Евгения Михайлова Встреча в час волка (сборник)

Сыну Стасику было уже двенадцать лет. Как-то незаметно пролетели эти годы, пять из которых Стелла встречалась с Андреем. Николай приходил к сыну каждый вечер. Он сообщил бывшей жене, что взял ипотеку и хочет купить себе с сыном другую квартиру. Он говорил с мальчиком, как со взрослым мужчиной. «Мама полюбила другого человека. И мы мешаем им быть вместе. Но ты можешь решить: с кем хочешь жить. И пока ты сам не сделаешь выбор, я не буду делать никаких шагов. Не буду на тебя давить. Просто скажу, что у меня есть только ты».

Это и называлось – не буду давить. Стелла какое-то время не вмешивалась, просто наблюдала. И заметила, что сын часто прячет от нее глаза. Что в его комнате появляются новые вещи – телефон, планшет, камера, – которые он не распаковывает. Он собирается это везти на новую квартиру, которую отец, очевидно, ему уже показал. Мальчик по-прежнему был со Стеллой милым и доброжелательным. Просто он уже научился думать о себе. И явно устал от ситуации в семье, когда виноватая мама приходит от чужого дяди, а отец постоянно удручен и мрачен. Николай стал другим, переехав на съемную квартиру. Он как будто вышел из пыточной. Цена, которую он платил за сохранение семьи, показалась ему настолько чрезмерной. Это были годы жизни. Не только его годы, но и годы жизни ребенка, который не должен был знать ничего подобного. И Николай расставил приоритеты. Не было уже никакой любви. Не было задетого самолюбия. Не было никакого желания близости с предавшей его женщиной. Пытаясь что-то преодолеть во имя сына все эти годы, он просто заставлял себя выполнять повинность. Знал, что Стелла в это время думает о другом, чувствовал отвращение к самому себе. А сейчас он вышел на свободу. И видел возможность теплого, ничем не омраченного будущего с единственным родным человеком. Николай оказался мужчиной, который больше ориентирован на ребенка, чем на жену. И для него теперь было очевидным, что второй брак возможен только в одном случае: если женщина станет матерью его сыну.

Стелла умела понимать мужчин. И, конечно, она любила сына. Ценила Николая, который столько вложил в Стасика. То, что мальчик рос умным и начитанным, – это заслуга отца. Стелла просто старалась быть безупречной мамой по хозяйственной части, что ли. Она не боялась, что ребенка у нее начнут отбирать насильно по решению суда. Ад был бы на земле, если бы так наказывали всех, кто осмелился полюбить. Ад именно для детей. Ее пугала только процедура суда, необходимость отвечать на вопросы, которые касаются самого интимного. И этот ужасный момент: двенадцатилетнего мальчика уже могут заслушать в суде в присутствии педагога и психолога. Это за гранью. Николай и сам понимал, что его угроза была лишней. Он не хотел, чтобы Стасик подумал, что они обидели и унизили маму. Так получилось, что они просто оба ждали ее добровольного согласия на такой вариант жизни – она свободна от них, они свободны от нее. Да, был этот брошенный ей мостик: она может отказаться от встреч с любовником, и Николай вернется. Но шли дни, месяцы, Николаю становилось ясно, что он не хочет ее вынужденного возвращения в семью. А для Стеллы и вопроса не было. Расстаться с Андреем, предать настоящую любовь – нет. Только не это. Она – женщина, которая узнала, что есть настоящая женская жизнь. У нее впереди много полноценных лет с любимым… Они не расстаются с сыном. Они просто будут жить в разных квартирах и видеться так часто, как захотят. Да, пожалуй, это единственно возможный для всех вариант. Стелла согласилась на развод и на условия мужа.

Она горько плакала, когда Стасик с рюкзачком за спиной торопился из их квартиры вслед за отцом, который нес в машину два чемодана его вещей. Она целовала сына, гладила его родной лобик, шелковые волосы, а в его серых глазах с длинными ресницами, как у нее, совсем не было грусти, не говоря уж о слезах. Он предвкушал другую, новую жизнь. Обещал, конечно, приезжать и каждый день звонить… Как бы не так! Весь вечер и ночь разрывалось сердце Стеллы. Она даже не смогла позвонить Андрею и сказать, что осталась одна. Что он может к ней приехать. В эту ночь она хотела оставаться одной. В эту ночь она платила по счетам. Больно и дорого платила. Рано утром бросилась к зеркалу. Ей казалось, что ее волосы стали вялыми и седыми, что она покрылась морщинами, что глаза потускнели, как у всех женщин, отвергнутых близкими людьми.

