Евгения Черноусова
Утятинская торговка
– Ты что, она приличная девушка, нашей театральной жизни не поймет, смутится и обидится.
– А она, между прочим, в нашем театре участвовала, – вступила Таисия. – Да не гомоните вы так, я только начало расскажу, а потом вы добавите. Думаешь, будет эта чёрт Катька дома сидеть, пока Гена над твоими родственниками измывается? Да я еще ей сказала, что в музыкалке настройщик работает, и у меня от него голова раскалывается. Она явилась к вашей приличной Майе. Представляешь? Ну да, культурная еврейская девушка. Библиотека, рояль, салфетки, манеры. Ни послать, ни глаз подбить. И наша Катя, которая матом не ругается, она на нем разговаривает. Явилась к ней: ах, какой рояль, это же Беккер!
– Что, действительно Беккер?
– Надо думать, не «Красный Октябрь», проконсультировалась. Навязала ей настройщика. Та: мне на работу, да соседи будут возражать. Эта: я подежурю, с соседями договорюсь, а Ираида уже согласна. Та: хорошо бы, мы тут заседание клуба любителей искусства собираем, памяти Коневича. Эта: а что, он умер? Какая неприятность!
– Что, в самом деле, так сказала?
– Это для прикола, она без этого не может. А про Коневича у нас каждая собака знает. Ну, явилась в чужой дом, настройщика привела. Он по клавишам барабанит, она чебуреки жарит…
– Почему чебуреки?
– А она всегда чебуреки жарит, когда с Геной подерется. Он их терпеть не может.
– А в чужом доме-то зачем?
– Да по инерции. Потом спохватилась, а их уже полведра. Стала настройщика угощать. Из свиного фарша… еврея…
– А он что?
– Да ничего, ел. Она ему за это время сплела трогательную историю, что она незаконнорожденная дочь Майиного папы, и что они каждый месяц первого числа ездили с бедной мамой в Уремовск за пособием от блудного отца, и Майина мать дарила ей что-нибудь из старых вещей дочери. А она глядела на этот рояль и страстно хотела научиться играть. Рояль этот, кстати, Майя вместе с квартирой у Левиных купила. Он на этом месте с XIX века стоит. Ну, настройщик стал дальше барабанить, а она по соседям пошла. Всех угощает культурно, будто в самом деле дочка Станчицев: «Майя Александровна приносит извинения за причиненные неудобства. Примите это угощение в знак прощения…» Соседи угощаются, говорят «что вы, что вы, искусство – это святое!», хоть головы у всех болят. Вот, Консуэлку умудрилась даже на литературный вечер пригласить…
– В чужой дом?
– Да, Катька у нас такая. Вечером собрались любители Коневича… Дальше, наверное, Консуэлка расскажет…
Это полное имя Эллы – Консуэло. Кроме Таисии, ее никто так не звал. Элла замахала руками:
– Таисия здорово рассказывает, пусть говорит!
– Таиска, ты с ними тоже заседала?
– Да не, где уж мне. Но есть источник информации – Огородниковы у нее были. Нина Ивановна на скрипке играла, Сергей Петрович на рояле аккомпанировал. Катька в платье с белым воротничком, ну чисто гимназистка. Ни разу не прокололась. Разливала всем чай, декламировала «Последний луч угаснувшего дня» и «На озере туман». Консуэлка принесла слайды со старинными видами Конь-Васильевки, фотографию хора Коневича, их Рубен из Москвы привез. Культурное мероприятие! А назавтра Консуэлка баб с рынка пригласила песни петь. Тут уже и я пришла. И Майю по-соседски пригласили. Катька три раза запевала «По Дону гуляет». Вот мука-то!
– Почему мука?
– А ты пения Катькиного не слышала? Ей не то, что медведь на ухо наступил, а целое семейство на обоих ушах топталось. И голос громкий, противный…
– А Майя как?
