Елизавета Михайловна Родкевич
Её саада
Он решил. Решил твёрдо и бесповоротно, даже зная о собственной участи.
Не предупредил никого, чтобы не пытались отговаривать; взял перстень и отправился на смертельную аудиенцию. Поклонившись, встал на колени.
– Повелитель, я пришёл сознаться в содеянном. Я взял перстень и хотел подарить одной калфе, но понял, что ей будет опасно принять этот подарок.
Орхана было трудно вывести из себя, пока он был молод. Он был спокоен, немногословен, как и полагалось правителю, но с годами становился всё более вспыльчивым, жестоким и непримиримым.
– Ты хоть знаешь, что тебя за это ждёт, выродок?! Да ты понимаешь, что ты сотворил?.. Стража, бросьте его в темницу, а на следующий день отрубите голову – пускай помучается ожиданием смерти!
Покорно принимая свою участь, евнух не сопротивлялся бостанджи.
Эфтандис была в ужасе. Её единственный друг взял на себя вину его сына, ему грозит смерть! Она бросилась к мужу, целовала его ноги и умоляла не лишать жизни Али, выслать его, но только не убивать! Орхан, скрепя сердце, согласился. Уж слишком неприятно ему было смотреть на лежащую в ногах жену-принцессу, и, хоть и закрались в голову подозрения, решил выслать виновника, лишь бы не слушать «этих женских истерик».
Последняя встреча. Она, рыдая, бросилась к нему в объятия, а евнух стоял в ужасе, понимая, что никогда больше не увидит своей возлюбленной. Слёзы сами наворачивались на глаза. Он отстранился и поцеловал ей руку.
– Госпожа. Для меня было честью служить вам. Никогда не забуду вашей милости. Но буду дерзок, дерзок непростительно: такое наказания для меня… хуже смерти. Прощайте; отныне все, что я смогу делать – это молиться за вас.
– Прошу… не надо… Ты вернёшься, обязательно вернёшься! Я не смогу без тебя!
Она взяла его руки в свои и прижала к груди, так, что Али слышал, как быстро бьется её сердце. Стояли так с минуту, понимая, что никогда больше не увидят друг друга. На душе было горько, неописуемо горько. Разошлись, словно в танце, отпрянули друг от друга, не надеясь увидеться вновь. И больше не было встреч.
Глава 8
Она снова училась привыкать ко всему, к разлуке, к страху, к ненависти, хотя раз за разом было тяжелее.
Унося её боль, прошли недели, месяцы, годы… И вот уже мать одевает своего десятилетнего сына Халиля, застегивает на его узорчатом кафтане пуговки, гладит по голове, целует в макушку. Она уже не так юна, как раньше; на лице появилось строгое, чуть горделивое выражение, первые морщинки, видные лишь тогда, когда она хмурилась, пара седых волос. Улыбнулась, спросила сына:
– Халиль, сынок… ты уже такой большой! Чем вы сегодня будете заниматься с учителем?
– Мы поедем на смотр роты янычар. Там будут мои старшие братья, Ибрагим и Мурад. Я волнуюсь, мама!
Эфтандис улыбнулась и потрепала сына по щеке.
– Все будет хорошо, сынок. Ты справишься!
Шехзаде вышел из покоев.
Прошёл час, быть может, два. Женщина вышивала, упорно стежком за стежком создавая цветочный орнамент. Думала о прошлом, и мысли спутывались, подобно нитям. Она уснула.
– Госпожа… – испуганная Зейнеп-калфа вошла в покои. Она заменяла ей верного Али, приносила новости.
– Что такое? – заспанно подняла голову султанша.
– Госпожа, шехзаде Халиль… он…
– Что с моим сыном?! Говори же!
– Его похитили пираты.
Эфтандис выдохнула и потеряла сознание. Не приходила в себя около часа. Очнувшись, рыдала, да так, что на следующий день не могла открыть отёкших глаз.
Халиль, её сын, её частичка крови и плоти в плену, быть может, уже мёртв! Неужели её мальчик никогда не увидит матери и отца, неужели не будет счастлив? А она? Была ли она счастлива? Неужели её сыну уготовлена такая же судьба, как и ей, судьба пленника чужой страны? Не в силах выдержать переживаний, она направилась к султану, упала в ноги и молила спасти её сына любой ценой.