Но пальцы, как всегда, утонули в густой копне темно-русых вьющихся волос. Новых и катастрофических морщин не было, красивые серые глаза смотрели на брошенную женщину в зеркале печально, но уже без страшной боли и тоски. И Стелла облегченно вздохнула. Так получилось. Такая судьба. Драматичная судьба пылкой, яркой, эффектной любовницы. У таких женщин не бывает легких судеб.

Стелла постояла под душем, выпила кофе и позвонила Андрею. У него от потрясения пропал голос. Стелле показалось, что он плачет. Вечером он позвонил ей с работы и сказал, что едет к ней. Домой. Вошел с небольшой спортивной сумкой, это было все, что он взял, уходя от жены и детей.

У него дрожали от волнения руки, когда он обнимал Стеллу. Он первый раз переступил этот порог. Она впервые приготовила для него семейный ужин. У них была первая, всеми признанная, отвоеванная у стольких судеб, практически законная ночь. В его страсти не было отчаяния, в реакции ее тела не было надрывающего душу предчувствия неизбежного расставания.

Андрей уснул глубоко и спокойно впервые с тех пор, как ушел из дома. Он нашел свое место. Он приземлился. А Стелла думала. Вот так, тихо и бескровно закончилась их пятилетняя война за счастье быть вместе. Они столько партизанских троп прошли. Они так петляли и заметали следы. Они лгали и оправдывались, мучились виной. Они зализывали свои раны и неутомимо стремились друг к другу. Шли в атаку на штыки ревности, обвинений и разоблачений. Все позади. Можно строить свою идиллию спокойно. Им дали такую возможность. Почему же так грустно? Как будто та война унесла и неповторимую горькую радость. Сладкую и запретную тайну. Великий смысл, который ясен лишь в отчаянной битве за него. А сейчас Стелла переживает их победу, как поражение. И не может себе это объяснить. К утру она объяснила все стрессом из-за расставания с сыном и усталостью. Многолетней усталостью без возможности расслабиться. Теперь они расслабятся. Мир и свобода.

Речь, конечно, могла идти лишь о расслаблении моральном. Новые проблемы требовали срочного решения. Андрей оставил семье все деньги и квартиру. Работал он иллюстратором журнала, который переживал не лучшие времена. Стелла по настоянию мужа не работала двенадцать лет. Они поженились, когда она, выпускница факультета журналистики МГУ, только начала работать редактором на телевидении. Передача о талантливом хирурге-педиатре Николае Соколове была ее первой работой. На этой передаче они познакомились, очень быстро поженились. Родился Стасик.

И вот теперь нужно вернуться на работу. Очень мало шансов, что ее возьмут в ту же редакцию и на ту же должность после такого перерыва. Но она решила попробовать. Позвонила, ей заказали пропуск, и – о, чудо! Главный редактор вспомнил ее. У него как раз была вакансия, и Стелла вышла на работу.

Ощущение нереальности происходящего долго не отпускало Стеллу. А жизнь ведь налаживалась. Но так, наверное, чувствуют себя все, вышедшие из подполья. Работа, новые контакты, совершенно новые для нее переживания, иногда страх, что не справится.

Дома – вновь роль жены. Они с Андреем не торопились с оформлением. Что это для них меняет? И не до того пока. Стелла поняла, насколько труднее быть безупречной хозяйкой работающей женщине. Но и это не очень большая проблема. Андрей допоздна на работе. Он берет дополнительные заказы на иллюстрации и даже настенную роспись. Стелла после работы мчалась по магазинам. Дома готовила вкусно и с удовольствием. Теперь в баке для грязного белья каждый день появлялись рубашка и носки Андрея. В первые дни Стеллу это трогало до слез. Потом она вспомнила, что Николай сам стирал свое белье и носки, а рубашки носил в прачечную. Стелла смеялась над собой. Какая ерунда лезет в голову человека, освободившегося от поисков выхода из настоящей трагедии. Трагедии любви. Они вместе. Так говорила она себе тысячу раз на дню. Они вместе! Она искала в себе ликование. И временами ей становилось спокойно и хорошо. Но там и тогда, когда это ликование было необходимым, – оно оставляло Стеллу. Ночью, в общей постели, ликование предательски ее покидало. Критичный мозг фиксировал отношение к ней Андрея. Да, любит. Да, хочет. Но без надрыва, который делал его страсть прежде такой невероятной. Неповторимой, незабываемой. Именно в силу этого надрыва их объятия не прекращались во время расставания. Они переходили в какую-то высшую, тонкую, непобедимую реальность. Быть вместе, переживая разлуку, – это открытие, это драматичный и такой полноценный опыт, это неумолкающая мелодия любви.

