Евгения Михайлова Мужчина несбывшейся мечты

Антон

Наверное, меня сейчас никто не узнает. Я сам перестал узнавать себя. Вчера вечером умолял Марию разрешить мне остаться у нее. Без всяких объявлений, предупреждений, разговоров, на любое время. Просто урвать кусочек блаженства у этой неумолимо утекающей жизни. Все ведь в курсе. Все знают. Я согласился не разводиться с Кристиной. Мы условно остаемся вместе. Но разве наша совместная жизнь не была условностью, возможной лишь в отсутствие настоящей любви? Теперь любовь есть.

Мария слушала и смотрела таким понимающим, таким мудрым, таким женским взглядом. А потом произносила беспощадные, стальные слова: «Нет, не сейчас. Мы не можем причинить ей большую боль». Я кричал, чего-то требовал, в чем-то упрекал, сам себя слушал с изумлением. Она меня жалела и целовала, но поколебать ее уверенность, ее решение было мне не под силу. И в отчаянии я произнес страшную фразу: «В такие минуты я понимаю Бориса». Она не рассердилась, не оскорбилась, даже не обиделась. Только тихо и безнадежно сказала: «Я, наверное, тоже».

И я так себя возненавидел. Мне так стало страшно от того, что я в попытках продлить нашу близость сам безумно убиваю эти короткие минуты, сокращаю возможность просто упиваться тем, что эта женщина, самая восхитительная на свете, рядом со мной. Потом я стоял перед ней на коленях, отнес на руках в спальню, рассказывал ей о ней же. Она знает, что это не комплименты, не прелюдия к акту любви и, конечно, не преувеличение. Это сейчас мое мировоззрение, моя теория, мое открытие. И мое оправдание всему, что я сделал и что могу натворить потом. Мария медленно поднимала и опускала свои тяжелые ресницы. На ее прекрасных губах переливалось сокровище чувств – признание, горечь, тоска, желание и обещание.

На рассвете я потащился домой, к Кристине. Выпил на кухне воды, умылся, вошел в спальню. Жена лежала на своей подушке и старательно изображала крепкий сон. В свете ночника лицо ее было олицетворением скорби и упрека. Я взял свою подушку и ушел в гостиную на диван. Утром скажу ей, что не хотел будить. Что-то еще скажу. Она что-то ответит. То есть я всегда знаю, что она ответит, как подумает, как посмотрит. Кристина говорит и понимает только очевидные вещи. Совсем недавно меня это умиляло, как будто я имею дело с ребенком. Сейчас я с огромным трудом сдерживаю раздражение. Временами она мне кажется каким-то полумеханическим существом. И никогда больше не кажется женщиной в самом откровенном, интимном смысле.

Да, самые тяжелые перемены бывают к лучшему. Я мог бы прожить жизнь в такой унылой обыкновенности, в таком жалком покое вместо страданий и восторгов любви. И, конечно, ни Кристина, ни Мария не знают, как кромсает мою душу без наркоза это страшное, нелогичное, жестокое чувство вины. Его не утолить, не объяснить ни совершенством Марии, ни убогостью Кристины. Оно существует само по себе.

До утра я перечитывал Чехова, его «Рассказ неизвестного человека». Был поражен, как изменилось мое отношение к такому известному тексту. Всегда считал, что это рассказ о невинной жертве, о женщине, загубленной жестоким тираном. Сейчас я сочувствовал только Орлову, который виновен лишь в том, что не сумел избавиться сразу от жалкой, привязчивой, до ужаса примитивной женщины, к которой невозможно испытывать ни желания, ни уважения, ни сочувствия. Он не менее жертва: своего страха, слабости и оккупации, как ни крути. Этой истеричной любовью его лишили дома, воздуха, собственного покоя и обжитого, комфортного одиночества. Он был бы счастлив, если бы его навязчивая любовница нашла себе другого, успокоилась бы в примитивном достатке. Но она сумела наказать его своей смертью. Я захлопнул потрепанный томик и вскочил в холодном поту. О господи, как же страшно все может обернуться и у нас! Я Кристину знаю досконально, когда она рядом со мной. Когда она освободится от моего влияния, она начнет принимать свои решения. Мария права в том, что тогда ожидать можно чего угодно.

