Елизавета Водовозова
Чему научило меня озеро летом
Не далеко от гнезда я устроила дощечку, на которую клала каждый день хлеб, зерна, мух, червяков. Каждый раз, когда при этом мне хотелось что-нибудь увидеть, я, тихонько притаившись, высматривала из-за дерева. Но впоследствии птички боялись меня гораздо меньше, и их мать даже в моем присутствии учила маленьких птенчиков скакать с ветки на ветку.
Помню, как меня однажды поразило следующее: когда все птенчики уже хорошо перепрыгивали с ветки на ветку, малиновка-мать начала предпринимать с ними более трудные экскурсии: поддерживая одного из них то своим клювом, то ножками, иногда удаляясь от него, то снова приближаясь и помогая ему, она перелетала таким образом со своим птенчиком на противоположный куст. Одному малютке наука не давалась, – он часто падал вниз: растопырив крылышки и тяжело дыша, неподвижно сидел он на земле. Мать щебетала, увивалась над ним, но лишь только он начинал бодрее смотреть по сторонам и подбирал крылышки, она помогала ему подняться на первую ветку. Но она не оставляла его в покое: то долбанет его в спинку, то потянет за крылышки, то резко защебечет, видимо, настоятельно заставляя его подняться вместе с нею, – и вот наконец, они вместе летят к кусту. Даже уменье летать дается птичке, по-видимому, только для этого и созданной, не без тяжелых усилий и труда!
У берега всегда стояла привязанная к дереву лодка. Я и прежде часто садилась в нее, стараясь держаться ближе к тростнику, который я так любила вырывать, чтобы делать тросточки, или выдергивать красивые желтые кувшинчики. Но на этот раз мне вздумалось прокатиться. Я принялась сильно грести и уже отъехала довольно далеко от берега. Но моя рука скоро отекла от непривычного труда, и весло упало в воду. В первую минуту я было оторопела, тем более, что небо было пасмурно. однако гладкая поверхность озера и тишина кругом скоро успокоили меня; я подняла вверх голову и начала рассматривать небо. Сколько толпилось на нем облаков! Они принимали такие причудливые формы, что я совсем засмотрелась. Вот одно облачко сдвинулось с другим, и, о чудо, – я ясно различила не только своего старого, престарого дедушку, но и его длинную бороду. И дедушка, которого все у нас почитали, был в овечьей шкуре на изнанку, – в святочном, шутовском наряде. Через минуту, вместо старого дедушки, явилось какое-то ужасное чудовище на длинных ногах с громадной головой; но его тотчас же заменила прелестная маленькая овечка.
