Ева Гелевера
ИНТЕРВЬЮ
– Ну давай попробуем.
Писательница помолчала.
– Первое. Не учите своё чадо подстраиваться под взрослых. Если для окружающих ребёнок «неудобный», у него есть все шансы вырасти счастливым человеком. Второе. Научите его задавать вопросы самому себе: как я себя чувствую? и чего мне сейчас хочется? А главное – действительно ли мне это нужно? Речь не идёт о вседозволенности и следовании только своим интересам. Личные желания не должны наносить вред окружающим, – это закон. Но эти вопросы воспитывают самоконтроль и критичность мышления.
Ну и третье. Наверное, самое банальное: любить и поддерживать, что бы ни случилось. Некоторым кажется, что это просто, и мне так раньше казалось. Сейчас я понимаю, как непросто любить ребёнка безусловно, особенно в среднем школьном возрасте.
– Это с четвёртого по восьмой класс?
– Плюс-минус.
– Почему именно в это время?
– Может быть, так было только у нас, но мне кажется, что в этот период начали ломаться все механизмы взаимоотношений. Путём проб и ошибок я выяснила, как избежать катастрофы: нужно расслабиться и не вскрывать никому мозг. Всё налаживается чуть позже при условии, что авторитет не будет безвозвратно утерян бесконечным ором и запретами.
Боря помолчал. Затем поменял положение нижних конечностей так, что кроссовок одной ноги удобно разместился на колене второй и продолжил:
– Ты назвала точный день и время, когда решила, как будешь действовать. Почему ты их запомнила? Что тогда случилось?
– Ничего. Я ехала за рулём, сзади в автокреслах бесновалась малышня.
– Что-то должно было стать триггером.
Ева пожала плечами.
– У меня раньше такое часто бывало. Словно включается другой режим восприятия. Что угодно может спровоцировать подобные, назовём их «встряски»: музыка, услышанные или прочитанные слова, погодные условия, пожилая узбечка, проезжающая мимо на велосипеде. Ты вдруг видишь реальность без фильтров стереотипов. Не уродливой и отталкивающей, а непостижимой, завораживающей. В такие моменты я обожаю наблюдать за людьми. Мне кажется, будто на миг становлюсь ими, понимаю, каково это – быть замёрзшей студенткой на остановке с сигаретой в руках или распухшим от плохого кофе водителем грузовика. Чувство исключительного принятия такое зыбкое, хочется удержать его. Но оно быстро проходит, а после остаётся ощущение, будто летний ветерок облепил лицо, руки и остался на тебе, забыв, куда летел.
Когда была моложе, я думала, что за очередной встряской должны следовать перемены, но потом поняла, что так жизнь говорит со мной – и отвечать необязательно. Но в тот пасмурный ноябрьский день, когда небо, словно кольчуга викинга, тяжёлым пологом опустилось на грязные дороги, внезапный ослепительный свет распотрошил облака и упал на угрюмые лица людей, вызывая жгучее желание поблагодарить кого-то незримого.
Внутренний голос монотонно забубнил о том, что время, так или иначе, вынесет меня на тот берег, где я стремлюсь оказаться. По щелчку в голове исчезли страх и тревога.
Так что не было в моём поступке никакой жертвенности. Просто расчётливый договор с собой, позволивший не изводиться ожиданиями.
Парень встрепенулся, будто отгоняя назойливую мысль.
– Идея книги появилась уже тогда?
– Да.
– А написана она была примерно год назад?
– Примерно, да.
– Во время самоизоляции?
– И да, и нет.
– Это как?
– Я бы хотела рассказать эту историю целиком, не вырывая из контекста.
Ева закинула сцепленные пальцами руки за шею. Потом заговорила, отвечая, казалось, на собственный вопрос:
– Мой план касался не только отсрочки. Я поняла, что творческие люди делятся на две категории: те, кто делает вид, что не стремится к известности, и те, кто хочет славы так, что жопа горит.
При этом у вторых как будто два пути: пытаться сотворить нечто уникальное или подражать. Я поняла, что ни тот, ни другой вариант не приведёт меня к желаемому. Но вот их симбиоз! Я заставила себя захотеть именно той славы, о которой грезят одни, при этом пользоваться принципами других. Кажется просто, да?
– Вроде да, – неуверенно отозвался Боря.
– Между ними пропасть. Это всё равно, что быть Путиным и Навальным одновременно.
Собеседник прыснул, опустив взгляд в пол и качнув головой, словно болванчик под лобовым стеклом.