Я приехал на работу, утонул в делах, очнулся от безумного, нестерпимого желания увидеть Марию. К концу дня мне вдруг позвонил брат. Мы с ним не виделись с тех пор, как я выписался из больницы. Степа говорил как-то неуверенно, смущенно. Сказал, что соскучился. Спросил, не хочу ли я с ним посидеть в кафе после работы. Я, конечно, согласился. Встретились за углом моего института.

Пожали друг другу руки, я обнял брата. И только после этого заметил, что он пришел не один. С ним была худая брюнетка в красном платье.

– Земфира. Моя подруга, – представил ее Степан.

К тому моменту, когда мы пришли в кафе и сели за столик, я сумел уяснить две вещи: первое – имя подруги брата было псевдонимом. И второе. Какая отличная иллюстрация к лозунгу Оксаны: «Любовь и семейная жизнь не имеют ничего общего с невротическим контактом полов». Стало быть, Степа компенсирует свою потребность в невротизме, связанном с контактом полов, на стороне. Девушка выглядит достаточно возбудимой. Земфира показалась мне забавной, она не без юмора рассказывала такие истории из жизни, которые на самом деле смешили и давали пищу для догадок о качестве этой самой жизни. Степа больше отмалчивался, но смотрел на подругу с добродушной улыбкой. Я не большой психолог, но голову даю на отсечение, что Степе Земфира нравится. Очень нравится! Он никогда так не смотрел на Оксану. Там было другое: уважение подчиненного.

Мы очень неплохо провели время. Когда я проводил их до машины Степана, он посадил Земфиру и сказал мне:

– Такая петрушка, Тони. Я влюбился. И больше всего на свете хочу развестись и жениться на Земфире. Устал я от Оксаны.

– А она?

– Живым не отпустит, – невесело улыбнулся Степан. – Грозила оставить без штанов и без сына. Без квартиры само собой.

– Не торопись, – попросил я. – Без сына – это серьезно. И не стоит Земфиру пока привозить к папе. Пойми меня правильно: она мне понравилась. Но ему сейчас очень трудно принимать новых людей. К тому же мы с ним под программой защиты свидетеля. Ты сразу засветишься для следствия. Придется что-то объяснять. Но если ты решишь снять квартиру, я, конечно, участвую в оплате. И вообще я участвую в твоей жизни, желаю твоего счастья. Имей это, пожалуйста, в виду. Между нами, я и сам на пороге развода. Вот когда стало окончательно ясно, что мы – родные братья.

– Это точно, – Степан крепко пожал мне руку. – Я слышал про тебя и Марию, я понимаю, это и дурак поймет. И спасибо за то, что ты сказал. Я боялся, что Земфира тебе не понравится. Она своеобразная. Но ты заметил, что в ней что-то есть, да?

– Это даже не обсуждается. Совершенно очевидная изюминка. И глаза у нее темные, как у мамы.

Степа посмотрел на меня благодарно и улыбнулся счастливой улыбкой. Мы простились, и я пошел к своей машине с теплым, только что осознанным чувством братской связи. Мой младший брат, любимый сын мамы. Еще одна очевидность, причинившая боль. Я должен ему помочь.

Гром и молния

Где-то высоко, над раскаленным городом, над ослепительным солнцем, затаилась гроза. Она пока даже не ворчала, но что-то витало в воздухе. У людей в таком коварном затишье напрягаются нервы, обостряются обоняние и слух.

И это происходит с обыкновенными людьми. Что же делать Сергею Кольцову с его вечно обостренными чувствами? Что ему делать, если делать ничего не хочется, а проклятая интуиция соглашается с жестокой логикой в одном: «Лови момент, Сережа. Отдыхай, ешь и спи. Твои силы скоро всем понадобятся, потому что после затишья грянет гром».

Потому что, когда дело завершается так странно и непрочно, разобраться в сути, приблизиться к настоящей опасности можно лишь на следующем преступлении. И хорошо, если это будет не убийство.

Сергей вяло отказывал вполне перспективным клиентам, изучил в подробностях свой потолок и даже не без интереса посмотрел детективный сериал. Отличная работа дилетантов, которые укладывают сюжеты в самые простые, примитивные рамки. Мотив на мотив равно самый скрытый мотив. И там, где слишком много совпадений, – ищи отвлекающий маневр, а не настоящего преступника. Результат: в угоду интриге преступником должен оказаться тот, о ком никто не подумал.

