Евгения Беседина
Твой Ангел
Часть 3
Глава 1
Несмотря на то, что перемещение произошло, как всегда, в полночь, его новый аватар не спал. Помощник был готов к такому развитию событий. Не раз случалось, что ему приходилось тут же включаться в работу из-за бодрствования аватара поздней ночью.
С первого мгновения он понял, что находится в сознании ребёнка. Он не мог объяснить, чем, но сознание ребёнка сильно отличалось от взрослого.
Мысли аватара бежали непрерывным потоком: «Как пройдёт завтрашний день? Как она выглядит? Я так давно её не видел. Что она мне скажет? Что я ей скажу? Смогу ли я остаться дома?».
После этого вопроса аватара немного передернуло, и поток мыслей остановился. А перед взором Помощника появилась картинка: старый покосившийся дом на фоне вечернего неба, вокруг всё поросло травой, мальчик лет пяти-шести весело подбегает к дому, но резко останавливается. Из дома слышны пьяные смеющиеся голоса, шум включённого радио, звон стаканов, бьющихся друг о друга. Мальчик тихонько на цыпочках заходит в дом и крадётся мимо кухни, из которой прорывается хоровод страшных движущихся теней и громкого смеха и брани.
В этот раз его никто не заметил. Он быстро прошмыгнул в комнату и забрался в самый дальний угол под грязное покрывало, валявшееся там, предварительно заглянув в детскую кроватку, где, вся измазанная в своих испражнениях, лежа на старом мокром одеяле, мирно посапывала его сестрёнка. Он поморщился от запаха, но всё равно чмокнул её в носик. С ней все в порядке, значит, и самому пока можно затаиться.
Это воспоминание сменилось более ранним: мальчишке около двух лет, его держит на руках красивая седовласая женщина. Она поёт ему песню и покачивает из стороны в сторону. Её руки, словно дорожная карта, исчерчены морщинками, но кожа бархатистая, очень приятная на ощупь. Он ухватился за её указательный палец, а она с улыбкой и любовью в глазах продолжает петь. Глаза сами собой начали закрываться. Что же это за песня? Явно колыбельная, но он не понимает слов, потому что она на другом языке.
Под это воспоминание сам аватар уснул, а Помощник получил время для размышлений и исследования сознания. Хорошо, что его «хозяин» дал ему эти образы до сна, по ним он понял, что сегодня опять предстоит нелёгкий день.
По ощущениям тела Помощник понял, что лежит он на чём-то твёрдом, под головой рука, подушки нет. Укрыт, видимо, какой-то верхней одеждой или кофтой. Желудок просит еды, но хозяина тела это не беспокоило: очевидно, чувство голода стало для него настолько привычным, что не вызывало значимого дискомфорта. Было слышно постукивание колёс и покачивание. Скорее всего, он ехал в поезде, но не в обычном вагоне, а в товарном.
Покопавшись в памяти аватара, Помощник понял, что он находится в теле мальчика тринадцати лет. Мальчишка сбежал из детского дома, где находился уже довольно долго. Шёл он домой. В дом, где жил до того, как его забрали у родителей. Часть сознания и памяти были закрыты на большой и крепкий амбарный замок. Обычно Помощник получал информацию довольно просто, но в этот раз никакими усилиями не получалось пробить эту стену. Видимо, придётся ждать пробуждения и пытаться наладить контакт, чтобы понять, что происходило в жизни ребёнка в далёком прошлом, и что побудило его сбежать. Единственная информация – это два видения перед сном мальчика.
Что они нам дают? Неизвестно, кто там развлекался, пока дети были предоставлены сами себе: отец? мать? или оба? Что стало с сестрёнкой?
Судя по второму видению: есть любящая и заботливая бабушка. Но что с ней произошло по прошествии трёх лет? Этой информации также в доступе не было. Ладно, подождём.
Мысли помощника снова как-то незаметно вернулись к Кристи. Какая она всё-таки молодец, смогла провернуть это сложное дело. Почему он не может избавиться от мыслей о ней? Вот уже второй день после неё, а он мысленно возвращается к её образу, к её силе, к её ситуации. Когда он думает о Кристи, в душе появляется то тёплое чувство, которое люди в мире называют любовью. Как только он об этом подумал, внутри всё сжалось от неимоверной тоски: у него нет права на любовь, у него нет права на привязанность. Всё, что он может – проживать каждый день новую жизнь с новым человеком.