– А Майя хорошо поет. Голосок слабенький, но приятный. Стали когда прощаться, Элка спрашивает: что напоследок споем? А Майя: Катя, спойте еще «По Дону гуляет»! Элка говорит: «Майя, я думала, вы культурная девушка, а вы мазохистка!»
– А как соседи терпели этот ваш кошачий концерт?
– Они от него балдели! Тамарка попробовала во дворе возбухнуть, а Потылиха из второго подъезда ей: что это вы тут свои порядки устанавливаете, у нас почти каждый вечер люди собираются, культурно отдыхают, и никто им не мешает.
– Потылиха?!!
– Ну да, она в эти дни даже ребятишек от дома не гоняла.
– Каких ребятишек? В нашем доме ни одного нет.
– Катька из пятиэтажек позвала. Говорит: дети, вы умеете играть в штандер? Мой Витька рассказывает: мы сегодня целый день с девчонками в штандер играли, я раз двадцать мячом по крыше попадал. Я ему говорю: как можно на железную крышу мяч закидывать, это же грохот какой! А он: ба, я же со стороны Ираиды Семенны! В общем, получили твои по полной!
– Друзья мои, всем моя благодарность. Как провожу гостей, выкачу бочку вина и соответствующую закуску. Достойно проводим мои утраченные иллюзии!
Гости вышли из квартиры и пошли к выходу. Ираида Семеновна повернула к лестнице. Провожавшая гостей Элла придержала ее за руку:
– Ирка, а как ты будешь кредиты погашать?
– Постепенно, Элла. Да не гляди ты так! Деньги – это не главное!
– А что еще может быть главнее денег? В нашем-то возрасте.
– Любовь и дружба, Эллочка.
– Э, что такое дружба, если денег жалко! Послушай, мы тут с Робертом посоветовались и решили дать тебе денег. Немножко, около 90 тысяч. Они у нас лежат так, на всякий случай. Проценты свои выплатишь, товар за наличные возьмешь. Легче станет. Начнешь понемногу копить. Когда сможешь, вернешь.
– Спасибо, Элла. Ты… вы настоящие друзья. Но… нет! То, что на смерть отложено, я никак взять не могу, бог накажет.
– Возьми, Ирка!
– Нет, Элла. Да не переживай ты так, мне родственники обещали помочь.
– Эти? Да они у ребенка хлеб отобрать готовы!
– Нет, это один мой дальний родственник.
– Что-то я других твоих родственников никогда не видела…
– Он дальний. Человек одинокий, но деньги у него есть.
– Ну, смотри, Ирка. В случае чего, мы рядом.
– Спасибо, Элла!
Поднимаясь по лестнице, Ираида Семеновна услышала скрип: это закрылась дверь ее квартиры. «Интересно, что они слышали?» – вяло подумала она, но обдумывать это не захотела. А захотела она спать. И прямо от входа отправилась в спальню. Вышедшей из зала Томке она сказала:
– Не шумите, я спать буду!
И закрыла за собой дверь.
Сквозь неглубокий дневной сон она слышала, как Томка шаркала по коридору, хлопала дверьми и кашляла.
Через сорок минут она проснулась и вышла на кухню. И остолбенела, глядя на кучи грязной посуды на столе и в мойке. Потом привалилась к дверному косяку и захохотала. На ее смех прибежали Тимофеевы.
– Ну, ты со своими пьянками чокнулась совсем. Чего ржешь?
– Похоже, что пьянки тут без меня проходили. Томочка, а посуду мыть за собой ты не пробовала? И вообще, дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?
– Ты что, нас гонишь?
– Ни в коем случае. Можете и завтра уехать.
– Господи! Родная сестра гонит меня из дома! Спасибо, мама не дожила! А ты не подумала, что мы – твои единственные родственники?
– Да нет. Оказывается, есть и еще родня…
– Вот отчего ты так развоевалась! Конечно, новый родственник обещал тебе денег дать. А мы что…
– А вам из меня тянуть больше нечего. Я вам все, что имела, отдала. Если хотите, могу долги уступить.
– А ты, сестренка, не подумала, что этот родственник мне тоже не чужой? Почему все тебе?