В жизни все проще и сложнее. Мотивом может оказаться совершенная глупость. Совпадений не бывает вовсе. Если снаряды падают в одно место, это значит, что следствие в потемках, что до разгадки, как до луны. И никаких закономерностей, по крайней мере пока люди живы. Четким правилам подчиняются только трупы. Вот у Масленникова – самая верная и окончательная картина.

Сергей позвонил Земцову, узнал, что тот отпустил Бориса Тихомирова под подписку и наблюдение. Одобрил. Поговорил с Антоном Серебровым. Сразу понял, что он пытается вешать ему лапшу на уши. Что-то скрывает. Ложь, кажется, в том месте, где сказал, что ни с кем не встречался, кроме Марии, Кристины и отца. Сергей уверенно произнес:

– Есть новость. Не хочу говорить по телефону. Я как раз недалеко от вашего института. Может, встретимся в баре? Я пиво закажу.

Антон, разумеется, согласился. На всякий случай испугался. Сергей сидел у стойки, с удовольствием смотрел, как Антон заходит, как улыбается, приветствует знакомых. Они пожали друг другу руки. Сергей чувствовал, что ему хочется рассматривать лицо Антона, он получал эстетическое удовольствие. До чего же приятный мужик, никакого мотива не надо, чтобы объяснить, за что его хотят грохнуть.

– Привет. Выпей пива и расслабься. У меня ничего страшного. Просто предосторожность: не верю телефонам, сам легко узнаю содержание всех секретных переговоров. Хотел сообщить, что Тихомирова выпустили. Нет прямых улик. Вам с Марией нужно об этом знать. Всем остальным лучше, наоборот, не знать. Так что между нами.

– Я рад, – спокойно ответил Антон. – Я не верю, что мужчина, любящий Марию, мог пытаться убить ее таким ужасным способом, оставить умирать в мучениях.

Они очень хорошо поговорили обо всем и ни о чем. Сергей отмечал, как растет доверие и искренность Антона по отношению к нему. Легко, наверное, обмануть такого сложного и в главном такого простого человека. Так он и поступил. Сказал, что видел, как Антон на днях разговаривал с кем-то возле института.

– Не рассмотрел с кем. Не помнишь?

Антон смутился, как пойманный на лжи двоечник.

– Я хотел именно от следствия это скрыть. Но у меня никогда не получается что-то скрыть. И ты же не совсем следствие. Короче, я встречался с братом. Это было три дня назад. Он привел ко мне свою девушку. Степа полюбил. Жена вряд ли в курсе. Вот поэтому я не хотел говорить.

– Ты не поверишь, но насчет девушки я немного в курсе. Антон, пойми, пожалуйста, я тот человек, который является могилой чужих секретов. Я достаю их лишь затем, чтобы продумать план спасения. Все в пределах оперативной необходимости.

Из бара Сергей ушел именно с той дополнительной информацией, которой ему не хватало. Есть пауза, он поищет девушку с экзотическим именем Земфира. Очень худая, высокая – метр восемьдесят, это прямая наводка на модельные агентства и их сайты.

Дома он покрутил в поиске варианты, связанные с именем Земфира, нашел фото девушки, которую видел издалека у дачи тещи Степана. Погулял по сайтам знакомств, нашел страничку в «Инстаграме». Земфира, она же Таня Сидоркина из Тулы. На страничке указаны и телефоны, и имейлы. К утру Сергей уже знал, что девушка в Москве не зарегистрирована, снимает комнату в двухкомнатной квартире в Чертаново. Хозяйка живет на даче.

На следующее утро во время дежурного перезвона с Земцовым на его вопрос «чем занимаешься?» Сергей ответил:

– Расширяю кругозор путем изучения жизненного пути любовницы Степана Сереброва.

– Везет же тебе, – вздохнул Слава. – Можешь заниматься черт-те чем от безделья. Я собираюсь передавать в суд дело о покушении на Антона Сереброва. Вопросы исчерпаны. По отравлению Марии работаем.

– Ну, что же, так тому и быть, – меланхолически заключил Сергей. – Значит, не судьба нам отрыть в нападении на Антона что-то главное. Ту самую суть, о которой говорил Масленников. А я, с твоего позволения, побуду рядом с этими людьми. Привязался как-то к ним.

Они простились. И он, скромный частный сыщик, никому, конечно, не расскажет, что не сомневается ни минуты: гром еще грянет. Молния что-то осветит. Не успеет Слава завершить дело.

