Артистка Маруся демонстративно выдернула шарф из моего плаща и картинно закрыла лицо. У меня защекотало в носу, я машинально прикрыла лицо, но потом отдернула руку и от души чихнула прямо в лицо обнимающего меня Димки:
– Ой, прости, не хотела!
– Ты что! – заорал он, отскакивая от меня.
– Ох, милок, царствие тебе небесное, если не привит, – заголосила сквозь шарф Маруся. – Женщины от этого штамма, в основном, выживают. А вот среди мужиков очень высокий уровень смертности. Это я тебе как дипломированный фельдшер говорю! Беги на прививку, пока ноги не похолодели!
Маруся с фельдшером и рядом не стояла. То есть стояла, конечно, она санитаркой в поликлинике работает. Терминов медицинских набралась, и, если надо кому мозги запудрить, делает это виртуозно. И как она поняла, что Димка мне неприятен? Да понятно как, его наглость кого угодно из себя выведет.
– Наташа, – обратился он ко мне из коридора, больше не пытаясь приблизиться. – Мы можем поговорить?
– Да пошел ты… на прививку!
Маруся, приговаривая: «Линяй, милок, пока жив» выпихнула гостя за порог. Но оказалось, что в темном коридоре стоит еще один мужчина.
– А ты что следом за дружком не летишь? – схватила она его за рукав.
– Я не с ним. Мне нужен адрес Светланы Анатольевны.
– Какая Светлана Анатольевна?
– Боева.
– О господи! Я ее как-то по отчеству… Оставьте ваши координаты, я при случае сообщу, что вы ее разыскиваете.
– А не легче ли просто дать мне ее адрес?
– Вовсе не легче. Мало ли кто ее разыскивает…
Пришел дядя Паша:
– Девки, телевизор включайте!
Какие-то ужастики: самолеты врезаются в небоскребы, люди бегут.
– Да ну вас, дядя Паша, с вашими американскими фильмами ужасов!
– Ты что, не поняла? Это на самом деле сейчас в Америке творится! Это исламские террористы!
– А! – и отвернулась к стене.
– Ты что, Наташ, тебе людей не жалко?
– Жалко, конечно. Но они сербов так же бомбили. Может, до них дойдет, что людей убивать нехорошо.
Звонок. Маруся впустила доктора.
Через неделю я оказалась в больнице. Еще через две – с большим трудом выписалась. Дали еще два дня на восстановление – и больничный закрыли. Пришла я в себя не вполне. Но на работу выходить сегодня.
Ткнулась в кабинет к Андрею. Заперто.
– Тебе чего, Наташа? – спросила секретарша Надя.
– Да чего-то он мне хотел сказать тогда, – говорю. – Ну, перед больничным.
– Завтра спросишь, как уходить будешь. Он сегодня рано что-то. И в последнее время вообще на работе не задерживается… как-то увял. Может, тоже грипп начинается?
Пошла к себе. Просмотрела поручения: за товаром никто не приедет. Ну и хорошо, а то на улицу выходить…
В первый день, вернее, ночь работы клиенты как-то не беспокоили. Было всего два звонка уже под утро – и все. Так что я продремала почти всю ночь и чувствовала себя даже лучше, чем когда на смену заступала. В восемь зашла в приемную к Наде:
– Пришел? Один?
Андрей мне с усилием улыбнулся:
– Выздоровела? Выглядишь нормально. Какие проблемы?
– Никаких. Ты-то сам, часом, не заболел? Не могу вернуть тебе твои комплименты.
– А я тебе не говорил? Да, ты же болела. Дверь прикрой.
И выяснила я следующее. Андрей фирмочку свою продал. То есть по бумаге еще нет, но решение принято. Будущие владельцы уже все негласно обшарили, и документы на продажу подготовлены. И досиживает он здесь последние дни.
– Андрей, стоит ли расстраиваться? У нас последний год все под гору катилось. Продажи падали, ты уже двоих менеджеров сократил. Если бы не игрушки наших головастиков, мы бы в трубу вылетели.
– Перепрофилировались бы. К тому шло. Ладно, что об этом толковать! Взял я кредит, а меня взяли за горло. В общем, Наташа, никто еще у нас об этом не знает. Может, предполагают или догадываются. Но тебе я говорю заранее. И советую: ищи работу. Даже если они приладятся к рынку, сама понимаешь, придет другая команда. А публика это специфическая.
