Евгения Ивановна Хамуляк
Плот или байдарка
И не только с ними. Ведь уже есть Лена и внуки, Пашка с Антончиком. Как было б хорошо им здесь. На плоту много места. А двум любознательным пацанятам тут вообще рай. Да и общение с дядьками, которых в жизни не соберешь под одной крышей, а здесь…
Мысли ее прервались.
Пятеро мужчин возвращались.
Глава 19. Последний рубеж
Все похихикивали, только Николай был хмур и зол. Он громко поставил свое ведро на пол, и несколько рыб чуть не опрокинулись за борт на свободу.
– Да ладно, отец, не обижайся, – успокаивал Кузя, но в его тоне звучали едкие нотки, которые жалили гордость отца. – Ну фартовый я, пойми. Везет как не в себя, – парень развел руками. – Ну везет мне! Что поделаешь? Успокойся.
– Да, отец всегда бирюком был, – недовольно прокомментировал Гриня.
Николай обескураженно обернулся на старшего сына.
– А что? Разве это неправда? – не стал давать ходу назад Григорий.
Николай заморгал, не зная, как реагировать на эти, в сущности, пустяковые слова, но которые ранили его до глубины души. Может, от того, что их сказал именно Гриша.
– Ребята, хватит! Вы со своими играми доведете кого-угодно, – вмешалась Мария Карловна.
– Да он достал нас! – вдруг подал голос Саша, который еще несколько дней назад висел на отцовском плече весь в соплях и слезах. – Бе-бе-бе! Бе-бе-бе! Ну сколько можно, мы ж и за раками хотели, и у местных кофе купить, он не дал. Как ты вообще с ним жила?! – бросил младший сын, не подозревая, что заколачивает последний гвоздь в гроб терпения родителя.
– Все! Надоело! – хрипло сказал Николай. – Это вы меня достали. Заколебали. По горло, – он не кричал, потому что крик ушел в хрипоту. Но мощной мужицкой рукой показал на горле, где остановилось его терпение. – Я ухожу, Маша. Если тебе нравится спасать этих гаденышей – спасай. Я больше не могу, – и отчаянной походкой пошел в свою каюту, вернувшись оттуда только с одеждой и маленькой сумочкой, где умещались документы и деньги.
– А вещи? – не совсем понимая ситуацию, спросила Мария Карловна.
– Я никогда не говорил, – Николай поджал губу, – потому что никогда не решался. А тут этот плот… – он сглотнул. – В общем я оставляю тебя. Я сыт по горло. Мне ничего не нужно: ни дома, ни твоих денег. Ничего. Эти гады все равно меня не любят. Дай мне развод! – решительно сказал мужчина, будто развод был чем-то материальным, что можно было дать прямо сейчас.
Мария Карловна вдруг опешила и присела на ближайший стул. Такого она не ожидала.
– Как хочешь! – сказал Николай и стал швартовать плот к берегу, собираясь сойти прямо в поле. То, что до ближайшей деревни было километров десять, его не пугало, он бы дошел и за сто километров. Ужасно было то, что он не шутил. Потому что Николай всегда семь раз отмерял, прежде чем отрезать. И сейчас он похоже отрезал навсегда.
– Постой, Коля, прошу тебя, постой, – вдруг заныла Мария Карловна.
– А что ты его останавливаешь? – зло проговорил Гриня, вдруг ненавистно глянув на отца. – Думаешь, почему он от тебя половину дома не требует? Ему есть где жить. У него есть женщина. Давно. Да, пап? Не нарожал нам еще сестренок с братиками с этой дрянью?
Николай на время замер.
– Вот те на! – проговорил Кузя, почесав в ухе, будто ослышался.
– Это правда, пап? – спросил Вася. – А что ж ты с нами столько времени терял? Давно б ушел к той, где хорошо? Где нет проблем. Раз мы такие ненормальные.
– А потому и не уходил, что там, видать, тоже не рай. У мамки под боком плохо ль? Деньги, машины, связи, дом, путешествия. Езжай не хочу со своими бабами по замкам или в Египет. Пока она впахивает, – Гриша посмотрел на мать с состраданием.
И было почему, Мария Карловна только сейчас осознала, что если Николай уйдет, она не выдержит без него. Это хуже смерти.
Пусть без любви, интимных связей, без особой дружбы жили, но она нуждалась в Коле, он был ее стержнем, опорой, стеной, по которой она росла, опиралась, строила планы.
– Коля, подожди, – позвала она тоже хрипло, силы покидали ее. – Не уходи.
Мужчина не оборачивался и продолжал тянуть канаты, чтоб пристать к берегу.
– Не зови его. Уж если Земин решил – то навсегда! – сказал Кузя и приблизился к матери.
