Евгения Черноусова
Знакомство по брачному объявлению
– Хорошие люди тебе помогали, Володя, – сказала сестра. – Давай на сорок дней я всё приготовлю, а они пусть посидят за столом как гости?
– Там видно будет, – ответил Туминский. – Ладно, показывай свою синенькую машинку.
За разговором они дошли до окраины села, где муж Люси Максим арендовал, а затем и выкупил у сельсовета бывшие мехмастерские совхоза имени XX партсъезда. Он после армии, работая в городе на комбинате, занимался одновременно и своим бизнесом: покупал битые машины, восстанавливал и продавал. Последние полгода он ушёл с комбината и занимался теперь только машинами. Ещё и стоянку для дальнобойщиков организовал, благо территория огороженная имелась.
Синенькая машинка оказалась чёрной – перекрасили. Люся была разочарована, но Туминскому авто очень приглянулось:
– Подожди до завтра, если Лишняев не уволит – беру.
– Он что, совсем дурак? Что он без тебя делать будет?
– А что, умный?
Глава 6
На следующий день Лишняев делал вид, что ничего не было, и Туминский позвонил зятю, чтобы он выставил на продажу его старое авто. И уже через день спешно очищал багажник, потом прошёлся по салону с пылесосом, и под конец проверил бардачок. Некоторое время тупо глядел на потёртые конверты, потом вспомнил странноватую бережковскую гостью и вынул из верхнего в стопке конверта письмо:
«12.07.1986. Здравствуйте, Надя.
Читаю Ваше письмо и завидую: как повезло Вашей Ниночке с мамой! Вы следите за её развитием, беспокоитесь о слабости её характера, о необходимости мужского влияния в детском возрасте. Не то, что моя бывшая.
Не спешите гневаться за плохие слова о той, что осталась в прошлом. Ведь в настоящем остаётся мой сын Володя. И он рядом с ней. Моя мама добилась от бывшей невестки права забирать его на один летний месяц в год, но цифры мне не озвучивала. Знаю только, что речь идёт о перестройке старенького дедовского дома, так что суммы должны быть больше моих алиментов. Последний раз я наблюдал общение бывшей жены с ребёнком два года назад, и едва ли ещё когда-нибудь захочу её увидеть. Не буду анализировать, просто сделаю зарисовку.
Итак, оплаченный отпуск завершился. В день отъезда бабушку вызывают на тяжёлое отравление, и она впопыхах поручает мне вернуть сына в родной дом: «Может, так даже лучше. Плакать при расставании не будет». Это правда, ко мне он довольно равнодушен.
Мы доезжаем на местном автобусе до шоссе, долго ждём московского, на нём добираемся до Уремовска. Ещё одна пересадка, потом полтора часа в пути. Последние 2 км – пешком. В транспорте мой трёхлетний сынок спит у меня на руках, ещё не утратив колясочного рефлекса. Теперь он оживлённо топает по обочине шоссе. Впрочем, надолго его не хватает. Так и идём: у меня в одной руке сумка с его вещами, в другой – он сам. Потом сумка в другой руке, а сын на шее. Потом сумка снова перекидывается в другую руку, а сын соглашается немножко пройти ножками.
Дошли. Бывшая встречает вполне любезно: тормошит Вовку, хвастает пристройкой, возведённой в кратчайшие сроки, подчёркивая, что сама в это время с успехом сдавала сессию в институте. Вова заскучал и дёргает меня за штанину: «Папа, а когда мы домой пойдём?» И понеслось! Что я услышал о себе и о бабушке, которая настраивает ребёнка против матери! Вовка тихо плачет. К счастью, с огорода приходит тёща. Бывшая. Он бросается к ней: «Бабуся!» Это у него такое сокращение: баба Люся – бабуся, баба Аня – бабаня. Бабушка воркует с внуком, он обнимает её. Мать это страшно раздражает. Она вырывает мальчика из рук бабушки: «Хватит баловать ребёнка!» Ребёнок кричит в голос. К счастью, спускается с крыши новый муж: «Вов, поехали!» Не вытирая слёз, Вова лезет к нему на закорки: «Едем с дядей Саней на хромой лошадке!» Так она и на мужа орёт! Он плюёт и уносит пасынка в дом. Я тоже плюю, поворачиваюсь и ухожу. В руках ни сумки, ни сына. А идти ещё тяжелей.
Бедный мой мальчик! Дураки его родители не то любить не умеют, не то это любовь у них такая дурацкая!
Вот такая история. Извините, другой не вспомню.