– Спасибо за доверие, Андрюша. Сам-то куда?
– Есть интересное предложение от представительства одной западной фирмы. Буду работать в сфере защиты авторских прав. Ну, там лицензионные программы и все такое… Конечно, не собственник, а наемный работник. Но с приличным окладом.
– Твоя-то как все это переживет?
– А я ей еще не говорил. Ты извини, но там специфика работы другая. А ты гуманитарий. Иначе я бы тебя с собой взял.
– Да ладно, не парься. Ты мне ничего не должен. Была бы шея – хомут найдется.
Да, задача. Трех лет не проработала – и на вышвыр. Зашла в гастроном и решила: будет у меня пир во время чумы. Продуктов набрала, не скупясь, даже бутылку вина взяла. А на кухне оживленная Любовь Михайловна вдруг обратилась ко мне:
– Наташа, Людочка звонила. Они завтра приезжают.
М-да. Как-то у меня всегда в комплекте встреча с родственниками и личные неприятности. Но есть один плюс: соседка месяца четыре со мной не разговаривала, а по такому поводу сменила гнев на милость.
– Вдвоем или втроем?
– Все трое. Но Жорик, наверное, в больнице будет, – видимо, я изменилась в лице, потому что она поспешно добавила. – Там все, кажется, в порядке, просто вызвали обследоваться. Три года ведь прошло.
– Ну, ладно. В Светиной комнате размещу.
– Зачем в Светиной? В твоей места больше. А ты в Светину.
Да-а, командиров нам не надо, командиром буду я! Пошла переселяться. Там и пыль пора протереть, и вещи туда кое-какие перетащить, чтобы гостей не беспокоить.
Дядя Паша крикнул из коридора:
– Наташа! Тебя!
Звонил Стас.
– Нет, мой дорогой. Сегодня – пожалуйста, только сваливать придется на рассвете. Утром родственники приезжают. Не знаю, но не меньше чем на 10 дней.
– Зачем тебе этот задохлый женатик? – спросила Маруся.
– А кто в моем возрасте не женат? Только алкоголики и импотенты.
Проводя уборку, наткнулась на записку: «Боев П.А.» и далее телефоны.
– Слушайте, а когда это ко мне Боев заходил?
– Какой Боев?
– Ну, Светин муж.
– Аллигатор, что ли? – удивился дядя Паша. – Не видел!
– Да нет, первый муж, который законный. Они же не разведены.
– Не видел. Я и не знаю его. Марусь, ты видела?
– Я и Свету вашу не видела, – поджала губы ревнивая Маруся. Но ко мне у нее ревности не было, поэтому решила помочь разобраться. – А почему ты спрашиваешь?
– Да вот, у меня на столе записка лежит с его телефонами.
– А! Не мудрено, что ты забыла. Вспомни, в тот день, когда ты заболела…
– Ну?
– Когда мы ждали врача, вломились два мужика. Один – твой бывший, второй спрашивал Светин адрес. Ты сказала, чтобы он свой адрес оставил…
– А, так это не Петя был, а его порученец! Теперь вспомнила. Ну, ладно! Будет Света звонить, я вот тут эту записку повешу. Если меня не будет, передайте ей, ладно?
Рано утром приехали гости. Павел Алексеевич сразу стал названивать в клинику, Людмила закрылась в ванной, а Жорик стал лазить по полкам:
– Вы психолог, да?
– Нет, продавец. И не зови меня на «вы», я сестра тебе, хоть и старше на шестнадцать лет.
– А почему у вас… у тебя все книги по психологии?
– Просто интересуюсь.
Я стала кормить мужиков. Потом к нам присоединилась Людмила и спросила:
– Наташа, а правда, что Света родила на старости лет, или она все-таки усыновила?
– Нет, действительно родила.
– В 44 года?
– Да уж почти в 45.
– И ребенок нормальный?
– Двойня. Очень хорошие дети. Да вот, я их летом снимала.
У меня их фотография стояла: Иван Григорьевич держит малышей на руках, Света рядом.
– Слушай, а дети-то Петькины!
– Ну да. Не в мать. Такая красота – и не передалась. Жалко.
– А это ее новый муж?
– Да. Только с Петром она не разведена.
– Как же он детей отпустил?
– А он и не знает о них… наверное.
Людмила поглядела на меня с укоризной:
– Наташа, разве это правильно?