Он почувствовал, как по щекам мальчишки потекли слёзы, и понял, что боль его души соединилась с болью аватара. Даже во сне (особенно во сне) сдерживать чувства очень сложно.
Помощник чувствовал по бегающим под веками глазным яблокам, что мальчику снится какой-то тревожный сон. Но также, как воспоминания, он никого не допускал до своих снов, и Помощник не мог заглянуть в них даже краем глаза.
Судя по ощущениям, время близилось к рассвету: становилось зябко и немного светлее. Мальчик заворочался ещё больше, пока наконец не потёр и не приоткрыл глаза. Очень хотелось потянуться, но пространство было ограничено. Только сейчас Помощник увидел, что спал среди огромных ящиков, свернувшись в клубок, а свет проникал лишь через щели вагона, уносящего его в неизвестность.
Помощник отошёл вглубь сознания, чтобы дать своему аватару продолжить запланированные действия, но полностью не уходил от управления. Сознание мальчика как будто чувствовало присутствие незнакомца и расставляло всё больше и больше стен вокруг, поэтому информации не поступало, как это было обычно. Приходилось надеяться только на себя.
Тем временем мальчик встал и пробрался через узкий проход между ящиками к выходу из вагона. Он откинул крючок и немного приоткрыл дверь, чтобы оценить скорость движения. В вагон ворвался настойчивый промозглый ветер, который сразу с завыванием заполнил все щели и проходы между ящиками и коробками. В глубине послышался скрип накреняющегося груза, но так как грохота не последовало, скорее всего, башни ящиков удержались о стены и друг о друга.
«Надо будет аккуратнее проходить обратно, чтобы ничего не свалилось на голову», – внутренним голосом подсказал Помощник. Мальчик поёжился, закутался в своё «одеяло» (это оказалась старенькая, но довольно тёплая курточка грязно-зелёного цвета), достал из своего потрёпанного рюкзачка пластиковую бутылку с водой, прополоскал рот и выплюнул воду через дверную щель. После того, как он закрыл дверь, в вагоне сразу стало теплее. «Всё познаётся в сравнении», – подумал мальчик и улыбнулся, а в сознании всплыл образ учителя в очках в большой роговой оправе, которые увеличивали глаза до комичности. Но эти глаза излучали любовь и заботу.
Мальчик прошёл обратно к месту своего ночлега и принялся копаться в рюкзачке. Найдя там пару кусочков чёрствого хлеба, он принялся их грызть, явно о чм-то думая. Помощник мягко пытался пробраться к мыслям, но, как и раньше, все попытки заканчивались возведением очередной стены. Мальчик физически стал хмуриться, как будто выражал неудовольствие таким внезапным вторжением в его голову.
Всё, что помощнику удалось узнать, это то, что ехать им ещё довольно долго, поэтому, подождав, когда закончится скудная трапеза, перешёл к активным действиям. Ему давно не было так сложно забирать у аватара управление телом. Это была целая борьба, которая, как ему показалось, длилась довольно долго, но наконец он почувствовал, что сознание мальчика сдалось, и он может приступить к знакомым манипуляциям.
Усадив тело поудобнее, так, чтобы не сильно затекли мышцы от отсутствия движения (слава Богу, в этот раз им никто не должен помешать довольно длительное время), он закрыл глаза аватара.
Глава 2
Не успев чётко представить место общения, в комнату через ещё эфемерную дверь внеслась фигура взрослого мужчины, который буквально налетел на него с криком: «Кто ты?! Что ты здесь делаешь?! Какого черта ты лезешь в мои мозги?! Что тебе надо?!». Фигура возвышалась над Помощником, всё больше увеличиваясь в размерах. Но вдруг мужчина застыл на месте. Глаза грозного образа наполнились теплом и болью: на гладкой непроработанной белой стене без окон появлялись одна за другой фотографии – на первой была улыбающаяся седовласая женщина с добрыми глазами, на второй – маленькая девочка, но лежащая не в грязной кроватке, а на руках у молодого мужчины, на третьей – учитель из видения аватара с детьми на реке, все смеются и брызгаются водой. Отвлекающий манёвр сработал. Фотографий было довольно много. Каждая, появляясь, пробуждала в глазах мужчины всё больше чувств. Он уменьшился до нормальных размеров, но так и не стал мальчишкой. Перед Помощником был молодой человек лет двадцати трёх, одетый скромно, но аккуратно, с короткими тёмными волосами и карими глазами. Он подходил к каждой фотографии и аккуратно прикасался кончиками пальцев к любимым лицам. Это дало Помощнику время, чтобы закончить свой образ и немного обставить комнату мебелью.
