрите…
– Да что толпиться, сейчас транспорт подойдет, выйти некуда будет…
Влада протолкнулась мимо сгрудившихся людей и оказалась подле автобусной остановки. Там, на асфальте, прислонившись спиной к скамейке, сидела женщина. Лицо ее было опущено, глаза прикрыты, толстогубый рот некрасиво кривился, из его уголка тянулась ниточка слюны. Седеющие волосы, закрученные на затылке в гульку, выглядели нечистыми, не могли похвастаться чистотой и руки с короткими пальцами и широкими ладонями. Рабочие руки, заскорузлые. Женщина была одета в потертые джинсы и старую, еще советских времен, куртку, как говорили тогда: «на рыбьем меху». Влада помнила такую у мамы, но та давно уже не носила это убожество…
– Влада, – дернула подругу за рукав Аня, – ты чего застыла? Ну перепила баба. Видишь, ей помогают.
Влада мотнула головой, будто стряхивая наваждение, но с места не тронулась.
Около сидевшей женщины на коленях стоял мужчина, приложив пальцы к ее запястью – считал пульс. Рядом девушка говорила по мобильному, судя по разговору – с диспетчером скорой помощи. Владина помощь тут без надобности.
Но Влада все стояла и смотрела на проклятую куртку.
«Почему мама до сих пор не выбросила ее?»
– Влада! – Аня еще раз дернула подругу за руку. – Пойдем! Мы тут не поможем ничем, а мне домой пора!
Влада, пересиливая себя, наконец отвела взгляд и сделала шаг. Второй дался легче. Когда они отошли от остановки на десять метров, Аня снова заговорила о свадьбе. Но теперь Влада слушала ее в пол-уха.
В самом деле, почему мама Влады, Елизавета Павловна, до сих пор не выбросила старую куртку?
Иногда Влада думала, что знает ответ, иногда – нет. Мама Влады хранила очень много вещей из их прошлого. Не разрешала выбросить старый секретер, хотя его крышка уже плохо закрывалась на ключ и однажды, открывшись сама по себе, больно ударила Елизавету Павловну по плечу. Хранила на антресолях запас алюминиевых кастрюль. Влада выбросила их несколько лет назад, до хрипоты объяснив, что готовить в них вредно. Видимо, плохо объяснила все же: едва дочь ушла, мама побежала на помойку спасать свое добро. Спасла и спрятала на антресоль…