– Видишь ли, мама… над этой этической задачей я раздумывала, когда он ее выгнал. И позже, когда она эту беременность вынашивала. Ты представляешь, каково ей было? Они всего полгода до серебряной свадьбы не дожили. А потом как-то я ее выгуливала после рабочего дня в Александровском саду, и мы с ним столкнулись. Вообще-то я её в Эрмитаж в тот вечер водила, чтобы дети в утробе эстетически развивались. А её там почти сразу затошнило от голландских натюрмортов с битой птицей и мясными тушами. Считай, пропали деньги за билеты. До сих пор жалко! Ну, и пришлось по аллее прогуляться. И тут Петя нарисовался. Поздоровались как малознакомые. Потом у него вырвалось: «Как ты растолстела!» Она, конечно, не только растолстела, у нее лицо отекло. Отошли мы, а я думаю, как бы ей плохо не стало. Гляжу, а она смеется: «И я себя несчастной считала! Да это он несчастный» И всё. Освободилась она от него.
– А ее нынешний, он кто?
– Нас познакомили как-то на концерте, это Света еще только приехала. Он влюбился с первого взгляда. Как в Питер приезжает, так в Светину фирму, надо и не надо. Даже когда узнал, что она беременна, не слинял и первый раз сделал предложение. А когда она родила, он прилетел и всё приданное детям купил. Мы, конечно, на это деньги отложили, но все равно… я обрадовалась и говорю Свете: «Надо брать!» Она держалась три месяца, но потом все-таки с ним уехала.
– Где они?
– Сейчас в Англии. А сначала жили в самой восточной части нашей необъятной страны.
– А кто он? Видно, человек небедный?
– Рядом с нами – просто Ротшильд. Я как-то назвала его олигархом, так дядя Паша стал звать аллигатором. За глаза, конечно. У них была компания по продаже родины в особо крупных размерах. А когда родина наконец-то стала на них наезжать, Иван Григорьевич спешно вывез семью за границу. И капиталы, какие успел. И здесь кое-что сыну от первого брака перебросил. Но всё-таки родина пощипала его изрядно. А компаньоны, которые пожадничали, вообще присели в тех же местах, и надолго.
– Как ты цинично об этом говоришь!
– А что? Можно подумать, родина от этого что-то выиграла! Компания сменила акционеров, да и все. Я эти движения капиталов наблюдала неоднократно. Вот и сейчас владельца фирмочки, в которой я тружусь, какие-то крутые сожрали.
– А на тебе это как-то отразится?
– Наверняка. Владельцы придут со своей командой. Может, и производство перепрофилируют. Я себе новое место подыскиваю.
– Может, обойдется?
Я не стала мать расстраивать:
– Может, и обойдется. Но запасной аэродром не помешает.
Через несколько часов общения я с ужасом обнаружила, что у Людмилы обострение. Конечно, ведь осень! Прошлый раз они тоже осенью приезжали, но тогда нас всех отвлекала болезнь Жорки. Теперь же при относительно спокойной обстановке она имела возможность показать себя в полном блеске.
Улучив момент, я с укором сказала Павлу Алексеевичу:
– Что же вы ее дома не оставили!
– А как бы я ее не взял? Да и на глазах у меня все-таки!
Мысленно я с ним не согласилась. И со страхом ждала бури, наблюдая лихорадочный блеск глаз, экзальтированные жесты и бурную речь. Муж и сын испуганно кидались исполнять любое её распоряжение и при первом удобном случае норовили смыться. Так и мы с папой когда-то…
Назавтра в фирму пришла новая команда. Еще неделю они за нами наблюдали. Один в моё дежурство приперся часов около двух ночи, когда мне позвонил Верхоянск. А мог бы спящей застать. То-то была бы ему пожива! А тут деловая колбаса кивнула ему по-свойски и продолжила деловые переговоры. Сверстав заявку и пообещав, что бухгалтерия сегодня вышлет счет, я положили трубку и уже хотела подколоть инспектирующего, но тут телефон опять разразился трелью. Мирный. Там дядечка с таким приятным голосом. Кажется, у него кто-то в Питере, вот он и стремится покупать компьютеры здесь, хотя удобнее (и дешевле!) было бы во Владике. Я его окучивала долго, но в результате заявка получилась внушительной. Надеялась, что этот с бритой головой ушел, но не тут-то было. Завелась, хотела сказать какую-нибудь гадость, но тут опять телефон. Новгородский Петрович на загрузку просится. Я посмотрела накладную: да тут всего ничего, два компа и всякая мелочевка:
– Давайте с парадного!