– А про своих любовничков мамка ваша не рассказывала? – не оборачиваясь, кинул отец через плечо. Все уставились на мать, как на незнакомую женщину, впервые осознавая, что мало того, что никогда не слышали ругани родителей, но и не особо интересовались интимной их жизнью. А тут оказывается семьей-то и не пахло давно.
– А как с тобой не иметь? Ты ж бирюк! – недолго раздумывая, продолжал защищать мать Гриша. Мария Карловна сама на него уставилась, как будто впервые видела. От кого-кого, но от Гриши она не ожидала поддержки.
– Мать – королева. Красивая, умная, талантливая, у нее статус. А ты хоть раз этот статус подтвердил? От тебя ж снега зимой не допросишься! На женский праздник, на день рождения… Когда ты ей цветы последний раз дарил? Или подарки? За руку держал? Целовал ее при всех? Комплименты делал?
Николай развернулся, не выпуская канатов из рук.
– Никогда. Иди, мол, купи себе, чего желаешь, все равно тебе не угодишь. А застолья, праздники, выходы? – Хоть раз ты с ней пошел? Нет! Она ж все время одна, как будто незамужняя. А все почему? Потому что ты – эгоист!
Николай побледнел, Мария Карловна находилась в предобморочном состоянии.
– Все о себе думаешь: там тебе скучно, этого ты не понимаешь, те тебе не нравятся, прочие жлобы. А ей как быть? – Гриня, как заправский родитель, читая нравоучения, не отводил взгляда, держа удар, от ошалевшего отца. – Да если б не она! – он пальцем указал на мать. – Из нас ничего б не вышло! И из тебя б ничего не вышло. Все на ее плечах! – и он подошел сзади и взял ее за плечи. Остальные дети сделали то же самое.
– Все, что у меня есть – это потому что она старалась. Она лучшая мать! Я вообще таких женщин не встречал. Ленка моя всегда так и говорит: хорошо, Мария Карловна занятая, и мы мало видимся, иначе б она встала между нами своим авторитетом и талантом. Ее переплюнуть невозможно.
– Пап, у тебя реально другая тетка есть? – застрял на этой мысли Шурик, не в силах уразуметь такую простую вещь, как любовница.
– А ты думаешь, кто меня выхаживал, пока я в больнице лежал с пневмонией, когда тебя щупали там? – хрипло, но уже без злости сказал отец. – Да, Маша – королева, и когда-нибудь, не дай Бог, ты… – он обращался ко всем детям, – познаешь, что значит быть свинопасом у подола королевы.
– Но ты ж сам этого захотел. Ты сам на ней женился, – рассуждал Вася.
Николай тяжело вздохнул. Все эти вопросы и ответы, казалось, он знал наизусть.
– Теперь вы выросли, – начал отец. – Вася и Саша здоровы. Кузя при деле. Гриня молодец. Маша… Маша найдет свое счастье. Еще в самом соку для этого. И мне, наверное, еще не поздно свое счастье организовать.
Он говорил спокойно, но от его спокойствия рвались нервы у всех присутствующих.
– Мы с Вероникой уже четыре года вместе. Она хорошая женщина. Вас не ненавидит. Меня любит. Мне с ней спокойно будет. Я буду помогать, чем смогу, – он потрогал переносицу, потому что из глаз полились нечаянные слезы.
В этот момент с Марией Карловной случился настоящий припадок. Она бросилась в ноги к Николаю и стала стонать, хватаясь за брючины, сквозь слезы и крик, умоляя не бросать ее.
На это страшно было смотреть. Такого дети еще не видели, и поэтому не сразу среагировали. Но увидев плачевное состояние матери, бросились в ноги ей, умоляя встать и не страдать, оставить подлеца-отца одного с разлучницей. Больше всех плакал Шура, который пытался вытирать слезы матери, уговаривая не плакать. Но ничего не помогало. Ее будто били изнутри, она тряслась и хваталась за ноги остолбеневшего мужа.
Николай тоже никогда не видел жену такой. Возможно, и она сама никогда такой не была, и поэтому не сразу, но опустился рядом с ней на колени и стал ее успокаивать, умоляя подняться и успокоиться. Она отказывалась и рассказывала ему, как она его любит, что все это время она не понимала, ради чего живет. Оказалось, ради него-единственного. Ради них. Ради семьи. Она просила дать ей шанс, еще один шанс стать ему хорошей женой. Даже спустя почти тридцать лет брака.
Николай осоловело на нее уставился, не совсем разбирая, о чем просит жена.