Сделал он это довольно быстро, потому что на этот раз никакого блеска не требовалось. Единственное, что он детально проработал – это окно на противоположной стене: за окном располагалось поле подсолнухов, посередине которого стояла довольно высокая и старая берёза. К ней вела еле заметная среди высоких желтоглазых растений тропинка. На её ветви были привязаны простые качели – две верёвки и доска – которые качались на ветру в такт ветвям дерева. Себя он оставил в том образе, который не требовал много времени – видимо, этот образ был у него из его настоящего прошлого: высокий мужчина средних лет с короткой стрижкой светлых волос и с голубыми глазами.
Помощник не хотел отвлекать парня от разглядывания фотографий, но понимал, что нужно начинать налаживать контакт. Образы для фотографий пришли извне, как приходит информация для фильмов, так как сознание подростка до сих пор было закрыто, хотя чувствовалось, что барьер между Помощником и сознанием его нынешнего хозяина становится немного податливее.
Помощник подошёл к молодому человеку и произнёс: «Нужно поговорить».
«Минутку. Пожалуйста, дай мне ещё минутку», – сдавленным голосом ответил тот.
«Хорошо, я подожду».
Парень проходил ряд фотографий несколько раз, то у одной, то у другой останавливался подольше, всматриваясь в до боли родные лица.
Помощник терпеливо ждал, так как понимал, что это очень важный момент для мальчишки, и чувствовал, что тот понемногу начинает открываться.
Через некоторое время молодой человек развернулся к нему. На щеках были следы от слёз, но глаза уже были сухие и сосредоточенные. Все стены в сознании вновь стояли на своих местах, и надежда на то, что он откроется, вновь стала испаряться. Нужно было действовать очень аккуратно.
«Здравствуй. Давай присядем?» – предложил Помощник.
«Давай, – парень подошел к столу и сел, мельком взглянув в окно, но тут же перешёл в наступление. – Кто ты и что здесь делаешь? Теперь я действительно сошёл с ума? Меня столько раз отправляли в психушку, что, наверное, это не обошлось без последствий. Правильно?»
«Нет, ты не прав, – ответил Помощник, – я пришёл к тебе, чтобы помочь. Пока не знаю, чем. Мне надо, чтобы ты рассказал, что с тобой происходит, куда ты едешь, рассказал о прошлом, о планах, о том, что тебя беспокоит. Тогда мы вместе решим, зачем я здесь». Эти привычные слова слетали с губ помощника, но он понимал, что это не то, что хочет слышать этот мальчик.
Его сомнения подкрепила ухмылка, появившаяся на лице собеседника, его голос был твёрд, от тепла и боли в глазах не осталось и следа: «С чего ты взял, что мне нужна помощь? Даже если и нужна, то за свою недолгую жизнь я понял, что помощь, которую оказывают взрослые – это та, которая нужна им, а не мне, та помощь, которая делает их жизнь проще».
«Ты же понимаешь, – тихим голосом начал Помощник, – что я не обычный взрослый, с которыми ты привык общаться. Меня прислали к тебе, значит, я чем-то могу тебе помочь по-настоящему».
«Кто прислал? Я так думаю, ты сейчас скажешь: «Бог», и думаешь, что я должен в это поверить? Нет, вся моя жизнь указывает на то, что Бога нет. Но есть ад – это моя жизнь», – на глазах помощника парень стал становиться всё младше и младше, пока не стал примерно соответствовать своему фактическому возрасту. Перед ним сидел тринадцатилетний подросток. Внешне это был обычный среднестатистический «детдомовец» – немного ниже своего возраста, в довольно разношёрстной, но аккуратной одежде.