– Ну, попроси и ты у него на новую машину. Вдруг даст?
– И попрошу! И на тебя глаза раскрою!
– Флаг в руки! – Ираида Семеновна хлопнула дверью спальни.
Деньги, всё деньги! Переодеваясь, она думала: ведь собиралась сказать сестре, что она все знает о ее новом доме, об обмане с игроманией Славки, что травмы у него были не от похитителей, а от ДТП. Почему не сказала? А бесполезно: сестре скоро шестьдесят, в таком возрасте не учат. Как там: в тридцать лет ума нет – и не будет? Значит, нужно было расстаться еще тридцать лет назад. Но мама… И ведь какая изобретательная Томка: ни на какую другую удочку ей бы не удалось столько выманить.
Зазвенел оставленный в прихожей телефон. Полуодетая, она вышла и схватила трубку. Звонил Коля Тарасов, спросил, как она оценивает его наезд на родственников.
– Они оценили, Коля. Едва ли не лужей под ногами.
– Вещички твои у меня. Хотелось бы побыстрей от них избавиться. Кстати, серьги… моя Машка от них ошизела. Ты уж извини, но пришлось даже взять их в Уремовск и показать оценщику. После этого она от меня отстала. Ты хоть знаешь, сколько они стоят?
– Представления не имею. Но вообще-то Наппельбаумы были очень небедные.
– Ира, если захочешь их продать, имей в виду цену, которую назвал он, но проконсультируйся, по крайней мере, еще с кем-то: мог и занизить, он ведь сразу предложил мне их ему уступить.
– Если уж совсем прижмет, продам, но не хотелось бы.
Ираида Семеновна подумала: если продавать, то Наппельбауму, это ведь его прабабушки серьги. Он и цену даст реальную. Никогда не носила их, а расстаться жалко: память об Аркадии Борисовиче.
У выхода она остановилась, открыла одну из коробок, вынула гитару, сунула ее в большой мешок для мусора и, прихватив освободившуюся коробку, стала спускаться по лестнице.
В музыкальной школе она захватила Сергея Петровича уже у выхода.
– Ты же знаешь, Ира, я клавишник. Вот у нас новый струнник Андрей, кажется, он ремонтирует инструменты.
Спустились в полуподвал, где был класс струнных инструментов. Бородатый Андрей повертел в руках гитару:
– Удивительно, такой старый инструмент, и так прилично сохранился. Лет сорок, поди?
– Почти пятьдесят. Вы можете ее наладить?
– А чего тут. Сейчас протру и струны натяну. Даже подклеивать почти ничего не надо. Хоть и фабричная гитара, но ленинградская, Луначарского, не хуже иных от мастера.
Домой Ираида Семеновна вернулась с гитарой через плечо. Томка глядела изумленно. А она закрылась в спальне, села на кровать, сделала несколько аккордов, сыграла «Светит месяц», а потом запела:
– Ах, зачем в саду
Зацвела сирень,
Я в тоске хожу,
Думу думаю.
Что за доля мне
Злая выпала,
Что живу одна
Одинешенька.
Есть же, в конце концов, у Коневича что-нибудь повеселей? И она запела:
– А у наших у ворот
Нынче водят хоровод,
Всё село поет и пляшет,
Только Катя в стороне.
Катенька, душенька,
На круг выходи!
– Ну, знаешь! – влетела Томка. – Наплевала в душу и поет!
– Я у себя дома. Что хочу, то и делаю.
– Тебе не петь, тебе плакать надо! Над тобой коллекторы висят!
– Плевать на коллекторов. Долг мне родня погасит, бизнес продам и буду жить на пенсию.
– А о нас ты подумала?
– Что, вы собираетесь мне свой долг возвращать? Тогда я вообще миллионерша!
– Я у тебя не в долг брала, а по-родственному.
– Да знаю я, что от тебя добра ждать не приходится. За всю свою жизнь подарила мне только вазу, явно передарила… Кстати, а где ваза?
– Коллекторы разбили.