При виде заплаканной жены Орхану становилась дурно. Он не выносил женских слёз. Привык видеть её напряженной, трепещущей, и, должно быть, упивался тем, что его боялись. Трепет приносил ему удовольствие, ведь страх порождает подчинение. Вдруг вспомнил себя в молодости и усмехнулся. Каким он был тошнотворно честным, как пытался сохранять справедливость! Годы изменили его, унесли самых дорогих людей. Орхан научился ложиться в постель, не любя; выносить судьбоносные решения, не дознавшись правды. Был суров, жесток и горделив; когда он шёл, вокруг начинало пахнуть смертью. Внутри него, должно быть, давно погиб голос совести, и подданные говорили лишь: «Зато для страны много сделал». Но его сын, этот мальчик, юное, невинное дитя изменило его. Он вспомнил свои детские годы и тёплые руки матери, и в этой маленькой, хрупкой, трясущейся перед ним женщине тоже узнавал себя, припоминая, как боялся отца. Он не понимал её страха, да и вряд ли задумывался, что десятью годами назад изнасиловал её, и больше не хотел как женщину, отдавая предпочтение страстной и пылкой Нилюфер.
Султану было жаль теперь Эфтандис, и, хоть он искренне хотел вернуть сына, но разве можно понять суровому воину материнское горе?
– Я отправлюсь сам на переговоры, не беспокойся. Выше голову. Наш сын вскоре будет здесь.
Султанша молча кивнула и вышла из покоев. Орхан окрикнул её, что-то в нем воспрянуло, и так хотелось причинить ей боль:
– А ты знаешь, что Халиля похитили византийцы? – ему стало противно от самого себя. Зачем он сказал это? Захотелось извиниться, загладить свою вину, но было уже поздно.
Ноги не держали Эфтандис. Еле доплетясь до покоев, она упала на софу. Мысли не давали покоя. Как, как они посмели? Разве могли её земляки сотворить это? Нет, решительно нет! Султанша устало закрыла глаза и вскоре провалилась в тревожный, беспокойный сон.
Глава 9
Словно не было воздуха, неба, земли…Когда же наступит утро? Ночь, темная, холодная и бесконечная поглотила жизнь Эфтандис, и султанша ждала, когда настанет пробуждение. Тянулись зимы, тянулись в беспросветном мраке. Мир без сына для неё потух, подобно задуваемой ветром свече. Смысла жить не было, как и сил покончить с собой. Она слонялась по покоям без дела, перестала вышивать, а то и днями лежала на постели, глядя в потолок. Иногда к Эфтандис приходили мысли, что она никогда и не любила сына, что лишь видела в нем отца и не замечала себя, и, хоть это было и не так, они приносили столько боли, что женщина раскусывала до крови губы. Внутри она была мертва. Несмотря на то, что султан прилагал все усилия для того, чтобы выкупить Халиля из плена, мать уже даже не надеялась увидеть своего сына.
Лежа на софе, Эфтандис уносилась мыслями в далекое прошлое. Когда в дверь постучали, она даже не отреагировала. Пускай. Хороших новостей никто не принесёт.
Внезапно раздался тихий, робкий голос, звучавший в её снах:
– Моя госпожа!..
Она резко вышла из состояния оцепенения и обернулась. Перед нею стоял он, он!
– Али! О боже, Али, ты здесь! Как?..
Они еле сдерживались, пытаясь не проявлять чувств и, стоило служанке закрыть дверь, бросились друг к другу.
Он упал на колени, целовал подол её платья, плакал. Слились в объятиях и долго не отходили друг от друга.
– Моя несравненная, ненаглядная госпожа, султан позволил вернуться мне, позволил ради вас, услышал мои мольбы!
– Как?! Это он разрешил тебе вернуться? Почему?
– Говорят, он жалеет вас…
Эфтандис приложила палец к губам. Взявшись за руки, сидели и смотрели друг на друга, словно и не было мира вокруг.
Она начала свой рассказ. Поведала о жизни без него, о похищении сына, о своих страданиях… Он слушал, а сердце разрывалось от боли за свою возлюбленную. Наконец, кадина19 остановилась, с горечью в голосе сказала:
– Уходи. Если мы долго будем вместе, заподозрят что-то.
Он тяжело вздохнул и вышел из покоев.
Тянулись дни. На душе по-прежнему было тяжело, но короткие встречи с Али радовали, давали силы жить. Эфтандис совершенно не понимала, что с ней происходит. Хотелось видеть Али вновь, и страх вновь полюбить, страх ослушаться мужа уходил на второй план. Она вновь могла ждать: ждать сына, ждать встреч с евнухом. Они виделись, не произнося не слова, ибо слова были не нужны; понимали друг друга с полуслова, полувзгляда; слушали биение своих сердец ночами, когда разлучались.