Земцов позвонил ему в первом часу ночи.

– Сережа, подъем. Звонок от Оксаны Серебровой. Она только что обнаружила мужа в ванне с водой. Он мертв. Встречаемся на месте.

Мед для убийц

– Или очень странное самоубийство, или инсценировка его, – сказал Масленников, осмотрев тело. – Склоняюсь ко второму. После осмотра и вскрытия скажу точнее. Похоже, это не семья. Это мед для убийц.

Он провел Славу и Сергея по квартире. В ванне, наполненной красной водой, лежал мертвый Степан. На обеих руках перерезаны вены. Тонкий нож для разделки мяса тоже лежал в воде. На кухонном столе стояли бутылка из-под красного вина и два бокала. Большое блюдо с остатками вареных креветок. В спальне рядом с кроватью на ковре лежали покрывало и две подушки. Все было смято. Явно ложе любви. В другой комнате сидела на диване мрачная Оксана, курила очередную сигарету, окурки валялись у ее ног.

– А теперь прошу вас обратить внимание на хронологию событий, – говорил Александр Васильевич. – Оксана возвратилась домой в двадцать два часа. Показала, что во всех помещениях горел свет. Она сразу вошла в кухню. Проходя мимо ванной, видела, что и там горит свет. Дверь наполовину застеклена. Стекло матовое: цвет воды не виден, только темные очертания тела мужа в воде. Оксана увидела на столе бутылку и два бокала, поняла, что Степан был здесь не один. В спальне убедилась в том, что права. Не очень удивилась: она еще утром сказала мужу, что вернется поздно, у нее переговоры за городом. Долго сидела, ждала мужа для серьезного разговора. Ее не удивляло то, что его так долго нет. Степан часто, принимая ванну, зависал с планшетом. Оксана решила войти к нему через час. Увидела это. Дозвонилась нам в двадцать три пятнадцать. Степан мертв плюс-минус полтора часа. То есть, когда Оксана вошла, он, возможно, еще был жив, но так слаб, что не мог или не хотел позвать на помощь. Что предварительно можно сказать о причине смерти… Она не очевидна. Порезы на запястьях неглубокие. Когда мы вошли, его нос и рот были под водой. Не исключено, что его голову держали под водой, когда он был жив. В этом случае в легких обнаружится вода, причина смерти – утопление. Теперь что получается с девушкой, которая была со Степаном. Бутылка с вином, которая наверняка до трапезы стояла в холодильнике, совсем теплая. В кухне окно с солнечной стороны, там жарко. Кастрюля, в которой варили креветки, давно остыла, вода в ней комнатной температуры. И в то же время на столике в спальне рядом с покрывалом лежит надкусанное яблоко, мякоть которого мало потемнела. Получается: пара пришла в квартиру, готовила ужин, потом ели. Потом пошли в спальню, занимались любовью, кто-то ел яблоко. И это было примерно за час до возвращения Оксаны, которая с дороги звонила в девять. После ее звонка девушка, вероятно, ушла, а Степан решил сначала принять ванну, а потом убрать со стола и в спальне. У него было достаточно времени. Что скажете: это подходящий момент для самоубийства?

– М-да-а, – протянул Слава. – Ждем результатов экспертизы по отпечаткам, анализу крови и остаткам вина.

– Завтра постараюсь все представить.

– Ты, Сережа, вовремя занялся жизнеописанием девушки Земфиры. Я сообщу ей о случившемся, попрошу оставаться дома до нашей беседы. Подъедем к ней, когда сможем предметно задавать вопросы, то есть с результатами экспертизы. Возможно, сразу с ордером на обыск. Тоже по результатам. А пока побеседуем со вдовой.

Оксана сидела в прежней позе.

– Наши соболезнования, – сказал Слава. – Извините, но вам придется ответить на наши вопросы. Есть сомнения в том, что это самоубийство. А как вы сами думаете?

– Я тоже думаю, что Степана убили, – резко сказала Оксана. – Можно привести любовницу в квартиру, трахаться с ней в супружеской спальне, но странно сразу после этого резать вены прямо перед приходом жены. Разве что какая-то демонстрация: мне назло. Не знаю, что они пили. Я не про название вина. Мне было известно о том, что у Степана есть любовница, если вы об этом хотели спросить.