– Ну, слава богу! Значит, духа твоего тут не останется!
– Ирка, ты хоть понимаешь, что одна останешься? У меня-то сын есть!
– Ни хрена у тебя нет, сестричка. Сынок к тебе относится точно так, как ты ко мне: потребительски. Без моих денег ты ему на дух не нужна. И я совсем не одна. У меня друзья, у меня дальние родственники. А у тебя никого! Всё, отныне и навеки убирайтесь из моей жизни!
В первый раз Тамара не нашлась, как продолжить скандал. Постояла, перевела дыхание и вышла. Через некоторое время в спальню заглянул Славка:
– Тетя Ира, ты не думай, я не попрошайничать. Я спросить хотел: ты в самом деле нас так ненавидишь?
– Да нет, Славик. В жизни я ненавидела только одного человека. И то убить не смогла. А вы мне просто стали безразличны. Я от вас освободилась.
Славка, присев на кресло, молчал, ожидая продолжения разговора. Может, хоть этот поймет?
– За эти три дня я больше тысячи километров проехала, разных людей повидала. И все нормальные! Представляешь, ни одного плохого не встретила! Все помочь пытались! Мне, пожилой, одинокой, бедной! А вы, для которых я горбатилась все эти годы, никогда мне доброго слова не сказали. Только тогда до меня дошло: ну что я к ним привязалась! Ну, не любят они меня! И не обязаны! И я им ничего не должна! Люби тех, кто тебе любовью отвечает! Теперь я так жить буду.
– А исправить ничего нельзя?
– Это ты о чем?
– О любви, тетя Ира.
– О любви или о ее денежном эквиваленте? Ничего ты не понял, Славка! Тебе отец не рассказывал, как он тебя разлюбил?
– Я и виделся-то с ним считанные разы. А ушел он, я еще в школу не ходил.
– А давай расскажу, раз у нас последний разговор! Так… где-то через год после того, как он ушел… ну, примерно так… встретила я Жорку в Новогорске в «Детском мире». Я тебе ранец покупала… мама просила.
– Темно-синий, с корабликом. Ни у кого такого не было.
– Ну да, мне из-под прилавка его, с небольшой переплатой. Вижу Жорку: он с женщиной и маленькой девочкой, тоже, видно, первоклассницей. Выбирают пенал, ручки, карандаши, прочие мелочи. Смеются, спорят. Девочка ему: «Пап, посмотри! Пап, купи!» И так мне обидно за тебя стало! Я подошла, он увидел меня, глазами заюлил: «Девочки, я сейчас!», и меня к выходу потащил.
– И ты ему в глаза не плюнула! – ворвалась в спальню подслушивавшая под дверью Томка.
– Хотела, но не при ребенке же!
– Ах, ты чужого ребенка пожалела!
– Всех детей жалеть надо, пока паразитами не выросли. Дальше рассказывать?
– Мать, помолчи. Рассказывай, раз уж начала, тетя Ира.
– И рассказывает он мне, как вас разлюбил обоих. Помнишь, Томка, как ты на меня в розыск подавала?
– А это тут при чем?
– А вот при том. Через год после нашей поездки на юг заехала я из отпуска к вам на два дня. Больше-то я боялась: а ну, как сестра своим иностранным друзьям стукнет? И все-то она вокруг юлила: Ира, случись что с нами, как тебе сообщить? Думаю: нет, больше я на твои песни не поведусь. И вижу, она тоже все обдумывает, как меня расколоть.
– Да хватит, сколько можно об этом говорить! – опять влезла Томка.
– Ну, Томка-то всегда недалекого ума была, ее идеи я на раз угадывала. И зашла я к Димке Седову, помнишь его? Мой одноклассник, в милиции работал.
– Сашки Седова отец.