Рысью долетела до кладовки, сложила все на тележку и покатила к выходу. Стас закрыл двери, ведущие в офис, и помог перетащить тележку через порог. По законам гостеприимства не могла не предложить клиентам чая. Клиенты не отказались. Шофера еще и консервным супчиком из термоса угостила.
– А почему вы ночью грузитесь? – спросил бритый, которому тоже чай был предложен, но он отказался.
– А удобно, – ответил Петрович. – Вечером попозже выезжаем, грузимся – и ранним утром дома. Ни пробок, ни подстав.
На девять утра был назначен всеобщий сходняк, поэтому я никуда не спешила. Забрела к головастикам и тихонько спросила Сашу:
– Ты мне бяку послал?
– А конечно. Как сообщение откроешь, так он тебя и съест.
– А источник не найдут?
– Обижаешь!
Я сдала накладные и заявки и поплелась в дежурку. Но за компьютером уже сидел какой-то юноша из новых и проверял почту. Ну, флаг тебе в руки! Открой приложение, умник! Он открыл. Я развернулась и пошла в сборочную, куда заносили стулья.
А объявлено нам было следующее: немедленному сокращению подлежат сотрудники, называемые ночными директорами. До конца месяца нам предлагается подать заявление по собственному желанию. В случае непротивления нам выплачивается пособие в размере двухмесячного оклада. Хотите по закону – будет вам по закону. Прочих увольняют через месяц на тех же условиях. С охранной фирмой договор расторгается тоже со следующего месяца. Главбух назначается немедленно, прочие бухгалтера работают впредь до особого распоряжения.
– А сборщики? – спросил кто-то.
– Технические работники продолжают трудиться, – сказал тот самый бритый, что за мной шпионил.
– Я технический работник? – шепнул мне на ухо Саша. – Меня знаешь, в какой банк приглашают?
– А чего не идешь? – шепнула ему я.
– А кто сказал, что не иду?
Я написала записку, могут ли меня рассчитать сегодняшним днем, и перекинула бухгалтерам. Бледная как смерть Люся кивнула мне.
Все отправились на выход. Большая толпа сразу вломилась в приемную с вопросами. Я остановилась в коридоре. Подошла расстроенная Зоя. Я ей симпатизировала: она никогда не ссорилась и работать умела.
– Ты что, Зоя? С твоим опытом тебя в любой фирме примут с радостью. Это не то, что я с филологическим образованием и стажем в три года!
– А кредит? Мы квартиру два года назад купили.
Вокруг толпился народ, поэтому я сказала:
– Выйдем покурим.
За нами увязалась злюка Капочка:
– Наташа, у тебя есть место на примете? Так нечестно, скажи мне! Нас со следующей недели рассчитывают, а ее только через месяц! Прояви корпоративную солидарность!
– Ты бы лучше шла к начальнику застолбить место того, кто раньше уйдет. Объяви о своем бедственном положении, пока еще никто не догадался вперед тебя поплакаться!
Когда я вернулась в дежурку собирать свои вещи, там у монитора сидел наш главный головастик Александр Иванович и возмущался:
– Что за детский сад! Какой идиот открыл приложение? Вас же предупреждали!
– Это вот она работала здесь последней, – кивнул на меня бритый.
– Александр Иванович, в восемь всё было нормально, – возмутилась я.
Он пощелкал по клавишам и сказал:
– Почта открыта в 8:22.
– Дитё я малое, в нерабочее время на компе играться? Вот этот юноша после меня за него сел.
– Это мой сотрудник? Здорово! Я вас что-то не спросил, мне доплачивать за таких не будут?
– Вы мало получаете? – вспыхнул бритый.
– До сих пор меня все устраивало. Но если за такими подчищать, то мало.
– Я никого не держу!
Александр Иванович встал и сказал:
– Давай дальше, работничек. А я пошел заявление писать.
Я было испугалась, что подвела Александра Ивановича. Но потом увидела, какими взглядами они обменялись с Сашей, и поняла, что они нарочно спровоцировали конфликт, чтобы уволиться сразу. Действительно, когда я пробралась к Наде с заявлением, у нее на столе их было уже немало.
– Наташа, тогда в пятницу за расчетом…
– Нет, меня бухгалтерия уже рассчитала, только приказ нужен. У меня последнее дежурство уже отработано.