– О них мы поговорим чуть позже. И как ты преодолела эту пропасть?
– Распланировала всё до мелочей и начала осуществлять, когда настало время. Минимум эмоций, максимум готовности.
– То есть популярность, свалившаяся после выхода книги, не стала для тебя сюрпризом?
– Конечно. Кстати, в детстве я мечтала о признании. Рисовала себя в пышном платье на сцене под светом прожекторов. Тогда мне казалось, что это когда на тебя все смотрят. Но к двадцати жизнь меня так пожевала, что хотелось только одного – стать незаметной. Я никого не трогаю, и вы меня не задевайте. Ты хоть представляешь, как это страшно – хотеть признания?! Сознаться в этом себе и окружающим.
Помню, как часто в голове звучал голос воображаемого интервьюера. Он задавал вопросы, на которые я мечтала ответить: о детстве и юности, из какого дерьма я выбралась и чего мне это стоило. Я как будто всю жизнь готовилась к нашей встрече, но сейчас вдруг всё забыла и принялась отвечать не по сценарию. Забавно, не находишь?
Ева бросила короткий многозначительный взгляд на журналиста, и его чуть заметно передёрнуло. Боря натянуто улыбнулся.
– Ты часто вспоминаешь место, где выросла? Родителей?
– Да, но эти воспоминания словно тревожный сон. Удивительно, как далеко человек может уйти от того места, где всё началось. Я сейчас говорю, и у меня мурашки по коже. Я хорошо помню посёлок, улицу и коммунальную квартиру. Помню, как они менялись, взрослея со мной. Наверное, окажись сейчас там, меня парализовал бы ужас от нищеты и несоответствия моим воспоминаниям.
– Расскажи несколько самых ярких?
– Большая газовая печь, которая посеребрённым углом заваливалась в комнату. От неё был такой запах… – Ева потёрла подушечками указательного и большого пальцев, словно что-то крошит, – горячий запах пыли, но при этом такой свежий, возбуждающий. Сложно передать.
Парень повёл носом, будто пытался его уловить.
– Банные вечера… Ванна стояла прямо на кухне, задёрнутая целлофановой шторкой. Нас было четверо, купались по двое за раз, а мама расплывчатым силуэтом шуршала чем-то на плите, готовила. Запах мыла смешивался с запахом ужина.
– Ты часто бываешь в своём родном городе?
– Вообще не бываю, у меня там никого не осталось. Я человек без места, которое принято называть «отчим домом». Но я бы хотела оказаться там снова, прикоснуться к стенам, которые впитали мои детские страхи. Увидеть те улицы и дворы, поросшие мальвой. Не сейчас – спустя годы, а тогда – когда детство было жизнью, а не болючим комком в груди.
Ева начала с силой растирать ладони, а затем похлопывать ими друг о друга. Её взгляд блуждал по сознанию в поисках выхода, но вместо этого продолжали литься слова:
– Иногда мне кажется, что я ощущаю его физически. Детство будто шрам, оставленный временем, по которому я вновь и вновь провожу пальцами, чтобы убедиться, что я есть.
Интервьюер поёжился.
– Ты из многодетной семьи. Это оставило какой-то отпечаток на твоей взрослой жизни?
– Конечно, я выросла, умея адаптироваться к любому пиз*ецу вокруг, – язвительно бросила Ева, – а если серьёзно, я считаю, что только в семьях, где несколько детей, можно воспитать человека с высоким уровнем эмпатии и способностью к вариативному мышлению.
– Почему?
– Мир взаимоотношений со сверстниками не такой, как с родителями. Уровень доверия другой.
– А твои родители, где они сейчас?
Ева кинула недовольный взгляд. Её тело заворачивалось в тугой узел.
– Следующий вопрос.
– Извини, что спрашиваю. Просто интервьюируя многих незаурядных людей, я часто слышу две истории: либо предки капец как поддерживали и благодаря этому всё получалось, либо ребёнок имел травмирующий опыт, из-за чего назло всему миру становился успешным. Какой из сценариев ближе к твоему?
Ева замотала головой из стороны в сторону, и Боря не сразу понял, что это не ответ на вопрос, а отрицание самого вопроса. Женщина зажмурила глаза, и сквозь ресницы проступили слёзы.
– Прости, я просто давно не была на терапии. Не думала, что меня это так заденет. Некоторые вещи очень непросто пролечиваются.
– Всё нормально? – засуетился парень.
– Да, со мной бывает.