– Я тебя всегда любила. Всегда. Ты самый лучший из мужчин, которые только у меня были. Но чтоб понять это, мне надо было пройти все зигзаги, искупаться во всех помоях, – она взяла за руки Николая, который тоже сидел рядом с ней на коленях, и стала целовать его руки, не обращая внимания на присутствие сыновей, которые плакали от жалости к ней, убивавшейся, молившей о любви отца, которого они всегда считали сухарем и чурбаном.
– Не уходи, Коля, прошу тебя. Я так тебя люблю. Если б не ты, мы б никогда не вытянули ни Сашечку, ни Васечку. Да я б не была никогда той, кем являюсь без твоей поддержки, спокойствия твоего, любви твоей. Я хочу быть с тобой всегда. Если надо, бороться за тебя буду.
Лицо Николая дрогнуло, он никогда не слышал этих слов, не знал этих чувств к нему. Да Мария Карловна сама не знала, что все это испытывала к нему и своей семье, пока не случилась беда.
Сыновья обняли мать, будто ей было холодно. Гриша тихо плакал. Вася и Саша тоже. Кузя побледнел лицом и поджал губы. Все ждали решения отца.
– Я ж.., – только и мог вымолвить Николай и крепко обнял жену. Дети, словно маленькие ребятишки, набросились сверху.
Никто из них не представлял, что посреди реки разыграются настоящие трагедии, личные и семейные, которые по сути легко было б решить обычным человеческим искренним разговором по душам. Но почему-то там, на суше, в стенах родного дома, сделать это было сложно, если не сказать невозможно. Здесь же все было, как на ладони, как на плоте.
– Хорошо, что я выбрала не байдарки, – подумала Мария Карловна, оставшись одна в тот день. Ребята с отцом отправились еще на одну рыбалку, но на этот раз умоляя отца не обижаться, если опять будет везти Кузе.
– Ну фартовый я! – умолял Кузя отца, обнимая и целуя его по сто раз. – Везет! Вот в любви б повезло, как тебе! – бросил он Николаю. – Чтоб королеву!
Николай улыбнулся, беря свою удочку и ведерко, в котором наполовину было меньше рыб, чем в сыновьем.
– Ну клоун ты, Кузьма, сам не пойму, в кого такой?
– В мать. Ты-то у нас сухарь, – смеялся Кузя, но в словах не было язвительности на этот раз. – То есть прошу прощения, стена. Стальная стена!
– Мать так не ругается… – сказал отец.
– Мать не ругается?! – возмутился Шура, вспоминая радикулит в грозу.
– Ой, да! – вспомнил Вася и прыснул.
– Васек, ну че, скатнешься со мною до Москвы? Поменяем брюлики на бабки и сделаем тебе карьеру бременского музыканта?
– Да что я в твоей Москве не видел? – просто отвечал парень. – Бывал как-то: смог и пробки. Не продыхнуть. Я петь хочу. И чтоб много жизни и воздуха было вокруг, как здесь, – он длинными руками обвел неописуемую красоту, которая окружала их, которую хотелось смотреть, чувствовать, внимать, любить.
– Поэт! Творческая личность! – поднял вверх палец Кузя. – Один поеду за славой тогда.
– Поезжай, а мы тобой отсюда гордиться будем, – сказал Гриня, восхищаясь бравостью и удачливостью брата. – Как москвичом заделаешься – пиши. Приедем отпразднуем.
– Без вас никуда, – Кузины глаза блестели. Он никогда не слышал этих слов от Грини, который всегда представлялся Кузе вторым отцом, то есть двойным сухарем. Он ошибался.
– Это надо взять на вооружение, – думал Кузя, – что я ошибаюсь. Иногда.
Глава 20. Африка. Москва. Америка
Мария Карловна не попросила второго отпуска, но написала заявление об уходе. Ей нужен был другой воздух, другие стены, другая атмосфера, иная жизнь. Она и в самом деле давно помышляла о научной деятельности, о диссертации, о карьере, возможно, даже о своей клинике, но денежная работа, накатанная годами, не отпускала. Усилием воли Мария Карловна оборвала связи со старой жизнью, с лицами старых любовников и их интересами.
Но прежде, чем решить что-то, запланировать новое, они с Николаем отправились в Африку, на Мадагаскар. На трехнедельное сафари. Мария Карловна сама-то особо не путешествовала из-за графика работы, Николай один так далеко не позволял себе уезжать. А тут еще Кузя оставшиеся дни на плоте пропел такую занимательную песенку про Африку, что все в нее влюбились заочно.
В самом деле, это был рай для глаз, особенно для глаз охотника и рыбака. Марии Карловне в принципе было все равно, куда ехать и на что смотреть, ее новая жизнь уже была потрясающе удивительна. Но изумленными, почти детскими глазами Николая она радовалась каждой бабочке, кустику и зебре со львом, понимая, что этот кураж и счастье объясняются обычной влюбленностью, которой сто лет не случалась с ними двоими.