– Тогда жди. Кофе налить? Ой, у меня же кончился!
– Я тебе занесу свою банку, когда уходить буду.
– Спасибо. Да, ты мне не напомнишь телефоны газеты? Надо рекламу дать.
– Вот визитка. Там работает Юля, помнишь её? А со следующего месяца она в декрет уходит, и я ее заменю.
– Ой, как здорово! А зарплата?
– Не прогадала.
Вошел бритый. Надя сунула ему приказ, он подмахнул его, потом любезно сказал:
– Вы толковый работник, Наташа, и я не сомневаюсь, что вы найдете работу.
– Конечно-конечно, – ответила я и отряхнула прах со своих не очень стройных ног.
Еще при выходе меня и обшмонали, как в тюряге. И чего найти хотели? Свою клиентскую базу я неделю назад на диск записала и домой унесла. А из компьютера не только все удалила, но еще Саша на него какого-то вируса наслал. А у Зои все её связи в блокноте были записаны. Я свою клиентуру конкурентам продала. А что, имею право! Они нас не по закону вышвыривают, так должна и я чем-то поживиться. Конкуренты меня даже на работу пригласили. А я им предложила Зою с её клиентурой, потому что договорилась с одной газеткой, в которой некоторое время внештатно сотрудничала, пописывая статейки на различные темы: то как учреждения культуры компьютерную технику закупают, то о работе риелторов (наболело!), то о приезжих на улицах северной столицы. Работа временная, конечно, но три года – это как раз столько числят две последних записи в трудовой книжке.
Дома на меня накинулась Людмила:
– Почему так поздно? Я же волнуюсь!
Я даже опешила. Говорю, собрание у нас было в девять. – Ну, и как новое руководство, ведь ничего страшного? – Уволили. – Как уволили? – Обычно, с первого числа. – Нельзя же быть такой неграмотной, надо, чтобы всё было по закону! – А смысл? – Послушай меня! Об увольнении должны уведомить не позднее, чем за два месяца… – Мам, это все знают. Но стоит ли трепать свою тонкую нервную систему? Дали две зарплаты к расчётным – и ладно! – Это вопрос принципа! – А для меня вопрос принципа – собственная жизнь…
Ушла к себе, плюхнулась на диван. Но надо же обед готовить, сейчас мужики из больницы вернутся. А тут ещё телефон зазвонил. Стас тоже огорчился, хотя его-то просто перекинут на другой объект. Потрепались немножко. Людмила и тут влезла: приглашай, мол, своего друга к обеду. Чуть ли не трубку из рук выхватывает. Пришлось дать отбой. Я чистила картошку, а она меня отчитывала: почему она не хочет друга с родной матерью познакомить? Я лениво отбрыкивалась, что не друг он, а так… коллега по работе, тоже под сокращение попал. Тем более, надо было пригласить и обсудить совместные действия по восстановлению справедливости. Чтобы это прекратить, сказала, что приглашать надо с женой и двумя детьми, а это будет столько народа, что за столом не поместятся. Дитё у него, конечно, одно, но надо же как-то отбиваться. И что тут поднялось! Боже, моя дочь встречается с женатым мужчиной! Какая низость! Я встречаюсь с ним именно по работе! Куда там, не слышит!
Это все продолжалось и за обедом. Папа с сыном уткнулись в тарелки, а Людмила декламировала: у тебя ни семьи, ни друзей! Мы больше недели тут, а Инна ни разу не зашла! Я отвечаю: мы не дружим больше, Инну осудили условно. И ты вместо того, чтобы поддержать подругу, от нее отвернулась! Дай мне её телефон! Слышать о ней плохого не желаю! Ты нелюдимая, к тебе в детстве никогда подруги не ходили!
Вот поэтому и не ходили. Отвыкла я от этих бенефисов. Поэтому не выдержала:
– Жор, а к тебе друзья ходят домой?
Не отрывая глаз от тарелки, Жорка помотал головой. Но Людмилу это не остановило:
– И что за дети у меня! Таким ли было наше поколение!
Думаю, а что я всё это терплю? Позвала Жорку на выставку «Интерком».
Когда мы вышли, он спросил:
– Наташа, она всегда так? Ты из-за нее психологией интересуешься?
– Из-за неё мне бы психиатрией заниматься, – вырвалось у меня.