– Почему такая реакция? Было так плохо?
Ева потёрла лоб растопыренными пальцами и выдохнула слова, будто лишний воздух:
– Я злюсь, испытываю чувство вины и скучаю одновременно.
– Ох. Нелегко, наверное.
Женщина резко подняла взгляд и посмотрела на собеседника так, будто он отобрал любимую куклу у маленькой девочки.
– Ты сказала, что ходишь к психологу. Давно начала? Можешь об этом говорить?
– В первый раз, когда дочке было три года.
– О, это давно! Не помогает? Или нужно постоянно ходить?
– Да, это как пожизненный приём лекарства. Перестаёшь – и тут же скатываешься на первоначальный уровень. Я люблю терапию. Там я нахожу вдохновение, интересные мысли, идеи. Даже после тяжёлых сеансов приходит чувство покоя и наполненности.
– Что значит тяжёлый сеанс?
– Это когда во время беседы происходит то, что тебе не нравится. Например, всплывают сильные эмоции, которые стыдно демонстрировать. Или наоборот, понимаешь, что могла бы достать больше, но почему-то закрылась, отрезав контакт.
– Ты всегда ходишь к одному специалисту?
– Да.
– Цена сеанса изменилась за последний год?
Ева рассмеялась горьким правдивым смехом, какой бывает только после того, как поплачешь.
– Ну, Боря. Любишь ты подковырнуть. Цена изменялась по мере повышения квалификации специалиста. Мои успехи на ценообразование не влияли. Давай устроим перерыв, выпьем кофе.
Пока кофемашина фыркала в кружки, они вскарабкались на барные стулья, которые оловянными солдатиками торчали по обе стороны кухонного островка с каменной столешницей пронзительно-чёрного цвета.
– Я настроил камеру, поснимаю вас здесь, – сообщил оператор.
– Мы готовы, – кивнула хозяйка.
Интервьюер отложил телефон и потёр ладони.
– Ладно, поехали дальше. Ты живёшь одна? У тебя есть мужчина?
– Живу одна. Мужчина есть. Рубрика «Личная жизнь звезды»? – Ева засмеялась.
Гость отозвался на заразительный смех кривой улыбкой и отхлебнул ароматной жидкости:
– Ух, крепко! Чтобы заниматься творчеством, ты рассталась с мужем?
– Мы разъехались.
– Вы не развелись официально?
– Развелись. Но это было давно.
– Это как?
– Фиктивный развод, чтобы я могла получать пособие на детей как мать-одиночка. Забавно звучит, да?
– Ну так, не особо, – проговорил молодой человек, растягивая слова, и взглядом переадресовал вопрос невидимому зрителю: – То есть, получается, вы обманывали государство?
– Государство невозможно обманывать. Оно – наёмный рабочий.
– Какие-то робин-гудовские рассуждения.
– Да, возможно. Честно говоря, я не знаю, хорошо это или плохо. Тогда это казалось чем-то естественным.
Ева пожала плечами и зябко поёжилась.
– Вы разъехались до выхода книги или после?
– До.
– Я понимаю, дети вырастают и разбегаются устраивать личную жизнь. Но муж, он же был твоим союзником на протяжении стольких лет. Как ты объяснила ему, что хочешь уйти? Мне кажется, это как-то… подленько.
Боря смотрел с прищуром, не скрывающим осуждения.
– Ты такой странный.
Писательница с вызовом уставилась на собеседника.
– Почему? – нахохлился парень.
– Потому что веришь в брак на всю жизнь.
– Ну это же нормальная история. Вы переживаете невзгоды вместе, и это делает вас родными людьми. А в старости вспоминаете и посмеиваетесь над былым. Нет?
– И-и-и?.. Я просто не понимаю, как твои слова резонируют с нашей ситуацией.
– Для меня это выглядит так, будто ты выбрала жизнь для себя. И забила на мужа.
– Мы действительно многое пережили вместе и стали родными друг другу. Но это не значит, что мы должны притворяться влюблённой парочкой. Пойми, в жизни есть время идеализировать, а есть рационализировать. Когда подходит к концу одно, вступает в силу другое.
– Что ты имеешь в виду?
– Сначала нам было хорошо вместе, потом стало удобно, а затем настало время заниматься другими вещами. Не всё крутится вокруг семьи и внутрисемейных отношений. У него тоже были свои планы, в которые я не входила. Кстати, мы обсуждали их, когда дети ещё не ходили в школу. Но при этом мы любили друг друга.
