Евгения Ивановна Хамуляк
Приключения старосты
– Ты, Алена, именно что спроваживаешь, – устало и грустно сказала мудрая женщина, вставая. – Расстроила ты меня, девушка, своим житьем-бытьем-поживанием, – и, остановившись в дверях, серьезно посмотрела на Шустру Щуку и по плечу погладила. – И мать твоя пустословая была, да Бог сжалился – мужа хорошего подарил, тот, словно якорем, ее прибил к стану родному, а то б понесло, как лист осенний, кружить. Она ж, как и ты, всегда за забор глядела, будто утка дикая. А ведь там хорошо, где нас нет…
И ушла, не оборачиваясь.
***
На следующий день, дела отложив, решила Павлина Куприяновна другую сиротку проведать с левого домика, Варвару, что в деревне Лебедкой прозвали. Высока была, хороша, с шеей тонкой, горделивой, лебединой.
Зашла в ее избушку и тоже вздохнула тяжело. Было убрано, да не душевно: темно, холодно и тоскливо. А Лебедка сидит на скамье, будто гостей не замечая, вся в чтение книги погруженная. А книг в доме – рой пчелиный!
– Здравствуй, Варвара. Пришла проведать тебя. Как живешь? Что делаешь? Никто не обижает? Всего ли хватает? – стала расспрашивать староста. Так и не дождавшись приглашения, уселась рядом на лавочку, что полна книгами стояла, пришлось переложить на стол. Лебедка даже не шелохнулась, только взгляд с букв на гостью перевела.
– Здравствуйте, Павлина Куприяновна. Хорошо живу, не хуже других. Спасибо за интерес.
– Что делаешь?
– Читаю… Учусь уму разуму из книг, что отец после смерти оставил мне в приданое. А книга – это разговор по душам с самим мудрецом, что ее изрек. В деревне-то не с кем толком поговорить: все телки да лапти. Вот они мне друзья, – вздыхала Варвара, поглаживая переплеты берестяные.
– Это ты верно говоришь, – соглашалась Павлина Куприяновна, – нету таких, как ты, в нашей деревне. А что ж ты целый день сидишь читаешь, совсем не развлекаешься? Как веселишься-то? Как отдыхаешь?
– Веселятся простаки, тетенька. Мудрецы себя не расплескивают. Время ценно, чтоб его тратить попусту.
– Тоже верно глаголешь, – кивала староста, посерьезнее в девицу всматриваясь. – Вчерась у Куликовых сватовство сладилось, гуляют второй день теперь. Говорят, жених богатый, друзей привез холостых с собой.
– Бывала я там, – отмахнулась Лебедка, корчась лицом, – те женихи хоть и богаты, да из торговых. Что я с ними буду делать, пену с пива сдувать и на усы наматывать? Это Аленке Шустрой Щуке в самый раз, а мне и словом перемолвиться не с кем было, – и в книгу свою опять уставилась, гордую шею согнув пополам.
Недовольно покачала головой Павлина Куприяновна, да промолчала.
– Вот читаешь-читаешь, Варварушка, ты книги свои умные, а какая от них польза будет для тебя и мужа твоего будущего?
– Коли найдется такой человек, – воззрилась в потолок гордая красавица, отчего шея и вовсе в палку длинную растянулась и Варвара не на лебедя стала похожа, а, как правильно народ подметил, на весло от лодки, – чтоб оценить меня по достоинству: ум, добропорядочность, красоту, – не прогадает. Всегда в моем обществе найдет подругу достойную. Принесу в дом его уважение со стороны сородичей. Каждый позавидует такому выбору. Ибо берегла я себя, как зеницу ока, душу развивая и тело в чистоте храня.
– Чай, и пироги печь ему станешь, коли пожелает твой князь? – вставила быстро Павлина Куприяновна.
Спустила взгляд свой с потолка до старосты Лебедка и хмуро отвечала:
– Пироги мы у Лидуськи купить всегда успеем. У ней только пироги с блинами и получаются хорошо. Поможем соседушке.
Опешила от такого поворота староста и замолчала надолго. Примолкла и Варвара Лебедка, в книгу свой взгляд злой вперив.
Наконец, вздохнула тяжело староста от такого гостеприимства холодного и, положив по-дружески руку свою на плечо девице, сказала серьезно:
– Скучно живешь ты, Варвара. Проворонили тебя родители. Да мать, помнится, в деревне так и звали – Валька Ворона. Каркала и каркала на мужа своего, не стесняясь, вот и докаркалась – развалила счастье. Вон и у тебя мозги набекрень растут.
Скривилась Лебедка, позеленела от таких слов, да ничего не ответила.
– Упустили мы вас… – сама себе вещала Павлина Куприяновна. – Беда это, Варя. Беда… – встала и, раздосадованная, вышла прочь из темной избы.
***
Долго собиралась, сердцем беспокоилась, не спала всю ночь, а на утро решила Павлина Куприяновна в средний домик заглянуть к третьей сиротке. В народе девчонку Лидусей Блинком прозвали. Частенько Павлина Куприяновна девушку встречала, то за водой, то за хворостом, то за грибами-ягодами бегущую. Со стороны ничего плохого не скажешь – девчонка как девчонка. Можно и красавицей назвать, а можно средненькой. Фигуры, как у Аленки Шустрой Щуки, не уродилось, роста и осанки, как у горделивой Варвары Лебедки, тоже не замечалось. Так себе – хорошенькая, ничего примечательного.
Вздохнула перед порогом Павлина Куприяновна и вошла в сени. Да застыла в дверях, носом воздух втягивая, ароматом сдобы да яблок печеных полный. А зайдя, радостно разулыбалась, глядючи на стол, устланный мукой, на очаг разведенный, потрескивающий, на шторки-половики-наволочки, расшитые маками да гвоздиками. Так и стояла в дверях Павлина Куприяновна и от запахов сладких совсем забыла поздороваться, головой крутя, разглядывая светелку девичью. Обернулась Лида на присутствие чужое и ахнула.
– Тетенька, да вы что ж в дверях стоите молчите, меня пугаете?! И не предупредили о приходе! Я б раньше встала да тесто поставила, как раз поспели бы пироги к этому часу. Ох-ох-ох, – защебетала девчонка от смущения, отчего лицо ее светлое преображалось на глазах в такое красивое, что не хотелось глаз оторвать.
– Как поживает старшая дочка? – поправила рассыпавшиеся из-под косынки волосы Лида, отчего лицо в муке смешно перепачкала. – Как средний сын живет? Здоровы ли внуки? – продолжала красавица, умудряясь одновременно расспрашивать со вниманием и быстро порядок наводить: закончить начатое, гостью усадить, самовар поставить греться. Отвлеклась Павлина Куприяновна, разомлела от запахов и тепла, стала на вопросы отвечать, которые волновали сердце ее материнское. В самом деле, давеча заболел внук, боялись за него всей семьей. Да спасибо, все уладилось. Потом вспомнила, зачем пришла, и рассмеялась шумно своей забывчивости и гостеприимству теплому.