– Ты считаешь, что это не плохой характер, а болезнь?
– Жора, она же обычно адекватна. Обострения бывают осенью и не столь ярко выраженные – весной. Цепляется ко всем, пока не доведет себя до истерики. Слезы, скандалы, пока не поймет, что что-то не так. Тогда хватается за спину, желудок, сердце, чего там еще?..
– Весной варикоз лечила…
– Ну вот, устремляется извне вовнутрь. Таблетки, уколы, процедуры, визиты к врачам. А к окружающим перестает цепляться, ведь так? Но перед этим обязательно на метле полетает. Это мы так с папой говорили… Имей в виду: у тебя по женской линии наследственность неважная. Ты знаешь, что я в детстве в психушке лежала?
– Ты шутишь, Наташа?
– Это серьезно. Двадцать три года назад у меня был срыв. Поэтому держи себя в узде, не позволяй себе расслабляться.
Когда мы вернулись, в коридоре ощутимо пахло валерьянкой. Неужели Людмила начала лечиться? Но нет: из своей комнаты выглянула заплаканная Любовь Михайловна:
– Наташа, я не хотела! Я пыталась объяснить твоей матери, что Инна подлая!
– Вы рассказали о Свете? Любовь Михайловна, я же вас просила!
– Как я могла подумать, что сестра сестре может навредить!
– А я вас предупреждала.
Махнула рукой и ушла к себе. Юркнул вслед за мной и Жорка. Но не отсиделись. Распахнулась дверь и влетела Людмила:
– Наташа, ну можно ли быть такой безответственной! Ты знала о суициде и не отобрала у Светы детей! Надо немедленно сообщить Петру, чтобы он их забрал!
– Ты же путем не знаешь ни ее, ни его, однако, уверена, что с ним будет лучше?
– Нечего со мной разговаривать таким тоном! Немедленно дай мне телефон Петра!
– Да бери, он там к обоям над телефоном прикноплен.
– Эта… твоя соседка… она его забрала!
– Видишь ли, она, в отличие от тебя, любит Свету и ее детей и желает им добра.
– Ах, я им зла желаю? Я ответственный человек, и не могу позволить своим племянникам находиться рядом с психически ненормальным человеком!
Жорка, сбежавший к дяде Паше и Марусе, видно, уже получил от них информацию о событиях трехлетней давности, потому что встал в дверях и мотал головой, мол, не давай ей этот номер.
– Ты что, Жорик, не знаешь? Если мама чего решила, не успокоится, пока не добьется. Решила довести Свету до петли – доведет!
– Вот, сама говоришь, что она повесится.
– Если мать детей лишить… а если ты детей лишишься, а? Полезешь в петлю?
– Не говори ерунды! Я христианка!
– Значит, ты будешь жить. Но кто-то должен умереть. Или Света умрет, оттого что у нее детей отобрали, или дети, оставшиеся без матери. Но кто-то умрет непременно. Зато Людмила успокоится. Иди звони.
Телефон зазвонил, когда она протянула руку к нему.
– Тебя! Не занимай аппарат надолго!
Звонил тот самый порученец Боева. Передала ли я Светлане Анатольевне телефоны ее мужа?
– У нас связь односторонняя. Она еще не звонила.
– Я вынужден сказать вам то, что он сообщать меня не уполномочивал. Он умирает. Вы можете поехать сейчас к нему со мной?
– Ну, могу я съездить. А смысл?
– Выслушайте его.
– В этом я умирающему отказать не могу.
Оказалось, что он звонил из машины, стоящей у подъезда. Я обещала собраться за пять минут и отключилась.
– Людмила, не кидайся к телефону! Ты хотела, чтобы кто-то умер? Он умирает. Никогда не думала, что смерть родственника может принести радость, но извини, я рада.
– Кто? – схватившись за горло, прохрипела она.
– Петр Боев. Вот, зовет проститься.
– Я поеду!
– Извини, он тебя не зовет. Ты лучше дома посиди и подумай вот о чем. Я о смерти только что сказала. И она случилась. Зато Света с детьми спасена. Может быть, не стоило смерть призывать, а?
– Наташа, ты что?
– Всё, Людмила, всё!
– Как ты меня называешь?
– Это я от тебя отреклась. Тебя ведь не страшит такая потеря?
Петр лежал под капельницей. Умирающим он не выглядел. Вошли мы довольно шумно, но глаз он не открыл. Я некоторое время потопталась, но потом очень громко сказала:
– Здравствуйте!