«Расскажи мне, пожалуйста, куда мы едем. Отнесись ко мне, как к попутчику. Мы с тобой один раз увиделись, а потом наши пути разойдутся, как в море корабли. Так почему бы не поговорить? Мне интересно, что с тобой происходит. И, если я смогу, я помогу тебе».
«Я не хочу ничего говорить, – отрезал мальчик. – Я чувствовал, что ты пытаешься проникнуть в мои мысли и память. Откуда я знаю, что ты не враг?». Он стал похож на ощетинившегося ёжика: такого маленького и колючего, от чего жалость к нему становилась ещё больше.
«Ты не можешь этого знать, – ответил ему Помощник. – Всё, что я прошу, это чтобы ты вспомнил те события, которые привели тебя к этому месту в жизни. Чтобы ты сам воспроизвёл весь путь. Больше даже для себя. Я знаю, что должно произойти в будущем, и поверь мне, чтобы попробовать помочь тебе, мне надо, чтобы ты был готов к восприятию этой информации».
Мальчик всё ещё с недоверием посмотрел на него: «Если ты так хочешь, я могу открыть тебе эту дверь, смотри сам. А заодно и я посмотрю с тобой».
«Хорошо», – помощник почувствовал, что дверь в сознание открылась, и информация понеслась таким потоком, что он не мог её остановить. Он решил работать с визуальной памятью, поэтому переместил их вместе в быстро сконструированный кинозал и стал посылать образы на экран. Помещение было в форме амфитеатра, и помощник расположил их с мальчиком так, чтобы иметь возможность наблюдать за ним.
На экране появились первые кадры.
Помощник увидел тот дом, который был в видении мальчика перед сном, только ещё более неряшливый и запущенный: старый и покосившийся, в рамах – большие щели, заткнутые грязными тряпками, некоторые окна разбиты и затянуты плёнкой. Мальчик идёт с портфелем из школы. Скорее всего – первоклассник или чуть старше. На нём надета холодная осенняя куртка и порванные ботиночки, хотя вокруг уже местами лежит снег. На голове – огромная, не по размеру, шапка-ушанка, из-за которой он наверняка являлся центром насмешек у старшеклассников. Когда мальчик обернулся, на правой щеке сверкнул довольно свежий синяк и ссадина. Подходя к дому, мальчик остановился и прислушался. Необычно тихо. И свет горит. Его же выключили давным-давно за долги. Странно… (Вся эта информация приходила помощнику, как субтитры к фильму, видимо, аватар всё-таки решился поделиться тем, что у него на душе, или, приоткрыв эту потайную дверь, уже не мог сдерживать поток воспоминаний).
Мальчик на экране зашёл в дом и увидел много взрослых людей. Некоторые были в форме с погонами, некоторые – в обычной одежде, несколько человек в синих врачебных костюмах. Он понял: что-то случилось. Быстро сбросив портфель с плеч, даже не разуваясь, он бросился вглубь дома, где стояла детская кроватка. То, что он увидел, заставило сердце на миг замереть от страха.
На полу лежала его двухгодовалая сестрёнка, вся синяя, над ней склонились два человека в медицинской одежде. Один из них держал над лицом маску с каким-то мешком и нажимал на него, а второй одной рукой ритмично давил ей на грудь. Мальчик кинулся на пол, шапка отлетела в сторону, но его подхватили чьи-то сильные уверенные руки. Он отбивался, как мог, кричал, умолял отпустить его, бил человека, который крепко прижимал его к себе и уговаривал успокоиться, тихо и спокойно говорил о том, что ей сейчас помогут, что всё получится, не надо переживать. Но он не слышал ни слова. Он продолжал биться, как пойманная в сети птица. В комнату ввалилась пьяная мать и опёрлась на дверной косяк. Держа в руках стакан, она произнесла, глядя на него и еле выговаривая слова: «Что ты орёшь, дурень, подохла она». От услышанного он в шоке замолк и уставился полными слёз огромными глазами на маму, лицо которой не выражало ни капли сожаления. В его памяти всплыл похожий момент: тогда умерла бабушка. В тот миг у матери на лице так же, как и сейчас, было даже слабо скрываемое облегчение, а не горе. Да, её лицо было в то время чуть моложе и не настолько опухшее, но такое же отвратительное в своей безразличности. Но тут он краем глаза увидел, что сестрёнка сделала вдох, и прямо на глазах её кожа становилась всё менее синей, приобретая серовато-розовый оттенок. Она приоткрыла глаза и застонала.