Юрий»
Люся влетает в квартиру брата с криком: «Вов, ты что дверь расхлебястнул!» И видит его праздно сидящим за столом. Чуткая сестрёнка сразу замолкает, садится рядом, смотрит на письма, тянет к ним руку: «Можно?» Туминский пожимает плечами. Люся подходит к чтению профессионально, по бухгалтерски: разглядывает штемпели, раскладывает по датам. И приступает к чтению. На первой странице хмыкает, глядит на брата, потом продолжает чтение. Снова разглядывает конверт. Пробегает взглядом первый листок второго письма, переходит ко второму, возвращается к первому и потом уже дочитывает до конца. Распихивая листочки по конвертам, говорит с придыханием:
– Володя, как красиво: «под маской наружного холода беззаветная скрыта любовь»!
– Это Некрасов…
– Правду папка говорит, ты всё-таки гуманитарий. Вот, Некрасова знаешь. И почему ты в политехнический пошёл?
– Гуманитарии мало получают. А что, я плохой инженер?
– Хороший, Володенька. Ты вообще хороший. И есть в кого. Судя по письмам, твой папа тоже был хороший. Расскажи о нём.
– Он умер двадцать лет назад. Плохо я его знал. Виделись редко. Я ведь раз в год в Бережки ездил. Только потом стал ещё на зимние каникулы ездить. Но это уже ближе к старшим классам, когда мать не стал слушать.
– А зараза она, наша мамка, – захохотала Люся. – Тебя квартирой попрекает, а получается, что наша бабуся дом на квартиру поменяла и на тебя тайком переписала, чтобы восстановить историческую справедливость. Мамка-то, оказывается, много лет другую твою бабушку доила!
– Люсь, я в любой момент вам эту квартиру отдать готов!
– Да не нужна она нам! Мы в доме живём, где всё благоустроено, сад вокруг, мастерская рядом, родители всегда с детьми помогут. Это мамка просто предлог ищет, чтобы на тебя поорать! Давай об отце твоём поговорим!
– Внешне – красавец. Он на бабушку был похож. Высокий, стройный, белокожий брюнет. А глаза светлые.
– А ты на кого тогда похож? Мамка тоже брюнетка.
– Бабаня говорила, я на её отца похож. Он как я был: русый, небольшого роста, коренастый, большеголовый, косолапый.
– Тебя послушать, так ты урод редкий. А, между прочим, есть у меня подружки, которые тобой интересуются. Кстати, не желаешь познакомиться? И не тряси головой, вон, отец твой откликнулся на брачное объявление. Володь, если он такой красавец, то зачем?
– Может, идеальную искал? Он несколько раз женился… уж не знаю, законным или гражданским браком. В райцентре с последней женой жил дольше всего, лет пять. С нашей матерью, кажется, около двух лет. Две тётки – у нас в Бережках. Иной раз приезжаю – нет его. А на следующий год он снова в родном доме живёт. И так далее. Тётя Тоня, когда мы у гроба бабушки сидели, про него вспоминала: «Единственный родной мне по крови человек. Не глупый, не злой, а по сути – так, пирожок ни с чем». Значит, как и я, главного в нём не разглядела.
– Ты эти письма в доме бабушки нашёл?
– Нет, я там пока ни к чему не притрагивался…
Люся очень заинтересовалась этой неизвестной женщиной: как выглядит, в каком возрасте?
– Да так, невидненькая такая… ну, может тридцать с чем-то…
– Я думаю, это та самая маленькая Ниночка, о которой твой отец упоминал.
– Да… пожалуй…
– Наверное, она ожидала, что ты письма её матери сохранил. Поищи, а? Тебе и самому будет интересно узнать, что за человек была эта Надя, почему у них не сложилось.
Туминский взъерошил свои редеющие волосы:
– Да, у неё вид был какой-то неприкаянный. Может, мать недавно умерла?
Приехал за дочерью отчим Туминского Николай. Выказал сочувствие по поводу смерти бабушки. Спросил, не помочь ли деньгами, и что он решил по поводу бабушкиного дома.
– Ума не приложу. Сосед хочет купить, да предлагает столько… село-то отдалённое, дадут за дом меньше, чем на отопление потрачено.
Николай покивал понимающе: он сам года три назад помогал Володе отопление ладить, когда в Бережки газ проводили. И взаймы дал тайком от матери. Перекинувшись парой слов о новой машине и об удачной продаже старой, дружно обругав Люсины каблуки, мужики попрощались. Усаживаясь в машину, Люся спросила:
– Папка, а ты у мамки второй муж?
– Ну…
– А кто такой дядя Саня?
– Это тебе Володя сказал?
– Да нет, в письме его отца вычитала.
– Ну да, между отцом Володи и мной был этот дядя Саня. Я его не знал, я тогда в техникуме, а потом в армии, но, наверное, был он человек неплохой. Володя по нему долго тосковал.
– А тебя в штыки встретил?
– Вовсе нет. Твой брат вообще человек неконфликтный, ты не заметила?
– Ну да, у него только с мамкой вечный конфликт. Вот скажи, почему?!
– В детстве, конечно, она была к нему несправедлива. Она была молодая и не понимала, что от маленького ребёнка нельзя требовать взрослого понимания. В общем, она вела себя так, как будто ещё во внутриутробном состоянии всё ему объяснила, а он вредничает и тупит.