Он открыл глаза и бодрым голосом сказал:
– А, Наташа! Ты сказала Свете, что я прошу ее приехать?
Когда я встряхнула пальто и повесила его у входа, соседи разом высунулись из своих дверей: и Любовь Михайловна, и дядя Паша, и Маруся.
– Наташ, что ему было нужно? – это дядя Паша.
– Все мужики – козлы… извини, дядя Паша. Он смертельно болен, и хочет, чтобы Света за ним ухаживала.
– А с чего это она должна? – возмутился дядя Паша.
– Потому что козел! – ответила за меня Маруся. – Ушел, оставил без всего, а теперь ему горшки подставлять изволь!
– Вы не правы, – выскочила в коридор Людмила. – Они двадцать пять лет были вместе. Он муж ей. Она должна поддерживать его перед лицом смерти!
– Да, именно так он считает…
– Наташа, а о ребятишках… – это Любовь Михайловна.
Я ее обняла и сказала:
– Не волнуйтесь, Любовь Михайловна, они ему на фиг не нужны. Сказал, пусть оставит с Иваном Григорьевичем и нянькой.
– Ага, жену отдай дяде, а сам катись к… – ляпнул дядя Паша и получил от Маруси кулаком по спине:
– Дурак, при ребенке!
– Надо было показать ему фотографии… – начала назидательно Людмила.
– Вот эту я показала, он не заинтересовался, – вынула я из сумки ту, в рамочке, что обычно стояла у меня на этажерке.
– Надеюсь, ты дала ему Светин телефон? – это опять Людмила.
– Я дала ему номер юриста. Пусть договариваются без меня.
– А как же Петр? Пока Света придет, кто будет с ним? Я поеду к нему!
– Там сиделок – маленький черт на печку не втащит. Не для того ему Света нужна.
– А для чего? – спросила Любовь Михайловна.
– Чтобы ей нервы мотать, – сказала знающая жизнь Маруся. – На сиделок можно орать, если деньги заплачены, но они на это не ведутся, работа такая. А жену можно упрекать, оскорблять, до слез доводить. Ее достать легко и приятно, она же за бесплатно страдает!
– Марусь, если ты такая умная, зачем Димке сказала, что я в больнице лежала?
– Ты что, Наташа? Я его видела один раз, когда ты дома болела!
– Это я сказала, – повинилась Любовь Михайловна. – Думала, он тебе дух поднимет. Или растрогаешься, или поругаешься – всё развлечение.
Я захохотала и снова обняла старуху:
– А вы знаете, и правда, помогло. Я лежала в ознобе, температура поднималась. А как он со своей наглостью нарисовался – враз меня жаром обдало!
– А что он тебя домогался? Вроде, давно все разбито?
– Я почему о нем вспомнила? Тот же фасончик: как ты не вовремя в больницу легла, у меня мама болеет, Танька (это сестра его) замучилась за ней ходить. Выпишись и помоги: Танька в ночь, ты – днем.
– Да, наглость людская беспредельна! – подвел черту дядя Паша.
Когда я разогревала ужин, в кухню просочился Павел Алексеевич и возмущенно сказал:
– Наташа, зачем ты так с матерью, она ведь больной человек!
– Если она больная, почему вы ее не лечите?
– Но ведь это пройдет само…
– А с таблетками она была бы безопасна для окружающих. Почему болеет она, а страдать от нее должны другие?
– Что ж вы ее с твоим отцом не лечили?
– Хороший вопрос! Я жила с ней от семи до пятнадцати лет. Это не тот возраст, когда тебе позволено принимать решения. А вот папа, безусловно, виноват. И прежде всего передо мной. А вы прежде всего виноваты перед своим сыном. Вы его неокрепшую психику подвергаете такому стрессу. Не боитесь, что это может быть фатальным?
– Не выдумывай! Он справляется!
– Откуда в вас эта уверенность? И здоровый не выдержит, а тут и органическое заболевание, и плохая наследственность. Вы знаете, что в восемь лет я попадала в психиатрическую лечебницу?
– Нет… ты что…
– Да, Павел Алексеевич. Может, время года угадаете?
– Осень…
– Да, осень. У нее обострение, у меня реактивное состояние. Жора, да не стой ты за дверью, зайди! Хоть в твоем возрасте решения не принимают, но мнение ты высказать можешь. Ответь, маму нужно лечить или лучше по-прежнему делать вид, что она здорова, просто человек плохой?