Спокойные семейные вечера, тихие будничные беседы, общие хлопоты и легальные ночи – все это как будто проигрывало тому, что было, по накалу страстей, по яркости впечатлений. Такое, наверное, никому не расскажешь: но Стелла тосковала по своему нестерпимому и сладкому несчастью.

А дни ее становились все более насыщенными, полными забот, переживаний из-за неудач, радости от самого маленького успеха. Она уже не так спешила домой по вечерам. Да и график работы был скользящий. Бывали ночные съемки или ночной монтаж.

Андрей теперь легко переносил ее отсутствие. Он точно знал, что Стелла к нему приедет. На него только сейчас навалилась та страшная тяжесть, которую он честно и мужественно пронес через пять лет. Тяжесть любви, войны и собственного предательства. Он только начинал дышать полной грудью, не скованной болью пустоты, ежедневной потери самой нужной женщины, самого необходимого человека. Он признался Стелле, что, несмотря на рабочие перегрузки, отдыхает так, как никогда не отдыхал с семьей на лучших курортах. Он там ни на секунду не прекращал стремиться к Стелле. Не замечал ни моря, ни солнца, ни вкусной еды, ни ароматных южных ночей. Это было просто тягостное ожидание. А сейчас он отсыпается, отъедается, наслаждается. Он понимает, какой он домашний человек. А дома у него теперь все, о чем он и не позволял себе мечтать.

И Стелла стала готовить борщи, винегреты, котлеты на несколько дней, чтобы не держать все это в голове, впадая в очередную передачу. Часто она, возвратившись на рассвете с ночной записи, могла упасть рядом с Андреем и просто провалиться в сон. Рядом с ним! С самым лучшим на свете любовником, прикосновение руки которого прожигало ее всю, как молния, мгновенно, надолго. Хотя это могло быть просто прощание в метро.

Сейчас она работала над серией передач о жителях ночной Москвы. О путанах, бомжах, нелегальных бомбилах, бродягах, которым не спится, не живется в четырех стенах. Это было интересно, рискованно, во многом экспромт. Режиссер доверил ей брать интервью. Она заражала своим любопытством и пожилую проститутку на протезе, такса – стакан и закуска, и девчонку-подростка, которую на улицу зарабатывать поставила родная мать-алкоголичка. Стелле был интересен бывший преподаватель университета, которого за долги по квартплате сделали бомжем, а он обрел в том свою свободу от государства. С ней откровенничал нелегальный мигрант, который решил во что бы то ни стало стать богачом в Москве. А пока ищет еду на помойках.

Режиссер Вадим, властный и уверенный профессионал, во время работы признавал только одно мнение – свое. А в паузах бежал к своей жене Ирине, которая была сценаристкой, кутал ее от холода в плед, поил чаем из термоса, обеспокоенно трогал губами ее лоб, пальцы. Ирина была хрупкой, нежной женщиной, склонной к простудам. Она быстро уставала. Вадим держал одну работницу в группе только для того, чтобы у Ирины всегда было горячее питание.

Стелла любовалась этим союзом. В нем главным был творческий результат. Во имя результата Вадим рисковал нервами и здоровьем своей слабенькой жены. Ирина свято верила его чутью и вкусу. И старалась не жалеть себя во имя нужного ему результата. Она и писала самые рискованные сюжеты. Стелла была совершенно здоровой, в работе она почти не уставала, ей хватало проглотить захваченный из дому бутерброд. Только иногда она подходила к Ирине и Вадиму и говорила:

– Глоток чаю дадите? Помираю от жажды и холода.

Они смеялись, смотрели на ее разрумянившееся лицо, поили и кормили. Стелла импонировала им своей непринужденностью, искренними реакциями, преданностью делу.

Однажды они закончили съемку в три часа ночи. Стелла приехала на эти съемки на метро. Машину телевидения для нее нужно было вызывать из «Останкино». И Вадим предложил ей поехать к ним. Доспать ночь и утром спокойно ехать домой. Она согласилась, позвонила Андрею, чтобы не ждал. Он и не ждал. Зевал в трубку. Она его разбудила.

Жили Ирина и Вадим в двухкомнатной типовой квартире. В одной комнате их спальня и кабинет, в другой – детская четырехлетнего сына. Мальчик во многом и был причиной постоянной тревоги Вадима за здоровье жены. Она поздно родила ребенка, долго восстанавливалась. Но когда она или он говорили о сыне, спокойно и коротко говорили, в их взглядах светилась нескрываемая гордость. Стелла думала: так сдержанные люди говорят о чуде, какого не ждали.