Когда человек влюблен, все кажется невероятным и удивительным. Как она раньше не увидела сути своей жизни, сосредоточенной в счастье своих домочадцев, начинающихся с мужа? Вот это ее поражало: когда она каждый раз глядела на мужа, на которого могла смотреть теперь часами, изучая заново и вспоминая прошлое. Николай при каждом удобном случае брал ее за руку. В Африке, среди незнакомцев, они, в общем-то немолодые люди, могли позволить себе эти нежности. Однако вернувшись домой, Николай продолжал ее держать за руку при встречных, смотря в ее черные глаза и не замечая никаких поперечных. Врач высшей категории не отдергивала руку, понимая, что вот оно и есть ее счастье, трогающее за душу.
Все истории с переменой пола Сашки, запоями и припадками Васи, отстраненностью Гриши и исчезновениями Кузи канули сами собой. Их не вспоминали уже на плоте, после того, как был пройден последний рубеж и путешествие благополучно закончилось.
Вообще все проблемы потеряли налет трагичности, перейдя в раздел трудностей. Потому все было решаемо, когда столько Земины брались за решение. Гриня вернулся домой другой, это заметила его жена и дети, которые подолгу не видели его, пропадающего постоянно на работе в заработках на хорошую жизнь, а теперь часто остающегося дома, предлагающего совместные дела и развлечения и еженедельные посещения бабушки и дедушки.
Кузя уехал в столицу и долго не звонил, хотя об этом молодце никто не беспокоился. Крепкий орешек решал крепкие задачи, достойные Москвы и москвичей. Когда звонил, то голос был бодрым, хотя ничего конкретного не рассказывал. Правда, через год пригласил всю семью, включая бабушку и дядек, на новоселье. Всем скопом поехали смотреть на Кузину шикарную жизнь, и, конечно, нахал и повеса не подвел: завел квартиру в центре с огромными окнами в пол, где было красиво и светло, как будто на картинке из модного журнала или телевизора. Но еще больше всех поразил, представив свою пассию Анну, на две головы выше его самого, «худую как рельсу», – как выразилась бабушка, которой невеста внука не понравилась.
– Иногда боюсь, что своими ногами меня удушит ночью, – смеялся фанфарон, поменявший вид кардинально: с сиволапого на столичный, люксовый.
– Ну ты и впрямь москвич! – похлопал гордо Николай по сыновьему плечу. И молча, не зная, как выразить правильно комплимент, воззрился на длинные, уходящие в потолок ноги будущей невестки, как понял отец.
Все смеялись, ели невкусные суши и роллы, пили кислое шампанское, которыми хотел угодить и удивить семью Кузя, ругали пробки и смог, восхищались красивой квартирой и машиной, расспрашивали о планах, давали советы, укладывались спать и говорили всю ночь и, конечно, очень радовались за Кузю и за самих себя.
Вася и Саша обратились к психологу после того, как мать рассказала им, что именно на психологическом семинаре ей посоветовали отправиться на сплавы – в другой обстановке, на целебной природе решать семейные трудности. И это помогло.
Каким же было ее удивление, когда год спустя в их доме появилась Лейсян, держась за ручку с Васей. Сын представил ее как свою девушку. Лейсян, было видно по лицу, тоже не знала, с кем встречалась все это время, но вовремя спохватившись, сделала самое благожелательное лицо.
Мария Карловна аж присела от такого поворота дела, только представив себе внуков с раскосыми глазами и таким острым прозорливым умом. Но признала, что Вася нашел сокровище, потому что сам являлся настоящим принцем. Заколдованным принцем, и его расколдовать могла только настоящая ведьма-принцесса.
У Шурика встал вопрос, куда поступать после школы. Отец и мать посоветовали на иностранные языки или туризм, чтобы рвануть в город всех городов, столицу мира другого континента и там искать свою судьбу. Вася не верил, что родители сами подталкивали его к поездке в Америку, но они предложили ему съездить на разведку до поступления в университет, чтоб уж быть уверенным.
Мечты сбывались, хотя они стоили семье Земиных некоторых потерь, но все это было решаемо, главное, что все были живы и здоровы, и полны планов.
Эпилог
Сидя за праздничным столом по случаю своего собственного дня рождения и даже юбилея (исполнялось сорок пять), когда собралась вся семья, Мария Карловна шепотом, чтоб никто не услышал, обратилась к Лейсян:
– Ведь как хорошо, что вы мне тогда совсем не оставили выбора!
Лейсян вопросительно подняла брови вверх, на красивых губах заиграла хитрая улыбка.
– Что?
– Или плот, или байдарка!
