Евгения Ивановна Хамуляк
В счастье-горе минус сорок
Кто боится старости, тот и в молодости-то вряд ли счастлив.
Валентина Лебедкина всю жизнь страдала… Любимые родственники ее так и называли «страдалица ты наша». Страдала от всего подряд: летом от жары, зимой от холода, 365 дней в году от засилья узурпаторов в правительстве, страдала на работе от несердечного начальства, дома страдала от тяжести быта и так по мелочи… Но ко всему этому она кое-как привыкла к своим 60 годам, кроме… кроме своего избыточного веса. И с ним бы она смирилась как-то… Ведь прожила ж с лишними кило больше, чем полвека!? Но однажды к ней в гости пожаловала сватья Антонина, которая тоже страдала лишним весом, ровно до того момента, как сбросила40 килограмм, превратившись в молоденькую симпатичную женщину, у которой все впереди.
Антонина приходила часто в гости. Со сватами, что ни скажи, повезло, – ихнего поля ягоды люди: и выпить, и закусить, и по душам переговорить, денег занять тоже можно было. Но небольшая искра все же гуляла между родителями. Оно и понятно – сваты есть сваты. И если Субботины дочку Ленку замуж удачно выдали за Сашку Лебедкина, то же самое не могли сказать Валентина и Егор Игнатьевич Лебедкины про Ленку Субботину. Ибо, правду люди говорят, сын – отрезанный ломоть. Отдали Сашку, как от сердца оторвали.
Главное, сразу все не по маслу пошло. Валентине Ленка от роду не нравилась, чересчур красивая, гуленная, балованная, все мужское отродье за ней собачками бегало. Ну на кой черт ей Сашка понадобился: хороший, добрый, бравый парень? Хватай вон бизнесменов с олигархами, что на рынке торгуют чем попало, и делай что хошь. А Сашка – инженер простой на заводе в Подлесном. Ни бриллиантов, ни унитазов золотых!
– Конечно, понадобился, – зло про себя жужжала Валентина. – Где б она такого еще б нашла? Золото, а не парень! И любит, и на руках носит, и двоих приемышей… – потом как стукнула себя по губам. Дура-баба! Нельзя таких слов вслух говорить. Не дай Бог услышит кто! Ведь Сенька с Варькой – любимые внуки, хоть и чужие пусть. Здоровья, здоровья, Боженька, им пошли! А мы поможем, чем можем, – молилась Валентина, одной рукой крестясь, другой по башке дурной стуча.
Потом забывалась и опять вспоминала неприятное.
Приходит, значит, сватья в гости на чаек, а Валентина ее и не узнала. Мало того, что удар по самолюбию женскому, так Антонина добавляет жару: мол, так и так, пенсию отпраздновали, коллектив на подарок скинулся, родня скинулась и Сашка с Ленкой добавили и отправили ее в специальный пансионат худеть. Сто пятьдесят тысяч за все про все и40 дней релакса. Там и сауна, там и бассейн, кислородные коктейли, массажи, психолог. Отдохнула так, что до конца дней сил, как у двадцатилетней.
– Хоть рожай! – и как прыснет от смеха.
У Валентины аж скулы от злости свело.
«Сто пятьдесят тыщ! Это ж газ провести можно… или вырыть колодец на участке. Или крышу переложить!» – про себя считала свекровь.
– А чем кормили-то? – спросила Валентина, бровью не поведя.
– Валь, да ты слушаешь меня, что ль? Ничем! Голодом морили! В том-то вся и соль. Там не едят. Ни травинки, ни пылинки, ни запаха еды нема! Поняла что ль? – смеялась Субботина Антонина, а Валентина про себя подумала: «Нехорошая пара Сашке досталась все-таки. Кровь гнилая. От Иуды. Иуда вроде ж в субботу Христа предал. Вот оно и видно. Метка дьявола. Субботины они».
– Самое смешное, Витька меня увидел, – Антонина шлепнула себя по коленкам, что из-под юбки молодо выглядывали, – и сам похудел то ли от ревности, то ли от зависти. Пятнадцать кило как нет! – и со смехом домой радостная пошла, оставив Валентину то ли в ревности, то ли в зависти.
– Сто пятьдесят тысяч, – не могла поверить Валентина, прожевывая и пережевывая сумму, переводя ее в другие эквиваленты, равные и взносу за автомобиль, и на ипотеку… Но больше всего бесило не это, а сами Субботины. Конкретно Антонина.
И на зло ей решила Валентина похудеть.
– Что платить бешеные деньги, когда не жрать и я умею? – думала женщина, крутясь у зеркала, прикидывая, как будет выглядеть она без хотя бы 20 кило? И как будет выглядеть Егор Игнатьевич, когда увидит ее без них? Небось, тоже похудеет. Хотя он ей и таким нравился. С молодости некрасавцем числился, точно, как ихний Сашка, а все ж бабы его любили. Потому что бравый, смелый, честный и трудолюбивый. Никаких олигархов с рынка не надо. Не парень, а золото!
И пошла Валентина тесто ставить на пирожки с потрохами. Соседи вчера зарезали овцу, поделились потрохами.
– Конечно, не для себя, – разговаривала Валентина сама с собой. – Егор уставший после работы придет, сказками что ль его кормить? – и сама не заметила, как подъела блины вчерашние, чтоб тарелку освободить. Щавель лежал подсыхал – жалко, до вечера заветрится. Щавель – не еда, а так, трава. Семь клубничек, одна улиткой надкушенная, уже давно в холодильнике валялись – тоже не считается. Клубника – витамины. Без витаминов нельзя. Опомнилась только тогда, когда чай заварила и с первым пирогом горячим его и отпила.
– Что делать? Выплюнуть? – промычала Валентина с набитым ртом, не зная, пойти ли плюнуть в ведро или уж доесть, а потом худеть? Видели б родители, голод на войне заставшие, как она пироги сдобные выплевывает, – исколошматили бы за изуверство такое. Валентина прожевала кусок пирога, проглотила чай и решила занести престарелым родителям пирогов с потрохами завтра. Давно их не баловали пирогами-то, все суп да суп.
Утром проснулась с четкой мыслью о похудении. Держала ее весь день, периодически поглядывая в зеркало: во-первых, чтоб не забыть, во-вторых, проверить не начался ли процесс?
К четырем утра терпение у Валентины лопнуло и все из-за предательского урчания в желудке. Егор Игнатьевич проснулся и тяжелым голосом спросил:
– Валь, ну пойди уж покорми эту кошку, что она ноет и ноет, спать не дает? Мне завтра объект сдавать. Не высплюсь – злой буду, как волк.