– Да, вы же вместе учились. И говорю я Димке: знаешь мои обстоятельства, бывший муж меня в покое не оставляет, а Томка его посланников привечает. Если будет заявление на розыск подавать, придержи его. И вот как-то встречает Димка Жорку и говорит: «Ну и змея же твоя женушка, на сестру в розыск подала. Спасибо, я ее заявление перехватил! А у милиции ее два черных ждали. Мы потом на вокзале у них документы проверили. Паспорта у них не просто иностранные, а дипломатические. Это мыслимое дело, родную сестру продать! И недорого, я видел, как они ей две четвертных сунули!» Жорка говорит, так ему стыдно стало! Пришел домой, а Томка туфли лакированные примеряет. А ты с порога кинулся: «Пап, купи экскаватор!» Он тебе: «Денег нет». А ты заревел – и с кулаками на него. Поглядел он на обоих: эта сестру за полтинник продала, тот родного отца за игрушку прибить готов. Плюнул на все и ушел. Говорит: поверишь, и вспоминать о них противно! Оба на одну колодку!
– Врешь ты всё!
– Нет, мать, я это помню. Я и тогда подумал: папа ушел, потому что я дрался. Тетя Ира, а ты за меня не заступилась?
– Конечно, Славик. Я ему говорю: ну ладно, Томка дура корыстная, но ребенок чем виноват? Каким он вырастет без отца? А он: нет, не могу. А здесь у меня жизнь наладилась, женщина такая милая, девочка покладистая, ласковая. Здесь моя семья. Через несколько лет только увиделись. Я же видела, кем тебя бабка с матерью растят! Христом-богом молила: встреться! А ты опять что-то попросил. Ну… и всё. Я его осуждала, а теперь вижу: он на тридцать с лишком лет раньше понял то, что до меня только теперь дошло.
– Сегодня поздно уже, мы завтра уедем, – сказал Славка и вышел.
– Зачем ты ему все это наплела! – кинулась на сестру Томка.
– Надо же было объяснить ему, что все мы не любим друг друга.
– Какая любовь! Мы – родные, и этим все сказано.
– Мы – родные, и это ничего не значит.
Вечером, когда Ираида Семеновна, надев очки, составляла отчет для налоговой, она услышала звяканье посуды. «Неужели Томка?» Выглянула в коридор, и через открытую дверь зала увидела сестру перед телевизором. «Ну и ну! Чтобы Славка мыл посуду!» Но выходить не стала.
Утром вышла на шум и увидела, как, тихо переругиваясь, Тимофеевы обувались в прихожей.
– До свидания, тетя Ира, – вежливо поклонился Слава.
– Прощайте, – ответила Ираида Семеновна и, подавив в душе невольную жалость к племяннику, скрылась за дверью.
УТЯТИН, ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА
Ну и холод! Ираида Семеновна сидела на складном стульчике, накинув поверх пуховика Генин тулуп и держа варежками газету и карандаш, решала забытый кем-то из Васильевых сканворд. Еще полчаса, и она, пожалуй, прикроет лавочку. С утра только одни брюки купили – и всё. Кому захочется раздеваться для примерки в такую стужу! Сегодня в павильоне было необыкновенно тихо. Покупателей меньше, чем обычно, и проскакивают они мимо секций, задерживаясь только у нужного товара, хотя обычно разглядывают всё подряд. И продавцы, всегда снующие по проходу, переговаривающиеся между собой и с покупателями, сидели в своих секциях, как воробушки на ветках, приникнув к масляным радиаторам. Даже Таисия, обычно оживлявшая торговый павильон сплетнями и прибаутками, сегодня как-то незаметно скользила от точки к точке. Ираида Семеновна вспомнила про черный платок, торчавший последний месяц из-под нутриевой шапки Таисии, и устыдилась: нет еще и сорока дней, как уборщица похоронила мужа, который до этого четыре года лежал парализованным.
В дальнем конце коридора послышался грохот, затем голоса.
– Что там? – оторвавшись от газеты, спросила она.
– Из «Селезня» чай привезли. Черт, пока до нас доедут, кипяток кончится или остынет, – сказал Коля Тарасов.
– Зато мы только начнем греться, а они уже будут замерзать.
Гомон усиливался.