– Да, и вы ответили, – голос Славы был ровным и безэмоциональным. – У нас еще обязательные, дежурные вопросы. Их обычно задают всем свидетелям возможного убийства. С кем и где у вас была встреча? В котором часу? Это могут подтвердить?

– Я встречалась в Звенигороде с одним депутатом. Он там открыл кафе, что-то вроде филиала нашей столовой. Попросил привезти ему документы из бухгалтерии. Не знаю, что в папке. Да, он подтвердит. Уехала оттуда в восемь вечера.

– В двадцать один вы позвонили мужу из машины, – продолжил Земцов. – В двадцать два открыли дверь своим ключом. Кто-то видел, что вы именно в это время приехали? Соседи, к примеру?

– Не знаю. Вряд ли. Вы, случайно, не меня подозреваете в убийстве мужа?

– Вы уверенно произнесли слово убийство. Дело в том, что на этом этапе мы еще никого не обвиняем и всех подозреваем. А у вас был мотив. Как ни жестоко говорить это вдове. Я прошу вас не уезжать из Москвы на время расследования.

– Ясно. Как и то, что шлюха вас не особенно интересует. Как говорится, социально близкие слои.

– Не знаю, кем так говорится, но мы собираемся навестить Татьяну Сидоркину и задать ей те же вопросы.

– Замечу справедливости ради, – скромно вставил Сергей. – Сидоркина, она же Земфира, приезжала к Степану не как девушка по вызову, она считала себя его невестой. У нас есть свидетельство того, что он хотел на ней жениться. Это к вопросу мотива.

– Вот как?! – Оксана вскочила, лицо ее покрылось красными пятнами. – Быстро же вы успели получить такое свидетельство! Это от кого же, интересно? Не от нее?

– Нет. Практически от самого Степана. Он несколько дней назад признался в этом брату. Серьезное свидетельство. Прошу прощения за то, что вторглись в такую сферу. Но истина прежде всего.

– Оксана Михайловна, – вмешался Земцов. – Тело вашего мужа увезли. Наши эксперты закончили работу, вы можете убирать квартиру. И постарайтесь отдохнуть. Еще раз примите соболезнования.

Травы и святой дух

Следующее утро Сергей Кольцов провел в борьбе с парализующим томлением и бурной жаждой деятельности. Так для него обычно начинался путь к настоящему поиску. С того, что исключает вроде бы друг друга. А у него это стимул к окончательному очищению главного от обильного лишнего.

Прежде всего Сергей позвонил Андрею Петровичу. О случившемся ему еще ночью сообщил Слава Земцов. Сергей должен был позвонить просто как друг.

– Андрей Петрович, дорогой. Так тяжело, что не сумел найти слова. Самое обидное, что мы в это время были рядом, но не смогли даже предположить, что и откуда ждать.

– О чем ты, Сережа? Как вы могли? Как кто-то смог бы… У меня в мозгу буря. Не спрашивай меня о моих предположениях, боюсь наговорить лишнего. Если можно, пока не спрашивай.

– У меня один вопрос и одна забота сейчас: как вы?

– Сложно. Ужасно. Думал до утра о моей бедной Настуне и ее маленьком толстеньком любимом сынишке. Надеюсь, там, где сейчас моя жена, не получают таких страшных вестей. И самую постыдную вещь скажу только тебе, чтобы облегчить совесть. Я поверил в то, что ты могила чужих секретов. Сережа, мне сейчас легче, я могу вздохнуть только от сознания того, что смерть опять обошла Антона. И да, мне кажется, что это с ним связано. Хотя обещал самому себе пока об этом не говорить.

– Я понял вас, Андрей Петрович. Все нормально, разумно, адекватно. Я успокоился, уверен: вы справитесь с очередным испытанием.

– Какие новости, планы?

– В ожидании результатов экспертизы. Что-то неясное смущает. Как только выясню, сообщу. До связи.

Следующий звонок был Масленникову.

– Александр Васильевич, прошу прощения. Но мне полный, оформленный по правилам отчет не нужен. Мне прямо сейчас нужно хоть что-нибудь. Самая малость. Черти предположений рвут на части. А время идет.

– Делюсь с удовольствием. В бутылке с остатками вина обнаружена большая доза морфина. И, что еще показательнее, – на горлышке отпечатки губ и слюна покойного. Его напоили насильно из бутылки, когда он уже лежал в ванне. И только потом, скорее всего, перерезали вены. Позже скажу точнее: мог ли он резать вены сам.