– Пап, ну какая молодая! Я Вовку тоже в двадцать лет родила!
– А может, у неё позднее взросление. И вообще, мамка у нас немного сумасшедшая, – дочь с отцом захихикали. – Но теперь мальчик вырос, и можно было бы уступить старушке.
– Уступи нашей мамочке пальчик, так она руку по плечо откусит!
Глава 7
Туминский решил поехать на выходные в Бережки. Письма поискать, фотографии и документы забрать и вообще дом проведать. Заодно новые колёса обкатает.
Выехал ещё до света, поэтому в село приехал рано. К тётке не заезжал, но позвонил. Отказался от обеда, но обещал приехать к ней на ужин. Поисками сразу заняться не удалось, навалились хозяйственные дела: отдолбить вмёрзшие ворота, прокопать канавки во дворе, чтобы талая вода стекала. Вышла тётя Шура, попросила отбить дверь погреба. Перешёл к ней во двор. Увлёкся, стал поправлять входную дверь, потом ремонтировать крыльцо. Приковыляла старуха Бережкова с другого конца улицы, обещал и ей помочь. В общем, освободился только к обеду.
Обедали у тёти Шуры. Она пригласила всех, у кого Туминскому пришлось поработать, а это без малого пол улицы, многие дома пустуют зимой. Сидело за столом кроме него и хозяйки шесть старух и подросток Витька, внук Бережковой. Туминский глядел на них, и у него сердце дрожало: могла бы среди них бабаня сидеть. Женщины в возрасте от 60 и до без малого 90, добрые, беззащитные, кто бездетный, кто потерявший родных, кто в процессе потери: алкоголизм – вечная беда российской деревни. У тёти Шуры только вполне благополучные дочери, но обе далеко. Спасибо, если раз в год зятья приедут, а хозяйственные проблемы возникают чаще.
Он первым поднялся из-за стола, сказав, что дел много. Выходя за дверь, глянул на оставленную старухами у порога обувь. Вся она была старая и ветхая, но особенно поразили рваные калоши бабы Сони Бережковой. Явно с чужой ноги, очень большие, и из них торчали штопаные вязаные из овечьей шерсти носки, обёрнутые целлофаном. Его бабаня, будучи сельской интеллигенткой, всегда одевалась прилично, но как она гладила дрожащей рукой голенища сапожек, подаренных им в прошлом году! «Надо их найти и бабе Соне отдать», – подумал. Спросил провожающую его тётю Шуру, как бы это потактичней сделать. Она всхлипнула: «Твоя бабушка их всех прикармливала по очереди. Пригласит посидеть и супчику нальёт. Но не можем же мы всех брошенных старух к себе забрать! Вот после сорока дней мы с Тоней бабушкины вещи разберём и им раздадим. А сапожки неси сюда. Я её задержу и наряжу».
Сидя у окна и перебирая бумаги, вынутые им из шкафа, он видел, как прошли мимо пять старух, а через несколько минут баба Соня с Витькой. У его крыльца остановились, переговорили, потом старуха поплелась дальше, а Витька стал подниматься на крыльцо.
– Я пришёл сказать спасибо, – выпалил он. И замер, не решаясь что-то спросить.
– Ну, – похлопал его по плечу Туминский. – Решайся уже!
– Дядя Володя, а моя бабушка не помрёт?
Туминский аж поперхнулся. Потом осторожно положил ему руку на голову и заглянул в глаза:
– Вить, наши бабушки ради нас живут. Если видит, что нужна тебе, будет за жизнь держаться. Ты её не обижай и отцу не давай её обирать. Ещё не пей, ты же знаешь, чем это кончается. А когда в следующий раз сигарету в зубы сунешь, вспомни, что на эти деньги можно было хлебушка ей купить.
– Ладно, дядя Володя!
Только к вечеру, добравшись до нижней полки книжного шкафа, где стояли детские книжки, купленные очень давно, некоторые ещё во времена отцова детства, он наткнулся на четыре письма, связанные бумажной бечёвкой.
Глава 8
«Добрый вечер, а потом спокойной ночи!
Я теперь знаю, что письма мои Вы получаете после работы, вот и начинаю с этого пожелания. А я вскрываю Ваши прямо у почтовых ящиков, забегая домой на перерыв. Но отвечаю на них следующим утром, когда моя семья ещё спит. Сижу на кухне, варю кашу на завтрак, поглядываю в окошко и пишу. Только вчера не удалось, потому что проснулась я от позвякивания и какого-то бормотания. Открываю глаза, а Ниночка моя трясёт сетку своей кроватки и не то поёт, не то говорит: «Песен-ка! Песен-ка!» Я беру её на руки и спрашиваю тихо, чтобы маму не разбудить: «Ну? Ты что?» А она обнимает меня и отвечает: «Концел». Концерт затеяла моя радость…»