– Пойду я. Ир, тебе что взять?
– А донесешь?
– Видишь, я с подносиком, – и показал котелок. Его секция называлась «Охота, рыбалка». Ираида Семеновна засмеялась:
– Тогда мне два стакана.
Поскольку ее секция была пустой, а в Колиной топтался покупатель, чай пить Ираида Семеновна перешла к Коле. Несколько раз взглянула на покупателя. Потом, увидев, что он поглядывает на часы, поняла: он кого-то ждет, а покупать ничего не собирается. И перестала обращать на него внимание. Согревшийся павильон тем временем оживал. Рядом две торговки живо обсуждали вчерашнюю серию «Мусорского беспредела». Коля тоже иногда, жуя пирожок, вставлял реплики. Ираида Семеновна вмешалась, не выдержав:
– И как можно все это смотреть! Вечером пощелкаешь по каналам: там стрельба, здесь мордобой. Одни в форме, другие в камуфляже. Все по фене ботают, у всех кликухи, все деньги берут, для всех жизнь человеческая – копейка!
– Да так и есть в жизни.
– Так, да не так. Положим, за правоохранителей наших не вступлюсь. Но, по крайней мере, граждане наши не так уж много убивают.
– Показывают-то Москву да Питер. А у нас город маленький.
– И все равно. Если жизнь такая, то и жить не стоит. Но ведь не такая же! Вот скажите, сколько убийств в нашем городе за прошлый год произошло?
Подошло еще несколько заинтересовавшихся разговором женщин. Стали вспоминать: зарезали в драке одного бедового парня, в семейном конфликте прибил сковородкой алкаш свою жену-алкашку. Еще в придорожных посадках под поселком Энтузиаст нашли труп неизвестной женщины, изнасилованной и задушенной. Пауза. Больше вспомнить нечего.
– А забыли вы самое страшное злодейство: гибель Шлеп-ноги и ее внуков. Ведь пожар начался снаружи, это все говорят.
– Правду ты, Семёновна, говоришь, злодейство. Ведь это ж надо, такой страшной смертью померли старуха и детки невинные.
– Скажешь тоже, невинные! Да соседи от них криком кричали!
– Но не убивать же их за мелкое воровство! Даже и не мелкое…
– То есть того, что в кино показывают, у нас не было: ни стрельбы, ни взрывов, ни погонь, ни дедуктивного мышления. Теперь пройдемся по нашим доблестным правоохранительным органам. Два первых названных вами убийства раскрыты по горячим следам.
Народ засмеялся:
– Уж да, Игорька-то прямо у них на глазах прирезали!
– И дядя Сема сам по 02 позвонил!
– Ну вот. Женщина осталась неопознанной, насильник неизвестен. Так?
– Ну, кто знает, может, нашли…
– И я так думала. Только сегодня у меня с утра одна женщина из Энтузиаста брюки покупала. Она сказала, что тело они забирали…
– Как так?
– Говорит, нехорошо, что тело не погребенное. А женщина по виду приличная. Ее социальные органы должны хоронить, да бабы решили по-своему: на кладбище в Патриаршем похоронили. Если родня найдется, им будет спокойнее, что все произошло по-человечески, а не формально. Кстати, отрезали у нее клок волос и поручили одной старухе хранить. Если родственники найдутся, генетическую экспертизу могут сделать без эксгумации. Тоже бабки, должно быть, криминальные сериалы смотрят. Теперь дальше. Что у нас с поджигателем?
– Да ничего…
– Представляете, какое интересное кино из будней нашей милиции получилось бы? А если прибавить сюда еще два злодейства? Вон Тайкину Лидочку беременную в котлован скинули, чуть девчонка богу душу не отдала, да и ребенка едва откачали. Кого-нибудь нашли?
– И правда, они же ее, по сути, убивали.
– Теперь пропавший Наташин отец. Может быть, что его убили?
– Даже наверняка. Чего бы ему уходить, если он приехал, чтобы дочь с внуком гнобить?
– Таня говорила, его должны найти без головы…
– Это какая Таня?