Они втроем вошли в квартиру, стараясь не шуметь, и им было весело, как подросткам, которые допоздна загулялись. Отношения между коллегами давно стали доверительными и дружескими, давно на «ты».

– Днем Антон с няней, – прошептала Ира. – Она уходит, когда он уже крепко спит. Сейчас мы с тобой, Стелла, проделаем одну несложную операцию. Перенесем малыша из его комнаты и взрослой кроватки к нам. У нас еще стоит его предыдущая кроватка. Он в нее помещается. Мы не раз уже так делали, когда гости оставались ночевать.

Они неслышно вошли в комнату, наполненную детским запахом, игрушками и детскими снами. Там горел ночник. Ирина подняла с кровати спящего мальчика в пижамке с зебрами. Стелла легко его перехватила. Заглянула в личико и ахнула. Это был чудесный, невероятно красивый ребенок. Он шевельнул ресницами-веерами на щеках и во сне улыбнулся.

– Признал тебя, – выдохнула любовно Ира.

Стелла принесла мальчика в большую супружескую спальню, Вадим уже приготовил сыну его бывшую кровать. Антон в ней потянулся и распахнул свои карие очи.

– Что ты делаешь, мама? – капризно и возмущенно сказал он. – Ты опять меня сюда положила! Мне нельзя. Дети во сне растут.

Они втроем умиленно и восторженно смеялись. Родители поцеловали мальчика, и он очень быстро уснул. А Стелла пошла досыпать ночь в его комнату, на его «взрослую» кровать, которая пахла счастьем самой главной женской любви. Она пахла детством. Стелла в ту ночь опять плакала. Она скучала по сыну. Но не по тому подростку, который ушел с рюкзачком и не оглянулся. И сам ни разу не позвонил. А по Стасику-малышу. Доверчивому и еще все умеющему прощать.

Когда она услышала, что Ира и Вадим выключили свет в кухне и ванной, ушли к себе и закрылись там, она встала. На цыпочках прошла в ванную. Сняла белье, которое врезалось в тело почти за сутки работы. Налила ванну, полежала, затем постирала белье и взяла его в свою комнату, чтобы высушить на батарее. Вадим сказал: всем до двенадцати спать. Такую команду и дала себе Стелла, покачнулась на теплой волне и провалилась в блаженный отдых. Только на следующий день она сообразит, что за всю эту ночь ни разу не вспомнила об Андрее.

Позднее утро разбудило ее детским смехом и топотом детских ножек. Она открыла глаза и увидела прелестное, смеющееся личико Антона. Он звонко говорил:

– Нет, я увижу, кому вы отдали мою кроватку и мои игрушки!

Ира и Вадим смотрели на него восторженно с порога, а мальчик заглядывал в лицо Стеллы так близко, дышал так горячо и сладко. Она протянула к нему руки, поднялась, притянула к себе. А он, такой избалованный и привыкший ко всеобщей любви, охотно ткнулся горячим лобиком в ее лицо, чмокнул теплыми губами, прильнул к груди. Стелле показалось, что она лет десять точно не чувствовала ничего подобного. Это была эйфория.

И вдруг она увидела глаза Вадима. Скорее, она почувствовала его напряженный взгляд. И вспомнила о белье, которое сушится на батарее. Одеяло, которым она укрывалась, сползло. Вадим увидел ее обнаженную грудь. Не велика беда. Он – режиссер, ему часто приходится снимать обнаженную натуру. Но что-то почудилось Стелле, что-то, что она поспешила списать на свое распущенное воображение вечно тоскующей любовницы. Напомнила себе, что она в гостях у друзей, у самой верной и преданной друг другу семейной пары.

Отличное было у них утро. Совместный веселый завтрак. Прощались ненадолго. В ночь – опять съемка. Стелла отказалась от предложения Вадима – отвезти ее домой, взяла такси. Андрей был уже на работе. Стелла этому даже обрадовалась. Срочно спать набело. Ночью сложные интервью. И лишь засыпая, она вспомнила еще кое-что. Взгляд Ирины при прощании. Он не был таким добрым и открытым, как обычно.

А ночью во время работы Стелла ясно поняла, что отношения их трио изменились. Изменился Вадим. Он все делал, как всегда. И хлопотал вокруг Ирины, как всегда. И давал строгие указания Стелле, и резко прерывал ее работу: «Стоп!», если ему что-то не нравилось. Но взгляд его искал Стеллу. Его глаза тосковали по ней. Любовница по призванию в этом не ошибется. На этот раз они вернулись в редакцию, пошли сразу в монтажную, работали до изнеможения. Вроде все, как всегда. И все не так.