Мальчик почувствовал, что руки, держащие его, ослабили хватку. Он отмахнулся от них и кинулся на пол, на колени рядом с сестрой: «Лиля, Лиля, моя девочка, Лиля», – не переставая твердил он и аккуратно гладил её по лицу, рукам, животику, пока люди вокруг него готовили всё для того, чтобы увезти её в больницу. Его маленькая девочка лежала и смотрела на него, попыталась улыбнуться и протянула к нему свои маленькие ручки.
«Нет, Лиля, лежи, лежи, моя хорошая, не вставай, нельзя. Всё будет хорошо. Ты жива, и это главное. Ты жива». Огромные слёзы катились по щекам мальчишки и падали на тело его любимой маленькой сестры. На лбу, руке и груди расползались большие капли слёз брата.
Тут экран потемнел. Помощник посмотрел на мальчика. Тот сидел, глядя на свои руки. Глаза были сухие, но слова, которые он произнёс, были наполнены болью: «Она вдохнула пуговицу, мать была пьяна, заметила не сразу. Повезло, что скорая была рядом – в соседнем доме был ребёнок с температурой». Он поднял глаза: «Пойдем, я расскажу».
Кинозал вновь принял образ комнаты. Мальчик сел на стул и опустил голову на руки. Сидел он так довольно долго. Помощник сел напротив и терпеливо ждал. Когда мальчик поднял голову, это вновь был молодой человек. Спокойный и уверенный.
«Хочешь узнать, что было дальше? Нас забрали из дома. Обоих. Отвезли в больницу. Сначала Лилит была в реанимации, но потом её перевели ко мне в отделение. Мы были в одной палате. Там было немного народу. С нами лежала мама с ребёнком, которая приглядывала за нами. Это было так непривычно, потому что за нами после бабушкиной смерти никто не ухаживал. Мы с Лилит выживали, как могли.
Мать пару раз пьяная приползала в больницу и устраивала концерты под окнами. Лилит в это время забиралась ко мне на руки, закрывала ушки руками и начинала покачиваться и себя убаюкивать. После этого мы её больше не видели. И слава Богу. Прошло некоторое время, сколько точно, я не помню. Нас развезли по разным детским домам: Лиля попала в дом для маленьких, а я – для старших. Я очень просился к ней, мне её не хватало, но «умные» взрослые говорили, что так будет лучше, что если я её увижу, то буду ещё больше расстраиваться, и ей не пойдёт это на пользу. Прошёл год. Мне исполнилось десять. В один из дней меня вызвал к себе наш Леший (так мы называли психолога). Мы с ним не часто виделись. Я был спокойным, не приносящим проблем, учился хорошо, друзей практически не было. Поэтому психолога почти не знал. Мы с ним виделись один раз при моём поступлении в детский дом, а потом только на запланированных общих встречах.
В этот раз он завел длинную песню о том, как важно для маленьких детей расти в семье, как важно иметь «значимых взрослых» рядом. Я не всё понимал, что он говорил. У меня было ощущение, что он разговаривает со взрослым человеком, а не с десятилетним пацаном. Я пытался ему объяснить, что я уже не маленький, и никакие «значимые взрослые» мне не нужны, пока наконец не понял, к чему он ведёт. Тут у меня случился первый срыв.
Психолог к этому времени перешёл к сути вопроса. Была семья, которая хотела забрать Лилит к себе. Но мальчик им не нужен (как потом я узнал, просто детский дом не хотел меня отдавать, они им сказали, что я недоразвитый и мне будет лучше в детском доме). Я орал, действительно как ненормальный. Кричал, что они не имеют права, и так нас надолго разлучили, обзывал его всеми плохими словами, которые только мог вспомнить (поверь, дома я их узнал немало). И такое поведение им было на руку. Так я в первый раз попал в психушку. До этого я только по рассказам слышал, что это за место. А теперь узнал на своей шкуре».
Парень ненадолго замолчал. Помощник ждал, что он вновь станет тринадцатилетним мальчишкой, но этого не происходило.