– Чем он сейчас занимается? Он женился снова?
– Вроде нет. Надеюсь, он мне сообщит, – засмеялась Ева. – Стёпа всегда обожал горы и сноубординг. Я безумно рада, что у него получилось исполнить давнюю мечту – уехать жить на Камчатку и работать инструктором. По-моему, это достойно уважения.
Боря выпятил нижнюю губу и кивнул в знак очевидно заслуженного респекта.
– Тяжело было разорвать отношения после стольких лет?
– Да.
Оба замолчали.
– Я заметил, ты кофе не пьёшь, просто подносишь к губам. Тебе нельзя его?
– Я не делаю того, чего не хочу в действительности.
– Ты не любишь кофе?
– Обожаю.
– Тогда в чём проблема?
– Нет никакой проблемы. Мне кайфово держать обжигающую чашку и вдыхать терпкий дымок. Я просто не хочу, чтобы он сейчас был внутри меня. Ты, кстати, замечал, что мы чувствуем запах продукта только до тех пор, пока не начали его поглощать?
Боря удивлённо уставился на оператора, пытаясь понять, входит ли он в число тех, кто это только что осознал.
– Не замечал, но, возможно, ты права. Надо будет обратить внимание.
Оператор снял камеру со штатива и потёр шею уставшей рукой. В перерыве все трое старались не смотреть друг на друга, словно они лишь играют роли людей, которые работают над совместным проектом. В гостиную вернулись молча.
После паузы Боря натянул лёгкую улыбку и быстро выпалил:
– Ты сказала, что у тебя сейчас кто-то есть. Это известная личность?
– Я не могу назвать его имя. Это человек из мира музыки, известный тем, что о нём ничего не известно.
– В этом вы могли бы конкурировать.
– Да, но со мной ты сейчас беседуешь, а с ним у тебя ничего не вышло.
– Ты знаешь, что наша команда пыталась договориться об интервью с ним?
– Да.
– Для меня это сужает круг подозреваемых. Кажется, я догадываюсь, кто это может быть, – в глазах парня загорелся дьявольский огонёк, какой бывает у подростка, заставшего друга за чем-то неприличным.
– Мы не можем говорить на эту тему. Ты подписал документ, – напомнила Ева.
Боря продолжал восторженно улыбаться, игнорируя слова собеседницы.
– Ладно. Без имён. Как вы с ним познакомились? Ты вообще была знакома с его творчеством?
– Хочешь ужасную правду?
Парень активно закивал.
– Я много лет была его фанаткой. Понимаю, трудно представить мамашу за тридцать, стоящую в глухой московской пробке на стареньком опеле и подпевающую злому рэпчику, включённому на полную мощность.
– Блин, круто! Я прямо представил себе эту картину.
– По молодости в моих наушниках чего только не было, начиная от панкухи и заканчивая брейккором и рагга-джанглом.
– Из панка что слушала?
– О-о-о, ты уверен, что хочешь открыть эту дверцу?
– Конечно! – воскликнул Боря.
– Из нашего: «Тараканы!», «Смех», Lumen, «Элизиум». Из англоязычного: The Clash, Ramonеs, NOFX, Sum 41. А ещё Nirvana, Placebo, Red Hot Chili Peppers.
– Ну, не всё из этого панк…
– Хочешь прям панк? Окей, The Exploited, Sepultura, «Пурген».
Боря вытянулся в кресле и удовлетворённый услышанным стал растирать грудную клетку.
– А когда перешла на рэпчик?
– В какой-то момент я стала следовать не за жанрами, а за личностями. Даже знаю, в какой – когда познакомилась с творчеством Вани Нойза.
– Нравится?
– Он герой своего времени. Понимаешь, для меня все музыканты, которых я люблю, – панки по идеологии, а уж как они квалифицируются в мире музыки, мне неважно.
– Вернёмся к твоему бойфренду.
– Для меня он был человеком, говорящим через свои треки лично со мной, невзирая на многотысячную армию фанатов. Странное чувство, не знаю, испытывал ли ты такое.
– Да, было что-то похожее. А как вы познакомились? К таким ребятам просто так в гримёрку не попадёшь.
– Блин, стыдно признаться, я написала ему в директ. Ехала как-то за рулём, слушала его треки и подумала: «А почему бы и нет?» Остановилась на обочине и написала.
– К тому моменту ты уже издала книгу?
– Да, первое издание вышло где-то за месяц до этого. Уже началась движуха вокруг моего имени, но не такая глобальная, как сейчас.