– Кожевникова, покойная. Ей сон вещий был…
– Ну, что еще из подвигов милиции отметим? Как они карманника у нас задержали?
Тут уже все просто покатились. В ноябре Коля Тарасов, обеспокоенный участившимися кражами, в которых покупатели обвиняли продавцов, устроил вору ловушку, заставив свою Машку ходить с полупрозрачным пакетом, в котором просвечивал бумажник. Вора он настиг, но порвал в драке с ним куртку, и тогда Коле от Машки пришлось убегать. Она до сих пор его за куртку пилит.
– Теперь борьба с коррупцией. А кто у нас в Утятине коррупционер?
– Это все знают. Доктор Николай Васильевич. Его теперь в фельдшеры перевели.
– Видите, коррупцию они у нас победили. Белые одежды наших административных органов не запятнает грязный халат терапевта-взяточника! Может, вспомним теперь об экономических преступлениях?
– Кстати, об экономических преступлениях, – перебил ее Коля. – Ир, ты знаешь, что твой банк лопнул?
Ираида Семеновна уставилась на него непонимающе:
– Какой банк? Сбербанк, что ли?
– Да нет, «Актуальный платеж».
– Это что же, мне теперь кредит возвращать не надо?
– Черта с два. Переведут твой долг другому банку.
– Коля, блин. Обрадовал, а потом опустил.
– Ираида Семёновна, а много вам еще платить? – спросила одна из торговок.
– Начать и кончить. По существу, за год я только проценты выплатила, что за пять лет должна. А вся сумма за мной. Что брала, то и должна.
– А Элла говорила, что вам родственники помогли.
– Ну, помогли, конечно. У меня же просрочка была.
– Ир, а если бы вместе с банком и твой долг сгорел, что бы ты делать стала? – .поинтересовался Коля
– Прикрыла бы на хрен торговлю, стала бы в нашем народном хоре петь. Но не дано… только на восьмом десятке получу свободу… и то, если повезет.
Ираида Семеновна с досадой махнула рукой и стала закрывать свою торговую точку. Слушатели разошлись.
– Ир, не расстраивайся, – виновато сказал Коля. – Все мы тут в кредите.
– Да ладно, это я так, – отмахнулась она. – В девяностые-то хуже было. Ой, что это я, так в тулупе и вышла? Можно, у тебя оставлю? Только смотри не продай тем, кому на рыбалку охота.
Ираида Семеновна вышла из торгового павильона и съежилась: ну и мороз! После тяжелого тулупа она чувствовала себя раздетой. И рысью помчалась через рынок. Именно благодаря этому Ираида Семеновна поняла, что ее преследуют.
Среди немногочисленных покупателей, неспешно снующих между торговыми рядами, два среднего возраста мужика, резво сорвавшихся за пожилой торговкой, бросались в глаза, как лапти в Версале. Боковым зрением она уловила рывок одного из них и, добежав до ворот, обернулась. Один из преследователей был тот самый, что крутился в Колиной секции, другой… у Ираиды Семеновны застучало в висках. Опять бежать? В двадцать лет бежала, в тридцать лет бежала, в шестьдесят … не побегу! Пробежав по инерции еще с десяток метров, она резко остановилась и столь же стремительно рванулась назад:
– Ну? И что вам о меня нужно?
– Мадам… – пытался успокоить ее первый.
– Я тебе не мадам! Надоели мне ваши арабские морды! Немедленно говорите, что вам от меня нужно! А то сейчас милицию позову!
– Ну, после того, что вы говорили о местной милиции, едва ли нам надо ее бояться…
– Э-э, уважаемая… Ираида, нам надо поговорить, – вмешался второй, полноватый брюнет со смуглым лицом и тонкими усиками, живо напомнившими ей о Эль-Бахиже.
– Говорите!
– Давайте зайдем в какой-нибудь ресторан. Не будем общаться у всех на виду.
Ираида Семеновна обернулась. Действительно, на них обращали внимание.