«Пока я там был, – продолжил он, – мне принесли подписать какую-то бумагу. Я пытался прочитать её, но буквы прыгали перед глазами и никак не хотели собираться в слова и тем более в предложения. Позже я узнал, что это было согласие на удочерение Лилит. Так я потерял её навсегда.
По фотографии, которую я увидел в начале нашей встречи, я догадываюсь, что с ней всё хорошо. Я очень на это надеюсь. Я бы этого безумно хотел. Но я очень по ней скучаю. И я знаю, что она тоже, даже если совсем меня не помнит. Мы слишком много прошли вместе».
Теперь он вновь замолчал, пришла очередь Помощника.
«Я понимаю, что ты едешь в родительский дом. Но мне странно, что после всего, что случилось, ты хочешь увидеть свою мать. Зачем сейчас тебе к ней? Что ты хочешь узнать? Ты же понимаешь, что если бы что-то в её жизни изменилось в лучшую сторону, то она бы пришла за тобой. Или хотя бы просто навещала тебя».
«Я всё понимаю, – сказал мальчик. – Но ты знаешь не всё. Буквально на днях я залез в кабинет директора. Мне нужна была информация о Лилит. Я не собирался ничего предпринимать. Я просто хотел убедиться, что с ней всё в порядке. Если бы она жила рядом, я бы сходил просто посмотреть на неё издалека, одним глазком. Я чувствую, что несу ответственность за неё.
Это было целое приключение. Детский дом многому учит, и чаще – это не те навыки, которыми обладают приличные «домашние дети».
Директор относится к нам, как к отсталым, поэтому иногда приятно этим воспользоваться.
К нам в детский дом приехала съёмочная группа: как всегда – показательное выступление под названием «О сиротах заботятся». Нам привезли кучу подарков, которые потом воспитатели разобрали по домам для своих детей. Директор была очень скромно одета и приехала на работу на чьей-то старенькой машине в этот день, а не на своей BMW. Было очень много сказано слов типа: «Посмотрите, у них всё есть. Даже ваши дети дома не могут похвастаться тем-то и тем-то». Такие слова у меня всегда вызывали бурю возмущения. Хотелось кричать от злости. Неужели эти взрослые не понимают, что нам, детям, ничего не нужно, кроме любви?! Обычной родительской любви?! Нам просто хочется иметь своего «взрослого», а не п-п-поделённого на двадцать детей в группе! А иногда… нам иногда просто х-х-хочется побыть в одиночестве!» – мальчик начал заикаться от нахлынувших чувств, но быстро взял себя в руки и продолжил:
«Во время съёмок я изобразил дикую любовь к директору и отсутствие интеллекта (за что, кстати, получил вознаграждение в виде оставленного привезённого волонтерами подарка – копеечного «тетриса»), залез к ней на колени, стал ласкаться, а сам в это время забрал из кармана ключ от её кабинета. Ты бы видел отвращение в её глазах! Она пыталась на публику показать любовь к детям, но в глазах было столько ненависти, что мне хотелось плюнуть в её противную рожу.
Как только ключ оказался у меня, я побежал к нашему местному БОМЖу Петру Васильевичу (он давно уже живёт у нас под забором и помогает, конечно, не безвозмездно, замечательный человек!) и попросил сделать дубликат. Он управился довольно быстро. И хотя директриса заметила пропажу, не придала этому значения – слишком была занята, играя чужую роль. Поэтому я тёрся около неё весь день и при первом же удобном случае безболезненно вернул ключ обратно ей в карман.
Ночью, когда дети спали, а взрослые устроили очередную гулянку – традиция после приезда телекамер, я пробрался в кабинет к этой змее. Найти своё личное дело мне не предоставило труда – у неё в кабинете даже карандаши лежат по линеечке, что уж говорить о документах – в них всегда слишком всё в порядке, комар носа не подточит. Мне кажется, что там даже тараканы ходят строем.