– Я не знаю, Наташа, – заплакал он.
– Значит, вам решать, Павел Алексеевич. Я бы вам предложила Жорку у меня оставить. Тут и клиника рядом, и мать далеко. Только ведь и она не согласится, и вы у нее на поводу пойдёте.
Людмила несколько раз начинала выяснять отношения, но я всякий раз это решительно пресекала. Конечно, Павел Алексеевич ни на что не решился. Если я затею разговор о психиатре, он струсит и открыто выступит на её стороне. Жорку жалко, но что я могу?
Перед отъездом у неё наступило просветление, но к лучшему ли это? Она вдруг заплакала и сказала:
– Наташа, ты опять смерть предсказала…
– Но ведь не я жертвы требовала.
– А кто? Я?
– Ты хотела Свету до петли довести. Разве не так?
– Нет! Я хочу, чтобы её дети росли в здоровой атмосфере! А Петру я дурного не желала!
– Я в свое время тоже хотела жить в здоровой атмосфере. А ты меня забрала в нездоровую.
И пошло-поехало! А Жорка плакал.
– Людмила, прекрати скандалить, сына пожалей! Павел Алексеевич, бегите за ним!
Он стоял упрямо. Ну, парочка, она маньячка, он осёл! Но все это не шуточки:
– Дядя Паша, бегите за Жоркой!
С силой оттолкнула Павла Алексеевича, пытавшегося меня остановить, и побежала за Жоркой. Но дядя Паша, молодец, успел первым и уже вырывал из рук мальчишки веревку, которую тот привязывал к перилам черной лестницы.
Откуда силы взялись? Я скрутила брата и поволокла его в кухню. Опять на пороге этот осел! Пнула его в живот и затащила мальчишку в комнату, пока соседи не повыскакивали.
Жорка плакал навзрыд.
– Жор, чего ты хочешь? Ну, прости, сорвалась я, отвыкла от этого ада. Ради тебя нужно было терпеть, но извини, не смогла. А ты мне отомстить хотел, да?
– Ты ни при чем, Наташа, но я тоже не железный! Я не хочу с ними жить! Я вообще жить не хочу!
– Сынок, это она тебя довела! Мы уезжаем немедленно из этого дурдома!
– Нет, отведите меня к психиатру! Я за себя не отвечаю!
– Жорик, не надо! Это же клеймо на всю жизнь!
– Пусть клеймо! Зато я жив останусь…
– Сынок, я от тебя ни на шаг не отойду.
– Мне это не нужно! Мне нужен специалист! Наташа, пожалуйста, запиши меня к психиатру.
Пока мы с Людмилой трясли Жорку, Павел Алексеевич сидел на табурете, прижав к груди левую руку. Я не глядя накапала каких-то капель и воткнула стакан ему в рот. Он закашлялся и выдохнул:
– Никогда тебе этого не прощу!
– Да я и не просила, – ответила я равнодушно.
Пришлось побегать по знакомым, прежде чем выйти на хорошего специалиста. Он сначала побеседовал с мальчиком, потом с Людмилой, потом с Павлом Алексеевичем, потом пригласил меня. Спросил, как все было, и я отвечала откровенно, не пытаясь скрыть свою вину. На вопрос, насколько серьезно желание брата покончить с собой, я после некоторого колебания предположила, что с большой долей вероятности это все-таки инсценировка, вызванная тем, что он хотел показать психиатру мать. И опять же тут моя вина, потому что я при нем предлагала его отцу оставить Жорку у меня, чтобы изолировать его от больной матери. Для него это было большим соблазном. Уж я-то знаю, как хочется вырваться из дома в таком возрасте! Нет, после этого у меня не было возможности поговорить с ним наедине, родители его от меня изолировали. На вопрос, почему муж не считает Людмилу ненормальной, я ответила, что он привык и боится что-то менять настолько, что даже опасность для ребенка не переломит его. Спросил он и мое мнение о собственном психическом здоровье. Что скрывать от специалиста? Я рассказала и о том, как болела в детстве, и о том, что мы с бабушкой не решились оставить ребенка из-за этого. Что контролирую свое поведение, но при Людмиле срываюсь, что предпочитаю любить её на расстоянии. Что не считаю себя ответственной за старших, но очень боюсь за мальчика. И я согласна оплатить лечение.