– Ладно, – сказала она. – Мой дом отсюда в двух шагах. Я замерзла, устала, хочу есть. Вам я обеда не предложу – не заслужили, да и не рассчитывала я на гостей. Но поговорить в тепле мы можем.
– Ира! – раздалось сзади. Повернувшись, она увидела, что их догоняет Тамара.
– А ты здесь зачем? – тем же агрессивным тоном спросила она.
– Может быть, не на улице?
– Ну, надо же! – хлопнув рукавицами по бедрам, воскликнула Ираида Семёновна. – Все мои доброжелатели сегодня приглашают меня в ресторан! Вы знакомы? Позвольте представить: моя бывшая сестра Тамара Семёновна. А это, если не ты их сюда пригласила, наши арабские друзья!
Видя, с каким испугом Томка отшатнулась к ней от этих друзей, она поняла, что на сей раз арабы обошлись без Томкиной наводки. Резко развернувшись, она быстро пошла в сторону дома. Не привыкшая к физическим нагрузкам Томка стала задыхаться и отставать. На ее призывы идти помедленней Ираида Семеновна не отреагировала, перейдя через дорогу и взбежав на крыльцо.
– У вас кодовый замок! – воскликнула Томка. – Могла бы и предупредить! Вот так приехала бы, а тебя дома нет…
– Дверь сменили после того, как наш подъезд обнесли. А гостей я не приглашала…
– Серьги украли? – вскрикнула Тамара, не отреагировав на грубость сестры.
– Ну, у меня все ценное вынесли еще при тебе. Так что я отделалась сломанной дверью и вывороченными шкафами. А вот соседи пострадали.
– Но ты же собиралась их выкупить!
– На какие шиши?
Все это обговаривалось на ходу. Поднявшись на второй этаж, хозяйка не стала вынимать ключи, а позвонила. Дверь распахнулась почти сразу.
– Ванна почти наполнена, – отрапортовал Константин.
– Спасибо, Костя, – ответила Ираида Семеновна, скидывая ему на руки пуховик. – Проводи незваных гостей в зал. Угощать их не надо, а поговорить все-таки придется. Пусть ждут, пока я отогреюсь. – Роняя на ходу кофты, она скрылась в ванной.
Константин открыл дверь зала, сделал широкий жест рукой от вешалки к залу, мол, раздевайтесь и проходите, и пошел по коридору, собирая сброшенные одежки. Зашел в ванную и спросил: «Они, что ли?»
– Да. Решила больше не прятаться. Начинаем переговорный процесс.
– Как они на тебя вышли?
– На рынке за мной следили. Я сама к ним подошла.
– Это правильно. Пойду шпалер прихвачу.
Он прошел в спальню и увидел там Тамару:
– Как можно в спальню без приглашения? Не стыдно? – Та только фыркнула. – Правду Ирочка говорила, ты совсем бессовестная! – И стал расстегивать брюки. Константин понимал, что Томку в спальню загнал страх перед незваными гостями, и не стал бы выгонять, но нужно было достать пистолет. Томка выскочила за дверь. Тогда он застегнул ремень и просунул руку за шифоньер. Пистолет он сунул сзади за пояс и накинул куртку. В зале сестрицы не было, видно, на кухню переместилась. Из ванной вышла Ираида.
– Что так быстро?
– Да согрелась уже. Ты извини меня, что вещи раскидала. Я и не думала, что ты прибирать начнешь…
– Ну, и где тут трагедия?
– Ладно, пошли разговаривать.
– Хоть был толк, что ты торговать пошла? – это уже на ходу.
– Конечно, нет. За весь день одни брюки продала.
– Говорил я тебе: твои Васильевы привычные, и то заболели.
Они сели рядом на диване. Гости расположились на креслах. «А где Томка? – подумала Ираида Семеновна. – Наверное, прячется от бывших друзей в спальне. Ничего, начнем говорить, переместится в коридор. Не подслушивать она не может».
– Ну-с, представьтесь. Как меня зовут, вы знаете. Моего друга зовут Константин.