– Получается, что потом…

– Да, причина смерти утопление. В легких есть вода.

– Спасибо. Галоперидол для Марии, морфин для Степана… Конечно, это даже не назовешь совпадением, самый распространенный способ. И все же хочется пообщаться с представительницей нетрадиционной медицины. Вдруг у нее есть маленькое извращение: в особых случаях – пользоваться проверенной химией? Матушка Трава именно в период покушений очень близка к пострадавшим – Кристине и Оксане.

– Мысль здравая. Действуй.

Избушка травницы Кати, она же матушка Катерина, она же бывший бухгалтер Екатерина Васильевна Семенова, оказалась небольшим, но очень добротным, основательным кирпичным двухэтажным особняком в не очень заселенном, мало тронутым цивилизацией и инфраструктурой живописном уголке Подмосковья. Высокий забор-крепость, запоры на воротах и очень даже современная видеокамера с переговорным устройством. На звонок ответила она сама, Сергей продемонстрировал ей свое удостоверение, объяснил причину визита. После чего ему открыл ворота крупный, сосредоточенный мужчина с очень бледным лицом и большим бритым черепом. Навстречу по дорожке к Сергею торопилась и сама Катерина в длинном черном платье и белом платочке, открывающем крошечное личико от бровей до треугольного подбородка. Она приветливо улыбалась.

К дому вела широкая дорожка, а вокруг были настоящие поля травы, клумбы с цветами, грядки с овощами, ягодами. Густые плодовые деревья. Мужик ставил ящики с помидорами и огурцами в газель с открытым кузовом.

– Это мой помощник, – объяснила Катерина. – Герман. Несчастный и святой человек. Работает за кров и еду. Он потерял всю семью, лишился дома. Он страдает бессонницей и практически круглосуточно работает в саду и огороде. Вот собрал урожай и повезет его в больницу и в детский приют. Он так спасается от тоски по своим погибшим детям.

Сергей уважительно и понимающе кивнул.

– Давно Герман работает у вас? Тоже связан с целительством?

– Нет. Всего год. Подобрала его на дороге. Увидела лежащего на обочине человека с каким-то приступом, привезла. Оказалось, он из больницы, нет ни семьи, ни дома. Так и остался. Стал незаменимым. Настоящий Божий человек.

Хозяйка провела Сергея в чистый и светлый дом, пригласила в огромную столовую, поставила на круглый стол из некрашеного дерева красивый кувшин с холодным квасом и керамические тарелки с теплыми пирогами.

– Эти с малиной, эти с вишнями, эти с капустой, – показала она.

– Отлично, – обрадовался Кольцов. – Это то, что я люблю. Так редко встречают пирогами нашего брата-ищейку.

Возможно, Катерина на самом деле услышала об убийстве Степана только от Сергея. Она ахала и сокрушалась очень естественно.

– Вы не совсем чужой человек для женщин этой семьи, – сказал Сергей. – Что вы думаете о трагических событиях, которые там следуют одно за другим?

– Я думаю, что в каждой семье есть сердце, – медленно произнесла Катерина. – Это сердце – женщина. А в этих семьях сердца больные. Они притягивают беду.

– Красиво. Но в свете расследования и поиска убийц не совсем понятно.

– Я о том, что Оксана и Кристина не любимы своими мужьями, – объяснила Катерина. – А мир и покой есть лишь тогда, когда в сердцах любовь.

– Будем считать, что это как-то подводит нас к мотивам. Я уже говорил вам, что моя роль в следствии – вспомогательная. У официального следователя к вам будут конкретные вопросы. И, конечно, вы в курсе, что все знакомые семей Серебровых в поле подозрения, пока не найдены преступники.

– Понимаю. Я никуда и никогда не уезжаю.

– И разрешите вопрос, который сейчас интересует лично меня. Вы помогаете людям справляться с душевными недугами. Это всегда только нетрадиционная медицина – травы, настои, уговоры или делаете исключения и в смысле препаратов?

– Я ничего не отрицаю. У каждого целителя или профессионального врача в этом мире своя тропа. Но я не имею права ни выписывать, ни получать сильные препараты, если вы это имеете в виду. Я ответила на вопрос, который вы не до конца произнесли? Я не имела возможности даже невольно помочь тому или тем, кто использовал лекарства для преступления.