– И он ответил?
– Не сразу, но да. Думаю, он понял, кто я. По крайней мере, потом он сказал, что видел проморолики на книгу и запомнил имя. Но не читал.
– А сейчас уже прочитал?
– Да.
Боря довольно лыбился, чуть приоткрыв рот.
– Какие чувства были, когда завязалось общение.
– Меня трясло, как девчонку. Это очень необычный опыт. Прикинь, тебе кажется, что ты знаешь человека очень давно, а он тебя вообще нет. Но я не сказала, что фанатею от него. По мне, наверное, это трудно понять.
– Я бы не понял.
– Мы оба были подростками в девяностые. Когда до меня доходил смысл его текстов, хотелось рыдать, потому что мы пережили похожие трипы и понимаем, что значит вывозить эту жизнь, когда хочется просто рассыпаться в пепел. Меня постоянно преследовало чувство, что мы были где-то рядом, но не встретились.
– Ты употребляла? Наркотики – зло, никогда не пробуйте их! – обратился Боря в объектив камеры.
– Как все, что-то где-то на вечеринках.
– Но сейчас ты не занимаешься такими вещами?
– Я могу покурить травы, если будут подходящие условия?
– Это какие?
– Приятная обстановка, люди, которым я доверяю.
Боря многозначительно замолчал. Тогда Ева спросила:
– А ты нет?
– Я? Нет, я вообще не по этой теме.
– Молодец, – пожала она плечами.
– То, каким ты представляла этого человека, совпало с тем, какой он на самом деле?
– Не могу ответить односложно. Скажем так, каждый человек намного проще, чем мы о нём думаем, и намного сложнее, чем нам кажется.
– М-м… Какая философская мысль.
– Я философ.
– Это я уже понял. Так у вас всё серьёзно?
– Что серьёзно?
– Любовь, отношения. Есть какие-то совместные планы?
– Посмотрим. Пока что мы кайфуем друг от друга. Мне кажется, даже в юности я не испытывала таких острых ощущений.
– Как думаешь, почему? Опыт?
– Мы ничего не ждём друг от друга. Представь, ощущение, что прижимаешься к любимому человеку за несколько мгновений до апокалипсиса. Вот так происходит всё время, пока мы рядом.
Боря замер, приподняв подбородок чуть вверх.
– Ох, пробрало! Но давай вернёмся немного назад, – парень прокрутил в воздухе пальцем, словно перематывает время, – к событиям прошлого года, когда ты решила, что пора издаваться. Как это происходило?
– Конечно, давай. Это же самое интересное! – рассмеялась Ева, и в глазах сверкнул блеск удовольствия.
– Окей. Смотри, ты поняла, что готова. Муж и дети – в прошлом. С чего ты начала?
– Помимо мужа и детей, у меня ещё была работа. И не абы какая, я была муниципальным служащим.
– Подожди… а где ты работала?
– В образовании. Я была завучем в школе.
На губах парня мелькнула умилённо-саркастическая улыбка.
– Ты завуч в школе? И как тебе? – не скрывал веселья журналист.
– Бюрократия, дубовая вертикальная иерархия, разрушающая любой креатив. Послушай, каждый институт государственного устройства – это мини-копия самого государства. – Ева пожала плечами, словно говоря «сложи два плюс два».
– Как ты объяснила директору, что уходишь?
– Ох, это было непросто. Работники этой сферы очень не любят перемен. Можно сказать, выгрызала свободу зубами, – попыталась пошутить писательница.
– А дальше?
– Собрала минимум вещей, села в машину и поехала.
– Куда?
– Мне хотелось на север. В Северную Европу.
– Финляндия, Эстония, туда?
– Именно. Дания ещё. Меня всегда завораживал колорит скандинавских стран. Надо сказать, что в мечтах я сильно романтизировала эту поездку. Да, мне безумно понравилось: я побывала в потрясающих местах, пообщалась с людьми, мыслящими совсем по-иному. Ну и, конечно, дороги – это чистое удовольствие. Но меня постоянно преследовала тревога. Я думала, что буду писать в поездке, но так выматывалась физически, что всё свободное время спала. Мне хотелось остановиться. Это чувство преследовало меня много лет, но я не до конца понимала, как это сделать. Нужно было, я даже не знаю, как правильно выразиться… – Ева задумалась, прищурив один глаз, – уйти, стереть себя из матрицы материального мира, совершить информационное самоубийство.