Евгения Ивановна Хамуляк
Приключения старосты
– Здравствуй, Павлина Куприяновна, – поздоровалась тихо Аленка Шустра Щука, прячась в платок.
– Здравствуй, девица. Случилось что? – удивилась женщина.
– Можно поговорить?
– Заходи. Хочешь чая или водички яблочной?
– Спасибо, ничего не хочу, – грустно молвила Алена. – Знаю я, что давненько хожу у тебя в черных списках. Пришла просить, чтобы ты меня оттуда вычеркнула и перенесла в светлый список. Ибо много несчастья мне твоя книга несет. Никто из уважаемых и богатых семей жениться не желает. Ходить ходят, а как жениться – так на таких простушках удачливых, как Лидка наша, – и как заревет белугой, слезы по румяным щекам размазывая. – Прошу, сотри из черных страниц. Я – сирота, некому помочь, некому за меня заступиться, ничего за душой нет, сама как могу кручусь, себе помогая.
Слушала Павлина Куприяновна Аленку и думала в какой раз: не глуп народ, когда прозвища раздает.
– А не думалось ли тебе для начала, деваха, отчего это ты ко мне в черные списки попала?! А не приходило ли в голову твою бестолковую, что своим поведением легким себе славу такую состряпала?! А не задумывалась ли ты на досуге, что ни гроша, ни друга, ни заступника у тебя нет, ибо ничего дельного ты не стоишь?! Вот и пришел час расплаты! Богатые люди, чай, не глупые, чтоб богатство свое на игрушку-блестяшку растрачивать, когда она и так сама в руки падает. А бестолковым ты в самый раз, вот они, петухов перекрикивая, на заре и кукарекуют у твоего окошечка, – сурово выговаривала Павлина Куприяновна, а потом, глядя на ручьи горькие, растаяла.
– Что же мне теперь делать-то? – всхлипывала Аленка Шустра Щука.
– Скажи ей, расскажи, по полочкам разложи, – уже не так грозно молвила староста. – Ох, и мало тебя в детстве пороли, мало воспитывали. Вот в орехе-то пустота и образовалася, – легонько стукнула кулаком по голове зареванной девушки.
– Дай совет, тетенька…
Вздохнула Павлина Куприяновна и села на лавку, горестно на гостью полуночную посматривая.
– Во-первых, никто про тебя у меня ничего не спрашивал. Во-вторых, никому ничего я не говорила. А коли спросили бы – ничего б и не сказала! Был бы жив Кронид Егорыч, всыпал бы в бока твои сытые и отправил на работы полевые, бездельницу, чтоб честным трудом пропитание добывала. Да нету батюшки. А мой тебе совет не радостный. Собирайся и уезжай отсюда в другие края, да подальше, туда, где никто никогда про Вечканово слышать не слыхивал. И никому не рассказывай, кто ты и откуда. Чтобы слава твоя не догнала тебя в чужом краю. На месте выбранном соврешь чего-нибудь. Ты это дело хорошо умеешь! Скажи: плохо жилось сиротинке, бедные края, злые люди, ты одна хорошая…
Встала Павлина Куприяновна и отошла в другую комнату, а вышла в руках с мешочком монет, достоянием накопленных для подарка дочери, и с шубой белой кроличьей своей новопошитой.
– Держи в дорогу. Далеко идти придется. Слезы утри, они тебе не к лицу. Ты не пропадешь. Обустроишься на новом месте, побыстрее мужа выбирай. Да не привередничай, пока твой характер и там не раскусили. Бери мужика поглупее, чтоб любил – все прощал. Постарайся все сказанное не забыть. Новый дом – новая жизнь, – и, перекрестив, дала благословение.
Быстро девушка слезы утерла, радостно с пола привстала, старосту в щеку чмокнула и поминай как звали.
– Хотя привычка – вторая натура… – тихо сказала Павлина Куприяновна вслед.
Так и сидела, думая о своем, пока в дверь опять не постучали.
***
– Ну, вот и хорошо, что в одночасье, – сказала Павлина Куприяновна, открывая дверь Варваре.
– Здравствуйте, Павлина Куприяновна, за советом пришла, – понуро опустила голову девушка.
– Что ж до утра-то не стерпелось? – холодно говаривала староста, пропуская гостью в дом.
– Хочу просить у вас письмо дорожное и рекомендации, чтоб ехать к Лидусе погостить, – просто молвила девица, глаза опустив.
– Думаешь, раз здесь никто на тебя глаз не положил, там с порога влюбятся? – ахнула женщина. – Нет, милая, солнца луч везде одинаково лицо твое зеленое отразит. Вишь, волна-то злобная по лицу пошла рябью. Не дам я никакого письма! Тебя там в семье молодой с твоей пользой не хватало, чтоб со скуки смертной все позеленели. Дома сиди! Не позорь деревню!
Тут не выдержала и вторая девица. Лицо руками закрывая, шею длинную в плечи пряча, как давай реветь, что есть мочи.
– Ох, и глупая ты, Варя, – прижала к большой груди злобную девицу. – Ох, и неразумная! Надо было б тебя по молодости лупить, чтоб всю гордость ненужную с пылью выбить. Да упущен момент.
Еще больше завыла Лебедка.
– Никто на мне жениться не хочет… Только пустышки с глупышками навроде Лидуськи всем нужны…
– Опять двадцать пять! Да с чего ты, дуреха, решила, что можешь другим оценки ставить?! Ведь Бог к тебе смилостивился – послал подругу добрую, верную, с кого пример надо брать, учиться, как, несмотря ни на что, сердце свое открытым оставлять и жизни радоваться. А ты все наоборот поняла.
– Что мне делать, подскажи.
Гладила Павлина Куприяновна неразумную сироту по голове и думала. А надумала – сказала:
– Сама давеча размышляла про вас… Вот ведь как получается, деточка, может все хорошо начаться, как у тебя в семье родительской, а потом все испортиться. Пошла-поехала кривая: не смогла мать свой характер унять, не смог отец вразумить ее окаянную, и научили тебя с претензией на мир смотреть. И хоть тысячу книг прочти, а коли главное не наросло – без пользы они. А может плохо начаться, да хорошо кончиться. Ведь Лидия, подружка твоя, на пепелище семейном росла, никому не нужная, а урок усвоила, что по-хорошему всегда надо. И голова с сердцем стали дружить у нее, а руки работу делать, какую Бог пошлет. И оценила судьба ее пользу и вернула отобранное.
– Так я просто счастливая жить хочу, – ревела девка.