Подробно мне было некогда читать, я боялся быть обнаруженным. Второго шанса у меня бы не было. Если бы меня обнаружили, то как минимум на полгода я бы вновь уехал в психушку, а потом долго бы приходил в себя после лечения. Я нашёл документ, где было указано, что мою Лилит забрали в Италию. Я, конечно, рад за неё. Но сердце моё в тот момент сжалось до размеров рисового зёрнышка, и я очень чётко ощутил ту же боль, которая настигла меня, когда я увидел её бездыханное тело. Это потом, когда у меня появилось время для размышлений, я смог порадоваться за неё. Но в тот момент внутри как будто порвалась туго натянутая струна. Мне показалось, что я даже услышал этот звук…»
Он немного помолчал, как бы ощупывая себя изнутри после впервые высказанных вслух мыслей, ощущений и чувств, и продолжил:
«Но что ещё я увидел в своём личном деле: что у меня совсем недавно появился брат. Эта информация тогда прошла фоном, но осталась где-то на задворках сознания. Через пару дней я начал больше думать о брате, и мне стало страшно, что он находится сейчас с матерью (это было написано там же, в моём деле). Вот отсюда и родилась мысль о побеге».
«Что же ты хочешь сделать?» – Помощник понимал, что вопрос задаёт больше для своего собеседника, нежели для себя.
«Честно, я не знаю, – он встал и вновь прошелся вдоль ряда фотографий. – Я не знаю».
«Хорошо, – сказал помощник, – я понял тебя. Теперь ты готов увидеть то, к чему приведёт твоя поездка. Но помни, что это ещё не произошло, это не предопределённое будущее, всё ещё можно изменить».
«Показывай».
Помощник вновь переместил мальчишку в кинозал, но сам в этот раз был невидимым наблюдателем.
На экране вновь появился тот же дом, но ещё более разваленный: окна были забиты досками, дверь болталась на верхней петле, издавая скрипящие звуки, звучащие в унисон с завывающим ветром, крыша почти сползла со своего места и норовила придавить того, кто подходит. Дом-монстр. Как и его обитатели.
И снова знакомая спина мальчишки, только теперь он уже в том возрасте, в котором появляются первые признаки будущего мужчины. Он уверенным шагом подходит к дому, протискивается в дверь и делает шаг в тёмный и тихий коридор. Внутри все, как прежде, только стало ещё грязнее. По углам – кучи пустых бутылок и жестяных банок, по стенам и потолку стадами ползают тараканы разных размеров (в темноте слышно шебуршание их маленьких многочисленных лап). Несколько упало прямо на мальчишку, он механически смахнул их. Пройдя мимо кухни, мальчик мельком глянул в помещение: всё осталось как прежде, как он помнил, только вдоль стены на полу на грязном одеяле лежит в неестественной позе его мать. Подошёл, послушал. Дышит. Лицо исказила гримаса отвращения, сквозь которую пробивалась еле заметная жалость. Дальше по коридору – комната. В одном углу стоит всё та же детская кроватка, в другом – на старом диване лежит фигура взрослого человека.
Мальчик медленно подошёл к кроватке и заглянул в неё: очертания кукольной фигурки ребёнка были еле различимы в ночной темноте. Малыш лежал лицом вниз. Мальчик взял его и перевернул. На него смотрели полуоткрытые безжизненные стеклянные глаза с синего лица. Он сначала даже подумал, что это действительно кукла, пока не понял, что ребёнок не меняет позы из-за наступившего трупного окоченения… Он был мёртв. И после этого прошло немало времени.
Помощник почувствовал изменения вокруг, но сначала не понял, что происходит. Экран погас не по его воле. Это было не всё, что он собирался показать мальчику. Кинозал исчез. Помощника усилием мысли мальчика понесло в глубь сознания с такой неимоверной скоростью, что он физически ощутил боль в каждой клеточке своего астрального тела. Когда он смог посмотреть по сторонам, то увидел, что вокруг него возведены высокие стены, и только на одной из них имеется отверстие, через которое он может наблюдать за происходящим снаружи, в реальном мире.
Помощник попытался сломать эти стены мысленно, как обычно, но ничего не получилось. Попытался физически, с разбегу, хоть немного сдвинуть их, но также безуспешно. Он знал, что произойдёт в будущем, и сильно хотел хотя бы попытаться изменить ситуацию, помочь этому столь юному и доброму человечку. Он искренне сострадал ему. Он пропускал через себя его страдания, пытаясь хоть немного улучшить ситуацию, но ничего не помогало. Стены так и оставались на месте.
